«Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна…»

посл. Иакова, гл.З, ст.17.

Леву держали в одиночной камере, передач ему не разрешали, питание в то время во внутренней тюрьме, мягко выражаясь, довольно скудное.

Шли дни за днями.

Вдруг надзиратель велел Леве собраться и быть готовым с вещами к выходу.

«Куда же? Что это такое?» — подумал Лева и произнес про себя свою тюремную молитву «Отче, прославь имя Твое!».

Повели по коридору, спустились этажом ниже и остановились у одной камеры. Надзиратель открыл дверь и сказал:

— Заходите!

Лева зашел. Камера была большая, и в ней сидел только один человек.

— Николай Иосифович! — воскликнул в изумлении Лева. — Это вы?

– Я, я, брат Лева, приветствую!

– Вот тебе и на! Вас, оказывается, тоже арестовали! — сказал Лева.

– Да, арестовали, и следствие ведут.

– Интересно, зачем же меня к вам в камеру посадили? — задумчиво спросил Лева.

Лева подумал, а потом, с улыбкой глядя на брата Николая Иосифовича, сказал:

— Мне все ясно. То, что нас посадили вместе, это не случайность, это определенная цель. Я вам вполне доверяю, дорогой брат, но я знаю, что значит следствие. Вот о чем мы с вами здесь будем говорить, — об этом нас попросят рассказать, а если вы не будете рассказывать, вас заставят рассказать, да еще рассказать так, чтобы извратить все, как они хотят.

— Ну, что вы! — сказал с изумлением Грубич. — Неужели вы думаете, что я способен быть предателем?

— Нет, я этого не думаю, но я знаю: когда берут в оборот человека и допрашивают, они в конце концов так допрашивают день и ночь, что им дают показания, какие они хотят. Может быть, им желательно наши оба дела слить в одно, хотя они отлично знают, что у нас никаких близких отношений нет и мы работаем для Господа совершенно отдельно. Или, может быть, они хотят через вас узнать, что я делал в Средней Азии, как будто я могу сказать еще что-то помимо того, что я им сказал, и делать что-либо иное, кроме проповеди Евангелия или медицинской работы.

– Нет, нет, вы можете вполне положиться на меня!

– Я полагаюсь только на Бога. Я знаю, что все мы, люди, остаемся людьми, и когда происходят эти допросы, отсутствием сна или другими методами человека могут довести до такого состояния, что он будет говорить и то, чего не было. Полагаю, что лучше всего, если мы будем молчать и внутренне молиться, и тогда вас не будут допрашивать обо мне и вы не будете иметь повода к лишним тяжелым переживаниям.

— Но ведь они могут и не знать, о чем мы говорим, — сказал Николай Иосифович.

— Во-первых, за нами все время следят в волчок; во-вторых, мы абсолютно не гарантированы, что в эти стены не вделаны «жучки», чувствительные микрофоны. И вот то, что мы с вами сейчас говорим, слушают дежурные специалисты. Поймите, дорогой брат Николай Иосифович, я вполне доверяю, что вы искренний брат, перенесший ради Христа узы, но я не хочу, чтобы вы из-за меня испытывали лишние страдания. Поэтому предлагаю: будем только молиться вместе перед едой, а потом будем молчать. Помолимся об этом.

Два брата-узника встали, преклонили колена и в горячей молитве обратились к Отцу Небесному, Который Один только может помочь им, защитить и поддержать.

После этого они друг с другом не разговаривали. Томительно потянулся первый день, за ним второй, третий…

Леве передач не разрешали, но брату Грубичу неожиданно разрешили, и он в изобилии стал получать колбасу, масло и прочие продукты. Он молча угощал Леву. Лева благодарил Бога и, не отказываясь, с аппетитом ел. Ведь он давно уже был на тюремном пайке, значительно истощал.

«Как мудро делают! — думал Лева. — Чтобы более расположить меня к брату Грубичу, дают ему передачу. Он, конечно, не может не угощать меня. Этими угощениями они полагают еще более расположить меня на откровенность».

И Леву и брата Грубича часто вызывали на допросы. О чем кого спрашивали, они не говорили между собой. Они молчали.

Прошло более двух недель, и к ним в камеру поместили третьего заключенного. Он был средних лет, несколько обрюзгший, страшно удрученный своим положением. И Лева и Грубич с ним разговаривали, спрашивали о его горе. Он только молчал и низко опускал свою голову.

Наконец к вечеру, видя хорошее расположение к нему обоих заключенных, он тихо, шепотом, на ухо сказал Леве:

— Я — наседка!

«Наседками» называются те из арестованных, которым следственные органы поручают следить за определенными лицами в камере, задавать им интересующие следствие вопросы, а потом обо всем информировать следствие.

– Я не хотел, не хотел этого, но меня заставили и сказали, что я должен передавать все, о чем вы между собой говорите.

– Мы понимаем ваше положение, — сказал Лева тихо на ухо ему. — Но вам рассказывать ни о чем не придется, мы между собой не разговариваем.

То, что они не разговаривали между собой, видели и через волчок, подтвердил это и подсаженный заключенный, да, вероятно, и сам Николай Иосифович мог спокойно сказать, что Лева с ним не разговаривает.

Тартаковский на допросах и виду не подавал, что именно по его распоряжению Лева сидит с Грубичем. Он только иногда спрашивал:

— Вы знаете Грубича? Как вы с ним дружили? Не было ли у вас с ним тайной договоренности и определенных задач?

На все это Лева отвечал, что дружбы у них особой не было и каждый служил Господу по отдельности.

Следователь Тартаковский все усиливал и усиливал допросы. Леве много пришлось перенести. Грубича стали допрашивать редко, и он сидел довольно спокойно. В их камеру поместили еще заключенных, стало душно, жарко. Лева продолжал молиться все об одном — чтобы Господь прославил Свое имя. Он твердо знал, что Бог силен и никакие натиски и никакие испытания не могут отлучить его от любви Божьей. Он стал припоминать замечательное место из Послания апостола Павла к Коринфянам:

«Кто будет обвинять избранных Божиих? Бог оправдывает их. Кто осуждает? Христос (Иисус) умер, но и воскрес: Он и одесную Бога, Он и ходатайствует за нас.

«Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, ни теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Как написано: «За Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание» (Пс.43,25). Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божьей во Христе Иисусе, Господе нашем».