Раздел 6. ПРИСУЩА ЛИ ВЕЛИЧАВОСТИ УВЕРЕННОСТЬ?

С шестым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что величавости не присуща уверенность. Ведь человек может быть уверен не только в себе, но и в другом, согласно сказанному [в Писании]: «Такую уверенность мы имеем в Боге чрез Христа (не потому чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя» (2 Кор. 3:4-5). Но это, похоже, не совместно с представлением о величавости. Следовательно, величавости не присуща уверенность.

Возражение 2. Далее, уверенность, похоже, противостоит страху, согласно сказанному [в Писании]: «Уповаю на Него и не боюсь» (Ис. 12:2). Но не бояться, пожалуй, свойственно мужеству. Следовательно, уверенность скорее присуща мужеству, а не величавости.

Возражение 3. Далее, только добродетель достойна награды. Но уверенность достойна награды, согласно сказанному [апостолом] о том, что мы – дом Христа, «если только дерзновение и упование, которым хвалимся, твёрдо сохраним до конца» (Евр. 3:6). Следовательно, уверенность является отличной от величавости добродетелью, о чём свидетельствует также и то, что в списке Макробия она приведена вместе с величавостью.

Этому противоречит следующее: как явствует из предыдущего вопроса и вводной части к нему Туллий называет величавость уверенностью.

Отвечаю: уверенность получила своё имя от веры, а вере свойственно верить чему-то или в кого-то. Но уверенность связана с надеждой, согласно сказанному [в Писании]: «Будешь уверен, ибо тебе дана надежда»[94] (Иов. 11:18). Поэтому уверенность, прежде всего, означает, что человек обретает надежду, поверив слову того, кто обещает ему помощь. Однако коль скоро вера означает ещё и твёрдое убеждение, и коль скоро можно быть твёрдо убеждённым в чём-либо по причине не только того, что заявлено кем-то другим, но и того, что мы наблюдаем в другом, из этого следует, что уверенность может означать надежду на получение того, что мы надеемся получить, которая основана на ви?дении чего-то либо в себе (так, видя себя здоровым, человек уверен в своём долголетии), либо в другом (так, видя, что другой расположен дружественно и при этом силён, человек уверен в получении от него помощи).

Затем, нами уже было сказано (1) о том, что величавость по преимуществу связана с надеждой на что-то трудное. И поскольку уверенность указывает на своего рода устойчивость надежды, основанную на том или ином наблюдении, сообщающем твёрдую убеждённость в получении некоторого блага, из этого следует, что величавости присуща уверенность.

Ответ на возражение 1. Как говорит философ, «признак величавого – не нуждаться ни в чём», поскольку нужда в чём-либо является признаком недостаточности. Но так как сказанное надлежит понимать в соответствии с модусом человека, далее он добавляет: «Разве что крайне редко»[95], поскольку человек не может не нуждаться ни в чём вообще. В самом деле, любой человек нуждается, во-первых, в божественной помощи, во-вторых, даже в человеческой помощи, поскольку человек, не будучи в силах полностью обеспечить собственное существование, по природе является общественным животным. Поэтому в той мере, в какой величавый нуждается в других, ему присуще быть уверенным в других (ведь одним из свидетельств человеческого превосходства является то, что всё, что ему нужно, находится у него под рукой). А в той мере, в какой величавый может полагаться на себя, ему присуще быть уверенным в себе.

Ответ на возражение 2. Как было показано выше (??-?, 23, 2; ??-?, 40, 4), когда мы рассуждали о страстях, надежда непосредственно противоположна отчаянию, поскольку последнее относится к тому же объекту, а именно благу. С точки же зрения противных друг другу объектов она противоположна страху, поскольку объектом последнего является зло. Но уверенность указывает на некоторую устойчивость надежды, и потому она противоположна страху так же, как и надежда. И коль скоро мужество сообщает человеку надлежащую устойчивость в отношении зла, а величавость – в отношении получения блага, из этого следует, что уверенность в большей степени присуща величавости, а не мужеству. Однако, в той мере, в какой надежда обусловливает связанную с мужеством отвагу, опосредованно уверенность присуща и мужеству

Ответ на возражение 3. Как уже было сказано, уверенность означает некоторый модус надежды, поскольку уверенность – это надежда, подкреплённая устойчивостью ума. Но относящийся к расположенности модус допускает похвальность акта, который становится заслуживающим награды не потому, что принадлежит некоторому виду добродетели, а по причине своей материи. Так что уверенность в строгом смысле слова указывает не столько на добродетель, сколько на условие добродетели. Поэтому она считается частью мужества не как присоединённая добродетель ([каковой её можно считать] разве только в том смысле, в каком Туллий отождествляет её с величавостью), а как его неотделимая часть, о чём было сказано в предыдущем вопросе.