Пороки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пороки

"Зла нет ни в природе, ни даже ничего злого нет по природе, ибо ничего злого не сотворил Бог… Природа добра могущественнее навыка ко злу, так как первое существует, а второе не существует, разве только при совершении его… Все мы люди по образу Божию, но "по подобию" принадлежит тем одним, которые чрез обильную любовь поработили свою свободу Богу. Ибо когда мы не принадлежим самим себе, то подобны Примирившему нас с Собою чрез любовь, — чего не достигает никто, если не убедит души своей не преклоняться пред легкой житейской славой" [1, с. 24, 25]. "Нет ничего беднее ума, любомудрствующего вне Бога о предметах Божественных" [1, с. 28]. Душа, пребывающая "в мирском расположении", если совершит "какое-либо смертное преступление или достойное сильного наказания", то почувствует это, но лишь слегка, "а других преступлений не в состоянии и замечать, но даже часто считает их как бы некоторыми подвигами, посему несчастная и не стыдится горячо вести речь о них" [1, с. 88–90].

Эти глубочайшие по своему содержанию свидетельства блаженного Диадоха служат как бы посылками к его рассуждениям о пороках.

В восемьдесят второй главе "Слова аскетического" блаженный Диадох говорит: "Господь в Евангелиях научает нас, что сатана, когда, возвратившись, найдет дом свой подметенным (См.: Лк. 11, 25–26) и праздным, то есть сердце бесплодным, то тогда "берет семь других духов" и входит в него и скрывается, делая для человека "последнее хуже первого" [1, с. 450]. Данное высказывание блаженного Диадоха имеет прямое отношение к вселению в душу человека пороков и к их действию. И Фотикийский святитель в своих творениях имеет в виду все восемь главных страстей (гнев, гордость, тщеславие, уныние, печаль, чревоугодие, любостяжание или корыстолюбие, блуд), хотя и обсуждает их не с одинаковой точностью и обстоятельностью. Вообще же он больше говорит о добродетелях, противоположных страстям, порокам.

По утверждению блаженного Диадоха, "более других страстей волнует и смущает душу" гнев.

По своей природе гнев безразличен: он может служить к совершению добрых дел, но также может вести и к худым целям. Происходящая от гнева польза определенно отмечена святым отцом в выражении: "Иногда гнев приносит величайшую пользу" [1, с. 309]. "Когда мы, — продолжает он, — невозмутимо пользуемся им против нечестивых или каким бы то ни было образом нагло поступающих, дабы они или были спасены или пристыжены". Таким способом "мы всецело споспешествуем цели правды и благости Божией" [1, с. 309–312]. Блаженный Диадох полагает, что "разумный гнев создавшим нас Богом дан нашему естеству скорее как оружие. Так что, если бы Ева воспользовалась сим против змея, то она не испытала бы действия от оного страстного наслаждения… Мне кажется, воспользовавшийся целомудренно гневом по ревности к благочестию окажется на весах воздаяний несомненно славнее невозбудимого вообще к гневу по неудобоподвижности ума" [1, с. 318–323]. Чтобы научить нас правильному гневу, Господь наш Иисус Христос дважды вознегодовал духом на смерть и возмутился (Ин. 11, 33–38) [1, с. 315–316].

Таким образом, достижение доброй цели посредством гнева зависит не от существа гнева, а от способа его употребления.

Но тот же гнев при худом способе пользования становится злом, пороком. Хотя о худом употреблении гнева говорится у блаженного Диадоха мало, но можно видеть, что суть этого способа противоположна доброму употреблению гнева. Гнев ко злу не управляется разумом, превращается в "неистовую" страсть, становится противоестественным [1, с. 308, 309].

Врачевством против гнева предлагается любовь к Богу и ближнему. Познавший "любовь Божию" хотя бы и подвергался бесчисленным обидам и претерпевал бы от кого-либо убыток, "не гневается против него, но пребывает как бы прилепленным к душе оскорбившего его и причинившего убыток; воспламеняется же только против тех, которые или идут против бедных, или против Бога, как говорит Писание, глаголют неправду (Пс. 74, 6), или иначе как-либо живут лукаво" [1, с. 478, 481, 482–485]. Особенно примечательно наставление блаженного Диадоха о заочном примирении. Если во гневе оскорбленный нами не желает примириться с нами или же находится в удалении от нас, то мы, имея любовь, обязаны, "в некоем нестесненном излиянии души прилагая образ лица его к нашему расположению в глубине сердца", исполнить "закон любви" [1, с. 493].

С гневом неразрывно связывается опаснейшая страсть — гордость. Об этом свидетельствует размышление блаженного Диадоха о "воспитательном попущении" и о попущении, бывающем "по отвращению Божию". Последнее позволяет "наполняться" душе "гневом и гордостью" [1, с. 465, 466].

Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость "славолюбивой надменностью" [1, с. 444], обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. "Послушание, — говорит он, — упраздняет прежнюю гордость", а "Адам, отвергший его, поскользнулся в глубокий тартар" [1, с. 128–130].

"Многовещественной" страстью — обнимающей почти вселенную — является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на "уловление" человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию ведет "слово мирской мудрости" — оно "дарует своим последователям любовь к похвалам, будучи выдумкой людей тщеславных" [1, с. 34].

Борьба с тщеславием считается весьма трудной. Предпринимаемый против нее подвиг может стать началом опять-таки тщеславия, только в какой-либо иной форме. Чтобы не позволить появиться тщеславию, а тем более укорениться, надо чаще молиться, петь псалмы, читать Священное Писание, "не пренебрегая и созерцаниями мужей-писателей, коих вера познается из (их) сочинений. Ибо, делая это, мы… не дозволим уму увлечься тщеславием… сделаем у него почти все мысли слезовидными… с тем, чтобы в великом смирении преуспевать ему и в разумении различения" [1, с. 376–378].

Но если христианин и изгнал тщеславие, его могут одолеть не менее гибельные страсти, пороки — уныние, печаль. "Когда душа наша, — размышляет святитель Фотики, — начинает более не желать прелестей земных, то тогда, большей частью, подкрадывается к ней какой-то унылый образ мыслей, ни позволяющий ей охотно служить служению слова (Деян. 6, 4), ни оставляющий в ней желание будущих благ ясным, но даже эту временную жизнь (представляющий) чрезмерно ничтожной, как не имеющей дела, достойного добродетели, унижающий и самое знание, представляя оное или как данное уже и многим другим или как ничего совершенного не обещающее нам" [1, с. 269–275].

А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: "Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии" [1, с. 398, 399].

Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, "напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр. 6, 7, 8), так и земля сердца", если "будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами" [1, с. 176, 177, 181–183]. При многопитии появляются "образуемые демонами" страстные призраки и во сне и наяву [1, с. 185]. "Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества" и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу [1, с. 188, 189, 192). "Неразумное смешение" пития и яств "весьма поражает богоносную совесть" [1, с. 197–199]. В питии подвижнику подобает подражать Христу Спасителю, принявшему в страданиях уксус, смешанный с желчью. "Не должно подвизающимся против греха пользоваться услаждающими напитками или яствами… ибо острота свойственна подвижникам" [1, с. 203, 204].

Зараженным другой страстью — любостяжанием, или корыстолюбием, — блаженный Диадох советует лечиться покаянием. Одно возвращение ими похищенного должной пользы не принесет. "Хорошо, — пишет он, — переносить насилие покушающихся обижать и молиться за них, дабы они посредством покаяния, а не чрез отдачу похищенного ими у нас, освободились от вины любостяжания. Ибо того желает правда Господня, чтобы мы, не отнимая похищенного, освободили любостяжателя от греха чрез покаяние" [1, с. 348]. А уже отрешающихся от корыстолюбия и познающих путь благочестия святитель призывает: все имеющееся у них тотчас "распродать и вырученными от сего деньгами распоряжаться по заповеди Господа (Мф. 19, 21), а не ослушаться спасительной заповеди, под предлогом постоянного желания совершать заповеди". От сего произойдет "прекрасная беззаботность и не подверженная посягательству бедность, которая мыслит выше всякой неправды и всякого суда", так как отбросится вещество, возжигающее "огонь у любостяжателей" [1, с. 348, 349].

Опасными также являются привидения — такие состояния, когда кто-либо "надеется, что ему видимо явится слава Божия". Чистая душа действительно "ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение", но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 5, 7). Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, — что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2 Кор. 5, 6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его" [1, с. 114–116].

С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть "или образы блуждающих помыслов, или наоборот — насмешки демонов". Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться — не признать благость Божию и не принять действительное видение от Бога, не следует. Господь "знает, что мы поступаем так ввиду демонских обольщений" [1, с. 124]. Блаженный Диадох в этом контексте рекомендует вспомнить раба, призываемого хозяином ночью после долгого отсутствия. Раб решительно отказал вернувшемуся домовладыке "в открытии дверей, ибо он боялся, чтобы сходство голоса, обольстив его, не заставило его сделаться предателем тех вещей, которые им вверены ему". И что же? "Господин его не только не разгневался на него, когда настал день, но еще удостоил его многих похвал; ибо он и голос владыки считал обманом, не желая потерять что-либо из его имущества" [1, с. 124, 125].

Пороки, грехи наши, "как великая бездна и стена, отделяют нас от Бога". Не менее отделяют нас от Бога — "Света истинной жизни, ибо Бог есть Свет и Жизнь", — лукавые желания и суетные помыслы. Те, которые лишены этого Света, "суть мертвецы душой и сонаследники и сопричастники вечного огня и тьмы" [2, с. 160]. Поэтому подвизающимся должно так возненавидеть все пороки, похоти, "чтобы ненависть к ним была усвоена в навык" [1, с. 143]. Сначала должно победить, прекратить страсти, а потом "приступить к учению" [1, с. 32]. Но своими собственными силами совершить это подвижник не может — ему необходима Божественная помощь. "Очистить ум, — заключает блаженный Диадох, — свойственно одному Святому Духу; ибо если не войдет сильный и не пленит хищника, то никоим образом добыча не будет освобождена" [1, с. 90, 91] (Ср.: Мф. 12, 29; Мк. 3, 27). Но о сем будет сказано ниже.