16 И что с того?

16 И что с того?

Двадцать пять лет назад я путешествовал по Азии и немного заинтересовался буддизмом. И когда я вернулся в Англию и услышал, что в нескольких милях от места, где я жил, открылся буддийский центр, я подумал, что мне следует дать этому шанс. И в следующие двадцать лет буддизм и поиск просветления захватил мою жизнь.

Буддийское учение о том, что все вещи преходящи, неудовлетворительны, и лишены центральной сущности или самости, кажется, обладало совершенным логическим смыслом, и идея о том, что спасение от неудовлетворительности жизни было возможным, казалась мне действительно бодрящей. В ранние дни центра учитель говорил вещи вроде «Всё совершенно, так как оно есть», «Вы все уже просветлённые», «В реальности нет никаких ‘нужно’, ‘следует’ или ‘должен’» - это не на миллион миль дальше от вещей, которые вы или Тони Парсонс могли бы сказать.

На протяжении многих лет, однако, простота центрального послания и ощущение вдохновения, кажется, становилось во всё большей степени омрачённым подчёркиванием всех тех вещей, которые нужно было сделать – или не сделать – для того, что бы случилось просветление. Ощущение тайны и чуда было похоронено под непреклонным стремлением к конфронтации и борьбе с негативностью, которая, как я поверил, омрачала мое видение.

Будучи хорошо и по-настоящему насаженному на крючок, я мог только продолжать. Наш учитель говорил нам, что пока мы применяем путь к себе с преданностью, пока мы работаем над развитием ясности ума, что отсечёт нашу запутанность и раскроет вещи так, как они есть на самом деле, и это может занять больше одной жизни, но мы определённо обретём это в конце.

И в течении долгого, долгого времени я верил ему. Почему нет? Пока, как я бы сказал, он был просветлённым, то, конечно, он должен был знать больше о том, что мы «обретём в конце». И если мне казалось, что я не продвинулся далеко – если вообще продвинулся – то ясно, что неудача должна определяться моим собственным применением учения.

В итоге это начало доходить до моего сознания – и осознание заняло много времени – что проблема не обязательно определяется моей собственной несостоятельностью или недостатком заинтересованности. Возможно, просто может быть, это больше случай изъяна в самой сути метода: и он не мог на самом деле исполнить то, что обещал.

В конце 1999, я покинул центр, который был моей жизнью в течение одиннадцати лет и потерпел неудачу со мной. Я нашёл работу и место где жить, постепенно я устроился в «нормальной» жизни в мире. Мысли о просветлении, тем не менее, идея о том, что должно быть что-то другое, отличное от ежедневной суетной жизни, неумолимого спада в болезнь и смерть, продолжали изводить меня.

Следующей осенью я был в книжном магазине Уоткинс в Лондоне. Просто привлечённый причудливым именем автора, я приобрёл книгу Уэйна Ликермана. Даже в мои трудные буддистские времена, мне всегда нравилась книга Нисаргадатты Я есть То, и я нашёл подход Уэйна к не-двойственности привлекательным. Несколько месяцев спустя я пришёл на одну из его встреч по уикендам в Лондоне. Хотя меня настораживало его подчеркивание отношений гуру-ученик, я бы, вероятно, продолжал ходить на встречи с ним, если бы он не жил на другой стороне планеты.

Вскоре после этого, случилось так, что друг одолжил мне экземплярОткрытой Тайны. Я не претендую, что я понял её всю, но что-то в простоте слов Тони Парсонса заинтриговало меня. Я заглянул на его сайт и обнаружил, что он проводит беседу в Солсбери в следующую субботу. Ясность Тони и постоянное выдергивание коврика из-под моих ног были вдохновляющими. Он снова пробудил во мне ощущение тайны и чуда всего этого. Он помог мне постепенно осознать ценность того, что никого нет – и поэтому нет ни выбора, ни ответственности. После всех этих лет непрерывных попыток делать правильные вещи и не делать не правильные, это стало таким облегчением.

Чем же отличалось то, что говорил Тони, от того, что вы слышали прежде?

Тони говорил, что всё правильно так, как оно есть, и что на самом деле никого нет, нет самости. И это, кажется, было в точности тем, что говорил мой буддийский учитель. Какое-то время я был в замешательстве: в чём же была разница, но постепенно это прояснилось: в сущности это было вопросом подчеркивания [того или иного аспекта].

Я читал где-то, что существуют два основных подхода к просветлению или освобождению или как бы вы это ни называли: трансцендентный и имманентный. Трансцендентный говорит, что мы должны совершать усилия, что бы выйти за пределы мира, что бы найти ответ – имманентный говорит, что ответ уже и всегда присутствует здесь.

Конечно, буддистский подход включает идею имманентного подхода, но то, что он в действительности подчёркивает (по крайней мере в моём опыте) это трансцендентный подход. Поэтому пока анатта или не-я является одним из центральных принципов учения, и пока оно заявляет, что просветление полностью находится за пределами действия и результата, за пределами времени и пространства, за пределами процесса обуславливания, вы склонны слышать о более чем миллионе и одной вещи, которые могут и должны быть сделаны, прежде чем вы окажетесь в месте, где происходит просветление, и где можно увидеть отсутствие я. Буддизм, конечно, осведомлён об этом противоречии, и, кажется, обращает на это внимание, когда говорит, что вы должны использовать я, что бы пойти за пределы я, и когда объясняет, что есть разные уровни реальности, которые нельзя смешивать. (Есть реальность ‘соглашения’, где я рождаюсь, взрослею и умираю, и могу выбирать, что мне делать. Есть ‘окончательная’ реальность, где есть только преходящие сенсорные феномены. И за пределами обоих этих реальностей есть само просветление. Сложность на сложности…)

Конечно, фокусирование на усилии и контроле неизбежно приносит все эти проблемы со сравнением и восприятием несостоятельности, которые появляются, когда персонажи эмоционально верят, что они реальны, и требуются значительные усилия, что бы прийти к осознанию, что их нет. Тем не менее, часто мне удавалось позаботиться о неуверенности в себе или самомнении или даже о понятии возникновения себя, что не давало ничего для того, что бы подорвать эмоциональную убеждённость в том, что действительно есть «я», кто может продвигаться на пути.

Тони убирал всё это. Он отменял это разделение между «правильным» и «неправильным» и раскрывал, что в действительности всё было нормальным.

Первая вспышка эйфории длилась до того, как мне удалось закопать себя в яму того, что было равнозначно фатализму. Я слышал как Тони снова и снова повторял, когда кто-нибудь жаловался, что его послание выглядит фаталистическим, «Это не так, что нет ничего, что можно сделать – скорее, что нет никого». На интеллектуальном уровне – а временами и на уровне переживания – это создавало совершенное ощущение. Но всё больше и больше я увязал в эмоциональном убеждении, что нет ничего, что «я» мог бы сделать. Что, несомненно, привело со временем к интенсивным ощущениям тщетности и неудовлетворённости, потому что у меня больше не было направления фокусирования, что бы разрешить эту дихотомию – Тони забрал его у меня! Когда я был увлечен буддизмом, всегда было что-то, что я мог бы делать – быть более внимательным, больше медитировать, практиковать ограничения. Сейчас, несмотря на всё, что говорил Тони о том, что нет никого, несмотря на моё собственное интеллектуальное понимание этого, моя эмоциональная реальность такова, что «я» нахожусь в ловушке безнадёжной ситуации.

Итак, вы имеете в виду, что вы начали, через буддизм, с позитивного подхода, полного надежды «я могу сделать что-то», но потом вы обнаружили, что вы перешли к противоположному полюсу и были захвачены негативной неудовлетворённостью «я не могу ничего сделать»?

Да, в точности. И что ещё хуже, там где буддизм даёт впечатление, что только один из миллионов может достигнуть просветления, в новых недвойственных кругах я сталкивался с постоянными сплетнями и слухами о пробудившихся или «получивших это» людях. Программы сатсангов изобилуют новыми именами, и всё выглядит так, что скоро учителей будет больше чем учеников. И это, в мои худшие моменты, отбрасывает меня обратно к чувству неадекватности и ощущению, что я тот, кто не сможет«получить это» и кто, несомненно, никогда не получит это.

Сначала я был склонен верить этим утверждениям, но постепенно мой скептицизм взял верх. Один скептик суммировал это, когда полагал, что большинство из них просто слишком близко приняли к сердцу то, что называется «иметь хороший день»!

Так что случилось потом?

Ну, некоторое время были колебания между неудовлетворённым и безнадёжным фатализмом и отношением «к чёрту всё это и включить телевизор», потом вы что-то сказали на ваших беседах и, кажется, это действительно достигло цели. Я знаю, я слышал похожие вещи от вас обоих в прошлом, но в этот раз слова попали в цель.

Это произошло примерно так:

«На беседах мы продолжаем слышать ‘Здесь нет никого’ и это становится еще одним направлением поиска, как если бы некоторым образом было существенным, что здесь не должно быть никого. Иногда это могло быть совершенно очевидно: мы смотрели и видели, что в действительности здесь не было никого. Но если мы смотрели и, кажется, кто-то всё же есть, и что с того?»

Это заставило меня осознать, как много значения я придавал тем случаям, когда, как казалось, не было никого: «быть никем» это хорошо и это нужно искать, «быть ‘я’» это определенно не хорошо. И более того, это «что с того?» было несговорчивым, несостоявшимся «что с того?» (соответствуя такому выражению:  «Если я не могу выиграть в этой игре, то я не собираюсь в неё играть»), но потом было ощущение, что есть ли кто-либо или нет, в действительности, не имеет никакого значения.

Но потом это видение, или как бы его не называли, исчезло, и на эмоциональном уровне, быть «я» стало ощущаться снова как проблема.

Но то, что вы говорили, открыло, что я всё ещё незаметно для себя надеялся, что можно достичь точки, где можно быть просто «бытием» без какого-либо следа «я», где всегда есть это переживание «нет никакого я». Хотя я желал бы этого (!), вы прояснили это для меня, что это не является необходимым.

Так что я полагаю, это похоже на ящик Пандоры – надежда уходит последней!