54. О жизни в богослужении и о приобщении к Вечности

54. О жизни в богослужении и о приобщении к Вечности

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Святая Церковь учит нас тому, чтобы мы, живя здесь, в мире, приготовляли себя к вечности, будучи здесь еще в жизни временной, приобщались к жизни вечной.

И вот это приготовление к жизни вечной прежде всего для нас, верующих, совершается в храме, совершается в богослужении, ибо в богослужении мы, оставляя временное, приобщаемся к вечности, оставляя все то, чем в мире мы живем, приобщаемся к тому, что существовало от века, затем дано было во времени и теперь дается нам опять во времени, но как вечное.

Если мы праздновали недавно праздник нашего храма, то, может быть, полезно разобраться в тех особенностях, в которых мы здесь совершаем, вернее при Батюшке совершали, свое приготовление к вечности.

Есть два способа спасения, два пути, как говорят. Есть путь жизни в миру и путь иноческий, путь монастырской жизни.

Когда начинаешь думать о том, что главное в жизни христианина, то, может быть, самым правильным было бы ответить словами песнопения, прославляющего св. угодников Божиих за то, что они, будучи в мире, «пожили премирно», т. е. находясь в нем, были выше его.

Они не только в минуты богослужения, но и во все минуты своей жизни приобщались к вечности, к Богу, хотя, вместе с тем, жили и во времени, хотя они ничем не отличались от других людей как по своим занятиям, так и по своему внешнему отношению к другим людям — и, тем не менее, «пожили привременно и премирно».

И вот есть два пути — путь иноческий, путь, который обычно так и рассматривается, как ведущий входящих на него к отречению от мира, ведущий к тому, чтобы человек пожил «премирно в мире», взывающий его из мира и поставляющий его в другие условия в отношении, во-первых, молитвы и, затем, покаяния и послушания.

И есть другой путь, который до известной степени является для многих путем лукавым. У нас смотрят так: «Да вот есть там спасающиеся, за стеной монастырской, а мы уж как-нибудь».

В приходских храмах и было свое собственное делание: «Там монахи совершают свои подвиги и дела, а мы должны помнить только „день субботний во еже святити его: шесть дней делай и сотвори-ши в них вся дела твоя, день же седьмой, суббота, — Господу Богу твоему“».

Если в воскресные дни приходской храм собирает верующих, то это и есть то великое и единственное делание, которое должно здесь совершаться и заменять для мирян делание монаха. В другое время могут и не ходить. Зачастую так и смотрели, так и смотрят — что-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь — ходил в праздничные дни в храм — и этим все ограничивалось; и с этим хождением в храм не было никакой связи у остальных шести дней труда.

А, между тем, вы знаете, что хотя народ, верующие люди и были отделены от иноческой жизни, они всегда понимали, что там, в монастыре, в богослужении, и в покаянии, и в послушании заключается дело спасения, дело не только монаха, но и мирянина.

В мире надо быть избранным от мира. «Аз избрах вас от мира», — говорит Господь Своим ученикам.

И в те монастыри, где духовная жизнь расцветала, замечалось стремление народа, тяготящегося отношением приходской Церкви — так шли многие в Оптину Пустынь, в Зосимову, в Глинскую и в другие монастыри.

Там не только иноков, но и мирян, т. е. верующих, стремящихся в этой жизни приобщиться к вечной — окормляли великие Старцы-подвижники. Вы знаете по примеру Оптинских Старцев, как все они, начиная с самых первых — Моисея, Антония, Леонида, Макария, Анатолия, Иосифа, не говоря уже о последних — Амвросии и Анатолии — все они служили не только инокам, но и мирянам — всем тем, кто в условиях своей жизни хотел приобщиться монастырскому деланию.

И все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было придти только на несколько дней и даже часов, получить благодатный толчок, зарядиться духовно.

А между тем жизнь говорила о том, что некоторые люди стремятся не только на время приобщиться к этому богослужению, в котором есть вечное, а все временное выбрасывается (а мы зачастую делаем как раз наоборот: выбрасываем все вечное, а временное делаем нашим богослужебным опытом). Мы знаем, что в наше время в значительной степени богослужение в приходских храмах искажено — одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, потому что все то, что затрудняет и не развлекает, выпускается, а взамен того вставляются совершенно неподходящие по ходу богослужения концертные песнопения — и из богослужения делается не приготовление к вечности, а к той же самой жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен стать «премирным».

Я не говорю уже о богослужении будничном, которое должно совершаться каждый день не потому, что каждый должен и приходить каждый день — но каждый должен знать, что в это время совершается богослужение в том храме, где вот я молюсь, и когда мне можно, я приду. Здесь богослужение как вечность остается.

И вот Батюшка, понимая все это, сделал то, что у многих прежде всего вызывает смущение и осуждение. Он понимал, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не суррогат, не имитацию, богослужение вечное, заключающееся в богослужебном православном опыте.

И вот на этом фундаменте он начинает приобщать к вечности своих духовных детей. Без такого богослужения не мыслимо и христианское делание. Здесь прежде всего берется не практика приходского храма или даже монастыря, а берется богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться изо-дня в день, и вечером, и утром — при изумлении одних, смущении других, и, может быть, насмешках третьих начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение.

А затем начинается подлинная духовная жизнь, которая, казалось, не могла быть в миру. Батюшка работает над ними как духовник и как Старец, он начинает ту работу духовного устроения, к которому стремились многие и многие русские люди, и которое раньше они получали только в обстановке монастыря, и им казалось, что иначе и быть не могло.

Батюшка исходил не из теории, а из жизни, из знания человеческого сердца. Он очень хорошо понимал жизнь, и в своем духовном творчестве, в своем духовном созидании, которое он проявлял так неожиданно и часто не так, как бы мы хотели — он исходил из подлинного знания человеческой души и той обстановки, в которую мы все поставлены.

Он начинает свою работу духовника и Старца, начинает то, что было лишь мечтою, или могло быть получено только на несколько часов, на несколько дней в монастыре, и в своей работе он исходил не из духовной традиции, к которой, как и сам он не раз говорил, он не был приобщен; а из величайшего знания человеческой души и жизни.

И когда много лет спустя после начала своей деятельности встретился с батюшкой отцом Анатолием Оптинским, то оказалось, что они совершают не только одно дело, но и в одном духе — так вывел Батюшка свой корабль.

Тот, кто знал их обоих, может только изумляться тому, насколько разительно было сходство этих душ в их выявлении, их творческое христианское начало. Батюшка попал именно туда, куда вела великая и давно осуществлявшаяся традиция Оп-тинского старчества.

Многих соблазняло, что в приходском храме началось такое необычное делание. От многих приходилось слышать: «Что вы там делаете? Ведь у вас приходский храм, а вы и служите каждый день, и народ принимаете».

Многие священники смущались и сейчас смущаются частым причащением Святых Тайн; а, между тем, именно в этом и заключал Батюшка подлинное духовное развитие человека.

Если Церковь есть Тело Христово, то, как говорит Василий Великий: «Из всех церковных собраний самое великое есть то, на котором причащаются Святых Тайн».

Батюшкина практика такова, что у каждого своя мера — кто должен причащаться раз в месяц, кто раз в неделю — ибо Батюшка в этом был не теоретик, а великий практик и каждому давал то, что ему нужно.

Вот что пишет Василий Великий о мере причащения — не подвижнику, не иноку, а просто благочестивой женщине Кесарии: «Хорошо и преполезно каждый день приобщаться и принимать Святое Тело и Кровь Христову, потому что Сам Христос ясно говорит: „Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь, имать живот вечный“ (Иоанн 6, 54). Ибо кто сомневается, что непрестанно быть причастником Жизни не иное что значит, как жить множайше. Мы причащаемся четыре раза каждую седмицу: в день Господень, в среду, пяток и субботу, также и в иные дни, если бывает память какого святого» (Том 6, письмо 89).

Так было не только в первые времена, когда христиане приобщались почти ежедневно, но и в IV веке, и говорит это один из самых строгих Отцов Церкви. Оказывается, что для каждого из нас есть своя мера причащения, в зависимости от того или другого нашего состояния. И вот для себя и своей паствы Василий Великий берет эту меру — четыре раза в неделю.

Как в этом отношении, так и в отношении многого другого Батюшка стоял на совсем особом месте. Его задачей, часто говорил он с улыбкой, было «устроить мирской монастырь». Говоря так, он указывал, что вовсе не для иноков только является путь спасения, что это должно быть достоянием всех. Многим было странным видеть, как Батюшка так радостно совершал таинство брака — Батюшка, который ввел у себя так много от монастыря.

Надо в мире жить премирно, пользоваться им, но, по словам Апостола, как бы не пользуясь. Батюшкиной задачей было, чтобы каждый в меру своих сил, в меру своего семейного или служебного положения приобщался к вечности, к той великой школе, которая заключается в богослужении.

В принятии Св. Тайн он подлинно вводил всех в Церковь Христову, в Тело Христово.

Многие противопоставляли ему какие-то свои правила относительно того, что можно приобщаться только раз или четыре раза в год, или через сорок дней. Но Батюшка отлично понимал значение таинства Причащения и каждому из нас давал то, что ему было нужно.

И он часто говорил: «Ты должен помнить о своих обязанностях по дому, по службе, ты должен за послушание делать то, что требует от тебя служба, или семейные обязанности. В каком бы положении ты не находился, бы должен помнить, что ты работаешь для вечности, для Христа, для Бога. Им, Иисусом Христом Сыном Божиим, должно освящаться каждое твое дело. А вот когда ты приходишь в храм и входишь в молитву святых, тогда ты получаешь великую силу, достигаешь высшей премирности, в мире живя».

Потому так часто говорил Батюшка: «Ходите в храм, ходите в Церковь сколько можете». Но, вместе с тем, матерям, которые бросали своих детей и уходили в церковь, он запрещал это делать: «Ты помнишь, как в монастыре бывает: тебя пошлют на кухню, идет литургия, а ты не можешь на ней присутствовать, потому что по окончании ее придет братия в трапезу и ей должен быть готов обед. Оставайся дома, а я за тебя буду молиться, и все верующие вознесут за тебя свои молитвы».

Это не значит, что не надо ходить в храм: я знаю, что надо было бы быть в храме, но из-за совершения того дела, которое делается моей обязанностью, из-за послушания, совершаю эту работу — не только в будни, но, может быть, и в праздник.

Батюшка говорил нам о том, что каждое наше дело есть послушание, данное нам от Бога, и на это наше послушание Батюшка нас с такой любовью и лаской благословлял.

Батюшка учил нас не временному, а вечному, и он своей жизнью показал, что он был для всех всем.

У него получал утешение и наставление и инок, и тот, кто едва приполз в Церковь, стоит у ее порога, во многом еще не разбирается, не понимает ничего, а Батюшка уже его душу знал. Эта всеобъемлемость поражает, когда мы подходим к Батюшкиному делу.

Этот храм, такой тесный и маленький, явился тем храмом, где свободно и просторно каждому. Каждый из нас, на какой бы высоте духовной жизни он ни стоял, берет по своей мере из того, что совершалось в этом храме, ибо все здесь, все премирно и ничего не тянет к «миру».

И вот, братие и сестры, мы должны помнить ту обязанность, которую Батюшка возложил на нас. Давайте помнить, что он дал нам новую форму духовной жизни, дал возможность через богослужение приобщаться мирянам к тому истинному, настоящему христианскому опыту, который давался только в иноческой обстановке, куда не всегда можно было проникнуть, куда нельзя было приобщить всех.

Батюшка приобщил к нему всех приходивших к его окормлению. Он вмещал всех — и уже восшед-ших, восходящих, и только желающих войти.

Да не смущаются сердца тех, кто находится в том или ином устроении. Помните, что жизнь и делание, которое мы делали и делаем здесь, не есть делание надуманное, а дело великого опыта, великого понимания человеческой души.

И вот почему нам так легко стоять в этом храме, хотя мы и грешные люди. Мы можем сказать прямо, не являясь ни теми людьми, которые себя хвалят, ни теми, кто себя унижает: «Мы имеем духовную почву под ногами», и ее дал нам Батюшка, он поставил нас в такие условия, он открыл нам то, что было закрыто, заперто в монастыре.

Он сделал это по своей великой любви, он сказал: «И вы все это можете иметь, я приобщаю вас к этой радости духовной жизни».

Аминь.