XVIII. Отцы Западной Церкви

XVIII. Отцы Западной Церкви

Святой Амвросий, блаженный Августин и блаженный Иероним

Святой Амвросий был для Запада тем же, чем Василий Великий был для Востока. Сам Василий Великий признает в Амвросии сродный себе характер: оба таинственной силой умели покорять себе волю людей, и оба оставили глубокий след в истории Церкви IV века.

Амвросий родился около 340 года. Он происходил из знаменитого рода; отец его был римлянином, и, занимая важную должность префекта Галлии, имел почти верховную власть над обширной областью. Ни в творениях, ни в жизнеописании Амвросия не видно, чтобы он когда-либо гордился своим знатным происхождением и высоким положением его предков и всей его семьи, — но несомненно, что среда, в которой он вырос, наложила на него свой отпечаток: он привык повелевать, привык чувствовать себя равным по положению с сильными мира сего; он их не чуждался, не робел передними, но, в сознании своего нравственного превосходства, обращался со всеми, как власть имеющий. Образование он получил в Риме. Та серьезность и та нравственная чистота, которые служили основой его характера, удержали его от всякого соприкосновения с той распущенной жизнью столицы, которая погубила столько молодых сил. По окончании своего образования Амвросий, благодаря связям и своим блистательным дарованиям, быстро выдвинулся вперед на служебном поприще. Префект Италии Проб приблизил его к себе и настолько был поражен его административными способностями, что указал на него императору Валентиниану I для назначения на важный пост правителя Лигурии.

Когда Амвросий отправился на место своего назначения, Проб, прощаясь с ним, сказал ему: "Иди и управляй не как судья, а как епископ". Эти слова были точно предсказанием. Два раза еще в жизнеописании Амвросия встречаются сказания о чудесных знамениях судьбы его. Первое из них, глубоко поэтическое, относится ко времени его младенчества. Однажды, когда он спал в саду, в своей колыбели, внезапно прилетел рой пчел и стал кружиться над ним. Кормилица в испуге хотела отогнать пчел, но отец малютки, как бы предчувствуя нечто чудесное в этом явлении, остановил ее; рой спустился на колыбель; пчелы садились на лицо малютки, на его глаза, на его губы, вползали ему в открытый ротик и выползали вон, но не причиняли ему никакого вреда; затем они улетали и поднимались все выше и выше к небу, пока в синеве небесной не скрывались совсем из виду. "Не значит ли это, помышлял с трепетом отец, что в свое время исполнятся над ребенком слова Священного Писания: Приятная речь — сотовый мед, сладка для души (Пр. 16: 24); и что подобно тому, как пчелы высоко поднимались к небу, его окрыленная мысль, услаждая сердца людей, от земного будет возводить их к небесному?"

Второе сказание относится к четвертому году его управления Лигурией. Столицей области был Медиолан, епископская кафедра которого считалась независимой от Рима, и императоры, предпочтительно перед Римом, имели резиденцию в Милане. После смерти арианского епископа Авксентия жители Медиолана ходатайствовали перед императором о назначении ему преемника, но император предоставил выбор епископа самому народу.

Естественно, что и ариане, и православные делали всевозможные усилия, чтобы избрать епископа из своей среды. Выборы происходили в соборной церкви. Начались прения, возбуждение росло и уже достигало крайнего предела, когда в церковь явился сам правитель Лигурии. Он обратился к возмущенному собранию с умиротворяющим словом, но едва закончил его, как среди глубокой тишины по всей церкви раздался детский голос, ясно произнесший: "Амвросий — епископ!" Этот детский голос был принят всеми за внушение Божественное — мгновенно и ариане, и православные в единодушии воскликнули: "Амвросий — епископ! Амвросий — епископ!" Амвросий стоял безмолвно, пораженный изумлением, но крики усилились: вражда партий была забыта, все слилось в одно желание, в одно чувство любви и уважения к человеку, на которого именно этим чудесным избранием указывал Сам Господь. Никогда Амвросию не приходило на мысль быть епископом; он не только не получал богословского образования, но в эту самую пору состоял только в рядах оглашенных и не был еще крещен. Однако желание народа все превозмогло — Амвросий должен был уступить. Он принял крещение от православного епископа; затем, пройдя последовательно через все церковные должности, был поставлен во епископа через 8 дней после своего крещения. Обе враждующие стороны призвали на это служение Амвросия, потому что, чувствуя над собой его нравственную силу, крепко верили в него.

По принятии высокого епископского сана Амвросий сразу вошел в жизнь дотоле ему совершенно чуждую, и строго ежедневно выполнял свои новые епископские обязанности: утром, после домашних молитв, он совершал ежедневно богослужение и Святую Евхаристию. Затем принимался ревностно за изучение Священного Писания при помощи греческих толкователей и особенно Оригена, "чтобы самому научиться тому, чему он должен был учить других". Двери его были всегда открыты, всякий мог видеть его и всякий мог советоваться с ним. Когда кто-либо приходил к нему с просьбой о помощи, он немедленно оставлял чтение, все свое внимание посвящал делу просителя, и затем снова принимался за чтение. Бедные в нем находили друга, но и знатных и богатых он от себя не отталкивал; в интересах самой Церкви он поддерживал дружеские отношения с важнейшими сановниками Империи. Все свое время, и даже часть ночи, он проводил в занятиях, приготовляя те поучения, которые говорил народу во все воскресные и праздничные дни. Народ любил его и в его душе находил нежную ответную любовь. Но во всем величии своей нравственной силы Амвросий выступает на поприще политической деятельности. Государственным деятелем он был раньше, нежели стал епископом, что и дало особый оттенок его епископской деятельности. Он повел борьбу свою властно и спокойно, взирая на величие земное с высоты духовной, на которой утвердил свою душу Уже в первые годы епископства он показал свою бесстрашную независимость, когда, обратившись с речью к самому императору Валентиниану I, в церкви обличал пред ним беззакония его министров, злоупотреблявших императорской властью.

В царствование Валентиниана II он является грозным сокрушителем язычества: язычество коренилось гораздо сильнее на Западе, нежели на Востоке. Самые знатные римляне еще держались своей старой религии — не из убеждения в ее истине, но из гордого чувства не хотели отступить от предания своих предков. Язычество не служило препятствием для назначения на самые высшие должности. В самом сенате римская знать разделялась на две партии, христианскую и языческую, и между ними шла ожесточенная борьба по поводу жертвенника золотой статуи Победы, который с незапамятных времен стоял в сенате, но был уничтожен еще по повелению императора Константина. Языческая партия всячески ходатайствовала перед новым императором Валентинианом II о восстановлении жертвенника. Тогда Амвросий сказал свое слово, проникнутое сознанием конечного торжества той истины, в защиту которой он грозно возвышал свой голос. "Епископ, — писал он императору, — не может допустить решение, противное Церкви. Если ты уступишь их просьбе, то будешь уже этим самым отлучен от Церкви. Идти в церковь ты можешь — но там ты не найдешь священника, или найдешь такого, который воспротивится тебе!" Император не принял ходатайства язычников.

Язычество не было уничтожено, но видимо угасло. Борьба с язычеством не потребовала от Амвросия особенных усилий, но против арианского двора пришлось ему вести борьбу долгую и многотрудную.

Императрица Иустина была убежденная, страстная арианка. Она окружила себя арианским духовенством и с негодованием смотрела на постепенное исчезновение арианства в Италии под влиянием великого епископа Миланского. В 385 году, на праздник Пасхи, она потребовала от епископа, чтобы он уступил арианам сначала загородную базилику, а затем и самую большую церковь в городе. Амвросий спокойно, но решительно отказал. Два раза посланные от императрицы заявили ему, что он не может не уступить императорской власти. Амвросий отвечал, что он готов расстаться со всем, что принадлежит ему лично, даже со своею жизнью, но что не в его воле уступить святыню. "Храм Бога не может быть оставлен священником, и император не имеет власти над тем, что принадлежит Богу". Население города пришло в крайнее возбуждение; народ схватил одного арианского пресвитера на улице и вероятно убил бы его, если бы сам Амвросий за него не вступился. Солдаты, посланные занять церковь силой, обнаружили расположение перейти на сторону православных: многие из них прямо заявляли, что пришли в церковь лишь для того, чтобы присоединиться к молитвам епископа.

Императрица должна была уступить; но Амвросий чувствовал, что борьба еще не окончилась.

В следующем же году православный мир был повергнут в ужас императорским указом, которым предоставлялась арианам полная свобода иметь свое богослужение во всех церквах, а за всякое противодействие угрожалось смертью. Вслед за этим было повторено требование о передаче Миланской базилики арианам. Без страха епископ вошел в борьбу с грозной силой императорской беспредельной власти: он оставался непоколебим в своем решении, повторяя, что он не откажется от наследия своих отцов. Ему велено было оставить город, но он твердо отказался оставить свою паству. По просьбе народа, опасавшегося за жизнь его, он несколько дней и ночей провел безвыходно в церкви среди плачущей и молящейся толпы: ее молитва, как говорил он сам, была ему защитой. Военная стража, стоявшая вокруг церкви, позволяла всем входить в церковь, но никому не позволяла выходить из нее. Наконец поняла императрица свое бессилие. Победа епископа была полная.

В 390 году произошло знаменитое событие, с которым навсегда соединены в истории Церкви имена Амвросия и императора Феодосия. В Салониках случился народный бунт. Феодосии в порыве необузданного гнева, который при сильном раздражении охватывал его страстную душу, расположенную к добру и склонную на сострадание, приказал избить мятежных солунян, не разбирая зачинщиков и виновных. Епископ старался преклонить его к милости, но придворные советники, склонные льстить всякому движению царя, отговорили его от милости. Через несколько дней император раскаялся, но указ был уже послан. Для того, чтобы заманить народ, в цирке назначено было большое представление; народ набрался туда тысячами; тогда заперли ворота, и вооруженные воины бросились избивать кого попало. Началось страшное побоище, на котором в течение 3 часов погибло более 4000 человек всякого пола и возраста. Когда весть об этом избиении разнеслась по империи, всюду раздались вопли негодования. Православный император уподоблялся Нерону. Все взоры были устремлены на Церковь — на Амвросия. От Церкви ждали обличения и отмщения, и Амвросий выступил поборником оскорбленного человечества. В Милане ожидалось прибытие императора. Видеть императора как бы еще в самый час совершенного им преступления было невыносимо тяжело для Амвросия — оба люди крепкой воли, крепкой веры, были друзьями, любили и понимали друг друга. Амвросий удалился из Милана, а императору написал свое знаменитое письмо, исполненное духа ветхозаветного пророчества.

"Не смею — ни хранить молчание, ни относиться снисходительно к преступлению, — писал он. — Я призываю тебя к покаянию. Ты человек, и как человек ты должен покаяться, в слезах и уничижении пребывая перед Богом своим.

Прошу, убеждаю, заклинаю — сними этот грех со своего царства! Помни: никакой Ангел, никакой Архангел не может снять его — один Господь кающихся может простить тебя! Я люблю тебя. Я молюсь за тебя, но знай, что в присутствии твоем я не дерзну приносить бескровную жертву. Если ты веришь мне, прими, что я говорю тебе; если не веришь, прости меня, что предпочитаю Бога тебе".

Первая встреча Амвросия с императором была у врат Миланского собора. Невзирая на письмо епископа, император по установленному обычаю явился в храм; Амвросий грозным словом остановил его на самой паперти храма. "Ты согрешил перед Господом, — сказал он. — Какими ногами взойдешь ты во дворы Его? Какими глазами будешь смотреть на красоту Его? Как будешь ты воздевать в молитве руки, обагренные кровью? Удались! Не прибавляй греха ко греху…" "И Давид погрешил, — возразил император, — однако же Давид был прощен". "Ты последовал ему в своем грехе, — отвечал Амвросий, — последуй ему также и в его покаянии".

Император смирился. Он согрешил перед целым миром — его покаяние было столь же открытым, как и грех его: в продолжение восьми месяцев, повинуясь неуклонной воле Амвросия, император не дерзал вступать в церковь Божию; изгнанный из нее, он чувствовал себя как бы изгнанным из Царствия Небесного. Наконец он получил от епископа приказание вместе с другими кающимися явиться в храм. Император стал посреди них и открыто исповедовал свой грех, со слезами и рыданием умоляя Господа о прощении, повторяя в сокрушении души своей: О, Боже, оживи меня по слову Твоему!(Пс. 118: 107).

Гордый, непобедимый властитель вселенной признал за служителем Божиим власть поднять руку свою для благословения или проклятия во имя Бога Живого, от Которого никто уклониться не может.

Дружеское чувство между великим императором и великим святителем выразилось в последний раз в прощальном слове, которое сказал Амвросий над гробом Феодосия, скончавшегося в 395 году: "Я любил его, этого человека, милосердного и смиренного, чистого сердцем и кроткого душой. Я любил этого человека, который, обличение предпочитая лести, сумел, отложив свое царское величие, всенародно в церкви оплакать свой грех. То, чего устыдился бы частный человек — всенародное покаяние — не смутило этого императора… Я любил его — признаюсь в этом — и вот почему оплакиваю я его из глубины моего сердца. Надеюсь на Господа моего, что приимет Он молитву, которой напутствую эту незлобивую душу!"

В 397 году, в Великую Субботу, мирно и радостно почил и сам "великий священник Божий".

Святой Амвросий ввел в Западной Церкви антифонное пение, издавна употреблявшееся на Востоке. Он ввел его во время гонений от Иустины, когда православные в унынии наполнили храм: тогда для ободрения народа установилось пение псалмов и гимнов антифонно, по клиросам. А после совершенной победы над арианами Амвросий составил благодарственную торжественную песнь "Тебе Бога хвалим" — общее и доныне наследие от него и Восточной, и Западной Церкви. Всему богослужению Миланской Церкви он придал новый вид, применительно к восточному обычаю, и составил для него особый чин литургии.

Блаженный Августин родился в 354 году в африканском городе Тагасте. Мать его, Моника, в ранней молодости была выдана замуж за язычника, человека необузданного и глубоко безнравственного. Кроткая, любящая, она сумела заставить его уважать те святые правила, которые руководили ее жизнью, и силой своего примера привела его ко Христу. Постоянно стараясь и в малом, и в великом умиротворять всякую вражду, всякое раздражение, она была тихим ангелом мира не для одной семьи своей, но и для всей среды, в которой жила. Детей своих она воспитала для Бога; но многих страданий и слез стоил ей старший из них, Августин, которого она, как он сам говорит, вторично возродила к жизни молитвой и слезами, когда он блуждал во мраке безверия.

"С самого раннего детства, — пишет Августин, — слышал я о жизни вечной, дарованной нам смирением Сына Твоего, Господи, Которому угодно было снизойти до нас. Вскоре после моего рождения мать моя, для которой Ты был единственной надеждой, начертала на челе моем знамение Креста; дала мне вкусить таинственной соли Твоей". Но за этим приготовлением к Святому Крещению не последовало совершение самого Таинства, которое в то время часто отлагалось до совершенного возраста. Августин убедительно просил Крещения во время болезни, случившейся с ним в детстве; болезнь прошла, и Крещение было отложено.

Родители послали Августина учиться в город Мадавр; он быстро успевал в науках, но увлекся примером товарищей и с шестнадцатилетнего возраста вел жизнь беспорядочную. Отец радовался успехам его в красноречии но мать глубоко скорбела о пороках сына. Когда Августин на время возвратился из училища в родительский дом, она с грустью почувствовала, что нет в нем ни твердой веры, ни твердых нравственных правил, что утрачена чистота его сердца. Она со страхом отпустила его в Карфаген, и сама по смерти мужа переселилась туда же, чтобы не разлучаться с любимым сыном. Но этот любимый сын долго был для нее только причиной горьких слез. Он вел грешную, развратную жизнь, давал полную волю страстям своим; наконец, он совершенно отдался лжеучению, и его богохульные мнения внушали такой ужас несчастной его матери, что она запретила ему жить в ее доме. Дни и ночи проводила она в слезах, умоляя Господа Бога возвратить ей сына, которого она оплакивала, как умершего, ибо жизнь и спасение души его были для нее дороже всего. "Но и тогда с высоты небес рука Твоя простиралась ко мне, Господи! — восклицает Августин в своей "Исповеди". — Тебя тронули мольбы и слезы Твоей верной рабы. Она оплакивала меня более, чем плачет мать над умершим ребенком своим, ибо видела меня мертвым для Тебя. Ты услышал ее, Господи! Ты не отринул слез ее, которые лились обильным потоком всякий раз, как она возносила к Тебе молитву свою. Не Ты ли, Господи, послал ей это успокоительное сновидение, после которого она снова позволила мне жить в ее доме и вкушать пишу за ее столом, чего она не допускала с тех пор, как я увлекся столь противными ей убеждениями!"

Ей снилось однажды, что стоит она на длинной узкой полосе, как всегда, подавленная своей печалью, и вдруг видит, что приближается к ней Ангел — радостный, весь в сиянии! Ласково он спросил у нее, отчего она ежедневно проливает такие слезы? "Я плачу по погибающей душе своего мальчика", — с тоской ответила она. Ангел светло улыбнулся и сказал: "Не бойся! Оглянись — там, где ты стоишь, видишь, стоит и он!" Она оглянулась в своем сновидении и с трепетной радостью действительно увидала, что Августин тут же возле нее. "Когда мать рассказала мне этот сон, — пишет Августин, — я старался объяснить его тем, что она примет мои убеждения; но она отвечала: нет, этого не может быть; он не сказал мне, что я стану там, где ты стоишь, но что ты станешь рядом со мной".

Эта радостная надежда еще не скоро сбылась. Целых девять лет Августин блуждал во мраке порока и лжи. Моника просила одного святого епископа поговорить с сыном, чтобы обратить его. "Еще не время, — отвечал он, — оставь его и молись о нем". Моника продолжала со слезами умолять епископа. "Успокойся, — сказал он ей, — продолжай только молиться; невозможно, чтобы погибло чадо стольких слез".

Против воли матери Августин поехал в Рим, где стал преподавать красноречие. Вскоре он занемог опасно. Теперь он не просил Крещения, а напротив, глумился над Священным Таинством, ибо потерял уже всякую веру. Но непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его (Рим. 11: 33)! Понадобился в Милане преподаватель красноречия; обратились к префекту римскому Симмаху, и он дал эту должность Августину. Прибыв в Милан, Августин воспользовался первым случаем, чтобы услышать проповедь великого Амвросия. "Я приведен был к нему, — говорит он, — неведомо Богом, чтобы быть заведомо приведенным от него — к Богу".

Епископ принял его с обычной добротой, и Августин сразу почувствовал над собой его покоряющую силу. По целым часам стоял он в переполненной народом базилике и с наслаждением слушал его слово: вначале приятно было ему слушать потому, что речь была красноречива и увлекательна, и что сам величавый вид Амвросия неотразимо привлекал его к себе; но мало-помалу началось воздействие этой крепкой души на его душу, и он, быть может еще бессознательно, стал веровать в значение того, о чем говорил Амвросий.

Он пожелал быть принятым в число оглашенных. В тихой радости услышала Моника о желании своего сына, — сама же она почти что жила в базилике Амвросия — все молилась и ждала.

В душе Августина совершалась между тем трудная борьба; христианское учение представлялось ему как единый путь к свету и спасению, но с ним боролись страсти, привычки грешной жизни, которые жаль было оставить. "Спаси меня, Господи, но еще не теперь, — взывал он иногда из глубины души, терзаемой и желанием истины, и привязанностью к заблуждениям. Изучение Посланий святого апостола Павла произвело глубокое впечатление на его душу — расширило его сердце, смирило его гордость. Близка уже была заря его новой жизни. — "Слова Твои, Господи, глубоко проникли в сердце мое, — писал он. — Со всех сторон я был как бы осаждаем Тобой; не было уже во мне сомнения насчет жизни вечной, хотя и видел ее только как бы сквозь тусклое стекло, гадательно; я уже понимал, что Ты — единый Источник всего сущего; не осталось во мне другого желания, как утвердиться в Тебе… Но в том, что касается до христианской жизни, я еще колебался; сердце мое не очистилось от старой закваски; я радовался, что обрел Спасителя, что знаю истинный путь, но не решался ступить на этот узкий путь".

Однажды к Августину и к другу его Алипию пришел один соотечественник их, Понтиниан, христианин. Разговаривая с ними, он случайно взял книгу, лежавшую на столе, и с радостным изумлением увидел, что эта книга — Послания апостола Павла; эту книгу он не ожидал найти у Августина. Он стал говорить о Господе, о силе веры; рассказал, как в Египте Антоний, услышав евангельское слово о добровольной нищете, тотчас же оставил все, чтобы отдать себя Богу; далее он стал говорить о множестве людей всех званий, всех состояний, которые, побежденные любовью ко Христу, оставляют мир и, удаляясь в пустыни и монастыри, служат Господу молитвой, лишениями и трудами. Августин был потрясен до глубины души; изменившийся звук голоса, выражение лица — все обличало его душевное волнение. Он вышел в сад; душа его была полна ужаса; так он ненавидел себя за нерешимость отдаться Тому, к Кому призывали его все силы его души. "Чтобы идти к Тебе, Господи, — писал он, — не нужно было ни колесниц, ни кораблей; нужна была только воля; но воля всецелая, твердая, не похожая на те болезненные и колеблющиеся порывы, которые в утомительной борьбе то возвышают душу к небу, то влекут ее к земле".

Утомленный и измученный внутренней борьбой, чувствуя, что в нем поднимается страшная буря, которая должна разразиться слезами, он пал на землю и дал слезам полную волю. "Они лились потоками, и Ты, Господи, принял их, как жертву Тебе угодную, — говорит он. — Я взывал к Тебе: доколе, Господи, доколе гнев Твой на меня? Забудь неправды прежней жизни моей! — Я чувствовал, что эти-то неправды гнетут меня, и повторял мысленно: когда же, Господи? Завтра ли? Послезавтра ли? Почему не сейчас будет конец моему поношению? Пока я это повторял, рыдая и проливая горячие слезы, мне вдруг послышался певучий голос, как бы ребенка или молодой девушки, повторяющий несколько раз: "Возьми, читай! Возьми, читай!" — Я изменился в лице и стал припоминать, нет ли какой игры, в которой дети повторяют этот припев; но ничего подобного я не припомнил и пришел к заключению, что мне повелевается открыть Священное Писание и прочесть то, что представится моим глазам. Так Антоний, как мне рассказывали, услышав в церкви слова: пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах(Мф. 19: 21), — принял их, как повеление Божие. Я встал ипошел к тому месту, где я оставил книгу Посланий. Я взял ее, открыл и прочел глазами следующие слова: не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти (Рим. 13: 13, 14)".

Далее он не стал читать, да и не нужно было: уже свет озарял мрак его души. Он пошел к матери. Взглянув на него, Моника поняла все: в ответ на ее молитву Господь даровал ей более даже, нежели она дерзала просить — в радости его тихого взгляда она чувствовала, что "сладость любви Божией навсегда вошла в его сердце".

Августин написал Амвросию письмо, в котором изложил всю историю своей жизни и просил дозволения готовиться к принятию Святого Крещения. В тишине уединения, в горах Италии, он в продолжение нескольких месяцев готовил свою душу к переходу в обновленную жизнь. "Тесен дом души моей, чтобы Тебе войти в него; но да будет он расширен Тобой! Он в развалинах, восстанови его. Он сильно оскорбит Твои очи, я знаю это — но кто очистит его, и к кому я воззову, кроме Тебя: очисти меня, о Господи, от тайных моих грехов!" Наконец настало то время, которого он ожидал в трепетном восторге: накануне Пасхи 387 года Августин принял Святое Крещение от руки самого Амвросия.

Облеченный в белые одежды, он воспел торжественный гимн, незадолго перед тем сложенный Амвросием, — "Тебе Бога хвалим", который в то время воспевали и крещаемый, и совершавший крещение. Чудно-таинственное песнопение вызывало в нем благодать слез, навеяло на него тихую радость, в Боге успокоилось сердце его. "Ты сотворил нас, — писал он, — для Тебя Самого: потому и мятется наше сердце, пока не обретет Тебя!"

Вскоре после Крещения Августин с Моникой решили возвратиться на свою родину. Перед отплытием в Африку они провели несколько дней в Остии, на берегу Средиземного моря.

Августин, подобно Василию Великому, любил природу и находил глубокое наслаждение в общении с ее красотами вид моря всегда приводил его в особенный восторг, но никогда еще он не смотрел на мерцающие его волны с таким глубоким чувством, как в тот достопамятный вечер: и ему, и матери его думалось, что это последний вечер пребывания их в Остии. Трогательно оставленное Августином описание этой беседы. Они сидели вдвоем у окна: над ними — темная бездна безоблачного звездного неба; перед ними — сверкающая бездна беспредельного моря, а вокруг — тишина таинственной ночи. Все ее величие отразилось в душе у них обоих неудержимым стремлением к горнему, небесному. Тихо лилась их речь, далеко отступало все земное, близким становилось одно невидимое, и неземная радость, касаясь их, была как бы предчувствием того блаженного часа, в который раздается призывный глас: внидите в радость Господа своего! "Сын мой, — сказала Моника, готовясь расстаться с ним, — я жить хотела, чтобы вымолить тебе истинную радость, — мой Бог даровал мне более, нежели я просила у Него: я вижу тебя Его служителем и знаю, где сокровище твое; теперь я могу умереть радостно". На другой день предположенный отъезд пришлось отложить: Моника занемогла, и через несколько дней ее уже не стало. Она совершила дело свое и показала христианским матерям, как сильны молитвы и слезы матери, как много может слабая женщина, одушевленная верой и любовью!

Августин сознавал, что грешно проливать слезы по этой чистой, блаженной душе, отшедшей в Жизнь; но при мысли, что возле него нет больше той прекрасной жизни, которая с его младенчества охраняла его — он не мог удержать своего плача.

Возвратившись на родину, Августин продал имение свое и раздал деньги, бедным, а сам стал иноком и провел три года в совершенном уединении и в строгих подвигах.

В 395 году он был избран в епископа Иппонского. От Амвросия принял он высокое понятие о епископском сане и о епископской власти, но вследствие мягкости своего характера и нежности душевной не мог осуществить той власти, которую ценил так высоко в учителе своем Амвросии. Августин желал быть учителем бедных. В епископском сане не изменил он обычной простоты своей ни в образе жизни, ни в обращении с людьми. Тридцать пять лет он епископствовал, и во все это время проповедь его была усладой тех бедных, простых жителей Иппонского края, к которым была обращена исключительно. В этой проповеди не было ни высокого красноречия, ни глубоких богословских рассуждений, но было нечто глубоко трогавшее сердца людей, была любовь — и горячее желание наставлять свою паству на добрую христианскую жизнь. Сердце у него было пламенное, и глубокая вера проникала всю жизнь его. Оттого и слово его озарило и укрепило в любви христианской многих, и творения его драгоценны для всех благочестивых христиан, хотя не все богословские его мнения одобряются Церковью.

Иероним (340 — 387), один из знаменитейших отцов Западной Церкви, родом из Стридона, на границах Паннонии и Далмации, прославился и своей аскетической жизнью, и борьбой с еретическими учениями, и в особенности своими писаниями, которые составляют драгоценное достояние Церкви. Пылкий от природы, с живым воображением, он увлекался в юности своей искушениями роскошной жизни Рима, — но вскоре же преодолел себя и предался ученым трудам и уединенной молитве. Проведя несколько лет в суровом пустынножительстве, он испытал тяжкую борьбу со страстями, прежде чем успел достигнуть желанного мира. Затем в Риме он явился суровым обличителем распущенных нравов тамошнего духовенства и, собрав около себя дружину благородных жен и девиц, одушевленных желанием исправить нравы римского общества и стремлением к аскетической жизни, вступил в борьбу с укоренившимися в Риме злыми обычаями. Это возбудило против него злобу всех, кого не щадил он в своих беседах и посланиях, так что он принужден был оставить Рим и отправиться в Палестину, где обошел все святые места, и наконец избрал себе место пустынножительства возле Вифлеемской пещеры. Здесь, вскоре после падения Рима, поразившего весь христианский мир крайним унынием, Иероним скончался. И в Риме, и в Палестине написаны были им знаменитые творения, составляющие в совокупности целую библиотеку. Обширная его переписка дошла до нас и представляет живую картину христианского общества и нравов того времени. Но всего драгоценнее труды его по переводу и истолкованию Священного Писания. Глубокое знание и греческого, и еврейского языка дало ему возможность исследовать и сверить с подлинниками списки священных книг и Ветхого, и Нового Завета и приготовить латинский перевод всей Библии, который послужил основанием текста, принятого Западной Церковью и доныне в ней употребляемого.