Антропологическая основа умного безмолвия
Антропологическая основа умного безмолвия
ПРЕСЛЕДУЯ в данном Житии изложение положительного опыта Старца, насколько это возможно для нас, мы не желаем придать нашему труду научно-формальный характер и потому принципиально уклоняемся от многих сопоставлений и ссылок на Творения Святых Отцов.
Настоящий труд — есть попытка дать образ Старца и описание пройденного им духовного пути, который хотя и лежит всецело в русле аскетического предания Православной Церкви, но, как подлинно живое явление, носит на себе печать своеобразия и неповторимости.
Догматические вопросы, затрагиваемые здесь, не составляют богословского трактата. Мы останавливаемся на них, исходя из того факта, что догматическое сознание органически связано со всем ходом внутренней духовной жизни. Измените в своем догматическом сознании что-либо, и неизбежно изменится в соответствующей мере и ваш духовный облик и вообще образ вашего духовного бытия. И наоборот, уклонение от истины во внутренней духовной жизни повлечет изменение в догматическом сознании.
Говоря об умном безмолвии, которое так любил Старец, мы считаем не лишним в немногих словах изложить антропологическую основу этого делания, как она выясняется из самого опыта. Антропология Старца может быть выражена словами Пр. Макария Великого и Преп. Исаака Сирина, творения которых он прекрасно знал.
«Душа не от Божия естества и не от естества лукавой тьмы, но есть тварь умная (noera), исполненная лепоты, великая и чудная, прекрасное подобие и образ Божий, и лукавство темных страстей вошло в нее вследствие преступления» (Макарий Вел., Беседа 1, параграф 7).
«Бог, созданного по образу, создал бесстрастным…, посему… страсти не в природе души…, но суть нечто придаточное, и в них виновна сама душа» (Исаак Сирин, Слово 3).
«Когда чувства заключены безмолвием, тогда увидишь, какие сокровища имеет душа скрытыми в себе» (там же).
Когда мы говорили, что ум, молитвенно стоящий в сердце, оттуда видит всякий помысл, приближающийся к сердцу, прежде, чем он войдет в него, то имели в виду энергию извне идущих на душу «лукавых страстей», что, по выражению Св. Исаака, «придаточным» является, а не заключенным в природе души. Всему этому придаточному, постороннему, чуждому, стремящемуся войти в сердце, ум из сердца противостоит молитвою и ею, молитвою, отражает.
Но возможно и еще более глубокое вхождение ума в сердце, когда он по действию Божию как-то так соединяется с сердцем, что совлекается положительно всякого образа и понятия, и в то же время закрываются все входы в сердце для всего постороннего, и тогда душа входит во «мрак» совершенно особого порядка, и затем удостаивается неизреченного предстояния Богу чистым умом.
«Кто чисто молится, тот богослов», — говорил Старец. Богослов не в академическом смысле этого слова, но богослов в смысле — боговидец, боговедец.
Но есть нечто больше этого, т. е. такие состояния, когда человек бытийно и с неопровержимою очевидностью причащается вечной жизни и невыразимого покоя в Боге. Однако, не оставляется человек надолго в таком состоянии, если Господь, по Ему Единому ведомым планам, благоволит продолжить еще жизнь его на земле, и снова возвращается он в мир, и, как Апостол Петр на Фаворе, говорит о своем внутреннем с Богом пребывании: «Хорошо нам, Господи, быть здесь с Тобою».