III

III

В буддизме махаяны есть представление о шести добродетелях, или шести парамитах. Считается, что последователи махаяны должны практиковать эти добродетели в повседневной жизни. Вот они: (1) дана (давание); (2) шила (соблюдение заповедей); (3) вирья (мужественный дух); (4) кшанти (смирение, терпеливость); (5) дхьяна (медитация); (6) праджня (высшая или трансцендентная мудрость).

Здесь я не буду объяснять каждую из шести добродетелей. Я лишь обращу внимание читателей на порядок, в котором они следуют. Первой идет дана, или давание, а последней праджня, которую можно истолковать как духовное постижение Пустоты. Буддистская жизнь начинается с давания и заканчивается постижением Пустоты. Однако в действительности, начало — это конец, а конец — это начало. Парамиты образуют круг без начала и без конца. Давание возможно лишь тогда, когда наличествует Пустота, а Пустота достигается лишь тогда, когда человек дает безусловно, — в этом смысл экхартовской сокровенной нищеты (die eigentlichste Armut).

Поскольку о праджне сказано много, здесь я буду обсуждать дану, или давание. Дана подразумевает не только щедрое отдавание другим своего имущества, как обычно полагают. Дана означает искреннее отдавание чего угодно, помощь людям в трудную минуту, создание произведений искусства, развитие промышленности и социального обеспечения, принесение в жертву своей жизни во имя достойной цели и т. д. Однако все эти деяния, сколь бы благородными они ни были, по мнению буддистских философов не являются совершенными до тех пор, пока человек так или иначе продолжает думать о том, что отдает что-то другим. Подлинное давание — это такое давание, при котором человек не осознает, что он лишается чего-то, а другой это что-то получает. Другими словами, в подлинном давании нет места пониманию, что есть дающий и получающий, а также объект, переходящий из рук в руки. Когда давание осуществляется таким образом, в Пустоте, тогда это подлинная дана — или первая парамита, вытекающая непосредственно из праджни, последней парамиты. В соответствии с экхартовским определением, цитировавшимся выше, это и есть сокровенная нищета. В другом месте Экхарт приводит конкретные примеры:

Св. Павел говорит; «Мы отринули все». Св. Иаков говорит: «Мы отказались от всего». Св. Иоанн говорит: «У нас ничего не осталось».

Посему брат Экхарт спрашивает: «Что означает отказаться от всего?» Отказаться от всего означает отвергнуть все мыслимое, все выразимое, все слышимое, все видимое. Тогда и только тогда мы отказываемся от всего. Когда в таком смысле мы отвергаем все, свет преисполняет нас, и мы шествуем во славе Божией.

Мастер Кёгэн говорит: «В нынешней нищете исчезла даже сама игла». Это символическое высказывание. Фактически, оно означает, что человек умер для себя. «Дхаммапада» (стих 154) говорит об этом так:

Висанкхарагатам читтам,

Танханам кхаям аджхага.

Разум на пути к развеществлению

Достиг уничтожения желаний.

Это часть стихотворения, которое, согласно преданию, Будда изрек после достижения высшего просветления. Оно известно также под названием «Победный гимн». Игла «исчезла», тело «исчезло», ум «исчез», все «исчезло» — разве это не Пустота? Другими словами, это состояние полной нищеты. Экхарт цитирует св. Григория: «Никто не получает так много от Бога, как тот, кто воистину мертв». Я не знаю точно, в каком смысле св. Григорий использовал слово «мертв». Однако это слово очень важно, если его понимать в том смысле, в котором его использовал в своем стихотворении Бунан Дзэндзи (1603–1676).

Пока живешь, будь мертв,

Воистину мертв —

И тогда, что бы ты ни делал,

Все будет хорошо.

Пустота, нищета, смерть и исчезновение — все это постигается, когда человек переживает «прорыв», который есть не что иное, как просветление (самбодхи). Позвольте мне еще раз npoцитировать Экхарта:

В своем прорыве... я возношусь выше тварей и не являюсь больше ни Богом, ни тварью: я есть то, чем я был и чем пребуду во веки веков. И вдруг во мне пробуждается то, что возносит меня выше ангелов. В этом всплеске я на мгновение постигаю нечто столь драгоценное, что больше не довольствуюсь ни Богом, ни всеми Его божественными атрибутами, ибо в само мгновение такого прорыва обнаруживаю Бога и себя как одно. И опять я есть то, чем был всегда. Нельзя сказать, что ко мне что-либо прибывает, и нельзя сказать, что от меня что-либо убывает, ибо я есть недвижная первопричина круговорота вещей. (Evans, p. 221)

Не знаю, как относятся к подобным высказываниям читатели-христиане, но, с буддистской точки зрения, здесь следует сделать одну оговорку: каким бы трансцендентным ни было переживание «прорыва», наши описания этого переживания неизбежно оказываются искаженными. Поэтому мастер дзэн потребует от нас трансцендировать, или «отбросить», само это переживание. Быть абсолютно обнаженным, пойти дальше любого «прорыва», полностью освободиться от всех ограничений, которые мы воздвигли вокруг себя, когда приобрели знание добра и зла, — вот в чем смысл дзэнской практики. Только после этого мы снова оказываемся обычными Томом, Диком или Гарри, которыми всегда были.

Дзёсю, один из величайших мастеров Тан, однажды выразился приблизительно так: «Рано утром я просыпаюсь и смотрю на себя в зеркало — как бедно я одет! Моя верхняя мантия превратилась почти в отрепья. Мой стихарь едва ли можно узнать. Голова покрыта грязью и пеплом. Начиная изучать дзэн, я мечтал стать красивым осанистым священником. Но я тогда не мог подумать, что мне придется жить в этой ветхой лачуге и довольствоваться скудной пищей. А теперь я — всего лишь нищий монах».

Однажды монах спросил у Дзёсю:

— Если к вам придет человек, свободный от всего своего имущества, что вы ему скажете?

— Выбрось его! — ответил Дзёсю.

Другой монах как-то спросил у него:

— Что такое Будда?

— Кто ты? — без промедления ответил Дзёсю.

Пожилая женщина однажды обратилась к Дзёсю со словами:

— Я женщина и поэтому, в соответствии с буддистским учением, подвержена пяти ограничениям. [29] Как мне их преодолеть?

— Молись, чтобы все существа переродились в раю, а ты вечно оставалась в океане страданий, — посоветовал Дзёсю.

Мы можем перечислить много добродетелей, обладать которыми должны христианские и буддистские монахи. Это нищета, терпение, благоразумие, покорность, смирение, неосуждение других, медитация, молчание, простота и некоторые другие качества, — однако главной добродетелью, по-моему, есть нищета. Нищета онтологически соответствует Пустоте, а психологически — бескорыстности, или невинности. Как вернуть себе (или лучше сказать, как осознать, что мы никогда не теряли) эту изначальную непорочность, если мы живем в гуще индустриального мира, среди повсеместной пропаганды легкой жизни? Это очень серьезный вопрос, который требует от нас, современных людей, безотлагательного решения. Как обрести трансцендентную мудрость (праджню) в мире, в котором всеми возможными путями распространяются рациональные знания? Эпоха отцов-пустынников навсегда ушла в прошлое, и мы ждем, пока над горизонтом эгоизма и алчности взойдет новое солнце.