Послесловие

Послесловие

Жизненный путь святителя Игнатия и его целожизненный подвиг еще в дни его земного бытия привлекали пристальное внимание большого числа окружающих его людей: духовных и светских. Еще более возрос интерес к его личности после его блаженной кончины. Достопамятному игумену Марку (Лозинскому) удалось собрать поистине огромную литературу о епископе Игнатии Брянчанинове, и таким образом показать, что до последних дней нашего века интерес к личности и творениям Святителя Божия не угасает, а становится даже все более действенным и необходимым. В трудах святителя Игнатия испытывают нужду и православные зарубежных стран.

В заключение нашего краткого очерка вновь остановимся на основных положениях, которые выдвинуты в наиболее крупных исследованиях жизни и писаний святителя Игнатия. В большом труде Леонида Соколова[81] наряду с распространенной и тщательно изученной биографией Святителя, построенной на основании большого числа документов и личного знакомства автора со всеми местами жительства подвижника Божия, дается исчерпывающее описание основных черт личности и подвига епископа Игнатия. Леонид Соколов, рассматривая личный духовный опыт Святителя как основу его жития, излагает взгляды Владыки на состояние духовной жизни падшего человека, на духовный мир и условия спасения, а также — с особым вниманием — на идеал духовной жизни, который отражен в писаниях Святителя. Таким образом, учение о внутренней духовной жизни человека, раскрытие ее законов на основании личного опытного познания этих законов Л. Соколов признает основным в оценке жизни, подвига и духовно-литературной деятельности святителя Игнатия. Духовная жизнь — невидимое, но подлинно существующее явление, на котором необходимо сосредоточить внимание,— вот то, что раскрывает, на чем настаивает Леонид Соколов, что становится очевидным из целокупного опыта жизни Святителя-подвижника.

«В поисках Живаго Бога» — так называет иеромонах Игнатий (Садковский) свой краткий, но продуманно написанный очерк, где проводится основная идея о живом и церковно-подвижническом богословствовании епископа Игнатия, о его неустанном — через всю жизнь — стремлении к Богу, поиске Его. Называя Святителя «богословом-самородком», иеромонах Игнатий говорит об «опытном... изучении» им «слова Божия и св<ятых> Отцов, об опытном прохождении монастырского искуса и строгого религиозного подвига»[82], отсюда и поиск Живаго Бога является основным в жизни Святителя.

Михаил Новоселов, сообщая в 1912 году ранее неопубликованные письма епископа Игнатия, говорит в краткой сопроводительной статье о том, что в писаниях Святителя его больше всего поражает «чувство или предвкушение вечности»[83], которое проникает все его произведения. «Пишет ли он о чтении Евангелия,— говорит М.Н. Новоселов,— набрасывает ли на одной страничке поэтическую картину «Сад во время зимы», говорит ли об исполнении заповедей Божиих, погружается ли в воспоминания прошлой, многотрудной и многоскорбной жизни своей — везде чувствуешь, что перед твоим духовным взором постепенно приподнимается завеса, заслоняющая вечность»[84].

Действительно, можно согласиться с Новоселовым в том, что во всех писаниях своих владыка Игнатий всегда был целеустремленным, всегда говорил о едином на потребу, всегда горел огнем любви к Богу и потому — всегда стремился к цели недостижимой, последней, вечной. Таков Святитель во всех своих писаниях — будет ли это серьезное богословское исследование, описание природы, проникнутое духовным размышлением, серьезная статья о монашеском делании или просто — строки его многочисленных, часто поэтических писем,— везде владыка Игнатий — в движении, в порыве к Богу, к воплощению добродетелей, в конечном счете подлинно — в стремлении к вечности.

Игумен Марк (Лозинский), составляя большой магистерский труд, посвященный жизни и духовному творчеству епископа Игнатия, подчиняет его задаче раскрыть взгляды Святителя на особенности духовной жизни мирянина и монаха, показать как черты сходства, так и черты различия в построении подвига жизни для мирянина и для проводящего свои дни в монастыре. В связи с поставленным вопросом игумен Марк в отдельной главе останавливается на учении епископа Игнатия о спасении и совершенстве[85]. Очень ценна в труде игумена Марка глава об Иисусовой молитве[86]. Здесь автором помимо приводимого им мнения самого епископа Игнатия об Иисусовой молитве собраны и высказывания преподобных отцов, как вселенских, так и российских. Здесь же помимо указаний на условия занятия молитвой Иисусовой и плоды ее даются и предостережения иноку, делателю молитвы Иисусовой — согласно взглядам преосвященного владыки Игнатия.

Нам, пишущим данный очерк, представляется существенным подойти к житию и трудам святителя Игнатия с точки зрения того, что в жизни своей и писаниях Святитель-аскет был не только искателем истины, не только жаждал живой веры в Живаго Бога, не только стремился к вечности и пронес через все свое житие проповедь духовной жизни, но что, будучи таковым, с самого своего детства он был избранником Божиим, определенным непостижимым Промыслом Божиим к вечной Святости и Правде.

Особое значение личности святителя Игнатия заключается в том, что он был избран и дан Промыслом Божиим христианам последнего века для удостоверения их и свидетельства им об истинах Христовой веры и подлинной духовной жизни. Обретено это свидетельство целокупным подвигом жизни Святителя, обретено оно опытом пережитых им страданий и радостей о Господе Живе, обретено оно, наконец, в том, что принесено нам, православным христианам в служении слова,— слова духовного и вместе прекрасного, способного воздействовать на душу, завладеть ее вниманием.

Так, не зная при житии епископа Игнатия, была поражена его словом и учением высокодуховная игумения Арсения. В писаниях Святителя нашла богомудрая мать Арсения подтверждение своим взглядам на духовную жизнь. «Я тоже не знала Владыку...— пишет она к В.И.П.— <...> Когда я прочла первый том, то была поражена сходством нашего духовного пути. Тогда у меня уже сложились духовные понятия, и у меня уже были духовные ученицы. Они тоже, читая епис<копа> Игнатия, удивлялись сходству наших понятий духовных. Это признали и ученики еп<ископа> Игнатия, когда я приехала к ним»[87]. В своей обширной переписке с братом епископа Игнатия Петром Александровичем Брянчаниновым мать Арсения много и с глубоким признанием и чувством говорит о личности и писаниях Святителя[88].

В наши дни американец Роуз, обретши спасение в православном исповедании Бога, обрел и учение епископа Игнатия о загробной жизни и духах, принял учение его о душе человеческой и о постижении подлинного исповедания Бога; на этом основании составил он свою книгу, которую назвал «Душа после смерти». В предисловии к своему произведению иеромонах Серафим пишет: «Основным источником вдохновения при написании этой книги послужили труды епископа Игнатия (Брянчанинова), который был, возможно, первым крупным русским православным богословом, непосредственно занимавшимся именно той проблемой, которая встала так остро в наши дни. <...> Не будет преувеличением сказать,— пишет иеромонах Серафим дальше,— что ни в одной из православных стран XIX века не было такого защитника Православия от искушений и заблуждений современности...»[89].

Избранничество святителя Игнатия, его святость были очевидны для многих духовно близких ему учеников еще при его жизни. Мнение это, однако, не могло быть распространено вследствие глубокого смиренномудрия их аввы. После блаженной кончины Святителя имели место подлинные духовные удостоверения в его святости. В первую очередь здесь должно быть упомянуто явление святителя Игнатия его духовной дочери А.В. Жандр, которое передано нам в записках друга епископа Игнатия схимонаха Михаила (Чихачева). Это явление имело место на 20-й день по кончине Владыки, в храме, после того, как А.В. Жандр причастилась Святых Христовых Таин.

«Тяжелая скорбь подавила все существо мое с той минуты, как дошла до меня весть о кончине Владыки,— читаем мы собственные слова А.В. Жандр в «Записках Чихачева».— <...> Ни днем, ни ночью не покидало сердце ощущение духовного сиротства. <...> Так сильно было чувство печали, что даже во время Таинства Исповеди не покидало оно меня, не покидало и во время совершения литургии. Но в ту минуту, как Господь сподобил меня принять Святые Тайны, внезапно... ...печаль о кончине Владыки исчезла». После того, как А.В. Жандр встала на левый клирос против иконы Успения Божией Матери, «пред внутренними глазами моими,— продолжает А.В. Жандр,— как бы также в сердце... изобразился лик усопшего Святителя — красоты, славы, света неописанных! Свет озарял сверху весь лик, особенно сосредоточиваясь наверху главы. И внутри меня, опять в сердце, но вместе и от лика, я услышала голос,— мысль, поведание,— луч света,— ощущение радости, проникнувшее все мое существо, которое без слов... передало моему внутреннему человеку следующие слова: “Видишь, как тебе хорошо сегодня. А мне — без сравнения так всегда хорошо и потому не должно скорбеть о мне” <...> Несказанная радость объяла всю душу мою. <...> Мне казалось, что был Христов день,— кончает А.В. Жандр,— таким праздником ликовало все вокруг меня, и в сердце тихая творилась молитва». Затем три ночи подряд раба Божия имела посещение Божие и слышала небесные звуки, которыми «небожители радостно приветствовали преставившегося от земли к небесным — земного и небесного человека, епископа Игнатия». А.В. Жандр запомнила при троекратном повторении не только слова, но и напев тропаря — на глас восьмый. Об А.В. Жандр автор записок, схимонах Михаил (Чихачев) отзывается как о «человеке глубоко религиозном и безупречно правдивом», почему и с верой принимает, что «святитель Игнатий действительно мыслится как небесный предтеча своих учеников и чтителей, молящий Господа Бога — даровати им прежде конца покаяние»[90] (последние слова слышанного тропаря).

Второе явление епископа Игнатия, приведенное в «Записках Чихачева», связано с именем Софьи Ивановны Снесаревой, большого духовного друга Святителя. В видении этом, которое произошло в августе 1867 года, Святитель готовил ее к переходу в вечную жизнь и изрекал слова о необходимости покаяния. С.И. Снесарева видела Владыку сначала в обычном виде, затем по мере его удаления от нее, восходя кверху, он светлел. «Как Владыка по мере восхождения становился неземным, так и все, присоединившиеся к нему в разных видах, принимали невыразимо прекрасный солнцеобразный свет»,— свидетельствует С.И. Снесарева. «Эти сонмы были различных видов и света,— продолжает дальше свое повествование С.И. Снесарева,— и чем выше ступени, тем светлее. Преосвященный Игнатий поднимался все выше и выше. Но вот окружает его сонм лучезарных святителей. Он сам потерял свой земной вид и сделался таким же лучезарным. Выше этой ступени мое зрение не достигало». С.И. Снесарева начала молиться: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, Преосвященного Игнатия, и святыми его молитвами спаси и помилуй меня, меня грешную!» — и проснулась. С.И. Снесарева свидетельствует, что, находясь на погребении святителя Игнатия, она испытывала невыразимую словом «грустную радость»[91].

Избранничество Божие, святость святых видны и во всем объеме трудов святителя Игнатия. Сам он, думая совершенно о другом, говорит о своем призвании в предисловии к «Приношению современному монашеству».

Первое, на чем святитель Игнатий сосредотачивает свое внимание во всех своих статьях,— это принятие евангельских заповедей и последование им. Заповеди эти должны стать жизнью христианина, и первое, с чего должен начинаться его подвиг, есть усвоение нищеты духовной — первой евангельской добродетели. «Нищета духа,— пишет он,— блаженство, первое в евангельском порядке, первое в порядке духовного преуспеяния...». «Нищета духа,— пишет Святитель ниже,— соль для всех духовных жертв и всесожжений. Если они не осолены этой солию,— Бог отвергает их»[92]. Таково учение святителя Игнатия о подлинной духовной жизни, о непадательном шествии по ее пути — в противоположность ложным учениям века сего.

Преосвященный Игнатий был делателем молитвы Иисусовой. Учению о ней он посвятил много отдельных статей во многих томах своих произведений, написанных в различных стилях, иногда в форме беседы старца с учеником, где подробно разобраны как все стороны духовного значения этой молитвы в жизни монаха и мирянина, так и способы внешние, необходимые при усвоении ее. Сам Святитель был опытным делателем Иисусовой молитвы. Биографы говорят о том, что еще в молодые годы его учения в Инженерном училище молитва творилась в сердце его. Преосвященный Игнатий скрывал от всех этот дар, как и все свои духовные состояния, но строки его писаний убеждают, насколько дар молитвы был достоянием его жизни, всех многообразных ее скорбей.

«Дар внимательной молитвы,— пишет он в своем обширном “Слове о молитве Иисусовой”[93],— обыкновенно предшествуется особенными скорбями и потрясениями душевными, низводящими дух наш в глубину сознания нищеты и ничтожности своей»[94]. Это признание несомненно сделано от опыта жизни, слова эти — слова жизни, показывающие законы, по которым шло сокровенное внутреннее духовное бытие делателя Иисусовой молитвы, смиренномудрого раба Божия святителя Игнатия. Результатом этой правильной внутренней жизни было то, что в высочайших богословских вопросах преосвященный Игнатий смог сказать то подлинно необходимое слово, которым пользуются и живут современные православные христиане.

Наконец, созерцая состояние современных ему монастырей и провидя прозорливым оком их будущее состояние, святитель Игнатий написал свое «Приношение современному монашеству» как свой завет, свое духовное завещание инокам грядущих после него поколений. Здесь наряду с четкими правилами наружного поведения иноков в 50-ти главах даны и правила душевного делания монахов. Здесь опять — и прежде всего — воспитание внутреннего человека, завет о жизни монаха по евангельским заповедям — то основное, что составляет незримую внутреннюю жизнь иноческую. Здесь же опять — в кратких главах — советы об упражнении Иисусовою молитвой, о непрестанной молитве и богомыслии. Все для того, чтобы жизнь иноческая была подлинно жизнью внутренней, жизнью Духа. Здесь же необходимо упомянуть и о труде святителя Игнатия по составлению им «Отечника»[95], в котором жизнь и изречения древних отцов снабжены примечаниями Святителя, имеющими большой духовный вес и значение.

Таков святитель Игнатий в своих духовно-аскетических трудах; в них он — избранник Божий, передающий опыт своего многостраждущего богоносного сердца современным страждущим и ищущим спасения христианам.

И, наконец, самое последнее — следы Святаго Духа Божия, непостижимой и освящающей благодати Его в жизни и становлении преосвященного Игнатия человеком Божиим, святым наших дней.

Первое призвание — это особый голос «тишины» от чтения слова Божия — святого Евангелия и жизни преподобных отцов — еще в раннем отрочестве, почти детстве в молчании лесов и могучих деревьев родного поместья, голос Божий на лоне природы Божией, лоне любви Его. Потом — его юношество; его слезы на шумных улицах столицы и действенная, самодвижущаяся молитва в тишине ученических спален, часто в продолжение всей ночи. Монастырь, куда бросается, не озираясь назад, молодой офицер, будучи уже давно и тяжело больным, но превозмогая недуг, где Господь подкрепляет его Своим невидимым присутствием, ощущением силы «молитвенного действия» в продолжение длительного времени. И видение там же, в странничестве по монастырям образа Святого Креста Христова, указавшего ему путь спасения в одиночестве, с другом его, так же как и опытное испытание воскресения мертвых.

Ангел Церкви Христовой, преосвященный епископ Стефан, является и ангелом молодого и страждущего инока Димитрия, сообщая его лику инокующих, прозорливо наименовав его Игнатием — воистину новым священномучеником и Богоносцем.

Возведенный быстро по степеням церковной иерархии, еще не достигший 26 лет иеромонах Игнатий становится архимандритом и настоятелем иноческой обители близ столицы, где проводит значительную часть своей жизни во внешних трудах и скорбях, потрясениях душевных и духовных. Здесь рождаются почти все основные духовные произведения Святителя как его служение слова, как выход из тяжести постигающих его скорбей, но и одновременно — как одно из самых утешающих его душу свидетельств, что в его служении слова — знамение спасения. Здесь опять страждущий начальник иноков не одинок, опять он имеет неизъяснимые словом утешения Божественные, и Господь в образе «Странника» посещает и утешает, возводит его от скорби земной — к радости, ощущениям небесным, святым, почти уже не изобразимым словом.

И се, он епископ, удостоенный этой высокой церковной степени не по своему образованию, а в силу опытного испытания им всех перипетий на пути монашеском. Опять его ждут труды и скорби в совершенно чуждой ему природе и обстановке Причерноморья, опять раздается здесь его духовная, зовущая гор?е проповедь. И вот — уже заключительный период жизни в тишине, одиночестве, на берегах Волги, в уединенном монастыре.

Весь дух Святителя отдан здесь тому, чтобы исполнить, закончить свое «духовное завещание», издать с помощью Божией свои труды и опять — теперь уже в непререкаемом молчании — предстоять Богу и совершать законы вечности, близость которой яснее перед глазами человека Божия. Он провидит свою кончину, ждет ее в «день недельный» и отходит к Богу, соединившись с Ним в Святых Тайнах в утро воскресного дня, не дочитав до конца утренних молитв, в молитве неизреченной.

Так началось, продолжалось, усовершалось и совершалось призвание Божие в житии одного из замечательнейших людей нашей родины — крестоносца и воистину Богоносца святителя Игнатия.

Его же молитвами спаси и помилуй нас, Господи! Аминь.