Кризис

Кризис

По иронии судьбы, вскоре сам Несторий превратился в ересиарха. Все началось со споров о том, как следует обращаться к Деве Марии. С одной стороны, многие сильные люди в Константинополе стояли за титул Theotokos, Богородица или Матерь Божья, который уже использовался, возможно, два столетия, но теперь стал распространенным обращением. За это обращение стояли сама Пульхерия и важные духовные лица, такие, как Василий и Ипатий, бывшие архимандритами – то есть настоятелями над несколькими монастырями. Их поддерживали некоторые епископы, близкие к Пульхерии, такие, как Евсевий Дорилейский и Прокл Кизический. Напряженность положения усиливало то обстоятельство, что Прокл был кандидатом на константинопольский престол, но, к его разочарованию, архиепископом столицы выбрали Нестория[182].

Этот титул Марии вызывал опасения у служившего при Нестории священника Анастасия и у других клириков, которых Несторий привез с собой из Антиохии. Казалось, с богословской точки зрения титул Theotokos безупречен: если Иисус был Христос, а Христос был Богом, Мать Иисуса была фактически Матерью Бога. Но столь прямое отождествление Иисуса с Богом воспринималось как новая версия учения Аполлинария и противоречило учению антиохийцев[183]. Критика такого обращения к Марии для Нестория была прямым продолжением его борьбы с сохранившимися ересями. Но в этот раз он атаковал более зловредного врага – представления Аполлинария, которые все еще пользовались популярностью в Константинополе.

В ноябре 428 года Анастасий произнес проповедь, содержавшую такое грозное предупреждение: «Да не дерзнет никто называть Марию Theotokos, ибо она была просто женщиной, а Богу невозможно родиться от женщины». Эти слова вызвали бурную реакцию. Если Мария не родила Бога, кого она родила? Не хотел ли Анастасий сказать, что Мария родила обыкновенного ребенка, которого нельзя считать подлинно божественным? Или Иисус был обычным человеком, который позже стал Богом? Сторонники Анастасия теперь восклицали: «Анафема да будет тот, кто называет святую Марию Theotokos». Это так напугало молящихся, что некоторые выбежали из церкви, а многие – включая монахов и светских благотворителей – не стали причащаться[184].

Несторий оказался перед неразрешимой дилеммой. Он мог публично отречься от Анастасия и его сторонников и тем самым избежать богословской бури, но этим он показал бы слабость своей власти и неспособность набирать команду подчиненных. Либо он мог вступиться за Анастасия, рискуя услышать обвинение в ереси уже в свой адрес. Он выбрал второй путь и произнес ряд бесед, где осуждал тех, кто неспособен отличить человеческое от божественного. По мнению Нестория, во Христе божественная и человеческая природа не достигали полного единения (henosis), но вступали в менее совершенный союз типа соприкосновения (sunapheia). Сочетание двух природ создавало одно лицо, prosopon, но это было нечто меньшее, чем ипостасное единение, за которое стоял Кирилл. Обращаясь к папе римскому Целестину, Несторий жаловался на то, что люди, говорящие о Theotokos, страдают тяжелым богословским недугом, «сродни зловонной язве Аполлинария и Ария. Ибо они сводят союз Господа с человеком к своего рода смешению»[185].