Гимнографическое творчество преподобного Ефрема Сирина
Гимнографическое творчество преподобного Ефрема Сирина
Преп. Ефрем (ок. 306—373) происходил из Нисибина и, согласно сирийским источникам, был рукоположен в сан диакона св. Иаковом Нисибийским. В 363 г., после взятия Нисибина персами, Ефрем в числе многих других христиан бежал в Эдессу [394]. Там он основал так называемую «школу персов» (т. е. беженцев из Персии), впоследствии прославившуюся на весь сироязычный христианский мир. Основным предметом преподавания в школе было Священное Писание, большое внимание уделялось также церковному пению и чтению. Для этой школы преп. Ефрем и создавал свои экзегетические трактаты, а также многочисленные поэтические произведения на богословские, нравственные, церковно–исторические темы.
Среди Отцов Церкви IV века преп. Ефрем занимает особое место, обусловленное прежде всего тем обстоятельством, что он принадлежал к традиции, весьма отличной от той, которую представляли современные ему греческие Отцы. Развитие греческого богословия этого периода было движимо стремлением найти максимально точное и емкое выражение христианской доктрины, установить границы, отделяющие православие от ереси. Для достижения этой цели необходимо было, во–первых, выработать четкую богословскую терминологию, и, во–вторых, выразить основные истины христианской веры на языке догматических дефиниций. Именно эти задачи решали Вселенские Соборы, противостоявшие ересям и формулировавшие христианскую доктрину в специальных вероучительных документах — «оросах».
Преп. Ефрем ставил перед собой ту же задачу, что и его греческие современники: он тоже противостоял ересям и формулировал для своих сирийских читателей (слушателей) богословское учение Церкви. Но арсенал средств, которым он пользовался, был иным: он облекал богословские истины не в доспехи четких догматических дефиниций, а в пестрый наряд поэтических символов и метафор [395]. За различием в выборе средств стояло и различие в самом богословском методе. Для преп. Ефрема богословие — не попытка что?либо определить или обосновать; богословствовать для него не значит говорить о Боге или размышлять о Боге; богословствовать — значит воспевать Бога в молитве. Истины христианской веры должны быть не столько осмыслены, обдуманы, определены и обоснованы, сколько пережиты верующим в молитвенном опыте. Именно такой подход будет характерен для авторов большинства богослужебных текстов Православной Церкви.
Теме сошествия во ад и победы над адом и смертью уделено большое внимание в поэтических произведениях св. Ефрема (о его прозаических произведениях говорилось выше [396]). С наибольшей полнотой эта тема раскрыта в «Нисибийских песнопениях» (Carmina Nisibena), — одном из выдающихся произведений Ефрема, написанном в жанре мадраши [397]. Как и другие произведения этого жанра, «Нисибийские песнопения» характеризуются четким силлабическим ритмом, делающим их пригодными для пения. В каждом гимне строфы определенного размера чередуются с рефреном, проходящим через весь гимн. Собственно интересующей нас теме посвящены гимны 35—42, имеющие общий заголовок «О Господе нашем, о смерти и о сатане» и представляющие собой единое тематическое целое. Гимны 52—68, под общим названием «О сатане и смерти», также постоянно возвращаются к данной теме.
Значительное место в гимнах уделено монологам действующих лиц — шеола, сатаны и смерти, а также диалогам между ними (ср. подобные диалоги в «Евангелии Никодима», «Вопрошаниях Варфоломея» и других раннехристианских апокрифах). Гимн 35 содержит монолог шеола, в котором речь идет о событиях ветхозаветной истории и о деяниях Христа, разрушивших его власть:
Шеол сказал: «…Как Он претворил воду в вино,
так Он претворяет естество мертвых для жизни.
И, конечно, Бог устроил потоп
и очистил землю и уничтожил грехи ее.
Огонь и серу Он также навел на нее,
чтобы убелить пятна ее.
Посредством огня Он дал мне жителей Содома,
а посредством потопа — гигантов.
Он заградил уста дома Сеннахирима
и открыл [уста] шеола.
Эти и подобные вещи мне понравились,
однако вместо заслуженных наказаний
Он через Сына Своего принес воскресение и благодать» [398].
Одним из наиболее ярких примеров раскрытия интересующей нас темы в «Нисибийских песнопениях» является гимн 36, сохранившийся также в переложениях на арабский и грузинский языки [399] (полный текст гимна приведен в приложении к настоящей книге). В нем содержится пространный монолог смерти, которая говорит о том, что ее власти никто не избежал — ни пророки, ни священники, ни цари, ни воины, ни богатые, ни бедные, ни мудрые, ни глупые, ни старые, ни молодые. Только двух людей она не досчиталась — Еноха и Илии, в поисках которых она сошла «туда, куда сошел Иона», но и там не нашла их. Обращаясь ко Христу, смерть восклицает:
«Я в одиночку победила множества [400],
и Единородный [401] хочет победить меня.
Пророков, священников и известных мужей я унесла.
Я победила царей с войсками их
и гигантов с силой их,
и праведников с добродетелями их.
Потоки тел
унесены мною в шеол и, хотя они вливаются в него,
он жаждет еще.
Будь то ближний или дальний —
конец все равно к вратам ада приведет его» [402].
Монолог смерти неожиданно прерывается картиной воскрешения мертвых сошедшим в шеол Христом:
Смерть окончила свою надменную речь,
и голос Господа нашего прозвучал в шеоле,
и Он воскликнул и взломал гробы — один за другим.
Трепет охватил смерть;
шеол, который никогда не бывал освещен,
озарили сиянием стражи [403],
которые вошли в него, чтобы вывести
мертвых навстречу Тому,
Кто был мертв и дает жизнь всем [404].
Далее описывается сопротивление смерти, спешащей закрыть перед Христом врата шеола. Смерть поражена тем, что, в отличие от прочих людей, которые стремятся выйти из шеола, Христос пытается войти туда. «Яд жизни вошел в шеол и оживил мертвых», — говорит смерть (образ яда, отравившего шеол изнутри, мы встречали уже у Афраата [405]). Обращаясь ко Христу, смерть признает свое поражение и просит Его, забрав с Собою Адама, покинуть пределы шеола и взойти на небо. Гимн завершается прославлением победы Христа над смертью:
Наш Царь жизни сошел [в шеол]
и вышел из шеола как Победитель.
Он умножил пагубу тем, кто по левую руку Его:
злым духам и бесам Он — [источник] скорби,
сатане и смерти — страдание,
греху и аду — плач.
А тем, кто по правую руку,
вернулась ныне радость… [406]
В гимне, таким образом, изложена очень ясная доктрина: смерть пытается воспрепятствовать Христу войти в шеол, но тщетно; войдя в шеол, Он воскрешает всех находящихся там и выводит их оттуда; шеол опустошен, в нем больше нет мертвых; только злые духи (бесы), сатана, смерть и грех остаются вместе с шеолом в ожидании второго пришествия Христова. В день второго пришествия смерть собственноручно выведет всех, кто стал ее жертвой, навстречу Христу. Таким образом, преп. Ефрем в данном гимне не выделяет праведников или пророков, но говорит о том, что сошедшим в шеол Христом спасены и воскрешены все находившиеся там [407].
В гимне 37 тема воскресения мертвых раскрывается на материале пророчества Иезекииля о костях:
Плакала смерть о шеоле,
видя, что сокровищницы его опустошены,
и говорила: «Кто расхитил твое богатство?..
Я видела в долине этого Иезекииля,
который воскресил мертвых, когда ему повелели,
и я видела кости, которые пришли в беспорядок и задвигались.
Было смятение костей в шеоле,
ибо кость искала спутницу свою
и воссоединялась с парой своей. И никто там не спрашивал,
и никого не спрашивали, живы ли эти кости?
Ибо без спроса воскресил их
глас Иисуса, Владыки всей твари.
Шеол опечалился, когда увидел их…
Он плакал о Лазаре, когда тот вышел [из него]…
Внутри и вне был плач о нем,
ибо сестры его плакали о нем,
когда он сошел ко мне во гроб,
а я плакала о нем, что он выходит [из гроба].
О смерти его был плач среди живых,
а в шеоле была великая скорбь, когда он воскрес.
Вот теперь и я вкусила вкус скорби
того, кто оплакивает своего возлюбленного.
Если мертвые так любезны шеолу,
как же дороги были они своим отцам!..
То страдание, которое я причиняю людям,
страдающим из?за их возлюбленных,
в конце концов все оно придет на меня.
Ибо когда покинут мертвые шеол,
для каждого человека будет воскресение,
а для меня одной — мучение.
И кто, поистине, вынесет все то,
что предстоит мне? Ведь я увижу шеол в одиночестве,
ибо тот глас, что разрушил гробы,
опустошил его. И вывел он мертвых, находившихся в нем.
Кто читает пророков,
тот слышит там о справедливых войнах.
Кто же размышляет о жизни Иисуса,
тот благости и сострадательной милости научается.
И кто думает об Иисусе, что Он — чуждый [408],
это оскорбление для меня.
Никакой другой чуждый ключ
к вратам шеола никогда не подошел бы.
Один лишь ключ Создателя, открывший их,
откроет их [вновь] в пришествие Его.
Кости кто сможет срастить,
если не та Сила, Которая сотворила их?
Частицы тела кто воссоединит,
если не рука Творца?
Что восстановит тела,
если не перст Создателя?
Кто сотворил и обратил [в прах] и разрушил,
Тот только в силах обновить и воскресить.
Не сможет другой Бог войти
и восстановить твари, которые ему не [принадлежат] [409].
Если бы была другая сила,
я очень обрадовалась бы, что она придет ко мне.
Во чрево шеола сойдя, она узнала бы,
что есть только один Бог.
Смертные, которые заблуждались и проповедовали,
что много богов,
вот, они в шеоле связаны для меня,
и боги их никогда не опечалились из?за них.
Одного Бога я знаю
и только пророков Его и апостолов Его признаю я» [410].
В других гимнах преп. Ефрем повествует о том, как шеол принял Христа за человека, потому что Он прикрыл Божество Своим телом [411]. Ефрем делает различие между шеолом и геенной, говоря, что Иуда предпочел бы для себя смерть в шеоле, чем жизнь в геенне [412]. Под шеолом, таким образом, понимается место, где пребывают все мертвые, а под геенной — место, где терпят наказание грешники [413].
Все эти идеи Ефрем вкладывает в уста персонифицированных смерти, ада и сатаны. Одним из главных выразительных средств, используемых Ефремом в диалогах между отрицательными героями, является юмор: герои как бы высмеивают сами себя, когда признают собственную немощь и неправоту. Доказательство часто ведется «от противного», и предметы предстают в искаженном свете, поскольку говорят о них отрицательные персонажи; читатель (слушатель) должен сам разгадать нехитрую загадку по определению истинного смысла текста. Так например, в гимне 41 (его полный текст приведен в приложении к настоящей книге) диавол говорит о том, как он, несмотря на свою старость, не пренебрегает маленькими детьми, но «заботится» о них: забота эта заключается в том, чтобы приучить детей ко злу с самого младенчества [414]. Подобного рода приемы, свойственные скорее детской литературе, чем высокой поэзии, перейдут от Ефрема к Роману Сладкопевцу, а от последнего — к византийским гимнографам, авторам богослужебных текстов.
Гимны 52—68 представляют собой поэтические диалоги между сатаной и смертью, время от времени прерываемые авторскими вставками. Сатана и смерть, которые «никогда не побеждали и никогда не победят», спорят между собой о том, кому принадлежит победа над родом человеческим [415]. В ходе спора сатана и смерть признают свою беспомощность перед лицом Бога, говорят о смерти Христа на кресте как источнике их собственного мучения и гибели. Каждую строфу автор снабжает рефреном, в котором сфокусирована основная мысль произведения: «Слава Тебе, Сыну Пастыря всех, избавившему стадо Свое от тайных волков, поглощающих его, — лукавого и смерти» [416]; «Слава Тебе, распятием Твоим лукавого победившему, и воскресением Твоим одержавшему победу над смертью» [417]. Рефрен, таким образом, содержит в сжатом виде ту богословскую идею, которую слушатель должен извлечь из диалогов между сатаной и смертью: задача, стоящая перед слушателем, с самого начала решена за него автором. Такой своеобразный способ подачи материала имеет прежде всего дидактическое значение и позволяет с наибольшей полнотой воспринять идею произведения.
Приведем в качестве примера диалог между сатаной и смертью из гимна 52:
Смерть и сатану слышал я, как они спорили,
кто из них имеет больше власти над сынами человеческими.
Смерть указывала на свое могущество, которым побеждает всех,
а сатана указывал на свое лукавство, которым всех вводит в грех.
— Тебя, лукавый, слушает только тот, кто хочет,
а ко мне приходит кто хочет и кто не хочет.
— У тебя, смерть, только сила мучительства,
а у меня также коварные сети и путы.
— Слушай, лукавый, твое иго сокрушает всякий,
а моего ига никто избежать не может.
— Ты, смерть, только на больного возлагаешь свое иго,
а я со здоровыми яростно борюсь…
— Шеол ненавистен, потому что в нем нет покаяния:
это бездна, которая поглощает и лишает всякого движения.
— Шеол — это пучина, в которую если кто попадет, воскреснет вновь;
а грех ненавидят, потому что он лишает человека надежды.
— Хоть я и ненавижу кающихся, я оставляю возможность покаяния.
А ты лишаешь надежды грешника, который умер во грехе.
— Это ты лишил его надежды,
ибо тот, кого ты не ввел в грех, умирает блаженно.
Благословен Тот, Кто восстал против этих двух проклятых слуг,
чтобы мы могли увидеть их, как они увидели нас и надсмеялись над нами.
То, что мы видели о них, братья мои, есть залог [418] того,
что мы увидим о них потом, когда воскреснем [419].
Подобного рода диалогические поэмы после св. Ефрема станут одним из излюбленных жанров сирийской литургической гимнографии. На сирийском языке сохранился целый корпус анонимных диалогических поэм, датируемых приблизительно V веком: в качестве действующих лиц в них выступают, помимо персонифицированных сатаны и смерти, такие библейские герои, как Авель и Каин, Авраам и Сарра, пророк Илия и сарептская вдова, а также герои Нового Завета — Мария и Иосиф, Мария и Ангел, Мария и волхвы, Иоанн Креститель и Христос, Херувим и благоразумный разбойник [420]. От сирийских поэтов этот жанр перейдет к византийским — преп. Роману Сладкопевцу [421], преп. Феофану Начертанному [422] и другим.
Сирийские литургические рукописи сохранили множество мадраш, надписанных именем преп. Ефрема Сирина, однако почти наверняка принадлежащих авторам V, VI и последующих столетий. К числу таковых относится сборник «Надгробных песнопений» (Necrosima), в которых большое внимание уделено теме победы Христа над адом и смертью [423]. Подлинное авторство этого цикла мадраш установить трудно [424]. Текст песнопений был перепечатан Ж. Ассемани из сирийских богослужебных книг, в которых мадраши, как правило, приписываются преп. Ефрему. Некоторые песнопения цикла почти дословно воспроизводят подлинные произведения Ефрема [425], другие достаточно далеки от творений Ефрема по стилю и содержанию. Очевидно, мы имеем дело с компиляцией литургического материала, сделанного кем?то из позднейших подражателей Ефрема.
В одном из песнопений цикла, озаглавленном «Торжественная песнь на кончину праведников», говорится об умерщвлении и уничтожении смерти:
…И увидел я смерть, которая давно уже умерщвлена и стала как бы ничто.
И сказал я ей: «Где твое жало, всепожирающая? Вот, и память твоя исчезла среди смертных!»
Смерть молча отвечала вопросившему ее: «Оставайтесь с миром, смертные; владычество мое кончилось.
Адамов грех породил смерть в сынах человеческих, а теперь естество смертных оправдано, и смерть умерщвлена».
Так, молча, не произнося ни слова, сказала смерть; в действительности же не свойственно ей ни говорить, ни молчать.
Через осуждение грешников получила она себе имя; а как скоро естество смертных стало оправдано, она прекратилась [426].
В другом песнопении, под названием «Победа Христа над смертью», перед нами разворачивается картина сошествия Христа во ад, победы над диаволом и опустошения шеола:
Вся эта страна есть страна мертвых; страшный мрак — блюститель ее сокровищ; властитель ее, смерть, каждый день, как лев, рыкает…
Кто изобразит ужасы страны сей? Кто опишет, какими окружена она страхами? Содрогается всякий, кто вступает в нее…
Веселится и радуется смерть, ликует шеол и молчит, с радостью отверзает врата свои и поглощает роды и поколения.
И как привык этот лютый мучитель поглощать прекрасных, так поглотил и похитил он в область свою Прекраснейшего и Святейшего.
Ввел в темные свои чертоги и сокрыл там Исполина.
Но величественно восстал Крепкий, связал смерть в собственном жилище ее, оковал и низложил мучителя, который величался над человечеством.
Вконец разорил Он ненасытный шеол, который поглощал и терзал даже плоти святых; воззвал Он — и в трепет пришли демоны, и тьма содрогнулась от гласа Его.
В ужас поверг Он дружины и полчища смерти; стенает в узах своих; громко вопиет шеол в своих владениях…
Посрамлена теперь смерть: поникла глава этого мятежника, возмечтавшего быть богом. Глас Христов раздался в царстве погибели, и мятежник пал и поник главой.
Христос воззвал Адама из тьмы, в которую он был погружен, и сказал: «Где ты, прекрасный Адам, обольщенный некогда советом жены?
Восстань теперь, прекрасный, восстань, величественный и растленный образ! Сокрушена уже глава змия, и смерть и ад умерщвлены»…
Восстал Адам, поклонился Господу, снисшедшему взыскать его, и сказал: «Вместе с чадами своими поклоняюсь Тебе, Господи, пришедшему восставить нас, падших» [427].
Всеобщий характер спасения, дарованного Христом, подчеркивается и в другом песнопении с тем же названием «Победа Христа над смертью»:
Благословен Христос! Он мертвым нам даровал надежду жизни и род наш утешает тем, что, хотя мы истлеваем теперь, но опять обновимся.
Слышите, смертные, тайну воскресения; она доныне сокрыта, но в последнее время явлена будет в святой Церкви.
Иисус три дня был пришельцем смерти, и освободил плен ее, расхитил стан ее, восстановил род наш.
Гордилась и величалась прежде смерть, говоря: «Иереи и цари заключены в обителях моих».
Но славный Воитель вторгся внезапно в царство смерти; как расхититель, проник туда глас Его и положил конец ее славе.
Мертвые в шеоле ощутили благоухание жизни и стали проповедовать друг другу, что надежда их исполнилась.
Смерть изначала царствовала над смертными, пока не воссиял единый Владыка и не положил конец ее гордыне.
Глас Его, подобно звукам сильного грома, достиг умерших и возвестил им, что освобождены они от рабства [428].
Можно было бы привести множество других текстов, сохранившихся под именем преп. Ефрема Сирина, — как подлинных, так и неподлинных, как дошедших на сирийском языке, так и сохранившихся только на греческом [429], — в которых развивается тема сошествия Христа во ад. Однако нам представляется, что и приведенных выше фрагментов достаточно, чтобы составить представление о том, как великий сирийский гимнограф и его ближайшие последователи (подражатели) раскрывали данную тему. Лейтмотивом всего корпуса текстов, посвященных сошествию во ад, является идея победы Христа над смертью и адом. Для выражений этой идеи используется образная система, нашедшая отражения в Евангелии Никодима и других раннехристианских памятниках, описывающих Hollensturm. В центре всего стоит образ Христа, сокрушающего врата и затворы ада, вторгающегося в адскую тьму, преодолевающего сопротивление диавола и его служителей, озаряющего ад Своим светом, уничтожающего смерть и открывающего мертвым путь в рай.
В том же ключе тема сошествия во ад будет рассматриваться в кондаках преп. Романа Сладкопевца и других памятниках византийской церковной гимнографии.