Глава восьмая «Новый» Завет почище «Ветхого»

Глава восьмая

«Новый» Завет почище «Ветхого»

Перечитывать Ветхий Завет порой утомительно, но всегда полезно, ведь именно там появляются первые зловещие предвестья. Авраам (еще один праотец всего монотеизма) готов принести в жертву своего первенца, и ходят слухи, что «Дева во чреве приимет и родит Сына». Постепенно два мифа начинают сливаться в один. При чтении Нового Завета необходимо помнить об этом. Если открыть любое из четырех Евангелий на произвольной странице, очень скоро выяснится, что то или иное действие или высказывание, приписываемое Иисусу, имело своей целью исполнить древнее пророчество. (В Евангелии от Матфея, глава 21, стих 4, о прибытии Иисуса в Иерусалим верхом на ослике говорится следующее:

«Все же сие было, да сбудется реченное через пророка».

Относится это, по-видимому, к Захарии 9:9, где написано, что Мессия приедет верхом на осле. Евреи до сих пор ждут этого события, а христиане утверждают, что оно уже состоялось.) Если такое целенаправленное исполнение предсказаний кажется вам несколько странным, я с вами охотно соглашусь. Эта странность неизбежна, поскольку, подобно Ветхому Завету, «Новый» представляет собой сборник басен, состряпанный кое-как через много лет после описываемых событий и полный импровизированных попыток связать болтающиеся концы. Для краткости я в очередной раз обращусь за помощью к более талантливому автору. Вот неопровержимый вердикт Генри Менкена из «Трактата о богах»:

Правда же в том, что Новый Завет, каким мы его знаем, представляет собой винегрет из более или менее разрозненных текстов. Некоторые из них, вероятно, заслуживают доверия, но есть и откровенные апокрифы, причем и те, и другие содержат явные следы позднейшей правки.

Выводы Пейна и Менкена, по разным причинам взявших на себя труд добросовестно прочитать Библию, подтверждаются последующими исследованиями, многие из которых были инициированы с целью доказать, что библейские тексты остаются важными историческими документами. Но результаты исследований пролетают мимо ушей тех, кому не требуется ничего, кроме «слова Божьего». (Нельзя не вспомнить губернатора Техаса, которого спросили, нужно ли ввести изучение Библии на испанском. «Если Христа устраивал английский, он устраивает и меня». Поистине святая простота.)

В 2004 году австралийский фашист и бездарный актер по имени Мел Гибсон снял мыльную оперетку о смерти Христа. Г-н Гибсон принадлежит к полоумной секте католических отщепенцев, состоящей, главным образом, из него самого и его отца, у которого повадки уголовника выражены еще сильней. Однажды г-н Гибсон высказал сожаление по поводу того, что его горячо любимая жена попадет в ад, потому что неправильно принимает причастие. (Он хладнокровно назвал этот чудовищный приговор «решением шефа».) Секта г-на Гибсона проповедует неприкрытый антисемитизм, а фильм от первого до последнего кадра возлагает на евреев вину за распятие. Некоторые более осмотрительные христиане подвергли критике столь откровенное мракобесие. Несмотря на это, многие «нормальные» церкви поспешили использовать «Страсти Христовы» для вербовки новых прихожан. На одном из экуменических собраний, приуроченных к выходу фильма, г-н Гибсон, спонсор мероприятия, оправдывал свою кинобурду («Страсти Христовы», кроме всего прочего, нашпигованы гомосексуальной эротикой с садомазохистским уклоном, а главную роль исполняет бесталанный актер, родившийся, судя по внешности, то ли в Исландии, то ли в Миннесоте) тем, что он снят по показаниям «очевидцев». Помню, я был ошеломлен тем, что в основе блокбастера, собравшего миллионы долларов, лежит столь откровенно лживое утверждение, но, похоже, никого это не заботило. Даже видные представители еврейской общественности обошли фильм едва ли не полным молчанием. Некоторые из них опасались новой вспышки застарелой ненависти, которая веками выливалась в пасхальные погромы «евреев, распявших Христа». (Ватикан формально снял с еврейского народа обвинение в «богоубийстве» только через двадцать лет после окончания Второй мировой войны.) И если уж на то пошло, было время, когда евреи сами брали на себя ответственность за распятие Христа. Маймонид называл казнь богомерзкого еретика из Назарета одним из величайших достижений еврейских старейшин. Он же настаивал на том, что имя Иисуса всегда должно сопровождаться проклятием, и утверждал, что назарянину суждено вечно вариться в кипящих экскрементах. Право, из Маймонида вышел бы первоклассный католик.

Однако Маймонид разделял заблуждение христиан, считая Евангелия хроникой в той или иной степени исторических событий. Многочисленные евангелисты — все они взялись за перо лишь через много десятков лет после смерти Христа — перечат друг другу во всех сколь-нибудь важных деталях. Матфей и Лука приводят разные подробности непорочного зачатия и разные генеалогии Христа. Их версии «бегства в Египет» прямо противоречат друг другу: Матфей сообщает, что Иосиф «во сне» получил указание бежать немедленно; Лука же пишет, что все трое оставались в Вифлееме до того, как «исполнились дни очищения их по закону Моисееву», то есть в течение сорока дней, а затем вернулись в Назарет через Иерусалим. (Кстати, если бегство в Египет с целью укрыть ребенка от кампании Ирода по избиению младенцев действительно имеет под собой какую-то историческую основу, это означает, что и Голливуд, и многие, многие иконописцы обманывают нас. Довезти до дельты Нила светловолосого голубоглазого ребенка, не привлекая внимания, было бы крайне затруднительно.)

Евангелие от Луки утверждает, что чудесное рождение Христа состоялось в год переписи, которую повелел провести император Август в интересах налогообложения, и что это произошло в то время, когда в Иудее правил Ирод, а Квириний был наместником в Сирии. Больше нигде в Библии не встречается подобная триангуляция события. При этом Ирод умер за четыре года «до Рождества Христова», а наместником в Сирии во время его правления был не Квириний. Ни один римский историк не упоминает никаких переписей во время правления Августа, однако еврейский летописец Иосиф Флавий действительно говорит об одной переписи: она не сопровождалась обременительным требованием вернуться на место рождения и проводилась через шесть лет после предположительной даты рождения Христа. Совершенно очевидно, что евангельский рассказ от начала и до конца представляет собой гораздо более позднюю реконструкцию, основанную на устной традиции и изуродовавшую «события» до полной неузнаваемости. Сочинители Евангелий расходятся даже в мифических подробностях: они предлагают радикально различные версии Нагорной проповеди, помазания Иисуса, предательства Иуды и «отречения» Петра. Что поражает больше всего, они не могут сойтись даже на общем описании распятия и воскрешения. Таким образом, мы вынуждены отбросить как минимум одну гипотезу, а именно ту, согласно которой все четыре Евангелия надиктованы Духом Святым. Источник, предположительно лежащий в основе всех четырех текстов (исследователи называют его «Q»), навсегда утерян. Удивительная небрежность со стороны бога, который его «вдохновил».

Шестьдесят лет назад в Египте, рядом с древним поселением христиан-коптов в Наг-Хаммади, нашелся тайник с давно забытыми «евангелиями». Найденные свитки принадлежат к тому же периоду и происходят из того же региона, что и многие канонические «Евангелия». Уже много веков они известны под собирательным названием «гностические». Так их окрестил некий Ириней — раннехристианский патриарх, запретивший их как еретические. Гностические тексты включают в себя «Евангелия», т. е. рассказы о второстепенных, но значимых персонажах признанного «Нового» Завета, — таких как «Фома Неверующий» и Мария Магдалина. Теперь среди них есть и «Евангелие от Иуды», о существовании которого известно уже много веков, но лишь недавно его текст был обнаружен и весной 2006 года опубликован Национальным географическим обществом США.

Как и следовало ожидать, Евангелие от Иуды по большей части состоит из спиритуалистической околесицы, однако его взгляд на «события» все же несколько правдоподобней официальной версии. Во-первых, Евангелие от Иуды, как и другие гностические писания, утверждает, что бога «Ветхого» Завета следует бежать как огня, ибо он есть мерзостная эманация больных душ. (Нетрудно понять, почему оно навлекло на себя столь жесткие запреты и проклятия: христианская ортодоксия есть не что иное, как триумфальный финал чудовищных сказок «Ветхого» Завета.) Иуда, как положено, присутствует на Тайной вечере, но отходит от привычного сценария. Когда Иисус жалеет других апостолов за то, как мало они знают об истинном значении происходящего, отщепенец Иуда смело заявляет, что понимает, в чем проблема. «Я знаю, кто ты и откуда ты», говорит он предводителю. «Ты пришел из бессмертного царства Барбело». Это «Барбело» не бог, но небесная страна, родина по ту сторону звезд. Хотя Иисус родом из этого вышнего царства, он не приходится сыном никакому ветхозаветному божеству. На самом деле он аватар Сета, третьего и менее известного сына Адама. Его миссия — показать последователям Сета дорогу домой. Признав в Иуде сочувствующего культу Сета, Иисус говорит с ним наедине и дает ему особое поручение: помочь ему освободиться от плотской оболочки и вернуться на небеса. Кроме того, он обещает показать Иуде звезды, которые укажут ему путь в том же направлении.

Даже эта ненаучная фантастика несравненно логичней вечного проклятия, наложенного на Иуду за то, чего требовала педантично выстроенная хроника предсказанной смерти. Более того, это несравненно логичней, чем до скончания века проклинать евреев. Жаркие дебаты о том, какие «евангелия» следует считать боговдохновенными, тянулись веками. Разные люди предлагали разные каноны, и разрешение спора потребовало немалых человеческих жертв. Никто не осмелился сказать, что все они были сочинены людьми через многие годы после окончания заявленной драмы, и что «Откровение» Святого Иоанна, похоже, угодило в канон только из-за (довольно распространенного) имени автора. Но, как писал Хорхе Луис Борхес, если бы верх в этом споре одержали александрийские гностики, через много веков какой-нибудь Данте подарил бы нам гипнотически прекрасное описание чудес Барбело. «Сланцами Борхеса» назвал бы я творческую энергию и силу воображения, необходимую для того, чтобы представить сквозное сечение ветвей и кустов религиозной эволюции, каждый из которых вполне мог бы расти из другого ствола (другой строки, мелодии, стихотворения). Царство Барбело, мог бы добавить Борхес, славили бы величественные своды, шпили и гимны, и опытные инквизиторы сутками занимались бы теми, кто сомневался в его существовании: начиная с ногтей и — все более изобретательно — до самых яичек, влагалища, глаз и внутренних органов. Соответственно, неверие в Барбело считалось бы верным признаком полнейшей безнравственности.

Лучший из известных мне аргументов в пользу крайне сомнительной историчности Христа таков. Его неграмотные апостолы не оставили нам никаких записей, да и в любом случае, не могли быть «христианами», поскольку им не довелось читать написанные позднее книги, верить которым обязан всякий христианин. Кроме того, у них и в мыслях не было, что на словах их учителя кто-нибудь возведет церковь. (Да и в Евангелиях едва ли можно найти указания на то, что Иисус хотел стать основателем церкви.)

Но как бы то ни было, сумбурные пророчества «Ветхого» Завета обещают, что Мессия родится в городе Давида. Этим городом, похоже, действительно был Вифлеем. Однако родители Иисуса, судя по всему, жили в Назарете, и ребенок, если он у них был, вероятней всего, появился на свет именно там. Так возникло неимоверное количество вымысла об Августе, Ироде и Квиринии, призванного создать легенду о переписи и перенести сцену рождения в Вифлеем (в этой сцене, кстати, не фигурирует никакой хлев). Но к чему такие ухищрения, если можно было просто написать, что Иисус родился в Вифлееме? Возможно, отчаянные попытки подправить историю — это косвенное доказательство того, что некто, позднее ставший важной фигурой, родился на самом деле, и имеющиеся свидетельства пришлось задним числом подгонять под древние пророчества. Однако моя чистосердечная попытка быть беспристрастным наталкивается на Евангелие от Иоанна, согласно которому Иисус не родился в Вифлееме и не происходил из рода царя Давида. Если даже апостолы не знают фактов или не могут прийти к согласию, что толку от моего анализа? И раз уж речь зашла о царственных предках Иисуса: если они так важны, к чему потом расписывать его бедняцкое рождение? Почти в каждой религии, от буддизма до ислама, найдется неимущий пророк или принц, переходящий на сторону бедноты, но это чистой воды популизм. Вполне естественно, что религии в первую очередь обращаются к большинству — нищему, пугливому и темному.

Противоречиям и ляпам Нового Завета посвящено немало книг, написанных именитыми учеными, и никаких объяснений, кроме жалких ссылок на «метафоричность» и «Христа чистой веры», христианские светила пока не предложили. Слабость их аргументации вызвана тем, что до недавнего времени христиане могли без лишних разговоров сжечь или утихомирить любого, кто задавал неудобные вопросы. Тем не менее Евангелия полезны как очередная демонстрация того, что явствует из предыдущих книг: религия создана человеком. «Закон дан чрез Моисея», пишет Иоанн; «благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа». Матфей пытается доказать примерно то же самое. Он привязывает всю евангельскую историю к нескольким строчкам из Книги пророка Исайи, который — за восемьсот лет до так и не установленной даты рождения Христа — сказал царю Ахазу: «Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына». Из этого Ахаз заключил, что ему будет дарована победа над врагами (чего так и не произошло — даже если рассматривать этот эпизод в широком историческом контексте). Картина продолжает меняться, стоит нам вспомнить, что слово, переведенное как «дева», а именно «альмах», не означает ничего, кроме «молодой женщины». Как бы то ни было, млекопитающее homo sapiens не способно к партеногенезу, и даже если одной матери удалось бы обойти этот запрет, это не стало бы доказательством божественной природы младенца. Таким образом, религия, как обычно, пытается доказать слишком многое и тем вызывает подозрения. Следуя зеркальной аналогии, Нагорная проповедь воспроизводит Моисея на горе Синай, а безымянные слушатели Иисуса исполняют роль еврейского народа, повсюду следовавшего за Моисеем. Таким образом, пророчество исполняется — в глазах тех, кто не замечает или кого не заботит такое «обратное проектирование». Лишь в одном из Евангелий короткий отрывок (именно за него с радостью ухватился Мел Гибсон), дублируя поведение бога на Синае, вкладывает в уста раввинов требование возложить вину за кровь Иисуса на все последующие поколения евреев, — требование, явно выходящее за пределы их власти и полномочий.

Однако легенда о непорочном зачатии — лучшее доказательство участия человеческой фантазии. Иисус делает громкие заявления о божественности своего отца, но, ни единым словом не упоминает (настоящей или былой) девственности своей матери. Всякий раз, когда она, по обыкновению еврейских матерей, пытается узнать, как у него дела, он проявляет крайнюю грубость и черствость. Сама Мария, похоже, не помнит ни архангела Гавриила, ни роя ангелов, совместно объявивших ей о том, что она божья матерь. По всем свидетельствам, действия сына вызывают у нее изумление, а то и шок. Зачем он разговаривает с мудрецами в храме? Что он имеет в виду, холодно напоминая ей, что ему должно быть в том, что принадлежит его отцу? Столь короткая материнская память поистине поразительна, особенно у единственной женщины, которой довелось забеременеть, минуя известную предварительную процедуру. Лука в одном месте даже характерно оговаривается, называя «родителями Иисуса» Иосифа и Марию, пришедших в храм для ритуального очищения Марии. В храме, кстати, их приветствует старец Симеон со своим чудесным «Nunc dimittis»[9] (еще один из моих любимых церковных хитов), что, в свою очередь, может быть сознательной аллюзией на последний взгляд, которым престарелый Моисей окинул Землю Обетованную.

Можно вспомнить и поразительную историю с многочисленным потомством Марии. Матфей сообщает (13:55–57), что у Иисуса было четыре брата и некоторое количество сестер. В Евангелии от Иакова, которое не входит в канон, но при этом не считается еретическим, рассказывается, что Иисус имел брата-тезку, который параллельно вел активную деятельность в религиозных кругах. Можно допустить, что Мария «понесла во чреве», будучи нетронутой девственницей, и родила одного ребенка (что, разумеется, в некотором смысле умалило ее нетронутость). Но как смириться с тем, что она продолжила рожать детей — от мужчины Иосифа, фигурирующего только в косвенной речи, — и довела святое семейство до таких размеров, что они бросались в глаза «очевидцам»?

Эта почти табуированная и почти сексуальная дилемма также была решена задним числом, причем на этот раз через много веков после раннехристианских соборов, на которых «синоптические» евангелия лихорадочно отделялись от «апокрифов». Было решено, что сама Мария (о рождении которой нет ни слова ни в одной священной книге), появилась на свет в результате более раннего непорочного зачатия, снабдившего ее иммунитетом против всякой скверны. Также было решено, что Мария не умерла: в самом деле, смерть — расплата за грехи, а Мария не могла грешить по определению. Так появился догмат о «Вознесении», утверждающий на пустом месте, что именно пустое место, а не могила, осталось на земле после того, как Мария живьем отправилась на небеса. Заслуживают интереса даты принятия этих эдиктов, грандиозных в своей изобретательности. Доктрину о непорочном зачатии Девы Марии Рим огласил или открыл в 1852 году, а догмат о ее вознесении — в 1951-м. «Сделано человеком» не всегда означает «сделано без ума». Надо отдать должное героическим попыткам спасти бесповоротно тонущее судно. Но при всей «вдохновенности» этих церковных постановлений едва ли стоит оскорблять божество утверждениями, что сие вдохновение — от него.

Не только текст Ветхого Завета нашпигован фантазиями и астрологией (солнце остановилось, чтобы Иисус Навин мог довести до конца свою резню в так и не найденном месте). Христианские писания полны небесных знамений (начиная с той самой звезды над Вифлеемом), колдунов и знахарей. Многие деяния и речения Иисуса вполне безобидны; прежде всего, это относится к «заповедям блаженства» с их беспочвенными фантазиями о кротких и миротворцах. Однако многие другие лишены смысла и свидетельствуют о вере в магию, некоторые абсурдны и говорят о примитивном понимании сельского хозяйства (сюда относятся все упоминания пашен и посевов, а также все аллегорические смоковницы), а многие откровенно аморальны. К примеру, уподобление людей полевым лилиям, как и многие другие наставления Иисуса, подразумевает, что бережливость, изобретательность, семейная жизнь и тому подобное — пустая трата времени. («Не заботьтесь о завтрашнем дне».) Поэтому некоторые Евангелия, как синоптические, так и апокрифические, сообщают, что современники (включая членов его семьи) думали, что Иисус сошел с ума. Были и те, кто замечал в его поведении признаки еврейской ортодоксии: Евангелие от Матфея (15:21–28) рассказывает о том, как он пренебрег женщиной из Ханаана, умолявшей его изгнать бесов из ее дочери. Иисус отрезал, что не собирается тратить сил на нееврейку. (В конце концов ученики и настойчивость женщины уговорили его смягчиться и прогнать «демона».) На мой взгляд, такие своеобразные эпизоды — еще одно косвенное доказательство, что у Христа действительно был некий исторический прототип. По Палестине в то время бродило немало пророков, но этот очевидно считал себя — по крайней мере, время от времени — богом или сыном бога. И этим все объясняется. Достаточно допустить, что он верил в это сам и что обещал ученикам наступление своего царства еще при их жизни, как почти все его афоризмы, внезапно обретают подобие смысла. Откровенней всего об этом написал Клайв Льюис (согласно недавним опросам, самый популярный пропагандист христианства) в книге «Просто христианство». В интересующем нас отрывке Льюис комментирует готовность Иисуса брать на себя чужие грехи:

Если говорящий не Бог, это заявление поистине смехотворно. Мы все понимаем, что человек может простить зло, причиненное лично ему. Вы наступаете мне на ногу, и я вас прощаю; вы крадете мои деньги, и я вас прощаю. Но как понимать человека, которого никто не грабил и чьих ног никто не топтал, но заявляющего при этом, что он простил вам топтание чужих ног и кражу чужих денег? Чушь собачья — вот самое мягкое определение для таких заявлений. Но именно это сказал Иисус. Он говорил людям, что их грехи прощены, не советуясь с теми, кто пострадал от их прегрешений. Он без тени сомнения вел себя так, словно все их проступки были прежде всего проступками против Него. Такое поведение оправдано только в том случае, если он действительно был Богом, а потому всякий грех нарушал Его законы и отвергал Его любовь. Те же слова в устах любого другого я не могу назвать ничем иным, кроме глупости и самомнения, каких не найти ни у какой другой исторической фигуры.

Можно отметить, что Льюис считает Иисуса «исторической фигурой» в отсутствие каких-либо веских доказательств, но оставим это в стороне. Отдадим ему должное за то, что он принимает логику и мораль сказанного. Льюис не церемонится с теми, кто полагает, что Иисус мог быть великим учителем нравственности, не имея божественной природы (к таким людям, кстати, относил себя и деист Томас Джефферсон):

Но этого мы сказать не можем. Обыкновенный человек, говоривший то, что говорил Иисус, не был бы великим учителем нравственности. Он был бы душевнобольным — наравне с теми, кто считает себя яйцом в мешочек, — или же дьяволом. Другого выбора нет. Либо этот человек был и остается Сыном Божиим, либо он был, в лучшем случае, безумцем. Можно отмахнуться от него, как от идиота; можно плевать в Него и убить Его, как беса; можно упасть к Его ногам и называть Его Господом Богом. Так что забудем снисходительный вздор о том, что он был великим учителем нравственности. Он не оставил нам возможности такого истолкования. Это не входило в его намерения.

Заметьте: я не ищу противника посговорчивей. Льюис — самый ходовой христианский пропагандист современности. Еще в меньшей степени я принимаю такие сверхъестественные категории, как «дьявол» и «бес». Менее же всего я готов принять его умозаключения, скудомыслие которых поражает воображение: он берет ложную альтернативу, подает ее, как единственно возможную, и грубо делает из нее неправомочный вывод. («Мне представляется очевидным, что Он не был ни душевнобольным, ни демоном; следовательно, сколь бы странным, ужасным или маловероятным это ни казалось, я вынужден признать, что Он был и остается Богом».) Однако я отдаю должное его честности и даже некоторой смелости. Либо Евангелиям можно верить на слово, либо все это одно большое надувательство, причем, возможно, безнравственное надувательство. Что ж, из текста самих Евангелий совершенно очевидно, что им нельзя верить на слово. Многие «изречения» и наставления Иисуса дошли до нас через длинную цепочку людской молвы, что объясняет многочисленные нестыковки и противоречия. Самые вопиющие из них — по крайней мере, с исторической точки зрения и, уж во всяком случае, с точки зрения верующих — связаны со временем его второго пришествия и его полным равнодушием к основанию какой-либо посюсторонней церкви. Первые христианские епископы, жалевшие, что не попали в число очевидцев, охотно ссылаются на неканонические поучения Христа — даже не из вторых, а из третьих рук. Приведу один показательный пример. Через много лет после того, как Льюис отправился пожинать плоды своих стараний, один очень серьезный молодой человек по имени Бартон Эрман решил проверить свои фундаменталистские взгляды. Он учился в двух самых известных христианских академиях США. Фундаменталисты считали его своим. Исследования Эрмана, хорошо владеющего древнегреческим и древнееврейским (сейчас он возглавляет факультет религиоведения), несколько разошлись с его верой. К собственному изумлению, он обнаружил, что некоторые широко известные истории из жизни Иисуса были вписаны в канон гораздо позднее, и что это касается, пожалуй, самой известной из них.

Я имею в виду знаменитый эпизод с женщиной, совершившей прелюбодеяние (Евангелие от Иоанна 8:3-11). Кто не слышал или не читал, как казуисты-фарисеи приволокли несчастную к Иисусу, желая знать, согласен ли он, что ее следует забить камнями в соответствии с законом Моисея? Если нет, он нарушит закон. Если да, он выставит на посмешище собственное учение. Нетрудно представить, с каким гнусным остервенением эта публика набросилась на женщину. А спокойный ответ (после писания перстом на земле) — «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень» — навсегда вошел в нашу литературу и наше сознание.

Этот эпизод не остался без внимания кинематографа. Он мелькает в дешевой поделке Мела Гибсона. В «Докторе Живаго» Дэйвида Лина он появляется в чудесной сцене разговора отчаявшейся Лары и священника, который спрашивает ее, что сказал Иисус грешнице. «Иди и впредь не греши», — отвечает она. «И она послушалась?» — гневно вопрошает священник. «Я не знаю, Отец». «Никто не знает», — говорит священник, от чего Ларе вряд ли становится легче.

Воистину, никто не знает. Еще задолго до того, как я прочитал Эрмана, у меня имелись кое-какие вопросы. Если Новый Завет продолжает дело Моисея, зачем подрывать кровожадные законы Пятикнижия? Пусть око за око, зуб за зуб и истребление ведьм — это варварство и глупость, но если право вершить суд имеют только те, кто без греха, как несовершенное общество вообще может наказывать преступников? Нам всем бы пришлось лицемерить. И по какому праву Иисус «простил» грешницу? Резонно предположить, что где-то в городе рвала и метала как минимум одна обманутая жена или негодовал обманутый муж. Неужели христианство проповедует половую распущенность? Если так, то до сих пор его понимали очень неправильно. А что писалось перстом на земле? Опять же, никто не знает. Кроме того, в тексте говорится, что после того, как фарисеи растаяли вместе с толпой (надо понимать, от стыда), кроме Иисуса и женщины никого не осталось. Кто, в таком случае, пересказывает нам его слова? Впрочем, несмотря на все это, история казалась мне не лишенной прелести.

Профессор Эрман идет дальше. Он задает не менее очевидные вопросы. Если женщина «взята в прелюбодеянии», т. е. на месте преступления, где ее партнер? Моисеев закон, данный в книге Левита, недвусмысленно требует казни для обоих. В какой-то момент я понял, в чем секрет очарования этой сцены: в дрожащей фигурке девушки, увидевшей приветливое лицо после злобной брани и цепких лап сексуально озабоченных фанатиков. Что же до писания на земле, то Эрман приводит древнюю легенду, согласно которой Иисус выводил в пыли известные прегрешения присутствующих, от чего они краснели, мялись и поспешно удалялись восвояси. Мне по душе эта версия, хоть она и предполагает степень мирского любопытства к чужим любовным похождения (а также предвидения), вызывающую дополнительные вопросы.

Надо всем этим довлеет шокирующее признание Эрмана:

Этот эпизод отсутствует в самых ранних и лучших списках Евангелия от Иоанна. Его стиль сильно отличается от остального текста Евангелия (включая окружающие эпизоды). Он содержит значительное число слов и выражений, которые больше нигде в этом Евангелии не встречаются. Вывод может быть только один: этого отрывка не было в первоначальном тексте.

Мой источник и на этот раз дает «показания против самого себя»: иными словами, это свидетельство человека, начавшего свои научные и интеллектуальные изыскания вовсе не для того, чтобы поставить под сомнение Священное Писание. Адвокаты целостности, достоверности и «боговдохновенности» Библии уже давно проиграли дело, и новые исследования лишь разносят в пух и прах последние ошметки их аргументации, а стало быть, не стоит рассчитывать на библейское «откровение». Пусть защитники религии всецело полагаются на веру, и пусть им хватит смелости признаться в этом.