14. Ревнители закона

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

14. Ревнители закона

По утверждению Роберта Эйзенмана, Кумранская община возникла на основе учения свитков Мертвого моря, будучи движением совершенно иной природы, чем ес-сеи, согласно популярным представлениям о них. Центрами этого движения являлись не только Кумран, но и целый ряд других мест в Иудее, в том числе и Иерусалим. Движение это пользовалось значительным влиянием, обладало значительными силами и служило серьезной поддержкой для тех, кто на него опирался. Оно могло направить за границу Павла, а также многих других миссионеров с миссионерской целью и для вербовки новых сторонников. Наконец, это движение могло организовывать покушения и убийства (такие, например, как покушение на Павла, упоминаемое в конце Книги Деяний апостолов, а впоследствии и убийство первосвященника Анании). Более того, оно могло выдвинуть своего собственного легитимного альтернативного кандидата на пост первосвященника Иерусалимского Храма. Оно было в состоянии захватывать и удерживать в своих руках стратегически важные крепости – такие, как Масада. И, что самое главное, оно было способно собрать вокруг себя практически все население Иудеи и организовать всеобщее восстание против римского владычества, – восстание, которое привело к крупномасштабной войне, продолжавшейся семь лет и потребовавшей вмешательства не отдельных небольших отрядов, а целой римской армии. Принимая во внимание размах и масштабы всех этих событий, становится совершенно ясным, что традиционные образы ессеев и «ранней церкви» являются вопиюще неадекватными. Столь же очевидно, что движение, заявившее о себе через деятельность Кумранской общины и «ранней церкви», выразилось и в деятельности других группировок, обычно считающихся независимыми друг от друга: саддукеев, например, зилотов и сикариев.

Исследования Эйзенмана позволили вскрыть фактическую простоту ситуации, которая представлялась прежде сложной и запутанной. По его словам, «такие термины, как эбионим, ноцрим, хассидим, цаддикым (т. е. еви-ониты, палестинские христиане, ессеи и саддукеи), на поверку оказываются не более чем вариантами одного и того же понятия»; в то же время «различные фразеологические обороты, которые Кумранская община использовала для обозначения своих членов, например, „сыны света“… вообще не означают какие-либо особые группы, а выполняют роль взаимозаменяемых метафор».

Воинственные зилоты и сикарии также представляют собой вариации на ту же тему и различные направления одного и того же движения. Движение это носило воинствующий, националистический, революционный, кненофобский и мессианистический характер. Хотя его корни восходят ко временам Ветхого Завета, консолидация этого движения произошла в период правления династии Маккавеев – во II в. до н.э.; события, происходившие в Иудее в I в. после Рождества Христова, придали ему новый мощный пассионарный импульс. В основе этого движения лежит принципиально важный вопрос о династической легитимности, – легитимности не только правящей династии, но священства, находящегося у власти. Поначалу вопрос о легитимности первосвященников имел для движения даже более важное значение.

Вообще легитимность священства сделалась вопросом первоочередной важности еще в ветхозаветные времена. Считалось, что роды священников, принадлежавший к Левиину колену, происходят по прямой линии от Аарона. Таким образом, на всем протяжении ветхозаветной истории священники считались уникальной аристократической элитой левитов. Первосвященники из числа левитов, которые служили при царях Давиде и Соломоне, именовались «Цадок», хотя не вполне ясно, является ли это именем конкретного лица или же наследственным титулом. Соломон бы помазан на царство Ца-доком и, таким образом, стал «помазанником», «мессией», или, как это звучит по-древнееврейски, – гамашиах. Но дело в том, что первосвященники также принимали миропомазание и, следовательно, также становились «мессиями» в эпоху Ветхого Завета, так что народом Израилевым правили две параллельные линии «мессий», или «помазанников». Одной из этих линий, происходившей через колено Левиино по прямой линии от Аарона, принадлежала прерогатива управления духовными делами. Другая ветвь, принявшая форму царской власти, управляла всеми светскими делами и происходила от царя Давида и колена Иудина. Это объясняет присугствующие в свитках Мертвого моря ссылки на «Мессий Аарона и Израиля» или «Аарона и Давида». Этот принцип по сути своей аналогичен тому, который сложился в Европе в эпоху Средневековья, когда папа римский и император совместно управляли Священной Римской империей.[129]

Священническая линия, происходившая от Аарона, сохраняла свой высокий статус вплоть до захвата Иерусалима Вавилоном в 587 г. до н.э. В 538 г. до н.э., когда «Вавилонское пленение» окончилось, священническая каста быстро восстановила свое прежнее влияние и полномочия, вновь провозгласив себя преемницей Аарона (скорее в метафорическом, нежели в буквальном смысле). В 333 г. до н.э. Святую землю опустошили армии Александра Македонского. На протяжении последующих 160 с лишним лет в Палестине правило несколько династий эллинистической ориентации. Священническая каста в этот период породила на удивление много самозваных претендентов на престол, многие из которых частично или даже полностью приняли эллинистические взгляды и образ жизни, эллинистическую культуру и ценности. И, как часто бывает в подобных случаях, общая тенденция к либерализации вызвала ответную реакцию ортодоксов, приверженцев «твердой линии». В результате возникло и оформилось движение, отвергавшее атмосферу расслабленности, неортодоксальности и вседозволенности, дух безразличия к древним традициям, презрение и попрание архаической «чистоты», отрицание священного Закона. Это движение призывало очистить Палестину от соглашателей, отступников-эллинистов и прочих «либералов», которые оскверняли Храм самим фактом своего присутствия в нем.

По свидетельству 1 Книги Маккавейской, движение это впервые решительно заявило о себе ок. 107 г. до н.э., когда один греческий военачальник приказал периферийному священнику по имени Маттафия Маккавей совершить жертвоприношение на языческом алтаре, что являлось вопиющим нарушением иудейского Закона. Будучи возмущен столь явным кощунством, Маттафия «возревновал, и затрепетала внутренность его, и воспламенилась ярость его по законе» (1 Мак. 2, 26), и он убил «мужа Иудеянина», собравшегося возложить жертву на жертвенник. Таким образом, Маттафия, по меткому замечанию Эйзенмана, стал «первым зилотом». Сразу же после этого происшествия Маттафия обратился к собравшимся с воззванием: «Всякий, кто ревнует по законе и стоит в завете, да идет вслед за мною!» (1 Мак. 2, 27). После этого он со своими сыновьями Иудой, Симоном, Ионафаном и двумя другими поспешил скрыться подальше от города. К ним присоединились люди из числа так называемых «хасидеев» – «…собрались к ним множество Иудеев, крепкие силою из Израиля, все верные закону» (1 Мак. 2,42). И спустя год с небольшим Маттафия, лежа на смертном одре, призвал сынов своих и приверженцев и завещал им:

«Итак, дети, возревнуйте о законе и отдайте жизнь вашу за завет отцов ваших»

(1 Мак. 2, 50).

После смерти Маттафии руководство движением перешло к его сыну, Иуде, «прозываемом Маккавеем», который «удалился в пустыню и жил со своими приверженцами в горах по подобию зверей, питаясь травами, чтобы не сделаться причастным осквернения» (2 Мак. 5, 27). Это указывает на то, что впоследствии стало важным догматическим принципом и ритуалом – стремление очиститься от скверны, удалившись в пустыню, и, проходя своего рода инициацию, пожить некоторое время в изоляции. Именно таков, по мнению Эйзенмана, источник возникновения разного рода изолированных сообществ – таких, как уже знакомая нам Кумранская община, время основания которых восходит ко временам Маккавеев. Это было своего рода аналогом современного «отшельничества». В Новом Завете совершенным примером такого самоочищения и отшельничества, безусловно, является Иоанн Креститель, который «проповедовал в пустыне»[130] и «ел акриды и дикий мед».[131] Впрочем, необходимо помнить, что и Иисус тоже прошел нечто вроде инициации, подолгу молясь в пустыне.[132]

С той же быстротой, с какой они бежали от преследований, Иуда Маккавей, его братья и приверженцы развернули широкомасштабные военные акции, переросшие во всеобщее восстание, к которому присоединились десятки тысяч мятежников. К 152 г. до н.э. Маккавеи взяли под свой контроль всю территорию Святой земли, установили в стране мир и спокойствие и утвердились у власти. Первое, что они сделали, освободив Иерусалимский Храм, – подвергли его «очищению», убрав все свидетельства языческих культов. Для нас особенно важно, что Маккавеи были de facto одновременно и царями, и первосвященниками, причем вторая из этих функций была для них куда более важной. Они стремились во что бы то ни стало упрочить свой статус в кругах священства, выступая в роли хранителей Закона. Что касается царства, то Маккавеи не решались назвать себя царями вплоть до монарха четвертого поколения их династии, правившего в 103–76 гг. до н.э.

Обосновавшись в оплоте священнической власти, Маккавеи с поистине фундаменталистской суровостью настаивали на соблюдении Закона. Они были склонны поддерживать ветхозаветную легенду о «завете Финее-са», которая изложена в Книге Чисел.[133] Согласно Книге Чисел, Финеес был священником и приходился внуком Ааарону. Он заявил о себе в эпоху, когда евреи после бегства из Египта при Моисее обосновались в Палестине. Вскоре их ряды начала опустошать свирепая чума. Финеес с особенной яростью обрушился на одного израильтянина, который взял себе в жены женщину-язычницу. Схватив копье, он поразил им грешную супружескую чету.[134] После этого Бог торжественно объявил, что Финеес – единственный муж, который «возревновал по Мне» (Числ. 25, 11). И в награду за эту ревность Бог заключил с Финеесом завет[135] (1 Мак. 2, 54),[136] согласно которому Финеес и его потомки получали права священства на вечные времена.

Таков был человек, которого маккавейские священники считали прототипом «совершенного мужа». Как и Финеес, они предавали проклятию любые отношения с язычниками и иноземцами. Как и Финеес, они настаивали на необходимости быть «ревнителями закона». И эта ксенофобская нетерпимость к иноземным взглядам, женамчужеземкам и пр. была возведена в ранг добродетели и являлась характерной чертой всего движения зи-лотов-цадокитов в целом.

В то же время не вполне ясно, могли ли Маккавеи претендовать на роль прямых потомков Аарона и Давида. По всей вероятности – не могли. Однако их «ревность к закону» способствовала легитимизации их власти. На всем протяжении правления династии Маккавеев Израиль[137] мог быть уверен, что им управляют первосвященники и цари, которые более или менее строго соблюдают предписания ветхозаветного Закона.

Все это закончилось, как и следовало ожидать, вступлением в 37 г. до н.э. на престол Ирода, который был марионеткой в руках римлян, опустошивших четверть века назад Палестину. Поначалу новый царь был озабочен доказательством своей легитимности. Так, например, Ирод женился на царевне из династии Маккавеев. Но как только его положение более или менее упрочилось, он поспешил предать смерти свою жену и ее брата, после чего прямая родословная Маккавеев пресеклась. Кроме того, Ирод заменил или уничтожил верхушку священников, назначив на их место своих фаворитов и приспешников. Это и были «саддукеи», известные из истории благодаря библейским источникам и труду Иосифа. Эйзенман указывает, что сам термин «саддукеи» первоначально возник как вариант или, возможно, искаженное от «цадок» или «цаддиким», что по-еврейски означало «праведники», каковым и действительно было священство маккавей-ской эпохи. Совсем другое дело – «саддукеи», насаждаемые Иродом. Они были тесно связаны с монархом-узурпатором и вели привольную жизнь, пользуясь престижем и всевозможными привилегиями. Саддукеи взяли под свой контроль все стороны жизни Храма. При этом они отнюдь не были ревнителями закона. Вскоре Израиль обнаружил, что оказался под властью нелегитимного коррумпированного монарха-узурпатора и столь же нелегитимного коррумпированного священства, причем и монарх был всего лишь орудием в руках языческого Рима.

Как и во времена Маттафии Маккавея, подобная ситуация вскоре вызвала ответную реакцию народа. Если марионеточные священники Ирода превратились в «саддукеев» популярных народных преданий, то их противники – «пуристы», остававшиеся строгими ревнителям Закона, – получили известность в истории под разными названиями. В некоторых текстах, например в корпусе кумранской литературы, их противники именуются «цадокитами» или «сынами Цадока». В Новом Завете они названы назореями, а впоследствии за ними утвердилось название первохристиан. У Иосифа Флавия они названы зилотами и сикариями. Римляне, естественно, именовали их террористами, разбойниками и мятежниками. Если воспользоваться современной терминологией, их вполне можно назвать мессиански настроенными революционными фундаменталистами.

Впрочем, какой бы терминологией ни пользоваться, религиозная и политическая ситуация, сложившаяся в Иудее в начале I в. н.э., свособствовала возникновению широкой оппозиции режиму Ирода, проримски настроенному священству и всей административной машине Римской империи, стоявшей за ними. В результате в і в . н.э. сложились две соперничавших враждебных друг другу фракции саддукеев. С одной стороны, это были саддукеи Нового Завета и «Иудейской войны» Иосифа Флавия, то есть ставленники Ирода, с другой – движение «истинных» саддукеев-пуристов, которые отвергали всякую возможность сговора с властями, сохраняя всецело приверженность традиционным принципам управления, то есть мессианскому священству, наследникам Аарона, и мессианскому монарху, ведущему свой род от царя Давида и притом бывшему ревнителем закона.[138]

Хотелось бы надеяться, что теперь читателю вполне ясно, что ревнитель закона – это не просто случайная фраза. Напротив, она использована весьма уместно, подобно тому, как в масонстве могут употребляться такие метафорические обороты, как «братья-каменщики». Тем не менее, в каком бы варианте ни звучала эта фраза, она служит важным ключом для исследователей, указывая им на вполне конкретную группу людей или движение. Учитывая это, не имеет смысла утверждать – как, кстати сказать, делают сторонники консенсуса, будто между Кумранской общиной, отличавшейся «ревностью к закону», и зилотами популярных преданий существует серьезная разница.

Как принято считать, движение зилотов популярных преданий было основано на заре христианской эры неким Иудой из Галилеи или, если быть более точным, Иудой из Гамалы. Иуда из Гамалы поднял восстание в 4 г. н.э., сразу же после смерти Ирода Великого. Иосиф Флавий упоминает об одном весьма важном аспекте этого восстания. Однажды, «когда оплакивание Ирода уже закончилось», общественное мнение потребовало смены первосвященника – ставленника Ирода, предлагая назначить на его место другого, «человека великой праведности и чистоты». В сопровождении священника по имени Саддук, что, по всей видимости, представляет собой греческую транслитерацию имени «Цадок», или, как утверждает Эйзенман, Цаддик, что по-еврейски означает «Праведный», Иуда и его приверженцы заняли царский арсенал в галилейском городе Сепфорисе, захватив оружие и доспехи, хранившиеся в нем. Практически в то же время – чуть раньше или несколько позже – дворец Ирода в Иерихоне, что неподалеку от Кумрана, был атакован поджигателями и сожжен. За этими событиями последовала длительная, продолжавшаяся семьдесят пять лет полоса вооруженных столкновений и террористических актов, кульминацией которой стала полномасштабная война 66–74 гг. н.э.

В своей книге «Иудейская война», написанной по горячим следам событий, Иосиф Флавий пишет, что Иуда из Галилеи основал «особую тайную секту». Второй важнейший труд Флавия, «Иудейские древности», был создан примерно четверть века спустя, когда общая атмосфера стала не столь напряженной. В этой книге Иосиф мог позволить себе высказаться более откровенно. Он сообщает, что Иуда и Саддук «проявили ревность», что означает, что произошла некая перемена в настроении умов. Новое движение, по его словам, представляло собой «четвертую секту еврейской философии», и молодые израильтяне «с ревностью подхватили ее». С самого начала это движение характеризовалось особым мессианским пафосом. Саддук воплощал в своем лице фигуру священнического мессии, происходившего от Аарона. Иуда же, по свидетельству Иосифа, был обуреваем «амбициозным желанием царского достоинства», то есть претендовал на статус мессии-царя, происходившего от Давида.

Сам Иуда был убит еще на начальном этапе восстания. Его лидирующая роль перешла к его сыновьям, которых у него было трое. Двое из них, Иаков и Симон, были широко известными лидерами зилотов. Они были захвачены в плен римлянами и распяты между 4б и 48 г. н.э. Третий же сын (или, возможно, внук), по имени Ме-нахем, стал одним из главных вдохновителей восстания 66 г. н.э. На начальном этапе, когда восстание обещало завершиться успехом, Менахем, как пишет Иосиф, торжественно въехал в Иерусалим «в качестве царя» – явное воплощение мессианских династических амбиций. В 66 г. Менахем захватил крепость Масада. Последний лидер защитников крепости, известный в истории под именем Елеазар, был еще одним потомком Иуды из Галилеи, хотя истинный характер отношений между ними остался неизвестным.

Массовое самоубийство защитников крепости Масада – известный исторический факт. Этому событию посвящены как минимум две новеллы, исторический кинофильм и телевизионный мини-сериал. Оно уже упоминалось на страницах нашей книги, и вот теперь есть смысл остановиться на нем более подробно. Необходимо заметить, что Масада была отнюдь не единственным центром, где имело место подобное массовое самоубийство. В 67 г., стремясь подавить восстание, охватившее всю Святую землю, римское войско вторглось в Гамалу, Галилею, родной город Иуды и его сыновей. В боях погибло более четырех тысяч евреев, стремившихся отстоять свои дома. Когда же все попытки защитить город оказались тщетными, еще более пяти тысяч иудеев покончили жизнь самоубийством. Подобный акт означает нечто большее, чем простое политическое противостояниє. Он отражает накал религиозного фанатизма. Этот фанатизм подметил Иосиф Флавий, который, говоря о зилотах, пишет: «Они… не ценили жизнь и не боялись никакой смерти; поистине, они не опасались за жизнь своих родных и друзей, никакой страх не мог заставить их назвать простого человека Господом…» Признать римского императора богом, как того требовали римляне, было для зилотов самым ужастным богохульством.[139] Перед лицом столь явного попрания Закона смерть представлялась куда более предпочтительной.

«Ревность к закону» неизбежно подтолкнула зилотов, которых обычно изображают этакими свободными воинами, к контактам с наиболее яростными религиозными фанатиками из Кумранской общины. Как мы уже отмечали, на развалинах Масады были обнаружены тексты явно кумранского происхождения. «Ревность к закону» также побудила зилотов установить отношения с так называемой «ранней церковью», приверженцам которой также постоянно приписывают благочестивую «ревность». Персонаж, упоминаемый в Евангелиях как Симон Зилот, показывает, что в ближайшем окружении Иисуса был как минимум один зилот-ревнитель. Другим вполне мог быть Иуда Искариот, прозвище которого, возможно, происходило от «сикатиот» или «сикарий». Но, пожалуй, самым поразительным открытием Эйзенмана является греческий термин, использовавшийся для обозначения членов «ранней церкви». Они вполне определенно именовались «зилотами (ревнителями) закона».

Таким образом, можно говорить о том, что в Палестине в I в. н.э. сложилась фундаменталистски настроенная прослойка потомственного священства, притязавшая на прямое генеалогическое или символическое происхождение от Аарона и связанная с ожиданиями скорого и неминуемого пришествия царя-мессии из дома Давидова. Эта священническая прослойка находилась в состоянии постоянной оппозиции к династии Ирода, ее ставленникам – марионеточным священникам и оккупантам-римлянам. В зависимости от конкретики данного момента и точки зрения, с которой на них смотрели различные авторы, этих священников и их приверженцев называли «зилотами», «ессеями», «цадокитами (саддукеями)», «назореями» и целым рядом других прозвищ, в том числе и исходивших от их врагов, которые именовали их «разбойниками» и «мятежниками». Эти люди явно не были пассивными отшельниками и мистиками. Напротив, их взгляд на события носил, по словам Эйзенмана, «неистово апокалиптический» характер и служил богословской мотивацией тех исступленных действий, которые обычно ассоциируются с образом зилотов. Эта исступленность, как политическая, так и богословско-ре-лигиозная, прослеживается в судьбе и деяниях Иоанна Крестителя, который, по свидетельству Евангелий от Матфея и от Марка, был казнен за то, что осудил женитьбу Ирода Антипы на жене брата его, потому что Иоанн говорил: «не должно тебе иметь ее» (Мф. 14, 4). И действительно, пишет Эйзенман, Иоанн Креститель вполне мог быть тем самым таинственным «Саддуком», который был соратником Иуды из Галилеи, предводителя зилотов во времена Иисуса Христа.

Итак, подводя итог сказаному, надо признать, что, несмотря на различие в названиях – таких, как «ессеи», «цадокиты», «назореи» и «зилоты», отдельные направления сливаются в единое широкое течение. Все эти термины представляют собой лишь различные проявления одного и того же религионо-политического движения, которое получило широкое распространение в Святой земле на протяжении I – II вв. н.э. Приведем один пример. Разные ветви, различия между которыми и впрямь были достаточно существенны, отражая многообразие индивидуальных особенностей и групповых интересов, сливались воедино, образуя нечто похожее на происходившее в годы Второй мировой войны: это было течение, известное как французское Сопротивление. Но вернемся на Святую землю. По мнению Роберта Эйзенмана, любые разногласия внутри движения были вопросом меры и степени, представляя собой вариации одной и той же темы. Но даже если между ними действительно существовали некие различия, они фактически сходили на нет в результате участия всех этих фракций в едином амбициозном движении, стремившемся очистить страну от римских оккупантов и восстановить древнюю легитимную иудейскую монархию и связанное с ней законное священство.

Столь широкомасштабное движение, разумеется, не могло окончиться после разрушения Иерусалима и Кумрана в 68–70 гг. н.э., и даже после падения крепости Масада в 74 г. н.э. Сразу же после разгрома, учиненного римлянами, многочисленные группы зилотов и сикари-ев бежали за пределы Палестины – в места, где издавна существовали крупные иудейские общины, например, в Персию, Египет и особенно в Александрию. В Александрии беженцы попытались было мобилизовать местное еврейское население и поднять новое восстание против Рима. Однако здесь их усилия не увенчались успехом; более того, около шестисот подстрекателей были арестованы и переданы в руки римских властей.

Мужчины, женщины и дети были подвергнуты пыткам: власти добивались от них, чтобы они признали императора богом. По словам Иосифа Флавия, «ни один муж не согласился и не сказал ничего подобного». Иосиф продолжает:

«Но ничто не вызвало такого восхищения у очевидцев, как поведение детей; никого из них так и не удалось вынудить назвать кесаря богом. Мужественный дух явно преобладал в них над слабостью их крошечных тел».

Здесь вновь подчеркнута поистине фанатическая преданность идее, преданность, в основе которой лежали не политические, а чисто религиозные мотивы.

Спустя более шестидесяти лет после войны в Иудее, в результате которой Иерусалим и комплекс Храма были обращены в руины, Святая земля стала ареной нового восстания, во главе которого встал харизматический лидер мессианского толка, известный в истории как Симон бар Кохба, то есть «сын Звезды». По мнению Эйзен-мана, подобное имя свидетельствует о том, что Симон действительно был прямым потомком одного из лидеров зилотов предыдущего века. В любом случае, персонаж, именовавшийся «Звезда», явно фигурировал среди них во времена первого восстания в Иудее (66–74 гг. н.э.). Как мы уже отмечали, тот же самый персонаж периодически упоминается и в текстах свитков Мертвого моря. Он явно восходит к пророчеству, сохранившемуся в Книге Чисел: «Восходит звезда от Иакова и восстает жезл[140]от Израиля» (Числ. 24, 17). Свиток Войны, приводя это пророчество, комментирует его в том смысле, что «Звезда», или «Мессия», вместе с «нищими» и «праведными», изгонит из Святой земли войска интервентов. Эйзенман нашел это пророчество о приходе «Звезды» и в двух других важнейших текстах кумранской литературы. В одном из них, Дамасском документе, оно звучит особенно впечатляюще: «Звезда – это Толкователь Закона, который имеет прийти в Дамаск, как написано… жезл же – Князь…»

Иосиф Флавий, как и римские историки Светоний и Тацит, подчеркивает, сколь важную роль играли в начале I в. н.э. в Святой земле пророчества, в частности, такое: «Из Иудеи придут люди, коим назначено править миром». По свидетельству Иосифа Флавия, проповедь этого пророчества являлась важным фактором в идеологии восстания 66 г. н.э. Было бы излишним напоминать, что пророчество о Звезде нашло свое выражение и в христианском предании, где говорится о Вифлеемской звезде, возвестившей рождение Иисуса Христа. В этом контексте, объявив себя сыном Звезды, Симон бар Кохба притязал на роль его символического потомка.

В отличие от восстания 66 г. н.э., восстание 132 г. н. а, во главе которого встал бар Кохба, не было плохо организованным мятежом, вспыхнувшим, так сказать, в результате спонтанного возмущения. Напротив, в нем просматривались следы длительной и тщательной подготовки. Еврейские кузнецы и ремесленники, которых силой заставили служить римлянам, могли, например, намеренно изготовлять оружие, не вполне соответствующее стандартам. И когда римляне «отбраковывали» такое оружие, иудеи подбирали и хранили его, чтобы использовать во время восстаний. Изучая опыт войны предыдущего столетия, бар Кохба убедился, что главное – отнюдь не в захвате и удержании опорных пунктов и крепостей, таких, как Масада. Чтобы разгромить римлян, необходима была кампания, основанная на высокой мобильности и тактике быстрых нападений. Это привело к созданию разветвленной подземной сети помещений, переходов и туннелей. В период, предшествовавший восстанию, бар Кохба использовал эти помещения для подготовки боевиков. Впоследствии, когда начались военные действия, эти подземные укрытия служили в качестве опорных баз, позволявших повстанцам внезапно появляться пред самым носом врага, нанося ему молниеносные удары, а затем столь же быстро исчезая, – тактика, которая была хорошо знакома американским войскам в годы войны во Вьетнаме. Но Симон не ограничивался одними партизанскими вылазками. В рядах его войск сражалось немало добровольцев из-за рубежа, а также наемников и профессиональных воинов, обладавших немалым боевым опытом. Действительно, надписи, обнаруженные археологами, свидетельствуют о том, что целый ряд офицеров в армии и штабе Симона изъяснялись только по-гречески. Имея в своем распоряжении столь хорошо обученные кадры, Симон время от времени мог противостоять римлянам и в локальных сражениях.

В течение первого года восстания Симону удалось уничтожить как минимум один легион римлян, а возможно, и два. В итоге Палестина была практически очищена от римских войск. Иерусалим был захвачен восставшими, и в нем была восстановлена иудейская администрация. Итак, восстание было на волосок от полного успеха. Но триумфа не последовало, ибо Симона предали его недавние союзники. Согласно намеченной тактике, его войскам должны были оказывать поддержку боевые отряды из Персии, где проживало весьма многочисленное еврейское население, пользовавшееся благосклонностью и уважением со стороны правящей династии. Но в то самое время, когда их помощь была особенно необходима восставшим, Персия сама подверглась вторжению разбойничьих горных племен, которые беззастенчиво грабили ресурсы страны. В итоге Симон остался без поддержки, на которую очень и очень рассчитывал.

В Сирии, спокойной провинции за пределами Палеетины, римляне сумели перегруппировать свои силы под личным командованием императора Адриана, которому активно помогал Юлий Север, бывший проконсул Британии. В результате последовало новое вторжение римлян в составе ни много ни мало двенадцати легионов общей численностью около восьмидесяти тысяч воинов. Продвигаясь двумя походными колоннами по двум направлениям, они поочередно заняли все опорные пункты восставших в Святой земле. В конце концов они загнали Симона в угол и окружили его. Его последняя ставка, Баттир, где он обосновался в 135 г. н.э., находилась в нескольких милях к западу от Иерусалима.

На всем протяжении восстания Кумран был постоянно занят войсками Симона. Об их присутствии свидетельствуют монеты, найденные на его руинах, показывая, что Кумран имел важное стратегическое значение. Поэтому, несмотря на возражения отца де Во, есть все основания утверждать, что по меньшей мере некоторые из свитков Мертвого моря были уложены в кумранские тайники именно в эпоху восстания Симона бар Кохбы.