5. Политика академических кругов и бюрократическая инерция

5. Политика академических кругов и бюрократическая инерция

В начале 1989 г. Эйзенман получил приглашение представить статью на конференции по изучению свитков, которая должна была состояться летом того же года в Гронингенском университете. Организатором и председателем оргкомитета конференции выступил редактор журнала «Revue de Qumran»,[39] официального органа Библейской школы – этой франко­доминиканской археологической организации в Иерусалиме, членами которой было большинство ученых из международной группы. По установившейся традиции, все материалы, представленные на конференции, впоследствии непременно публиковались в журнале. Однако ко времени проведения конференции конфликт Эйзенмана с членами международной группы и возникшая вследствии этого неприязнь получили публичную огласку. Отозвать приглашение Эйзенману к участию в конференции было уже неудобно. Поэтому ему было разрешено представить свою статью на конференции, но ее публикация в «Revue de Qumran» была заблокирована.[40]

Председатель оргкомитета конференции был глубоко огорчен. Он оправдывался перед Эйзенманом, объясняя, что ничего не мог поделать, поскольку вышестоящие лица из редакции журнала настояли на исключении статьи Эйзенмана из плана публикаций. Таким образом, «Revue de Qumran» разоблачило себя, показав, что является отнюдь не независимым форумом для широкого спектра ученых мнений, а заурядным рупором взглядов международной группы.

Между тем ситуация начала постепенно меняться в пользу Эйзенмана. Так, например, «New York Times» устроила на своих страницах ученый диспут, опубликовав аргументы противоборствующих сторон. А в номере от 9 июля 1989 г. была опубликована редакционная статья, озаглавленная «Суета в научных кругах» и отражавшая мнение редакции:

«Некоторые научные труды, например компиляции статей из энциклопедий, мирно доживают свой долгий век. Что касается других, то причины задержки с их изданием не столь возвышенны. Это и зависть, и гордыня или просто медлительность.

Взять хотя бы печальную эпопею со свитками Мертвого моря, документами, которые способны пролить новый свет на историю зарождения христианства и эволюцию вероучительных взглядов иудаизма.

Эти свитки были найдены в 1947 г., но многие из них сохранились лишь в виде фрагментов и до сих пор не опубликованы. На протяжении более чем сорока лет узкая группа ученых, предающихся безделью, все тянет и тянет с изданием, а мир тем временем ждет, и бесценные свитки превращаются в прах.

Разумеется, они (члены международной группы. – Прим. перев.) не позволяют другим ученым ознакомиться с материалом до тех пор, пока они сами не опубликуют их за своими подписями. Особое недовольство у ученых вызывает график публикаций, составленный Ю. Т. Миликом, французом, ответственным за издание более чем пятидесяти документов…

Ученые, захватившие контроль над материалами и отказывающиеся публиковать их, наносят огромный ущерб археологии».

Несмотря на постоянные выпады оппонентов, несокрушимые бастионы их взглядов постепенно начинают давать трещины, и аргументы Эйзенмана приобретают все больший вес, убеждая многих в его правоте. Идет и другой процесс, имеющий столь же важное значение. «Непосвященные», то есть противники международной группы, начинают консолидировать свои ряды и устраивать свои собственные конференции. За несколько месяцев, последовавших за публикацией редакционной статьи в «New York Times», были проведены две такие конференции.

Первая из них была организована профессором Ка-перой из Кракова при активной поддержке Филипа Дэвиса и состоялась в г. Могиляны в Польше. Итогом ее стал документ, известный под названием Могилянская резолюция. Два основных ее требования звучали так: во-первых, представители властей Израиля должны получить фотоснимки всех неопубликованных свитков, которые следует направить в издательство «Оксфорд Юниверзити Пресс» для их скорейшей публикации; и, во-вторых, данные раскопок, проведенных де Во в Кум-ране в период между 1951 и 1956 г., которые до сих пор не обнародованы, должны быть изданы в форме отдельной публикации.

Спустя семь с половиной месяцев состоялась вторая конференция, на этот раз – на «собственной территории» Эйзенмана, в Калифорнийском университете в г. Лонг-Бич. На ней представили свои материалы ряд деятелей академической науки, включая самого Эйзенмана, а также профессора Людвиг Коэн и Дэвид Ноэл Фридман из Мичиганского университета, профессор Норман Гольб из Чикагского университета и профессор Джеймс М. Робинсон из Клермонтского университета, возглавлявший группу, ответственную за публикацию свитков из Наг-Хаммади.

На конференции были приняты две резолюции: первая из них указывала на необходимость незамедлительного факсимильного издания всех кумранских материалов, не опубликованных до сего дня, что должно было стать «первым шагом на пути открытия доступа к свиткам всем ученым независимо от их взглядов и убеждений»; вторая предусматривала создание банка данных по новейшей методике радиоуглеродного анализа для всех известных манускриптов, чтобы осуществить датировку всех не датированных прежде текстов и рукописей, будь то папирусы, пергаментные свитки, кодексы и любые другие материалы.

Естественно, что ни одна из резолюций, принятых в Могилянах или в Лонг-Бич, не являлась обязательной ни для кого. Однако они имели большой вес и в академических кругах, и в средствах массовой информации. Международная группа неожиданно для себя оказалась в положении обороняющейся стороны; более того, она начала постепенно сдавать свои позиции. Так, например, когда разгорелись ученые битвы, Милик без лишнего шума передал один из текстов (тот самый, о возможности ознакомиться с которым просили Эйзенман и Дэвис в своем письме к Страгнеллу) профессору Йозефу Баум-гартену из Еврейского колледжа в Балтиморе. Однако Баумгартен, который к этому времени успел стать членом международной группы, решительно отказался позволить ознакомиться с текстом кому-либо еще. Страгнелл же, который, будучи главой группы, был ответственным за любые перемещения материалов, не проинформировал об этом Эйзенмана и Дэвиса. Однако тот факт, что Милик вообще передал свой материал кому бы то ни было, отражал определенный прогресс, показывая, что Милик сдался под нажимом и счел возможным уступить часть своих «владений» и, следовательно, часть ответственности за них.

Еще более многообещающим актом стала передача Миликом второго текста профессору Джеймсу Ван дер Камму из университета штата Северная Каролина. Ван дер Камм вопреки традиции, сложившейся в международной группе, разрешил доступ к свиткам другим ученым. «Я готов показать фотографии [свитков] всякому, кто пожелает ознакомиться с ними», – заявил он. Не удивительно, что Милик назвал действия Ван дер Камма безответственными. После этого Ван дер Камм отказался от своего обещания.

Важную роль в кампании за получение свободного доступа к свиткам Мертвого моря сыграл, как мы уже говорили, журнал Гершеля Шанка «Biblical Archaeology Review» (сокращенно BAR). Именно BAR начал широкую кампанию в средствах массовой информации, опубликовав в 1985 г. длинную и во многом скандальную статью о постоянных задержках с публикацией кумранских материалов. И когда Эйзенман получил копию компьютерной распечатки списка всех фрагментов, находящихся в распоряжении международной группы, он немедленно предоставил этот документ BAR. Тем самым он дал BAR грозное оружие. В свою очередь, BAR горел желанием вынести эту информацию на широкий форум общественности.

Как мы уже отмечали, нападки BAR, по крайней мере частично, были направлены на правительство Израиля, которое редакция объявила столь же виновным в бесконечных задержках, как саму международную группу. Эйзенман осторожно дистанцировался от позиции BAR по этому вопросу. По его мнению, обращать нападки на правительство Израиля означает отвлекать внимание от существа проблемы – укрывательства информации.

Несмотря на первоначальную неточность, вклад BAR в актуализацию этой проблемы был поистине громадным. Начиная с весны 1989 г. в журнал хлынула лавина статей, посвященных задержкам и недочетам в исследованиях кумранских материалов. Принципиальная позиция BAR сводилась к тому, что «в конце концов свитки Мертвого моря являются достоянием всего человечества». А вот отзыв о международной группе: «Группа редакторов стала сегодня скорее препятствием для публикации, чем источником информации». BAR нанес очень немного ударов, достигших цели, и часто подходил к самой грани дозволенного для печати. И хотя Эйзенман не разделял желания BAR нападать на правительство Израиля, можно не сомневаться, что подобные нападки помогли достичь хотя бы некоторых результатов.

Так, например, израильские власти были вынуждены принять меры, чтобы подтвердить свое право собственности на неопубликованные материалы кумранских находок. В апреле 1989 г. совет по археологии Израиля образовал Комитет по наблюдению за свитками, задачей которого было контролировать все публикации кумранских текстов и следить за тем, чтобы все члены международной группы реально занимались своими прямыми обязанностями. Вначале создание этого комитета было чем-то вроде косметической операции, целью которой было создать впечатление, будто ведется какая-то конструктивная работа. На деле же, по мере того как международная группа продолжала сдавать позиции, комитет приобретал все больше и больше реальных полномочий.

Как мы уже говорили, составленный отцом Бенуа график, в соответствии с которым все кумранские материалы должны были быть опубликованы к 1993 г., был заменен новым, разработанным Страгнеллом и (теоретически последним) более реалистичным графиком, крайний срок завершения которого переносился на 1996 г. Эйзенман был настроен весьма скептически в отношении планов группы. BAR высказывался более резко. Намеченный график, утверждал журнал, это обман и мошенничество. К тому же BAR обращал внимание, что график не принят; в техническом отношении он не являлся обязательным ни для кого. Более того, он не предусматривал никаких мер по наблюдению за тем, выполняет ли международная группа свои прямые обязанности. Что же будет, вопрошал BAR, обращаясь к правительству Израиля, если намеченные сроки вновь не будут соблюдены?

Департамент древностей прямо не ответил на брошенный ему вызов, но 1 июля 1989 г. в интервью «Los Angeles Times» директор департамента, уже знакомый нам Амир Дрори, сделал заявление, которое можно воспринимать как недвусмысленную угрозу: «Мы впервые располагаем планом, и если кто-то не уложится в указанные в нем сроки, мы сочтем себя вправе передать работу другим ученым». Впрочем, Страгнелл в интервью с корреспондентом «International Herald Tribune» дал ясно понять, что он не воспринимает подобные угрозы всерьез. «Мы работаем не на железной дороге», – заявил он. А в интервью телеканалу Эй­би-си он высказался еще более определенно: «Если мы не уложимся в график и опоздаем на один-два года, меня это ничуть не беспокоит». Милик тем временем, как пишет «Time Magazine», оставался по-прежнему «неуловимым»; тем не менее журнал успел взять у него интервью, где приводится высокомерное высказывание преподобного отца: «Мир увидит манускрипты после того, как я завершу все подготовительные работы».

Справедливо не довольствуясь этим, BAR продолжил свою кампанию. В интервью телеканалу Эй-би-си Страгнелл с несколько неуклюжим юмором и с трудом сдерживаясь, сетовал на недавние нападки, которым подверглись он сам и его коллеги. «Мне кажется, мы порядком набрались блох, – заметил он, – от тех, кто пытался досадить нам». BAR немедленно отреагировал на это, опубликовав фотографию, на которой был запечатлен профессор Страгнелл в окружении «именитых блох». Помимо Эйзенмана и Дэвиса, в числе «именитых блох» оказались профессора Джозеф Фицмайер из Католического университета, Дэвид Ноэл Фридман из Мичиганского университета, Дитер Георги из Чикагского университета, 3. Капера из Кракова, Филип Кинг из Бостон-колледжа, Т. Гастер и Мортон Смит из Колумбийского университета и Геза Вермес из Оксфордского университета. BAR пригласил сфотографироваться всех прочих ученых-библеистов, которые согласились быть публично названными «блохами». Ответом на это приглашение стала лавина писем, в том числе и от профессора Якоба Нойснера из Института перспективных исследований При­нстонского универстета, автора целого ряда заметных работ об истоках иудаизма и возникновении христианства. Говоря о научной деятельности международной группы, профессор Нойснер охарактеризовал историю со свитками Мертвого моря как «монументальный крах», который, по его мнению, был вызван «надменностью и самонадеянностью».

Осенью 1989 г. мы приступили к работе над этой книгой и в процессе подготовки рукописи с головой окунулись в море споров и противоположных мнений. Отправившись в Израиль, чтобы собрать необходимые материалы и взять интервью у ряда видных ученых, Майкл Бейджент решил проверить работу и полномочия так называемого Комитета по наблюдению за свитками, сформированного для наблюдения за деятельностью международной группы. Теоретически комитет мог оказаться чем угодно. С одной стороны, он мог стать «бумажным тигром», средством формального контроля за бездействием официальных органов. С другой – он мог предложить реальные властные полномочия, чтобы отобрать у международной группы право распоряжаться свитками и передать его в более ответственные руки. Не служил ли комитет всего лишь ширмой для маскировки дальнейших проволочек с публикациями? Или же он обладал полномочиями и волей для внесения конструктивных изменений в сложившуюся ситуацию?

Среди лиц, входивших в комитет, были двое членов департамента древностей Израиля – Амир Дрори, глава департамента, и госпожа Айала Суссман. Для начала Бейджент решил побеседовать с Дрори. Однако, приехав в департамент древностей, он был вынужден общаться с госпожой Суссман, которая была председателем подкомитета департамента по изучению кумранских текстов. Ему было заявлено, что Дрори занят другими неотложными делами. А госпожа Суссман – в курсе дел, ибо специально занимается свитками.

Встреча Бейджента с Суссман состоялась 7 ноября 1989 г. Госпожа Суссман ясно и недвусмысленно дала понять, что рассматривает встречу как нежелательное вмешательство в ее и без того плотный распорядок дня. Оставаясь безукоризненно вежливой, Суссман вместе с тем проявляла нетерпение и холодность, не вдаваясь в детали и всем своим видом показывая, что она намерена как можно скорее завершить беседу. Бейджент, разумеется, был столь же вежлив, однако ему пришлось быть настойчивым и почти назойливым, так что создалось впечатление, что он готов прождать в офисе хоть целый день до тех пор, пока не получит ответ на свои вопросы. Наконец госпожа Суссман сдалась.

Первые вопросы, заданные Бейджентом, касались принципов создания и целей Наблюдательного комитета. В тот момент госпожа Суссман, явно считая своего интервьюера не специалистом, хорошо знакомым с обсуждаемой темой, а всего лишь журналистом, скользящим по поверхности вопроса, заявила, что комитет был создан для опровержения критики, направленной против департамента древностей. В результате у Бейджента сложилось впечатление, будто комитет не проявляет реального интереса к самим свиткам, а представляет собой нечто вроде бюрократической ширмы.

Какова же тогда его официальная роль, поинтересовался Бейджент, и какими конкретно полномочиями он наделен? Госпожа Суссман сохраняла невозмутимость. Работа комитета, заявила она, сводится к тому, чтобы «консультировать» Амира Дрори, директора департамента древностей, при его контактах с профессором Страгнеллом, главным редактором любых публикаций кумранских материалов. Комитет намерен, подчеркнула она, тесно сотрудничать со Страгнеллом, Кроссом и другими членами международной группы, перед которыми департамент древностей имеет формальные обязательства. «Некоторые, – заявила она, – уже очень углубились в свою работу, и нам не хотелось бы забирать у них материалы».

А как же быть с публикациями в BAR, спросил Бейд-жент, и резолюциями, принятыми на конференции в Могилянах всего два месяца тому назад, в которых сформулировано требование предоставлять фотографии всем заинтересованным сторонам? Ответом ему стал жест госпожи Суссман, в точности такой, какой совершают женщины, бросая ненужное письмо в корзинку для бумаг. «Никто не принимает их всерьез», – проговорила она. С другой стороны, она (что вселяло некоторые надежды) констатировала, что новый график, в соответствии с которым все кумранские документы должны быть опубликованы к 1996 г., является вполне реальным. «Если Милик не уложится в намеченные сроки, – заметила она, – мы вполне можем передать материалы кому-то другому». Все до единого тексты, находившиеся в распоряжении Милика, уже готовятся к печати в соответствии с намеченной датой их публикации. В то же время она выразила симпатии позиции Страгнелла. Ее муж, заметила она, известный профессор истории талмудизма, помогал Страгнеллу в переводе целых 121 строки документа ММТ, публикация которого не раз переносилась.

Таким образом, на взгляд госпожи Суссман, в целом все было в порядке и вполне приемлемо. Предметом ее личной заботы были не столько кумранские материалы, сколько негативное общественное мнение в отношении департамента древностей. Это вызвало у нее возмущение. В конце концов, свитки – это «не наша забота».

«К чему все эти неприятности? – почти раздраженным тоном спросила она. – У нас есть другие, более важные проблемы».

Не стоит и говорить, что Бейджент покинул встречу крайне разочарованным. В Израиле бытует мнение, что, если кто-то хочет надежно похоронить дело, ему лучше всего создать комитет по его изучению. Хорошо известно, что все прежние официальные попытки осуществлять наблюдение за деятельностью отцов де Во и Бенуа окончились неудачей. Каковы же основания предполагать, что ситуация может измениться?

На следующий день Бейджент имел встречу с профессором Шемарйаху Талмоном, одним из двух ученых Еврейского университета, состоявших в то же время членами Наблюдательного комитета. Профессору Талмону удалось собрать прекрасную компанию единомышленников – энергичных, остроумных, немало попутешествовавших на своем веку. Однако в отличие от госпожи Суссман он обладал не только поверхностным знанием тематики, но знанием деталей и подробностей, что вызывает симпатию к независимым ученым, стремящимся получить доступ к кумранским материалам. В самом деле, заметил Талмон, он сам в прошлом столкнулся с трудностями в получении доступа к оригиналам текстов, и ему пришлось работать с транскрипциями и вторичными источниками, достоверность которых в ряде случаев вызывала серьезные сомнения.

«Противоречия – это источник живительной силы науки», – заявил профессор Талмон в самом начале своей встречи с Бейджентом. Он ясно дал понять, что считает свое членство в Наблюдательном комитете удачной возможностью способствовать выправлению ситуации. «Если бы это был всего лишь формальный надзор, – заявил он, – я сразу подал бы в отставку». Комитет, подчеркнул он, должен быть способен добиваться конкретных результатов, чтобы оправдать свое существование. Талмон признал наличие проблем, с которыми приходится сталкиваться международной группе: «Ученые всегда находятся под нажимом, и им всегда приходится выносить очень многое. Конечная дата графика – это всегда конец света». Однако, добавил он, если тот или иной исследователь имеет в своем распоряжении куда больше текстов, чем он способен обработать, он должен передать часть их другим ученым. Комитет стремился «поощрять» исследователей поступать именно таким образом. Между прочим Талмон отметил также, что, по слухам, в архивах хранятся большие фрагменты свитков, до сих пор неизвестные широким кругам. Впоследствии эти слухи подтвердились.

Бейджент спросил профессора Талмона о переполохе, вызванном запросом Эйзенмана и Дэвиса, которые просили предоставить им доступ к некоторым документам. Талмон заявил, что он был абсолютно уверен, что успех их просьбы гарантирован. По его словам, всегда «необходимо помогать людям пользоваться неопубликованной информацией. Это вполне законное требование». Свитки, подчеркнул он, должны быть предоставлены в распоряжение всех квалифицированных исследователей, проявляющих интерес к ним. В то же время, признал он, существуют некоторые технические затруднения. Эти трудности, которые необходимо учитывать, можно распределить на три категории. Во-первых, каталог текстов устарел и требует пересмотра и дополнения. Во-вторых, на сегодняшний день не существует полной описи всех свитков и их фрагментов, некоторые из которых до сих пор не идентифицированы («единственный человек, знающий, что где находится, – это Страгнелл»). И, наконец, необходимо согласие всех заинтересованных сторон в отношении всех известных текстов.

Что касается графика публикаций, согласно которому издание всех материалов должно было быть завершено к 1996 г., то тут Талмон честно признался, что сомневается в его реальности. Независимо от того, сдержит ли международная группа свои обещания или нет, он усомнился, сможет ли издательство «Оксфорд Юниверзити Пресс» выпустить в свет столько томов в столь короткое время. Изучая график, Талмон заметил, что только на период с 1990 по 1993 г. было намечено издание не менее чем девяти томов. Будет ли «Оксфорд Юниверзити Пресс» в состоянии справиться с таким объемом работ? И к тому же сможет ли Страгнелл возглавлять редактирование текстов, продолжая при этом свои собственные исследования?

Но если подобные проблемы и возникнут, это будут реальные, вполне объяснимые трудности, никак не связанные с обструкциями и сознательным утаиванием материалов. Это были единственные препятствия, с которыми Талмон готов был считаться. Это вселяло надежды и звучало убедительно. В лице Талмона Наблюдательный комитет имел серьезного и ответственного ученого, который хорошо разбирался в сути проблем, был преисполнен решимости преодолевать их, а не просто уклоняться от их решения.

Бейдженту было дано понять, что заседание Наблюдательного комитета должно было состояться на следующий день, в десять часов утра. Поэтому он поспешил устроить встречу в девять часов того же дня с профессором Джонасом Гринфилдом, еще одним членом комитета, который занимал штатную должность в Еврейском университете. Он прямо поставил перед Гринфилдом главный вопрос: намерен ли Наблюдательный комитет, образно говоря, «показать зубки»? «Мы и рады бы показать зубки, – отвечал Гринфилд, – но для этого они прежде должны вырасти». Решив, что он ничего не теряет от этого, Бейджент попытался подбросить семя раздора. В беседе с профессором Гринфилдом он повторил фразу, которую обронила Айала Суссман: комитет был создан для опровержения критики, направленной против департамента древностей… Он надеялся, что это вызовет некоторую реакцию.

Так оно и случилось. На следующее утро Бейдженту позвонила госпожа Суссман. Обронив для начала несколько незначащих фраз, она заявила, что весьма недовольна тем, что он передал профессору Гринфилду ее реплику. Это же неправда, возмущалась Суссман. Она просто не могла сказать ничего подобного. «Мы очень заинтересованы, – подчеркнула она, – чтобы комитет занимался своими делами». Бейджент поинтересовался: не хочет ли Суссман, чтобы он забрал назад свою ссылку на ее имя; если ей угодно, он позвонит Гринфилду и так и сделает. Нет, возразила госпожа Суссман: «Комитет был сформирован для консультирования департамента [древностей] по действительно важным вопросам». Что же касается ее поспешного замечания, то госпожа Суссман полагала, что их беседа проходила «при выключенном диктофоне». Бейджент возразил, что он намеревался побеседовать лично с Амиром Дрори, директором департамента древностей, чтобы услышать от него – и, естественно, записать – изложение официальной позиции департамента по этому вопросу. Дрори же переадресовал его к госпоже Суссман, от которой он, Бейджент, не ожидал услышать ничего, что шло бы вразрез с «официальной линией» департамента. Поэтому ее интервью по большей части и оказалось записанным на магнитофоне.

Объясняя причины своего поступка, Бейджент заговорил в более примирительном тоне. Наблюдательный комитет, признал он, это, по его мнению, самое светлое место в печальной эпопее с исследованиями свитков Мертвого моря. Этот комитет впервые предоставил уникальную возможность прорвать круговую оборону нерасторопных ученых и обеспечить издание текстов, которые следовало опубликовать еще сорок лет назад. Поэтому было бы тяжким разочарованием услышать, что эта уникальная возможность может оказаться упущенной и что комитет может превратиться в заурядный бюрократический механизм для поддержания статус-кво. С другой стороны, подчеркнул Бейджент, он был весьма удовлетворен беседами с профессорами Талмоном и Гринфилдом, в ходе которых оба авторитетных лица выразили искреннее намерение придать деятельности комитета действенность и эффективность. Услышав это, госпожа Суссман поспешила изъявить согласие со своими коллегами. «Мы были бы очень рады видеть подобные действия, – подтвердила она. – Мы ищем пути продвижения в этом направлении. И нам очень хотелось бы, чтобы весь проект был осуществлен как можно скорее».

И вскоре Наблюдательный комитет, отчасти благодаря решимости профессоров Талмона и Гринфилда, отчасти – при поддержке госпожи Суссман, воспрянул и приступил к решительным действиям. Однако важный вопрос, выдвинутый профессором Талмоном, сохранял свою остроту: способно ли издательство «Оксфорд Юни-верзити Пресс» технически и механически обеспечить выпуск намеченных томов в соответствии с графиком Страгнелла? Более того, не был ли этот график заранее составлен с полным осознанием того, что уложиться в указанные в нем сроки просто невозможно? Не кроется ли за этим некая иная тактика отсрочек публикации, позволяющая в то же время снять с международной группы вину за промедление?

По возвращении в Великобританию Бейджент позвонил одному из редакторов Страгнелла в издательство «Оксфорд Юниверзити Пресс». «Можно ли считать намеченный график реальным? – спросил он. – Возможно ли вообще в период между 1989 и 1996 г. выпустить восемнадцать томов серии „Открытия в Иудейской пустыне“?» И если бы то, как человек бледнеет от изумления, можно было бы услышать по телефону, Бейджент наверняка услышал бы это. «Подобное, – отвечала госпожа редактор, – крайне маловероятно». Далее она сообщила, что буквально только что имела встречу со Страгнел-лом. Она только что получила факс по этому вопросу из департамента древностей Израиля. «Большинство сходится во мнении, – подчеркнула она, – что сроки указаны совершенно нереальные. Каждый из них – это щепотка соли на раны. Мы просто не в состоянии выпустить более двух или, в крайнем случае, трех книг в год».

Бейджент заявил, что и департамент древностей Израиля, и Наблюдательный комитет весьма обеспокоены реальностью выполнения графика. «Что ж, их опасения в отношении сроков вполне справедливы», – отвечала госпожа редактор. Далее она высказала мысль, прозвучавшую как несколько скандальное желание отделаться от всего проекта в целом. «Оксфорд Юниверзити Пресс, – заявила она, – не считает обязательным брать на себя всю работу по публикации этой серии. Быть может, какое-нибудь другое издательство – университетское или любое другое – проявит интерес к сотрудничеству с нами?» Более того, госпожа редактор не была даже уверена, удастся ли «Оксфорд Юниверзити Пресс» окупить затраты на подготовку каждого из томов.

В течение четырех оставшихся месяцев 1990 г. развитие событий вокруг деятельности международной группы и ее монополии пошло ускоренными темпами. Критика в адрес ученых, препятствующих доступу своих коллег к материалам кумранских находок, получила широкую огласку, да и правительство Израиля, как оказалось, было весьма чувствительным к нажиму. Подобный нажим стал особенно сильным после публикации в ноябре того же года статьи в «Scientific American», содержавшей резко негативные оценки задержек и сложившейся ситуации. Независимые ученые получили возможность высказывать свои мнения.

В середине ноября появилось сообщение о том, что по распоряжению израильского правительства Эммануил Тов, специалист по изучению свитков Мертвого моря, был назначен на пост «единого главного редактора» проекта по переводу и публикации всего корпуса кумранских материалов. Это назначение явно было сделано без консультаций с уже действующим главным редактором, Джоном Страгнеллом, который, по слухам, сразу же воспротивился бы ему. Но в то время Страгнелл был болен, лежал в клинике и не мог ни выступить с заявлением на сей счет, ни организовать оппозицию неожиданной акции. Кроме того, к тому времени даже его бывшие коллеги – такие, как Фрэнк Кросс, – начинали дистанцироваться от него и даже публично подвергали его критике.

Была и другая причина подобного развития событий. Ранее, в ноябре того же года, Страгнелл, работавший в офисе Библейской школы, дал интервью журналисту «На-aretz», центральной газеты, издававшейся в Тель-Авиве. Истинные мотивы этого интервью в тот момент были до конца неясны, однако само это интервью, как отмечали крупнейшие мировые издания, вряд ли предназначалось для того, чтобы вызвать к его автору симпатию со стороны израильских властей, ибо в нем он представал человеком, который, оказавшись в сложной ситуации, ведет себя как смутьян, лишенный такта. По утверждению «New York Times», опубликованном в номере от 12 декабря 1990 г., Страгнелл – урожденный протестант, принявший католичество, – так отозвался об иудаизме: «Это поистине ужасная религия. Это своего рода ересь[41] по отношению к христианству, а мы со своими еретиками боролись разными средствами». Два дня спустя «Times» поместила это мнение Страгнелла в более развернутом виде: «Я убежден, что иудаизм – это расистская религия, в некоторых аспектах весьма примитивная. Меня особенно беспокоит в иудаизме сам факт существования евреев как сплоченной группы…» По словам лондонской «Independent», Страгнелл также заявил, что «решением» – какое зловещее слово! – для иудаизма было бы «массовое обращение иудеев в христианство».

Сами по себе подобные комментарии не имеют прямого отношения к вопросу об изучении свитков Мертвого моря, передаче кумранских материалов другим исследователям и скорейшей публикации текстов. Но трудно ожидать, что такого рода комментарии будут способствовать повышению доверия к человеку, ответственному за перевод и публикацию древнеиудейских текстов. Неудивительно, что разразился громкий скандал. Британские газеты в свое время немало писали о нем. На какое-то время он стал даже темой передовиц во многих изданиях в Израиле, Франции и Соединенных Штатах. Бывшие коллеги Страгнелла вежливо, но в то же время со всей решимостью поспешили дистанцироваться от него. В середине декабря появилось сообщение, что Страгнелл смещен со своего поста. Принятию этого решения явно способствовали и его бывшие коллеги, и представители израильских властей. В качестве главных причин его отставки были названы просрочки с публикацией рукописей и проблемы со здоровьем.