Евангелие — не политика

Евангелие — не политика

Главная библейская реальность, свидетельство — определяет наше отношение к религиозному миру, к культуре и к политике. В современном мире мы сталкиваемся с идеологиями не только потому, что так уж устроен современный человек, но и потому, что всякая человеческая мысль платит более или менее откровенную дань идеологии.

Что говорит православие об идеологиях? Сам этот термин получил до сегодняшнего дня множество определений. До сих пор не существует общепринятого определения таких понятий, как «правая» и «левая» идеология. Термин «идеология» звучит то критически, то нейтрально. В уничижительном значении идеология есть ложная идея, оправдывающая чьи–то интересы и страсти; в нейтральном — оформление более или менее четкой позиции по отношению к общественной и политической действительности (Раймон Арон).

Таким образом, идеология есть целостная система ис–торико–политического истолкования мира, призванная, однако, давать указания к действию. Как говорил Карл Маркс, «мы должны заниматься историей людей, так как идеология почти вся целиком сводится к концепции этой истории, хотя бы и ошибочной или отвлеченной» [24]. Марксист Люсьен Гольдман вывел различение между идеологией, которая всегда частичка, и Weltanschauung (мировоззрением), т. е. целостным понятием о мире. Идеология есть такое понятие о мире, которое уводит от всеобщности. Оно ниже, чем диалектика. Во всех случаях идеология — это система идей, всегда социологически связанная с экономической или другой группировкой.

Если идеология есть частичное понятие о мире, то борьба, которую она ведет, качественно отличается от христианской борьбы. Христианство нельзя понимать как целостную систему истолкования мира. Оно просто ставит мир как природу и мир как историю в связь с Искупителем. Во всяком случае, христианство — не система, оно не несет в себе групповой или классовой этики. Христианство не предлагает даже философии истории. Иначе говоря, история не исчерпывает освящающего назначения Церкви. Для Церкви важен человек, независимо от его идеологической принадлежности. Предмет заботы Церкви — всякий человек. Она не должна отбрасывать то или иное общественно–политическое истолкование истории. Она возвещает Евангелие всей твари, именно евангельская жизнь в нас исправляет всякую идеологическую систему, и не потому, что мы заинтересованы в более полной идеологизации или в социально–философской критике идеологии, а просто потому, что для нас важно вкусить Бога живого и предложить Его в пищу миру.

По существу, христианство не спекулятивно, а становилось таковым лишь случайно. Все применяемые им догматические и этические формулы не создают связи между ним и идеологиями. И тем не менее возведенное в систему насилие, религиозный фанатизм интегристского характера или расизм должны быть обличены пророческим свидетельством. Во имя Бога и всечеловеческой свободы должны быть обличены все виды гнета и коллективного безумия. Может быть, поэтому красноречивым возражением против искажения человеческого облика политикой бывает лишь мученичество.

Не будучи политикой, Евангелие, тем не менее, обличает политическую ложь. Оно не просто молитва в безмолвии катакомб или надежда на преображение; оно возвещает гнев Божий, ибо если бы нынешняя Церковь метала громы, гнев Божий можно было бы понимать как свободу. Именно в виду смерти, в ожидании креста погубит Бог мудрость мудрых и отвергнет разум разумных (IKop. 1, 19). Об этом же сказано: «Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф. 10, 39). К несчастью, христиане придумывают такие мудрствования, которые, даже в плане простой человеческой осторожности, приводят их к погибели.

Итак, не существует никакого «политического богословия». Тексты Писания в Средние века приводились, чтобы оправдать предание смерти еретиков. Нельзя понимать Царство Божие как приход бедняков к власти, ибо «князья народов властвуют над ними», а сам образ Царства несовместим с образом государства. Точно так же свобода народов, ради которой нужно лихорадочно действовать, неотождествима со свободой во Христе. Вовлеченный в гущу политики христианин всегда должен будет соблюдать некоторый зазор между собой и своим действием. В сложнейшую современную действительность он должен проникать с душой ребенка и с юмором античного мудреца.

Подводным камнем для вовлеченных в политику христиан по–прежнему остается культурный или политический гуманизм, некое упоенное нетерпение и забота о действенности. Однако в исторической ткани вера кажется бесполезной, недейственной. Кто желает коренного преобразования общества, того может искушать либо исторический метод, даже историцизм, который равносилен секуляризации человеческой общности, то есть отрыву от всякого духовного измерения, — либо политическое истолкование Евангелия, позволяющее стать на радикальные позиции, исходя из самой Библии. Не знаю, возможно ли материалистическое прочтение некоторых текстов Евангелия, но для меня очевидно, что Новый Завет этого не имел в виду.

Главный порок такого рода поисков заключается, как мне кажется, в весьма западном по духу желании очерчивать концепции, трезвонить о том, как жаждешь сплоченной и целостной организации общества, заставлять Слово Божие служить историческому структурированию людской среды.

Разве библейское дело — утверждение такой Прометеевой воли? Не предполагает ли такое богословие обмирщенной, секулярной организации общества? Всем ли странам подходит эта форма? Всякая попытка сплавить христианство с идеологией придает ему синкретический характер и отнимает у него всякий вкус Царства. Оно перестает быть солью земли. Напротив, если та или иная идеология содержит широкий гуманистический проект, то он сможет еще более укоренить нас в Евангелии, которое мы тогда прочтем новыми глазами и станем служить ему с радостью неофита.

Как учил Григорий Палама, начала всякого духовного обновления коренятся в том факте, что Бог есть свет мира. Великий богослов имел в виду, что Бог есть реальная вселенная, в которой и благодаря которой мы существуем; что политическая обстановка, при всей ее важности, вторична и лишь тогда обретает смысл, когда готовит путь Господу.

Таким образом, надо помнить о различии между вечностью и временем, Богом и Кесарем, ибо их различает Евангелие. Но время — это поле деятельности Промысла, а кесарь — служитель Бога. Иначе говоря, и время, и кесарь — путь Господу, и они могут стать нейтральными, только если перестанут быть этим путем.

Вечность не только проверяет время, но и наполняет его, а стало быть, и преобразует. Именно в пределах времени происходит Преображение, оно же Богоявление.

Поэтому евангельские требования должны быть утверждены в жизни наших общин. Прежде всего, христианское единство — не дело терминологии, оно осуществится не путем учреждения единого фронта, но через открытость личности и обретение ею евангельского духа.

Неверно было бы говорить, что мы не придаем значения количеству христиан и сохранению их как общины в той или иной стране. Но и количество, и сохранение общины для нас–прежде всего возможность воспринять излучение Христовой энергии преображения. В этом смысле никому не приходится защищать христиан или христианство.

Мне понятен практический взгляд на вещи и не чужд политический расчет. Могу допустить и законность мудрости, присущей времени. Но я настаиваю на том факте, что абсолютизировать время — это не по–христиански, а чрезмерная тревога о количестве может легко привести к истерии.

Думаю, что оппортунистический или внушенный страхом и пристрастиями политический выбор — от дьявола. Боюсь, как бы христиане сами себе не причинили зла. То, что грозит извне, изначально побеждено Христом и больше не должно устрашать. Если христианская душа страшится, значит, в ней нет предчувствия воскресения. Церкви должны все сильнее призывать свою паству надеяться, напоминать ей о том, что временное бытие объединено Богом, и Бог усовершенствует его.

Никто не может завоевать Церковь. Никакая власть не может заточить в тюрьму нашу веру, даже если будет располагать всеми тюрьмами мира. «Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти» (Рим. 6, 9). Кто хочет воистину быть Христовыми, те — новая тварь, их добротой живет мир.

Мы должны всерьез понять, что во всяком политическом выборе главное — не христиане, а Христос. После Своего Воскресения и Вознесения воплощенное Слово Божие требует, чтобы мы подходили к земным проблемам с позиции «Воскресения–Вознесения». Конечно, такое поведение включает в себя антиномию, но оно необходимо и возможно.

Проблематика веры требует, чтобы мы не отгораживались ни от времени со всеми его соблазнами, ни от вечной истины со всем, к чему она нас зовет. Ели избегать политики во имя вечности, это будет искажением истины. Но и полное погружение в проблемы времени, карьеризм, макиавеллизм, страсть к наживе, ненависть к другим сообществам, произвол — все это есть отступничество.

Для нас и для той духовности, в свете которой мы смотрим на вещи, единственный ответ — в том духе Воскресения, который сделал так, что Христос вновь принял Свое Тело и вознес его во славе.