15. Самоубийство зилотов

15. Самоубийство зилотов

Если рассматривать события существования в Палестине широкого мессиански настроенного движения в I в. и учитывать тот факт, что его составной частью являлись секты различного толка, это позволяет понять целый ряд неувязок и аномалий, прежде остававшихся без ответа. Так, например, сразу же обретает смысл апокалиптическая и эсхатологическая ревность Иоанна Крестителя, а также его исключительная роль в событиях, описываемых в Евангелиях. То же самое относится и к целому ряду «неудобопонятных» с богословской точки зрения мест и событий, касающихся деяний самого Иисуса. Как мы знаем, в числе его ближайших последователей был как минимум один зилот; вполне возможно, что их было куда болвше. Типично зилотская ревноств сквозит и в действиях самого Иисуса, опрокинувшего в Храме столы менял.[141] Его казнв (распятие) бвша делом рук не иудейских, а римских властей; к тому же такого рода казни подвергали политических преступников. Существует и ряд других аргументов, тщателвно изученных авторами этой книги. Наконец, вот слова самого Иисуса:

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч, ибо Я пришел раз-делитв человека с отцом его, и дочв с матервю ее, и невестку со свекроввю ее…»

(Мф. 10, 34–35).

Та же мысль выражена еще более определенно в безошибочно узнаваемой кумранской фразеологии:

«Не думайте, что Я пришел нарушитв закон или пророков: не нарушитв пришел я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна черта или йота не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царствии Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царствии Небесном»

(Мф. 5, 17-19).[142]

При чтении этого пассажа возникает впечатление, что Иисус как бы предвидит приход Павла. Разумеется, тогда он не мог предостеречь о его появлении более определенно. Но, если судить по меркам, установленным им, статус Павла в Царствии Небесном будет ненамного выше статуса парии и изгоя.

Другая загадка, недавно подмеченная исследователями, – это крепость Масада и особенно образ мыслей и убеждения ее стойких защитников. Когда в 66 г. н.э. на Святой земле началось всеобщее восстание, Масада стала одной из первых крепостей, захваченных восставшими, точнее – отрядом Менахема, внука Иуды из Галилеи, основателя движения зилотов. Крепость эта, расположенная на вершине почти отвесных утесов, высящихся на юго-западном берегу Мертвого моря примерно в тридцати трех милях от Кумрана, стала одним из самых важных бастионов мятежников, подлинным символом и воплощением сопротивления. Масада продолжала держаться еще долгое время после того, как главные силы восставших были разгромлены. Например, Иерусалим был захвачен римлянами и стерт с лица земли в 68 г. н.э., всего два года спустя после начала восстания. Масада же оставалась непокоренной еще целых шесть лет – вплоть до 74 г. н.э. За ее неприступными стенами укрывались примерно 1000 защитников, отражавших нападения и выдержавших длительную осаду римского войска, численность которого достигала пятнадцати тысяч воинов.

Несмотря на стойкость и мужество ее защитников, к середине апреля 74 г. н.э. положение крепости Масада стало безнадежным. Будучи отрезан от подвоза продовольствия и полностью окружен плотным кольцом римских войск, ее гарнизон более не мог противостоять штурму. Римляне, осаждавшие Масаду, после обстрела крепости из тяжелых осадных машин[143] соорудили огромную лестницу, поднимавшуюся по склону утеса, и в ночь на 15 апреля начали решающий штурм. Уцелевшие остатки гарнизона под командой Елеазара бен Йаира приняли трагическое решение. Мужчины предавали смерти своих жен и детей. Затем были отобраны десять воинов, которым было приказано убивать своих соратников. Когда были убиты все, оставшиеся десятеро решили бросить жребий, чтобы определить воина, которому предстояло умертвить девятерых уцелевших. Тот зарубил своих товарищей, поджег уцелевшие строения в крепости и покончил с собой. В общей сложности было убито 1000 мужчин, женщин и детей. И когда на следующее утро римляне, пробившись через ворота, ворвались в крепость, они обнаружили только трупы, лежавшие среди дымящихся развалин.

Выжить в этой страшной резне сумели лишь двое женщин и пятеро детей, которые, по всей видимости, спрятались в подземных водотоках под крепостью, пока воины гарнизона истребляли все живое. Иосиф Флавий передает историю одной из спасшихся женщин, которую, как он утверждает, подвергли допросу римские офицеры. По словам Иосифа, она подробно рассказала обо всем, что происходило в ночь осады в крепости. Если верить этому рассказу (а сомневаться в его достоверности нет оснований), Елеазар, стоявший во главе защитников, призвал своих сторонников к массовому самоубийству, воспользовавшись своим даром харизматического и красноречивого оратора:

«С тех пор как примитивный человек научился мыслить, слова наших предков и богов, подкрепленные деяниями и духом наших предков, постоянно напоминали нам, что подлинным бедствием для человека является жизнь, а не смерть. Смерть же дарует освобождение нашим душам и позволяет им возвратиться в их собственную чистую обитель, где они не будут более испытывать наших бед и страданий. Ибо пока они заключены в смертном теле и разделяют все его страдания, они поистине мертвы.

Итак, не подобает смешивать божественное со смертным. Да, правда, душа способна на многое, будучи заключена в теле; она использует тело как орган чувств, невидимо направляя все его движения и простирая его действия далее того предела, за который способна досягать его смертная природа. Но когда, освободившись от бремени, привязывающего ее к земле и тяготеющего на ней, душа возвращается в свой предел, она поистине приобщается к блаженной силе и безграничной свободной мощи, оставаясь столь же незримой для человеческих очей, как и Сам Бог. Пока она пребывает в теле, она остается невидимой, незримо входя в него и невидимо покидая его, обладая неистребимой природой и производя в теле заметную перемену; ибо то, к чему прикасается душа, живет и дышит жизнью, а то, что она покидает, гаснет и умирает. Таков переизбыток бессмертия, дарованный ей».

По словам Иосифа, Елеазар завершил свое воззвание так «Давайте же умрем, не став рабами наших врагов, и покинем этот мир свободными людьми вместе с нашими женами и детьми. Так велит Закон».

Порой свидетельства Иосифа не соответствуют истине. Когда дело обстоит так, это сразу заметно. Однако в данном случае у нас нет никаких оснований сомневаться в его словах, и археологические раскопки на развалинах крепости Масада, проводившиеся в 1960е гг., подтверждают переданную им версию событий. Разумеется, не исключено, что он в чем-то приукрасил речь Елеазара, представив ее более красноречивой (и многословной), чем она была на самом деле, позволив себе небольшую поэтическую вольность. Но общий тон его рассказа, безусловно, соответствует истине, и историки всегда признавали это. Более того, Иосиф располагал уникальной, что называется, из первых рук, возможностью познакомиться с менталитетом и убеждениями повстанцев, побудившими их совершить это трагическое массовое самоубийство в крепости Масада. Дело в том, что в начале восстания он сам был одним из предводителей восставших в Галилее. В 67 г. н.э. его отряд был разбит римлянами под командованием самого Веспасиана. Произошло это у города Йотапата, в наши дни – Йодефат, находящийся неподалеку от Сепфориса. Когда город пал, многие из числа его защитников покончили жизнь самоубийством, не желая сдаваться на милость победителей. Другие же, в том числе и сам Иосиф, сумели бежать и какое-то время скрывались в пещерах. По его собственному признанию, он прятался в одной пещере вместе с сорока другими беженцами. Наконец, здесь, как и в крепости Масада, уцелевшие вынуждены были бросить жребий о том, кому из них предстоит умертвить своих товарищей. Все равно – по «счастливой случайности», как утверждает сам Иосиф, по «Промыслу Божию» или в результате умелой манипуляции со жребием – в живых остались только Иосиф и еще один воин. Убедив своего товарища сдаться, Иосиф поспешил сдаться на милость торжествующих победителей-римлян. Разумеется, он не упустил возможности изобразить свое приключение в возможно более выигрышном для себя свете. Но хотя он сам не последовал им, для него не были новостью взгляды ревнителей-зилотов, в том числе и их постоянная готовность к самопожертвованию во имя Закона.

По сути дела, эта весьма сложная и неоднозначная логика, предписывавшая акт самопожертвования, была непонятна читателям Иосифа ни при его жизни, ни в последующие века. По мнению Эйзенмана, массовые самоубийства восставших в Масаде, Гамале и ряде других укрепленных пунктов объяснялись исключительно уникальной, присущей только зилотам верой в воскресение мертвых. Эта вера базировалась в первую очередь на двух фрагментах из книг ветхозаветных пророков Даниила и Иезекииля, тексты которых были найдены в числе прочих свитков Мертвого моря в Кумране. Пророк Даниил первым дал развернутое изложение этой идеи в четко сформулированном виде: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12, 2). Он также говорит о грядущем «Царстве Небесном», о «последних временах», о «пришествии князя» и о «Сыне человеческом», которому «дана власть, слава и царство» (Дан. 7, 13-14).[144]

У пророка Иезекииля ключевой пассаж на эту тему включает в себя знаменитое видение долины, полной иссохших костей, которые, по обетованию Божьему, непременно обретут жизнь:

«…Вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших и введу вас в землю Израилеву. И узнаете, что Я Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей…»

(Иез. 37, 12-14).

Видимо, этот фрагмент представлялся настолько важным, что его переписанный текст был написан на пергаменте, найденном под полом синагоги в крепости Масада.[145]

Идея воскресения мертвых, восходящая к пророкам Даниилу и Иезекиилю, была с особенным воодушевлением воспринята первыми «ревнителями Закона» – Маккавеями. Так, во 2 Маккавейской книге она используется для оправдания мученичества во имя Закона. В 2 Мак. 14,42¹ рассказано, что старейшины иерусалимские кончают жизнь самоубийством, чтобы не попасть в плен и не подвергнуться позору. В 2 Мак. 6, 18 и сл.² рассказывается, что священник и учитель Закона совершил акт самопожертвования: «…добрый пример – охотно и доблестно принимать смерть за досточтимые и святые законы. Сказав это, он тотчас пошел на мучение» (2 Мак. б, 28). Этот эпизод, по словам Эйзенмана, является прототипом позднейших взглядов зилотов-ревнителей. Данный принцип получил свое выражение в 2 Мак. 7, где рассказано о том, как семеро братьев предпочли подвергнуться смертной казни, чем нарушить закон:

«Быв же при последнем издыхании, сказал: ты, мучитель, лишаешь нас настоящей жизни, но Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной.

И третий… мужественно сказал: от неба я получил их [члены] и за законы Его не жалею их, и от Него надеюсь опять получить их.

Когда скончался и этот, таким же образом терзали и мучили четвертого. Будучи близок к смерти, он так говорил: умирающему от людей вожделенно возлагать надежду на Бога, что Он опять оживит; для тебя же не будет воскресения в жизнь»

(2 Мак. 7, 8, 11, 13).

Здесь, в предхристианской Маккавейской книге, четко выражен принцип телесного воскресения, которое сыграло столь важную роль в позднейших богословских концепциях христианства. Однако подобная смерть, как явствует из этого фрагмента, возможна только для праведников, «ревнителей Закона». Есть в пассаже, повествующем о мученичестве семи братьев, и другой важный аспект. Перед тем как казнить последнего из братьев, мучители привели к нему его мать, чтобы та смогла в последний раз увидеть сына. Ее понуждали умолить сына подчиниться требованиям мучителей и спасти свою жизнь. Но вместо этого она обратилась к нему «Не страшись этого убийцы, но будь достойным братьев твоих и прими смерть, чтобы я по милости Божией опять приобрела тебя с братьями твоими» (2 Мак. 7, 29). Ведь в конце времен те, кто умерли вместе, вместе и воскреснут. Поэтому-то Елеазар в своем прощальном обращении к защитникам Масады убеждает их принять смерть «вместе с нашими женами и детьми. Так велит Закон». Понятно, что поступить так предписывал не саддукей-ский закон и не позднейшие нормативные акты иудаизма, а лишь Закон так называемых «зилотов-ревнителей». Если бы женщины и дети в осажденной крепости остались в живых, победители-римляне практически наверняка не стали бы предавать их смерти. Но они наверняка разделили бы жен с мужьями и детей с матерями. Многие из них были бы обращены в рабство, подвергнуты насилию и надругательству и отправлены в походные бордели римской армии, то есть оказались бы осквернены и утратили бы ту ритуальную чистоту, хранить которую предписывал Закон. Между тем защитники опасались такого разделения и осквернения куда больше, чем смерти, ибо смерть для «праведников» была лишь временной. Там, среди суровых защитников Масады, идея телесного воскресения была практически идентичной взглядам позднейшего христианства.

Итак, гарнизон защитников Масады весьма мало напоминал традиционные образы кротких, миролюбивых ессеев, из которых, по мнению сторонников консенсуса, состояла Кумранская община. И действительно, как мы уже говорили, приверженцы консенсуса попрежнему продолжают настаивать, что между Кумранской общиной и гарнизоном крепости Масада не существовало никаких связей. И это – несмотря на находку в Масаде текстов, аналогичных обнаруженным в Кумране, и вопреки тому факту, что защитники Масады пользовались тем же самым календарем, который был в употреблении и в Кумране, как о том свидетельствуют материалы находок, – уникальным солнечным календарем, принципиально отличным от лунного календаря официальной «саддукейской» священнической прослойки и позднейшего раввинистического иудаизма.

И здесь опять необходимо четко понимать суть того явления, о котором пишет Эйзенман, – это широкое мессианское националистическое движение, в русле которого сливались воедино несколько различных течений (если между ними вообще существовали различия). Объяснение Эйзенмана позволяет дать убедительное объяснение тому, что прежде выглядело лишь скопищем противоречий и аномалий. Оно объясняет и суть той миссии, с которой Иаков направил Павла на проповедь, и истинную иерархию в так называемой «ранней церкви» – «назорейском» анклаве в Иерусалиме. Необходимо помнить, что в библейские времена понятие «Израиль» обозначало не просто территорию или какойто определенный район. Что еще более важно, термин «Израиль» относился к людям, народу, «сонму людей». Когда иерархия Иерусалимской общины посылала Павла и других «евангелистов» в другие города и страны, их главной целью было обращение неофитов в Закон, то есть в «Израиль». Но что это означало, говоря практическим языком, если не вербовку новых воинов для войска? С ветхозаветных времен, в особенности с так называемого Вавилонского пленения, «народ Израиля» был рассеян по всему Средиземноморскому региону и даже за его пределами, в Персии, где тамошние евреи во время восстания бар Кохбы в 132 г. н.э. сохраняли симпатии к восставшим и даже обещали им поддержку. Кто, если не эмиссары иерусалимской иерархии, постоянно направлялись к этим потенциально обширным источникам людских ресурсов, чтобы призвать соплеменников «встать под знамена» народа Израиля, жившего в рассеянии, изгнать римских оккупантов с земли отцов и освободить родину? И Павел, выступивший с проповедью некой совершенно новой религии, вместо того чтобы заниматься вербовкой рекрутов, призывал, так сказать, к деполи-тизации, демилитаризации и пацифизму в этом движении. А это, понятно, было куда более серьезным делом, чем мелкие отступления от догматов и соблюдения ритуальных предписаний Закона. Это была своего рода государственная измена. Ибо Закон в том виде, в каком он предстает в свитках Мертвого моря, не ограничивается догмами и ритуальными акциями. При беглом взгляде на кумранские тексты нетрудно заметить, что в них провозглашается священным долгом вера в пришествие легитимной фигуры, обладающей мессианским статусом, будь то царь или первосвященник или оба одновременно. Понятно, что это подразумевало восстановление древней монархии и священства, которые совместными усилиями смогут изгнать интервентов, освободить Святую землю и очистить ее ради людей, избранных Самим Богом жить на ней. По словам Свитка Войны, «владычеству их [иноземцев] придет конец… и сыны праведности воссияют во всех концах света».