Повествования о грехах и свобода речи [290]

Повествования о грехах и свобода речи [290]

103. Библия, без сомнения (и разве могло бы быть иначе?), назидательная книга, книга, которая «созидает», которая закаляет читателя в духовном и религиозном отношении. Мы находим историческое доказательство этого в череде бесчисленных поколений, и израильских, и христианских, религиозность и святость которых питалась из этого источника.

Но среди эпизодов, которые засвидетельствовала Библия, не только проявления добродетели, но и проявления греха. Библия о человеке говорит все, хорошее и дурное, т. е. представляет его таким, каков он в действительности. И именно это придает ей воспитательное значение. В самом деле, всякий рассказ, даже о самом зверском преступлении, может быть назидательным, если только превратится в урок и будет следовать в описании требованиям скромности. В Ветхом Завете все доброе и в особенности все дурное представлено именно в виде урока, и каждый эпизод сопровождается божественным одобрением или порицанием.

Обыкновенно эта оценка, исходящая от Господа, выражена ясно: начиная с суждения о первом грехе и кончая осуждением безнравственности идолопоклонников в последней книге Ветхого Завета, книге Премудрости.

Бывает, однако, и так, что оценка только подразумевается, когда она содержится в обстоятельствах эпизода, о котором рассказывается, или когда она заключена в общем контексте. Так, например, вне всякого сомнения, мы видим, как проявляется закон возмездия, когда Иаков, на котором лежит вина за то, что он обманным путем выманил у отца благословение, принадлежащее по праву Исаву (Быт 27), впоследствии терпит наказание, обманутый, в свою очередь, собственным дядей — Лаваном (Быт 29, 22–26).

В общем, какой бы грех ни встретился в библейском повествовании, он всегда может быть определен, как таковой в свете принципов, рассеянных в разных книгах, которые вследствие объединяющего их божественного происхождения считаются частями одного целого и потому могут быть истолкованы с помощью так называемой аналогии веры, которая использует ясные места для освещения темных.

Что касается смелого языка некоторых страниц Ветхого Завета, заметим, что он соответствует особенностям восприятия среды, в которой употреблялся. Эта среда очень отличается от нашей, не потому, что древние евреи были более грубы в отношении стыдливости, но потому, что удаление женщины от общественной жизни и весьма ранние браки почти во всем народе требовали меньшей осмотрительности в речи. Этим объясняется, почему не считалось неуместным широкое применение метафоры брака в религиозной проповеди пророков Осии, Иеремии, Иезекииля, которые говорят о неверности Израиля по отношению к Богу в выражениях, подходящих для неверности супружеской [291].

Эта метафора — иногда перерастающая в аллегорию, должно быть, оказывалась особенно действенной и убедительной, ведь неверность — одно из самых тяжких испытаний семейной жизни.

В то время как пророки в пору религиозного отпадения больше подчеркивают символизм прелюбодеяния, Песнь Песней, возникшая в эпоху религиозного обновления (IV век) [292], в оптимистическом видении развивает тему взаимной любви: «Любовь Бога к Своему народу и народа к своему Богу, в их взаимной нежности, во взаимном отдании себя и обладании друг другом… Автору Песни Песней открылась взаимная любовь между Богом и Его творениями, предвосхищающая вечное блаженство… Песнь Песней есть IV евангелие Ветхого Завета [293].

Для того, чтобы правильно понять язык Песни, мы не должны забывать, что ее персонажи — не любовники, а жених и невеста. Они предстают перед нами в тот промежуток времени, который, по еврейским обычаям, должен был пройти между заключением брачного договора (Киддушим). и началом сожительства (Ниссуим). Поэтому их страстные речи вполне законны; они проникнуты трепетной любовью, иногда немного странны и экзотичны в образах: здравомыслящий читатель призван соотнести их с соответствующей средой и воспринять в религиозно-аллегорическом смысле, оправдывающем их употребление в боговдохновенной книге.

В заключение заметим, что поскольку Библия говорит о человеке все, она является книгой поучительной, но во многих своих частях предназначена лишь для зрелых читателей. Зрелость эта должна состоять прежде всего в элементарном историческом чувстве, которое позволяет помещать события и суждения о них в определенные временные рамки; другое проявление зрелости — религиозное чувство, достаточное для того, чтобы различить отзвук гласа Божьего во всяком слове священной книги.