Лекция 23
Лекция 23
Причины перемен в характере царя Иоанна Грозного, обусловившие переход к тираническому правлению и массовому террору. Начало Опричнины. Русская Церковь во время опричного террора. Митрополит Афанасий. Попытка поставления св. Германа Казанского на митрополию. Подвиг святителя Филиппа (Колычева). Митрополит Кирилл III. Поход Иоанна Грозного на Новгород. Митрополит Антоний и Соборы 1573 и 1580 гг. по вопросу о церковном землевладении. Митрополит Дионисий. Кончина Иоанна Грозного и воцарение Феодора Иоанновича.
К сожалению, столь блистательно начавшееся правление царя Иоанна, с его военными триумфами, блистательными гражданскими и церковными реформами, со временем стало трансформироваться в жестокую тиранию. Подававший столь большие надежды монарх постепенно обратился в кровавого деспота, перед которым трепетал в страхе весь народ — от боярина до последнего холопа. Почему такое стало возможным? С одной стороны, мы, безусловно, должны искать объяснение этому в личности самого царя с его явными психическими изъянами. А с другой… Ничего случайного не бывает, и каждый народ получает от Бога то правление, которого заслуживает. Духовный кризис, который столь явным образом стал проявляться в жизни русского народа, несоответствие между великим призванием Москвы — Третьего Рима как центра православного мира и все более обозначавшимися чертами духовного упадка, — все это, вероятно, стало причиной той аномалии, которой обернулось царствование Иоанна Грозного.
Для понимания причин того, как протекали перемены в сознании самого государя, важен такой эпизод, как болезнь царя, случившаяся в марте 1553 г. Болезнь была чрезвычайно тяжелой. Царь слег, и думали, что он уже не сможет выздороветь. Что было с Иоанном на самом деле, да и было ли вообще, судить трудно. Некоторые впоследствии полагали, будто Иоанн лишь прикинулся умирающим, чтобы испытать верность своих подданных. И все же едва ли в эту пору окрыленный Казанской победой молодой царь стал бы устраивать подобный спектакль — склонность к жестокому лицедейству разовьется в нем намного позднее. Но, хотел того Иоанн или нет, а болезнь царя действительно выявила подлинные настроения его ближайшего окружения. Прежде всего подняли голову князья Старицкие — двоюродный брат Иоанна Владимир Андреевич и его мать, властная и энергичная княгиня Евфросиния. Старицкие открыто выражали свою радость: болезнь царя вплотную приближала их к трону. Иоанн на смертном одре потребовал от бояр присягнуть своему первенцу — грудному младенцу царевичу Димитрию Иоанновичу. И вот тут-то все те, кто прежде угодливо молчал и пресмыкался перед Иоанном, враз осмелели и заговорили о том, что не хотят «пеленичника», как называли они младенца Димитрия, а желают на царство Владимира Старицкого. Вновь воскресли все те настроения, которые, казалось, исчезли со времен Елены Глинской. Тщетно умирающий царь взывал к боярам, умоляя их целовать крест его законному наследнику, — они учинили по этому поводу страшную свару прямо у одра умирающего монарха.
Однако самым страшным ударом для Иоанна стала измена всех тех, кого он считал самыми преданными своими друзьями и соратниками, кто входил в его «Избранную Раду». Ближний боярин князь Курлятев сказался больным и уклонился от присяги Димитрию. Князь Палецкий присягнул, но вслед за тем повел переговоры с Владимиром Старицким. Против царевича Димитрия и его родни по матери — Романовых-Юрьевых — открыто высказывался отец царева любимца Адашева. Даже Сильвестр стоял за кандидатуру Владимира. Перед Иоанном открылась ужасная картина — его верные соратники готовы были пожертвовать его сыном и наследником (а уж в живых-то его Старицкие точно бы не оставили), мотивируя это государственным благом: они считали, что при царе-младенце вновь начнется боярская смута, как и после кончины Василия III. Но сам Иоанн не разделял таких понятий, как личная верность монарху и государственный интерес. Поэтому, когда Иоанн вдруг внезапно выздоровел, все в жизни решительно изменилось — это были уже совсем другие люди: и сам царь, разом разуверившийся в своих соратниках, и его оторопевшие от ужаса, ожидающие государева гнева и расплаты царедворцы.
Но расплата последовала далеко не сразу. Иоанн до поры затаил свой гнев, — боялся, что репрессии могут вызвать сопротивление, а может быть, понимал, что новые казни мало что изменят. Внешне все пока оставалось по-прежнему. Только позднейшие строки переписки Грозного с Курбским свидетельствуют: Иоанн не забыл боярской распри о престолонаследии у одра больного царя. Однако новые удары, обрушившиеся на Иоанна, все более ожесточали его, подводя к той грани, за которой последовал надлом в его душе и обращение молодого царя в Грозного и кровавого тирана. Сначала в июне 1553 г. во время паломничества в Кирилло-Белозерский монастырь на переправе был обронен в реку и умер, захлебнувшись в воде, маленький царевич Димитрий. И хотя позднее Анастасия подарила Иоанну еще двух сыновей — Иоанна и Феодора, царь вновь ощутил, сколь мало отделяет ненавистного Старицкого от его заветной мечты — Мономахова венца.
По-иному стал смотреть государь и на деятельность «Избранной Рады». Он больше не доверял своим любимцам. В то же время еще до болезни сложился тот близкий и доверительный характер отношений между царем и членами Рады, который нелегко было сразу поломать. Царь, привыкший слушаться их советов, когда считал их друзьями, теперь видел в этих отношениях посягательство на свою власть. Иоанн полагал, что сговорившиеся члены Рады опутали и сковали его своей опекой, повсеместно поставили на ключевые посты своих единомышленников. Грозный тяготился Радой, но еще терпел ее, вероятно, в том числе и из страха. Но постепенно он приближает к себе новых помощников и все более удаляется от бывших друзей, освобождаясь от их влияния. Особенно заметным стал разрыв царя с Радой, когда ее члены предложили Иоанну воевать с Крымом, дабы освободить русские земли от бесконечных набегов крымских татар, уводивших в неволю тысячи людей. Иоанн тогда резко и властно возразил членам Рады и объявил, что война будет, но не с Крымским ханством, а с Ливонией. По сути этим противостоянием мнению «Избранной Рады» царь Иоанн полагал конец ее влиянию на государственные дела, закрывал эту страницу своей жизни.
В 1558 г. началась Ливонская война, которой суждено будет длится еще очень долго и привести Иоанна сначала к новым победам, а затем — к бесславному поражению. С началом войны Иоанн отдалил от себя Сильвестра и Адашева. А затем, в 1560 г., последовала кончина царицы Анастасии. Иоанн очень любил ее, и она для него много значила — кроткая царица умела обуздывать природную жестокость царя. И вот ее не стало: на горечь этой тяжелейшей для Иоанна утраты, так помутившей сознание царя, наслаивались жуткие воспоминания детства о боярском своеволии, вспоминалось предательство друзей в дни болезни. Вероятно, последовал психический срыв в душе царя, который очень болезненно пережил кончину самого близкого и верного ему человека. Именно это во многом сформировало тот патологический настрой, который постепенно стал поглощать сознание Иоанна и превращать его в кровавого деспота. Сейчас трудно судить, была ли кончина Анастасии насильственной, но Иоанн уже так ожесточился против своих бояр, что открыто обвинял их в отравлении своей супруги. Позднее сам Иоанн в письме к Курбскому признавался, что именно потрясение, связанное со смертью жены, стало причиной вспышки жестокости Грозного. «Если бы не отняли юницы моей… Кроновых жертв бы не было», — писал царь.
Среди первых жертв оказались вчерашние любимцы, а теперь ненавистные и постылые Сильвестр и Адашев, уже ранее подвергнутые опале. Правда, пока оставался второй «удерживающий» — митрополит Макарий — царь еще не доходил до кровопролития. Ограничился лишь тем, что после заочного судилища обоих отправил в ссылку. Это было прямое следствие заступничества Макария, который в ответ на угодливое предложение судий казнить бывших фаворитов во всеуслышание завил, что надо прежде выслушать подсудимых. В результате Сильвестра отправили в монастырское заточение в Кириллову обитель (затем его перевели на Соловки), а Адашева послали воеводой в Ливонию, где он и погиб при весьма темных обстоятельствах.
Но вот 31 декабря 1563 г. не стало святителя Макария. Последний человек, которому Грозный мог доверять, ушел из жизни. Порвалась последняя нить, связывавшая Грозного с теми светлыми временами, когда так блестяще начиналось его царствование. И эту смерть Иоанн перенес так же тяжело, как и кончину супруги. Затем последовал взрыв ярости и жестокости. Более не было преград на пути вырвавшегося из глубин подсознания потока страстей. И все они, как слепо верил Иоанн, покрываются одним — его Богоданной царской властью. Царю позволено все — это Иоанн усвоил твердо. Но забыл при этом одно: кому много дано, с того много спросится. Забыл, что Мономахов венец не только дает безграничную власть на земле, но ко многому и обязывает, и за это спросится на Суде Божьем. И вот началась страшная вакханалия насилия, кровавая баня, которую своим подданным уготовил первый православный царь всея Руси.
Уже вскоре после кончины царицы Анастасии резко изменилось поведение Иоанна: горе помутило поврежденный тяжкими впечатлениями детства разум, остро ощущалось отсутствие близкого человека, которому царь мог бы доверять, повсюду государю виделись крамолы и измены, иногда реальные, но чаще мнимые. В ожесточенном сердце царя как будто вспыхнул пожар страстей. Этому немало способствовало и новое окружение Иоанна: вместо членов «Избранной Рады» рядом с царем теперь были холопски угодливые и на все готовые Алексей и Федор Басмановы, Василий Грязной, князь Афанасий Вяземский, Чудовский архимандрит Левкий и проч. Позже к ним присоединился и Григорий Скуратов-Бельский по прозвищу «Малюта», которому впоследствии суждено будет стать одним из самых усердных и кровавых палачей царя Иоанна. В этой компании Иоанн стал предаваться пирам и потехам, которые становились день ото дня все более безобразными и буйными, превратившись со временем в настоящие оргии. Пьянство до бесчувствия, разврат и убийства становятся непременными атрибутами царских забав.
Ожесточению нравов царя немало содействовал и новый брак Иоанна — в 1561 г. он женился на дочери Черкесского князя Темрюка, которую в крещении нарекли Марией. Современники отзывались о ней как о женщине недоброго нрава и жестокой души. Новая кавказская родня царя, дикая и необузданная, вошла в его ближайшее окружение и немало повлияла на перемену обстановки во дворце. Особенно благоволил Иоанн к брату Марии Темрюковны — Михаилу, который стал одним из новых наперсников царя и соучастником его буйств и жестокостей. В это же время в характере прежде «пресветлого в Православии царя» появляется и такая отвратительная черта, как любовь не только к разного рода шутам и скоморохам, но и к кудесникам и колдунам. Став мнительным и подозрительным, Иоанн становится и суеверным. Даже из далекой Лапландии выписывает он в Кремль колдунов и ведьм. Недоистребленная языческая стихия через колдовство и скоморошество проникает в самое сердце православного царства и поселяется в Кремле рядом со святынями Русской земли. Не довольствуясь своими доморощенными волхвами, царь впоследствии приблизил к себе англичанина Елисея Бомелия, который исполнял при Иоанне обязанности астролога и медика, одновременно составляя для царя гороскопы и ядовитые снадобья для отравления заподозренных в измене. Страшная метаморфоза происходит с Иоанном, а вместе с ним и с его царством.
С кончиной митрополита Макария и первыми неудачами в Ливонии совпадает по времени всплеск репрессий, которые царь Иоанн обрушил на головы подозреваемых в измене представителей знати. Боярская дума пыталась воспротивиться царю, но результатом стал лишь серьезный конфликт между государем и членами думы, что в итоге только усугубило гнев царя и привело к новым опалам и казням. Иоанн, столь полюбивший свирепое лицедейство, нередко обставляет казни отвратительными сценами. Они превращаются в своего рода садистские спектакли. Так, например, погиб знаменитый военачальник князь Михаил Репнин-Оболенский, которому царь повелел на своем пиру надеть скоморошью маску и плясать вместе с своими холуями. Князь отказался от участия в богомерзком действе и за то был убит по приказу царя. Причем, Репнина умертвили в его домовом храме во время Всенощной. Сходным образом был убит на пороге церкви и другой видный воевода — князь Юрий Кашин-Оболенский. Царь казнил заподозренных в измене княжат и бояр целыми семьями. Например, князь Курлятев был казнен вместе с женой и детьми. При этом не смущался Иоанн и тем, что кто-либо из намеченных им жертв пребывал в монашеском чине. От царева гнева монастырская келья не спасала. Боярин Никита Казаринов-Голохвастов, принявший великую схиму — «чин ангельский», — несмотря на это обстоятельство был предан казни. Иоанн предварил ее традиционной для него злой шуткой: дескать, боярин теперь ангел, и подобает ему взлететь на небо — после этого Голохвастова усадили на бочку с порохом и подорвали.
Видя, какого размаха достигли преследования и казни заподозренных в измене, бежал от царского гнева в Литву последний видный деятель «Избранной Рады» князь Андрей Курбский. Над головой князя уже давно сгущались тучи, и бегством он лишь спасал свою жизнь. Но Иоанн увидел в побеге прежнего любимца еще более веское подтверждение своих подозрений о тотальной боярской измене. В душе Иоанна совершился окончательный перелом, и террор после бегства Курбского разгорелся еще пуще, вылившись в конце концов в учреждение Опричнины.
Поселившись в Литве, в пожалованных королем Сигизмундом II Августом обширных владениях с центром в Ковеле на Волыни, Курбский написал Иоанну Грозному свое первое послание, в котором обличал тиранию царя. Иоанн ответил не менее едким письмом — началась знаменитая переписка царя с Курбским, которая дошла до наших дней и является ценнейшим историческим и литературным памятником той эпохи. Вообще же следует отметить, что князь Курбский был одним из самых образованных людей на Руси того времени. В Литве князь Андрей повел себя весьма достойно. Он не враждовал против своего бывшего Отечества и вообще не запятнал себя никакими неблаговидными поступками. Напротив, Курбский, видя в сколь бедственном положении оказалась Православная Церковь в Литве и Польше, занялся просветительской деятельностью. Князь, самостоятельно изучивший латынь, переводил святоотеческие труды, устраивал школы, писал полемические трактаты. Праведная жизнь Курбского в Литве уже сама по себе является гарантом того, что такой человек не стал бы лгать, повествуя в своих трудах об ужасах второй половины Иоаннова правления. Особенно ярко они описаны Курбским в его «Истории о великом князе Московском». Так что отнюдь не только якобы стремившиеся очернить Россию современники-иноземцы повествуют о тирании царя Иоанна IV, как уверяют сегодня некоторые авторы, пытающиеся оправдать Грозного. Однако даже самые лучшие патриотические побуждения не должны вести к фальсификации истории. Имеется достаточно достоверных источников, подтверждающих со всей очевидностью, что 1560-1580 годы стали для Российского государства временем кровавого кошмара. И самое яркое доказательство этого — многочисленные списки казненных из составленного самим Иоанном Грозным Синодика опальных, в которых отмечены многие тысячи людей, ставших жертвами царя и его палачей.
На фоне такой страшной метаморфозы царя Иоанна происходят перемены и в церковной жизни Руси. После смерти св. Макария, в феврале 1564 г., в Москве состоялся церковный Собор. Прежде, чем приступить к избранию нового митрополита, Собор постановил, что митрополит должен отныне носить белый клобук. Ранее Московские святители из русских — свв. Петр и Алексий — носили именно клобук белого цвета. Позднее под влиянием митрополитов-греков, Предстоятели Русской Церкви вновь стали носить черный клобук. Белый клобук оставался лишь у Новгородских владык. Макарий, прежде бывший архиепископом Новгородским, сохранил белый клобук и после поставления на митрополию. Теперь эта прерогатива (как и право печатать грамоты красным воском) была закреплена за митрополитами всея Руси специальным соборным актом.
Преемником св. Макария на митрополии был избран иеромонах Чудова монастыря Афанасий — бывший протопоп Благовещенского собора Андрей. Афанасий происходил из Переславля-Залесского, был учеником преп. Даниила Переяславского. Он какое-то время являлся духовником Иоанна Грозного. В 1552 г. протопоп Андрей благословил царя на Казанский поход, в котором и сам принимал участие. Андрей причащал Иоанна в день штурма Казани, закладывал во взятом городе первый православный храм. Он был, вероятно, очень близок к семье Иоанна, о чем свидетельствует факт крещения Андреем царевича Иоанна Иоанновича в 1554 г. и царевны Евдокии Иоанновны — в 1556 г. В 1561 г. протопоп оглашал перед крещением Марию Темрюковну. Так что отцы Собора надеялись, по-видимому, что Афанасий будет иметь влияние на царя, и это позволит хоть как-то умерять все возрастающую жестокость Грозного государя. Однако этого не произошло: правление митрополита Афанасия совпало с развитием самых мрачных свойств характера Иоанна Грозного, в то время, как Предстоятель Русской Церкви был бессилен изменить поведение царя в лучшую сторону.
В конце 1564 г. Иоанн покинул Москву и вместе с семьей, узким кругом приближенных, казной и архивом отъехал в неизвестном направлении. Лишь через месяц царь, остановившийся в Александрой Слободе, прислал в столицу две грамоты. В первой, адресованной митрополиту Афанасию, Иоанн, как и в письмах к Курбскому, оправдывал свои действия необходимостью искоренения боярской крамолы и измены. В грамоте содержался список влиятельных лиц, которые, по мнению Иоанна, были наиболее виновны пред ним. Причем, укорял самодержец не только бояр, но также архиереев и духовенство за то, что вступаются за государевых врагов, пользуясь правом печалования. В то же время другая грамота, обращенная к народу, объявляла, что на простых людей царь гнева не держит. Иоанн затеял очередное лицедейство: он заявил, что из-за боярских измен более не желает оставаться в Москве. Расчет был верный — всех объял ужас, так как народ боялся остаться без государя, тем более во время войны, идущей в Ливонии, и непрекращающихся набегов крымских татар. Как и следовало ожидать, к Иоанну в Александрову Слободу было отправлено всенародное посольство — умолять государя вернуться в Москву. В составе делегации были архиепископ Новгородский Пимен и 4 других архиерея, бояре, служилые люди и горожане. Царь принял посольство и дал «уговорить» себя вернуться в Москву, поставив при этом условие, ради которого Иоанн собственно и затевал всю комедию с отъездом из столицы — отныне Иоанну никто не должен был препятствовать казнить виновных в измене. На боярство и «служилых людей» царь наложил опалу, а духовенство не должно было вмешиваться в суд государев и вступаться за казнимых, досаждая царю своим печалованием.
В начале 1565 г. по возвращении царя в Москву последовало учреждение Опричнины. Все государство было разделено на две части: Опричнину и Земщину. Лучшие земли отошли к Опричнине. Начались казни и преследования, дотоле неслыханные на Руси. Причем, вопреки обещанию царя, казнили не только бояр и дворян, но и множество простого люда. Полились потоки крови, каких не было со времен татарского нашествия. Увидеть во всех этих ужасах какой-то определенный государственный смысл трудно. Не выглядит вполне соответствующим истине предположение ряда историков о том, что опричным террором Иоанн якобы сокрушал остатки прежних удельных порядков и крупное боярское землевладение, что должно было способствовать объединению и укреплению Российского государства. Высказывалась даже такая оригинальная гипотеза (ее авторы — г. Григорьев и А. Никитин): опричный террор объясняли опасением Иоанна за свой престол в связи с тем, что у первой жены Василия III Соломонии Сабуровой после ее пострижения якобы родился сын Георгий, тайно отданный на воспитание неизвестным лицам. Последний в таком случае, будучи старше Иоанна, мог (если бы он вдруг объявился) считаться более законным претендентом на престол. Однако ( чаще всего), лишенное логики, и абсурдное поведение царя Иоанна в период Опричнины — это скорее конвульсивные проявления работы пораженного психическим недугом мозга, которому повсюду мерещатся заговоры и измены. Выражаясь современным языком, Иоанн как будто все время борется с каким-то виртуальным противником. Трудно объяснить ту войну на истребление, которую он вел с собственным народом. Это особенно ярко проявилось при разгромах Новгорода Великого и Твери, которые учинил Иоанн со своим опричным воинством. Полнейшим абсурдом выглядит и такая широко практиковавшаяся царем мера, как уничтожение имений, дворовых людей, скота, запасов хлеба и даже храмов, принадлежавших казненным боярам (так, например, в течение почти целого года Иоанн вместе с своими опричниками громил и богатейшие вотчины конюшего Федорова-Челяднина).
Ничем иным, кроме как психической патологией, не объяснить и того, что в душе Иоанна самым непостижимым образом уживались совершенно полярные черты: он мог часами молиться, а затем предаваться разврату и пьянству, собственноручно пытать и убивать; Иоанн любил звонить в колокола, составлял тексты церковных служб и одновременно вступал в противоканонические прелюбодейные браки; делал богатые вклады в одни храмы и монастыри и мог при этом ограбить и разорить другие; утонченный эрудит и книжник уживался в нем с суеверным приверженцем астрологии, знахарства и чародейства. О психическом срыве и надломе в душе царя свидетельствовал и его внешний облик: когда учредивший Опричнину царь вернулся в Москву, он поразил подданных своим состарившимся видом, безумно горящим взором и почти полной потерей волос на голове и бороде.
Само новое учреждение Иоанна — Опричнина — выглядит также, как один из множества его традиционных маскарадов. Прежде всего необычным казалось само слово «Опричнина», которым доселе в завещаниях называли вдовью долю, оставляемую умиравшим супругом своей жене. Иоанн, вновь лицедействуя, изображал из себя гонимого и жалкого просителя, который подобно вдове ищет своей «опричной» доли в боярском государстве. Но этим зловещий театр не ограничивался. Ужасающим маскарадом выглядела сама форма приближенных к царю опричников: они носили похожие на рясы черные кафтаны (под которыми, впрочем, были надеты яркие и богатые наряды), черные шапочки-тафьи, ездили на вороных лошадях. К поясу были привязаны изображение собачьей головы и метла — символ преданности царю и непрестанной борьбы с врагами. Опричнина приобрела откровенно кощунственный характер: в своей опричной резиденции — Александровой слободе — Иоанн Грозный создал пародийный «монастырь», в котором он называл себя «игуменом» (при этом Иоанн последовательно был женат, как минимум, 5 раз и монашества, связанного с отречением от власти, принимать не собирался), Вяземского — «келарем», а Малюту Скуратова — «пономарем». В опричной «обители» совершались продолжительные богослужения, в промежутках между которыми царь вместе с присными палачами пытал подозреваемых в измене, перемежая молитву и пытку буйными оргиями.
После учреждения Опричнины казни, совершаемые по приказу царя над заподозренными в измене, приняли массовый характер. Иоанн Грозный в это время являет собой пример монарха с сознанием скорее ветхозаветного типа. Евангельское понимание того, что мерилом всего для христианина является человеческая жизнь, а законом — любовь к ближнему, ему совсем не свойственно. Он был абсолютно уверен в том, что, как Помазанник Божий, царь имеет право карать и миловать, кого пожелает. Иоанн считал, что казнить крамольников и заговорщиков — его прямая обязанность, дело правое, за которое никакой ответственности он нести не будет. Борьбу с изменой царь возводил на уровень религиозного долга. Беда для России заключалась в том, что в заговорах Иоанн подозревал едва ли не каждого своего подданного.
Иоанн прежде всего принялся истреблять цвет русской аристократии. Причем, расправы чинились с неслыханной жестокостью, имевшей целью не только уничтожить потенциальных заговорщиков, но и устрашить остальных: по Иоаннову приказу казнимых рассекали на части, резали из кожи ремни, варили кипятком, жгли огнем и т. д. Княжеские и боярские семьи зачастую уничтожались полностью — опричники не щадили даже грудных младенцев и стариков. Истреблялась и вся дворня опальных. Иоанн принимал личное участие в этих расправах. Так, он собственноручно заколол своего старого конюшего — боярина Федорова-Челяднина, которого перед этим заставил надеть царское облачение и усадил на трон (Иоанн предъявил престарелому боярину нелепое обвинение в намерении узурпировать престол). От царя не отставало и его ближайшее окружение, выполнявшее в угоду Иоанну работу палача: например, шурин Иоанна — князь Михайло Черкасский — рассек на части казначея Тютина вместе с женой и малолетними детьми.
Не лучшим, чем у бояр и дворян, было положение горожан и крестьян Земщины. Опричники постоянно совершали карательные рейды по городам и весям, повсюду грабя, убивая, насилуя и мародерствуя. По сути вся Земщина была поставлена вне закона и представляла собой подобие завоеванной страны, в которой опричники, как победители-чужестранцы, с ведома царя творили полнейший произвол. Не случайно князь Курбский изобрел трагический каламбур, которым назвал опричное воинство царя Иоанна. «Опричь» — синоним слова «кроме», отсюда «опричники» = «кромешники», то есть вышедшие из ада кромешного. В среде опричников оказалось множество самого разного люда, не отличавшегося нравственной щепетильностью, но почуявшего возможность через новое начинание царя выслужиться и нажить состояние. Среди опричников появились даже иностранные авантюристы, такие, как, например немец Генрих Штаден, печально известный мемуарами о своих зверствах на службе у царя Иоанна.
В страшных условиях Опричнины митрополит Афанасий пытался смягчить сердце погрязшего в казнях и оргиях царя. Вопреки уговору с Иоанном он все же продолжал печаловаться за опальных. И хотя митрополиту удалось избавить от царева гнева князя М. Воротынского и боярина Яковлева, радикально изменить обстановку в стране Афанасий не мог. Добиться ликвидации Опричнины ему было не под силу, поэтому митрополит в конце концов решает отказаться от управления Русской Церковью. В 1566 году Афанасий ушел на покой в Чудов монастырь, не желая разделять моральную ответственность за творимое на Руси беззаконие, хотя официально было объявлено, что митрополит оставил Первосвятительскую кафедру «за немощию велию». Демонстративный уход с митрополии в разгар опричного террора — это поступок, который требовал исключительной порядочности и мужества. Вообще же следует отметить, что Афанасий был человек незаурядный. Известно, что он был широко образован, являлся талантливым писателем и иконописцем. Его перу принадлежит Житие преп. Даниила Переяславского. Афанасий также считается наиболее вероятным автором Степенной Книги. В последний раз Афанасий упоминается в источниках в 1566 г., когда он уже после ухода на покой по приказу царя поновлял Владимирскую икону Божией Матери. Что было с Афанасием далее — неизвестно: никаких более поздних упоминаний о нем не сохранилось.
Согласно сообщению Курбского, Иоанн Грозный первоначально пожелал, чтобы преемником оставившего митрополию Афанасия стал Казанский архиепископ Герман (Садырев-Полев). Однако св. Герман, едва лишь водворенный царем в митрополичьих палатах московского Кремля, дерзнул обратиться к Иоанну, воззвав к его разуму и совести, обличив злодеяния Опричнины и напомнив царю о грядущем Страшном суде и ответе пред Богом за свои жестокие деяния. Курбский утверждает, что после того, как Иоанн сообщил опричникам о разговоре с Германом, царевы наперсники уговорили его прогнать нареченного Первоиерарха с митрополичьего двора и не поставлять его на Первосвятительскую кафедру. Митрополит Макарий (Булгаков) выражал сомнение в достоверности сообщения Курбского, ссылаясь прежде всего на такой факт: вопреки сказанному князем о скоропостижной смерти Германа через два дня после изгнания, Казанский святитель в действительности был еще жив в ту пору, когда проходило избрание на митрополию Филиппа (Колычева), и умер лишь в ноябре 1567 г. Однако неточность сообщения Курбского еще не означает того, что его свидетельство полностью недостоверно.
Иоанну был нужен послушный митрополит, который не перечил бы его воле и не вмешивался в государевы дела, не обличал опричных порядков. Но парадоксальным образом царь все же хотел при этом, чтобы Русскую Церковь возглавлял святой подвижник, молитвенник за него и его начинания. Иоанн еще не понимал, что в одном лице ему не найти сочетания этих двух противоположностей. Разочаровавшись в обличившем его Германе, царь вспомнил о том, кого он знал еще в детстве, кто некогда был близок ко двору, но выгодно отличался от большинства буйствовавших в годы его малолетства бояр, — о Филиппе (Колычеве), игумене Соловецкого монастыря. Именно он по воле царя стал следующим митрополитом Московским и всея Руси в 1566 году.
Это был выдающийся подвижник. Св. Филипп (в миру Феодор Колычев) родился в 1507 г. в семье боярина Василия Ивановича Колычева. Феодор получил очень хорошее по тем временам образование. Знатное происхождение позволило будущему святителю получить доступ ко двору. Однако бесчинства и распри бояр в годы малолетства Иоанна IV вынудили 30-летнего Феодора в 1537 г. порвать с придворной карьерой и тайно бежать из Москвы на Север. Он приходит в Соловецкий монастырь, где, скрыв свое происхождение, принимает постриг. Через 10 лет Филипп, зарекомендовавший себя не только настоящим подвижником монашеской жизни, но и блестящим хозяйственником, был избран игуменом обители. Его 18-летнее управление монастырем привело монастырь в состояние расцвета. Он воздвиг на Соловках каменные храмы удивительной красоты и необычного инженерного решения — церковь Успения Божией Матери с трапезной палатой и собор Преображения Господня. Филипп завел колокольный звон, построил келии, больницу, мельницу и множество других нужных в монастырском хозяйстве построек. При Филиппе монахи осушили болота на Большом Соловецком острове, соединили каналами озера, проложили дороги. Игумен отличался большим человеколюбием: он завел на Соловках коров и кур, чтобы молоком и яйцами улучшить скудную северную трапезу своих монахов. Талантливый инженер, Филипп устроил в монастырском хозяйстве множество хитроумных технических приспособлений, которые поражали современников. При всем этом Филипп был строгим подвижником, периодически уединялся в пустыньку и предавался умной молитве.
Узнав о намерении царя возвести его на митрополию, Филипп долго отказывался. Затем, согласившись, ставил условием своего поставления уничтожение Опричнины. Филипп сказал, что даже если его принудят к поставлению, он покинет митрополию. Иоанн впал в гнев, но вскоре после челобитья архиереев, уговоривших Филиппа принять митрополию, успокоился. Однако, повелев соловецкому игумену принять бразды правления Русской Церковью, Иоанн взял с Филиппа слово, что он не будет вступаться в «опричнину и в царский домовый обиход». За митрополитом, правда, было оставлено довольно неопределенное право «советовать» государю.
Став в 1566 году митрополитом, св. Филипп в течение года пользовался уважением и расположением царя. Между государем и Первосвятителем, казалось, установились долгожданный мир и взаимопонимание. Казней в течение этого года почти что не было. Воцарившийся мир, однако, был неустойчив. Через год, когда Иоанн заявил, что он обнаружил свидетельства сношения ряда бояр с польским королем, начались новые расправы над заподозренными в измене. Вновь кровь полилась рекой. Многих казнили без суда и следствия, и никто не смел заступиться за опальных. В такой ситуации св. Филипп не мог остаться в стороне. Не имея возможности печаловаться за казнимых, он, однако, решил воспользоваться своим правом «советования» царю. «Совет» и «совесть» — слова созвучные, и митрополит попытался воззвать именно к совести православного царя. Первоначально Филипп решил побеседовал с ним наедине. Однако результатов это не принесло. Вероятно, святитель писал царю, увещевая его, но ответа также не последовало. Общеизвестно, ставшее поговоркой, выражение Иоанна по поводу посланий Филиппа — «Филькина грамота».
Видя, что царь не внял увещеваниям с глазу на глаз, св. Филипп, согласно апостольскому совету, решился публично обличить Иоанна. Митрополит не мог не понимать, чем это чревато для него лично, но долг и совесть архипастыря побуждали его действовать именно так. В одно из воскресений Великого Поста (22 марта 1568 г.) митрополит обратился к царю, пришедшему на богослужение в Успенский собор Кремля. Филипп выступил с речью, в которой были такие слова: «Ты облечен самым высоким саном от Бога и должен чтить Его более всего. Тебе дан скипетр власти земной, чтобы ты соблюдал правду в людях и царствовал над ними по закону: правда — самое драгоценное сокровище для того, кто стяжал ее. По естеству ты подобен всякому человеку, а по власти подобен Богу — как смертный, не превозносись, а как образ Божий, не увлекайся гневом. От века не слыхано, чтобы благочестивые цари волновали свою державу, и при твоих предках не бывало того, что ты творишь, у самих язычников не случалось ничего такого…» Филипп советовал царю прогнать от себя лжецов и льстецов, а приблизить людей достойных. Но реакция Иоанна на речь митрополита, как и следовало ожидать, была гневной. Однако царь пока еще не смел тронуть Первосвятителя.
В то же время недоброжелатели св. Филиппа поняли, что избранная Филиппом линия неуклонно приведет митрополита к падению. Желая скорее погубить его и одновременно угодить Иоанну, недруги Филиппа стали злоумышлять против него. Печально, но среди этих лиц оказалось несколько архиереев, которые сначала из угождения царю избрали Филиппа на митрополию, а теперь, видя перемену в отношениях государя и Первоиерарха, старались избавиться от неудобного для них митрополита-праведника. Это были: архиепископ Новгородский Пимен, мечтавший занять место Филиппа, епископ Суздальский Пафнутий, епископ Рязанский Филофей. К ним примкнул и духовник царя — Благовещенский протопоп Евстафий, обиженный на митрополита, который запретил его в служении за недостойное поведение.
Через некоторое время Иоанн в сопровождении опричников вновь пришел на митрополичье богослужение в Успенский собор — царь и его присные были в традиционном черном одеянии опричников, пародировавшем монашеские одежды. Царь трижды просил у митрополита благословения, но Филипп не отвечал. Когда же сопровождавшие Иоанна лица обратили внимание Первосвятителя на то, что государь требует благословения, св. Филипп вновь произнес обличительную речь: «Царь благой, кому поревновал ты, приняв на себя такой вид и изменив свое благолепие? Убойся суда Божия: на других закон ты налагаешь, а сам нарушаешь его. У татар и язычников есть правда — в одной России нет ее; во всем мире можно встречать милосердие, а в России нет сострадания даже к невинным и правым. Здесь мы приносим Богу Бескровную Жертву за спасение мира, а за алтарем безвинно проливается кровь христианская. Ты сам просишь прощения во грехах своих пред Богом, прощай же и других, согрешающих пред тобою…» Филипп, продолжая обличать Иоанна, сказал, что готов принять мучительную смерть. после чего царь пришел в крайний гнев. Недруги Филиппа мгновенно сориентировались в ситуации: здесь же в соборе они подговорили некоего отрока — чтеца домового митрополичьего храма — выступить с обличениями Первосвятителя в содомии. Пимен Новгородский при этом лицемерно заметил: «Царя укоряет, а сам творит такие неистовства». На это Филипп ответствовал архиепископу: «Ты домогаешься восхитить чужой престол, но скоро лишишься и своего». Филипп простил оклеветавшего его отрока, и тот отказался от своих слов. Попытка опорочить святителя не удалась, и тогда по приказу царя были арестованы наиболее приближенные к митрополиту лица, от которых под пыткой стали домогаться сведений, порочащих Филиппа. Однако никто из митрополичьих служителей не оклеветал Первосвятителя.
Затем последовала еще одна публичная стычка царя с митрополитом. Она произошла 28 июля 1568 г. во время праздничного богослужения в Новодевичьем монастыре, куда царь прибыл вместе с своими опричниками. Филипп совершал после литургии крестный ход. Перед чтением Евангелия, преподавая «Мир всем!», он увидел, что один из опричников стоит в тафье. Филипп сказал на это царю, что Писание подобает слушать с непокрытой головой. Однако, когда Грозный обернулся, чтобы увидеть, о ком идет речь, опричник успел снять головной убор. Тут же царю стали нашептывать о том, что Филипп умышленно лжет, дабы досадить государю. Взбешенный Иоанн поносил Филиппа как мятежника и злодея.
После этого эпизода Первосвятитель покинул митрополичий двор в Кремле и перебрался в монастырь Николы Старого в Китай-городе. Полный разрыв между царем и митрополитом стал очевидным. Иоанн окончательно укрепился в намерении низложить Филиппа с митрополичьего престола. Однако он не стал сводить его с митрополии сразу. Едва ли причина этого была в том, что царь всерьез оглядывался на мнение народа и хотел сначала убедить всех в том, что Филипп — не праведник, но грешник и преступник. Скорее всего Иоанн, верный своей болезненной привычке к лицедейству, вновь хотел обставить расправу, как очередной глумливый спектакль. Чтобы найти повод к расправе, царь (вероятно, уже в конце зимы 1568 г.) направил специальную комиссию на Соловки, чтобы расследовать на месте обстоятельства жизни бывшего игумена — в Москве все бытие митрополита протекало настолько на виду у всех, что нельзя было найти ничего предосудительного, тем более после неуклюжей первой попытки оклеветать Филиппа. Комиссия состояла из послушных наперсников царя — в нее входили князь Василий Темкин, архимандрит Спасо-Андроникова монастыря Феодосий и др. Во главе ее царь поставил ярого врага святителя Филиппа — Суздальского епископа Пафнутия. Увы, среди соловецкой братии нашлось несколько клеветников, которых разными посулами и угрозами удалось вовлечь в интригу против митрополита. Преемник Филиппа — игумен Паисий, которому обещали епископский сан, также дал показания против Первосвятителя, бывшего его духовным наставником.
Незадолго до суда над святителем Филиппом Иоанн казнил вместе с Федоровым-Челядниным и рядом других видных бояр также и окольничего М.Колычева и троих его сыновей — родственников митрополита. Голову окольничего царь велел зашить в мешок и прислать святителю в Никольский монастырь. Эта расправа должна была устрашить Филиппа накануне задуманного судилища над ним. Однако, как повествует житие, Филипп с любовью облобызал главу убиенного сродника и передал ее обратно опричнику, принесшему царев «подарок», оставаясь по-прежнему невозмутимым. Святитель прекрасно понимал, что его ждет и, сделав свой нравственный выбор, смиренно ожидал мученического конца.
После возвращения комиссии в Москву, куда с Соловков были привезены Паисий и 10 других монахов-клеветников, состоялся собор, на котором над митрополитом был учинен суд. В нем помимо архиереев принимали участие и члены Боярской думы. Приговор собора явился позором для русского епископата той поры — все без исключения архиереи, присутствовавшие на соборе, безропотно согласились с заранее вынесенным по указке царя приговором о низложении праведного митрополита. Несмотря на очевидную нелепость обвинений в безнравственности и волховании, которые инкриминировались Филиппу, ни одни иерарх не дерзнул вступиться за оклеветанного святителя. Страх перед жестоким царем заставил епископов забыть о своей архиерейской совести и запятнать себя грехом соучастия в расправе над невинным.
Еще до вынесения окончательного приговора св. Филипп, полагая, что главная цель суда — его низложение, хотел прервать недостойный спектакль, объявив, что слагает с себя сан. Однако царю этого было недостаточно — он уже придумал сценарий, который должен был надолго запомниться всем и отбить у запуганных преемников митрополита охоту выступать против Опричнины и вообще перечить государю. Иоанн велел святителю совершить богослужение в Успенском соборе 8 ноября — в день св. архистратига Михаила. Едва лишь собрался народ, и митрополит начал богослужение, как в храм ворвались опричники во главе с А. Басмановым и Малютой Скуратовым. Басманов зачитал приговор суда, которым Филипп признавался виновным в «скаредных делах» и объявлялся низложенным. После этого Малюта сорвал с Первоиерарха святительские облачения. С оскорблениями и поруганием опричники бросили митрополита в простые сани и отвезли в «злосмрадную хлевину» — темницу в Богоявленском монастыре. Имеются свидетельства о том, что опричники предлагали казнить Филиппа через сожжение, но принявшие участие в неправедном суде архиереи все же убоялись дойти до такой крайности и упросили царя заменить казнь вечным заточением. Св. Филипп был отправлен отбывать его в тверском Отроче монастыре.
Уже через неделю после низложения св. Филиппа преемником ему был избран по указанию царя игумен Троице-Сергиева монастыря Кирилл. Митрополит Кирилл уже не решался вслух обличать царя и исправно молчал, несмотря на то, что в период его пребывания на митрополичьем престоле опричный террор в стране достиг невиданного прежде масштаба. Царь Иоанн казнил уже не отдельных подданных, не семьи, а подвергал разорению и казням целые города. Истребляя свою собственную страну, обезумевший от подозрений царь опустошил Коломну, Клин, Тверь, Вышний Волочок, Торжок и, наконец, Великий Новгород. Возможно, что и в этот раз причиной вспышки террора и репрессий стало обострение психическогой болезни царя под влиянием новых тягостных для него известий.
Прежде всего, на Грозного произвело сильное впечатление сообщение о перевороте в Швеции. Ранее там королевский престол занимал король Эрик XIV — тиран и безумец, который также погрузил свою страну в атмосферу террора и казней. Эрик был до крайности сходен с Иоанном тем, что также чрезвычайно опасался заговоров и даже просил у русского царя убежища, не на шутку решившись бежать из Швеции в Россию. Быть может, именно эти просьбы Эрика о предоставлении ему военной помощи или убежища в России позднее подвигли Иоанна Грозного на то, чтобы обратиться со сходной просьбой к английской королеве Елизавете Тюдор. В конце концов Эрик XIV был свергнут своими братьями и заточен, что было воспринято мнительным Иоанном как еще один повод для опасений и за свою дальнейшую судьбу. Вероятно, окончательно царя подкосил другой удар — в сентябре 1569 г. скончалась Мария Темрюковна, и он опять оказался вдовцом. Грозный считал, что и вторая его супруга стала жертвой бояр-отравителей. Пережитые волнения вновь взвинтили Иоанна до крайности, возбудив в нем еще большие подозрения и стремление предварить возможные удары со стороны врагов, действительных и мнимых. Прежде всего он решает окончательно расправиться со Старицкими. Уже через месяц после смерти царицы Иоанн умертвил князя Владимира Андреевича, его жену и даже 9-летнюю дочь. Вскоре участь сына разделила и старая княгиня Евфросинья Старицкая, ранее постриженная в монахини — ее уморили вместе с несколькими близкими к ней инокинями. Затем последовали казни и множества иных лиц, якобы причастных к заговору Старицких.
Результатом новой вспышки Иоанновой подозрительности стал опустошительный поход опричников на Новгород. Поводом для него послужил донос на новгородцев, будто бы вновь умысливших податься под власть Польско-Литовского короля. Подобные слухи, разумеется, не имели под собой никакой почвы — Новгород давно и прочно был привязан к Москве, от былого сепаратизма здесь не осталось и следа, да и сами новгородцы со времен Иоанна III почти все были московскими переселенцами. А более послушного — до раболепства — слуги, нежели Новгородский архиепископ Пимен, среди всего русского духовенства у Иоанна, пожалуй, не было. Тем не менее, царь поверил в новгородскую измену и жаждал наказать жителей города. Опричники, выслуживаясь, потакали подозрительности Иоанна, распаляли его мнительность, имея к тому же умысел поживиться за счет этой карательной акции. Есть данные о том, что уверенность Иоанна в новгородской измене укрепилась благодаря сфабрикованной в Польше подложной грамоте, составленной якобы от лица новгородцев, просившихся в подданство короля Сигизмунда II Августа.