Первый христианский император на троне римских цезарей

Первый христианский император на троне римских цезарей

Влияние христианской религии на нравы и поведение человека. - Религиозная сторона жизни Константина; выражение его личного благочестия; вера в небесную помощь; отношение его к предстоятелям Церкви: сближение с ними, беседы со многими из них, характер этих бесед; почтение и уважение к тем же предстоятелям Церкви, выражавшееся в суждениях его о достоинстве иерархического сана, в смиренном выслушивании пастырских поучений, в сотрапезновании и переписке с ними; дворец Константина, обычаи и порядки в нем как доказательства религиозности царя; христианские украшения дворца; заботы Константина о благолепии храмов; религиозно-христианское учительство Константина; степень образованности царя и направление ее, знакомство с философией, Священным Писанием, современной церковной литературой. - Где выступает Константин с религиозно-христианским поучением? Кто были его слушатели? Какие темы для своих поучений избирал он? - Заботы государя о религиозном воспитании своих детей, черты из жизни его семьи. - Нравственная сторона жизни Константина: личные нравственные его качества, трудолюбие и простота домашней жизни; обличение им нравственных недостатков у других; примеры человеколюбивых отношений царя; благотворительность; развлечения царя и их характер. - Как приготовляет себя к смерти Константин и как умирает? - Наименования, присвоенные ему в истории. - Влияние образа деятельности Константина на последующих византийских императоров.

"Мне стыдно было бы перед самим собой - о царе, который чтил Бога с величайшим благоговением, не сказать по силам хотя чего-либо малого и слабого".  Евсевий

Один знаменитый английский историк (Гиббон), в высшей степени талантливый ученый, но не верующий в божественное происхождение христианской религии и не признающий значения и могущественной силы за этой религией, говорит: "Добродетельная жизнь древних христиан, подобно добродетельной жизни первых римлян, очень часто охранялась бедностью и невежеством". Другими словами, по мнению указанного историка, древние христиане вели добродетельную жизнь потому, что они не имели материальных средств, чтобы доставить себе разнообразные греховные наслаждения, да и не имели по своей неразвитости и вкуса к такого рода наслаждениям.

Лучшим опровержением этого мнения упомянутого историка будет, если христианская история укажет на какое-либо знаменитое лицо, которое жило во времена древней христианской Церкви, отличалось образованностью и имело полную возможность удовлетворять всем своим, даже самым прихотливым желаниям, но которое, однако же, под благодетельным влиянием христианской религии, верно следовало правилам христианского благочестия и запечатлело свою жизнь теми же добродетелями, какими славились и бедные, и неученые люди из числа первенствующих христиан.

Нет сомнения, что христианская история может указать на много лиц, которые при всей образованности и при всем довольстве в материальном отношении, проводили добродетельную жизнь и не видели ничего заманчивого и соблазнительного для себя в разного рода наслаждениях и удовольствиях, которые можно купить за деньги, но которые противоречат долгу и обязанностям истинного христианина. Но между этими многими лицами едва ли не одно из самых видных мест следует отвести первому христианскому императору Константину Великому.

Константин прервал ряд языческих императоров, управлявших римским государством, встал на сторону христианского народонаселения Империи. Событие чрезвычайно важное во всемирной истории! Но еще важнее то, что Константин на собственном примере показал, какое могущественное действие имеет христианство на нравственное усовершенствование человека, какой коренной переворот производит в его жизни, открывая для него благороднейшие цели и давая средства для их возможного осуществления. Едва ли вследствие простой случайности Константин управлял Империей частью одновременно, частью непосредственно после таких языческих императоров, нравы которых представляют совокупность всего худшего. Кто такие были западные императоры - Максимиан, Максенций, и восточные - Галерий, Максимин и Лициний? В нашу задачу не входит характеристика этих недостойных римских императоров конца III и начала IV века. Скажем только одно: самое пылкое воображение едва ли в состоянии представить себе то, что известно о них по свидетельствам истории. Пьянство, объедение, необузданное распутство, бессмысленное кровопролитие, тирания - вот сфера, в которой вращались эти последние из языческих римских императоров. История, поставив их лицом к лицу с первым христианским императором, тем представляет разительнейшее доказательство, какие различные плоды давали две религии - древнеязыческая и новая христианская.

Церковный историк Евсевий, описавший деятельность первого христианского императора в сочинении "Жизнь Константина" и являвшийся, как он сам говорил, "истолкователем мыслей" этого государя, находит много назидательного в характере и поступках изображаемого им первого лица. "Сам Бог, - замечает историк, - показал в Константине мужа, служащего уроком благочестивого назидания" (I, 4)*. Ибо император, по словам Евсевия, "преуспевал в добродетели и изобиловал плодами благочестия" (I, 9). Историк был уверен, что его рассказ в состоянии возбудить "подражание подвигам царя и возжечь в сердце жажду христианского совершенства" (I, 11).

______________________

* Цитаты в тексте без обозначения сочинения указывают на Евсевиеву Жизнь Константина

______________________

Действительно, в жизни Константина есть много как достойного удивления, так и подражания. Его глубокая религиозность составляет средоточие его деятельности. Он сам говорил: "Я твердо верю, что всю свою душу, все, чем дышу, все, что только обращается в глубине моего ума, мы обязаны приносить в жертву великому Богу" (И, 29), и доказал на деле, что эти слова его были вполне искренни и правдивы. В обыденной жизни Константина встречаем все то, чем всегда отличается жизнь благочестивого христианина. Его молитвы к Богу усердны и ревностны. Он "ежедневно в известные часы заключался в недоступных покоях дворца и там наедине беседовал с Богом, в молитвах преклоняя колена, и испрашивал потребного себе" (IV, 22). Но государь не довольствовался одними дневными молитвами, ночью он также вставал на молитву, лишая себя обычного отдохновения*. Евсевий не без основания находит, что по своему усердию к молитве царь походил скорее на священника, чем на простого мирянина (IV, 22). Особенно усугублял молитвенный подвиг Константин в ночь на Пасху, проводя всю ее в беседе с Богом (Там же). Для благочестивого христианина чтение Св. Писания составляет потребность. То же находим и у первого христианского императора. Чтение Св. Писания он считал своим непременным долгом (I, 32). Для этого занятия, как и для молитвы, он отнимал у себя часы ночного покоя (IV, 29). Он не только соблюдал посты, положенные Церковью, но и налагал на себя добровольные посты, почитая их одним из лучших средств угодить Богу (II, 14). Предметом особенного религиозного чествования для Константина служил святой Крест, о котором он говорил всегда с величайшим благоговением (II, 55). Чтить память святых мучеников он считал своим неизменным долгом (III, 1). Внешними знаками его благочестивого настроения были: осенение крестным знамением (III, 2), воздеяние рук и коленопреклонение (IV, 22).

______________________

* Евсевий. Похвальное слово Константину, гл. 5.

______________________

С особенной силой проявлялась религиозность Константина и его вера в могущество христианского Бога во всех исключительных обстоятельствах его жизни, как тяжелых, так и радостных. Константину, как известно, приходилось совершать много военных походов. И в каждом из этих походов император обнаруживал все лучшие чувства христианина. Он заявлял, что не тот побеждает в войне, кто лучше вооружен, а тот, кто снискал расположение Божества. По словам Евсевия, Константин, "вооружение и множество войска считая средствами второстепенными, признавал непреоборимым и несокрушимым только содействие Божье" (I, 27). И действительно, при одном случае Константин говорил: "Надежды войска должны основываться не на копьях, не на вооружении, не на силе телесной, ему больше всего надобно знать, что податель всякого блага и самой победы есть Бог" (IV, 19). Сообразно таким воззрениям, Константин обыкновенно предавался пламенной молитве, прежде чем открыть сражение. "Вне лагеря и на весьма значительном от него расстоянии Константин ставил палатку в честь креста и возносил там молитву Богу. Это было обыкновенным его занятием во всех случаях, когда он намеревался вступить в битву, потому что он любил все делать по совету Божию" (II, 12). Эта палатка имела сходство с храмом, то есть была походной церковью (IV, 56). К молитве в подобных случаях он присоединял и другие подвиги благочестия - посты и иные лишения (II, 14). Иногда Константин обращался с молитвенным воззванием к Богу перед лицом войска, и войско понимало, что этим давался знак ринуться на врагов (II, 6). Император устроил для войска особую крестную хоругвь. Носить ее позволялось не всякому, а для этого был учрежден штат хоругвеносцев. Константин из числа своих щитоносцев выбрал пятьдесят человек, которые отличались крепостью сил, а главное - благочестивым нравом и добрыми наклонностями. Им поручено было носить во время битв крестную хоругвь. Они носили ее попеременно, причем прочие окружали ее или следовали за ней в виде стражи. Император заметил, что где показывалось крестное знамя, там войска неприятеля терпели урон и поражение; поэтому он приказал переносить хоругвь туда, где видел какой-либо свой легион ослабевающим в борьбе с врагом (II, 7-8). Таким образом, наиболее тяжелые обстоятельства жизни Константина, каковыми были его опасные войны, давали всегда императору повод выразить его искреннюю веру в небесное Провидение. Радости жизни давали ему также повод заявить свои благочестивые чувствования. Одержана ли победа над врагом, Константин возносит благодарственную молитву Виновнику победы (I, 39); пришел ли юбилейный праздник, отмечающий больший или меньший период его царствования, он опять не забывает восхвалить небесного Распорядителя судьбами царей и царств (I, 48).

Религиозность императора заставляет его искать близкого и всегдашнего общения с руководителями христианского общества - священниками и епископами. Любя христианство, он не мог не любить и предстоятелей христианской Церкви. Одно обусловливало другое. Лиц священного сана Константин почитал своими "друзьями" (1,56). Он называл их "мои сослужители" (II, 72), считал их лицами самыми близкими и дорогими к нему. Отношения Константина к иерархическим лицам представляют много интересных особенностей и должны быть описаны с надлежащей подробностью. Император был глубоко уверен в силе молитвы священнослужителей и потому просил их, чтобы они не оставляли его своими молитвами (IV, 14). Лучшей своей свитой, с которой он почти никогда не разлучался, царь считал лиц священного сана. Он окружил себя предстоятелями Церкви в той надежде, что за это одно Бог христиан, Которому они служат молитвами и духовными жертвами, будет к нему, царю, милостив (I, 32). Для многих в то время представлялось странным, почему Константин оказывает такое уважение и внимание этим лицам, казавшимся ничтожными в особенности по своей простой и бедной одежде; но император разъяснял, что он смотрит на лиц духовных не просто как на людей, а как на служителей великого Бога (I, 42). "Священники, как добрые стражи души, по его словам, должны непрестанно беседовать и быть с ним" (II, 4). Константин держит при себе духовных лиц во время всех военных походов, не хочет разлучаться с ними и тогда, когда он собрался предпринять отдаленный поход против персов. Но вот, он, по-видимому, не совсем уверен, последуют ли за ним любезные ему епископы в трудном и небезопасном походе против персов. Происходит трогательное объяснение между царем и окружающим его духовенством, и результат выходит самый благоприятный для государя. Об этом Евсевий рассказывает так: "Решившись идти войной на персов и собрав армию, царь объявил о своем намерении окружавшим его епископам и высказал желание, чтобы некоторые из них приняли на себя труд сопутствовать ему и отправлять для него богослужение. Епископы охотно пожелали исполнить его волю и говорили, что они с величайшим усердием пойдут вслед за ним и не имеют в мысли отказываться от предложения; напротив, говорили они, своими непрестанными молитвами Богу мы будем содействовать царю и таким образом помогать ему в военном деле. Царь обрадовался таким словам и тотчас написал им подорожную" (т.е. дал им право пользоваться общественными подводами для передвижения) (IV, 56). Вместе с епископами Константин возносил молитвы Богу как во время своих походов, так и в мирное время. Он любил проводить с ними время в беседах, посвященных раскрытию различных сторон христианского боговедения (I, 32). Особенно часто в разговорах с ними любил рассказывать о своей жизни и тех ее событиях, в которых он видел явный перст Божий, указующий пути Промысла. Разговаривая в свободное отдел время с епископами, он сообщал им о том, по каким признакам он узнавал, угодно ли такое-то или такое-то его действие Богу, о том, как Бог помогал ему в трудные минуты жизни, и о том, как враги его не имели возможности приводить в исполнение свои козни, будучи удерживаемы всемогуществом Божьим. "Память царя была как бы ковчегом, из которого он вынимал и показывал, что в нем было самого драгоценного"*. Очень много доводилось епископам слышать от царя рассказов о необыкновенной чудесной силе, которую обнаруживала во время сражений крестная хоругвь. Вот один из таких рассказов Константина. "Однажды во время сражения, - говорил он, - в войсках произошел шум, и распространилось большое смятение. В это время один из хоругвеносцев, до которого дошла очередь нести крестное знамя, очень заробел, передал ношу другому и хотел уйти с поля битвы. И что же? Лишь только трусливый человек начал удаляться, как стрела врага пронзила его и он пал мертв. А напротив, тот хоругвеносец, который сменил робкого и маловерного, остался жив и невредим, несмотря на то, что в него пускали целые массы стрел. Замечательно, что стрелы попадали не в хоругвеносца, а в саму хоругвь. Во всем этом, - прибавлял Константин, - было что-то выше всякого чуда: каким образом стрелы врагов попадали лишь в маленькое копье, какое утверждено было на хоругви, вонзались в него и пронзали его насквозь, и совсем не касались того, кто носил знамя, так что люди, носившие это последнее, оставались неуязвимы?" (II, 9) При другом случае в разговоре с теми же христианскими епископами, Константин рассказал о том, как враги боялись крестной хоругви. Когда Лициний, император Востока, начал воевать с Константином, рассказывал этот последний, то языческий император скоро заметил, что войско его претерпевает поражение, как только отдельные части его встречались с хоругвью, а потому он уговаривал воинов не выходить навстречу хоругви и не смотреть на нее, так как это предмет опасный и приносящий вред (II, 16).

______________________

* Евсевий. Похвальное слово Константину, гл. 18.

______________________

Из числа многих епископов особенным доверием Константина пользовался церковный историк Евсевий Кесарийский, которого царь, по его словам, высоко ценил как за ученость, так и за примерную жизнь (III, 60). Евсевию не меньше других приходилось слышать от царя рассказы о событиях замечательных в истории деятельности первого христианского венценосца (II, 9). Царь не чуждался бесед с епископами, не принадлежавшими к Православной Церкви. Царя, любившего больше всего единодушие и мир между своими подданными, без сомнения, интересовал вопрос: почему те или другие общества, носящие имя христианских обществ, однако, на деле отделяются от Церкви Православной, прервали союз с ней? Ближе других к Православной Церкви по своему духу и учению были новациане, отпавшие от Церкви в третьем веке, в гонение Деция. С одним из представителей новацианского общества, епископом Акесием, Константину однажды пришлось вступить в беседу. Государь начал выспрашивать его: отчего новациане разорвали союз с Церковью? И когда Акесий, подробно разъяснив, в чем именно новациане не согласны с православными, между прочим, сказал: "Мы не считаем нужным допускать отпущение грехов через покаяние, ибо после крещения не должно грешить, в особенности не должно впадать в грехи смертные". Константин внимательно выслушал слова Акесия, подумал и с тонкой иронией сказал: "Ну так поставь лестницу, Акесий, и взойди на небо"*. Иногда Константин делился с епископами своими наблюдениями касательно нравственного характера христианского общества и высказывал свои мнения: как поступать в том случае, если кто-либо из оглашенных будет искать христианства и стремиться к соединению с Церковью из корыстных видов, например, ради тех благотворении, на какие щедра была Церковь, ради покровительства со стороны власть имущих лиц и т.д. Высказывая свои мнения в подобных случаях, царь, без сомнения, не хотел окончательно предрешать вопросы. Он делился мыслями со своими друзьями, предоставляя священнослужителям действовать, как они сочтут за лучшее (III, 21). Случалось, Константин заходил на соборы епископов, в качестве частного человека, интересуясь тем или другим вопросом, подлежащим церковному обсуждению; он являлся запросто, не имея ни свиты, ни телохранителей; следил за прениями членов собора, выражая иногда свое согласие или несогласие с рассуждающими (I, 44). Дела епископов или пасторские предначертания Константин, именовавший себя "сослужителем" епископов, считал за дела и предначертания близкие своему сердцу.

______________________

* Сократ. Церковная история. I, 10.

______________________

С каким великим уважением и расположением Константин относился к предстоятелям Церкви, это еще яснее открывается из нижеследующих фактов.

Евсевий говорит, что царь в отношении к иерархическим лицам "выражал услужливость и отличное уважение, в речах с ними показывал смиренномудрие" (I, 42). Такое расположение к указанным лицам царь многократно доказывал самим делом. С Константином раз был такой случай: "Какие-то сварливые люди вознесли обвинение на некоторых епископов, и свои доносы подали царю письменно. Царь принял это и, сложив все в одну кучу, запечатал своим перстнем и приказал хранить. Но потом, когда собрались к нему епископы, он вынес запечатанные пакеты и сжег их на глазах епископов, утверждая с клятвой, что он не читал ничего тут написанного; не надобно, говорил он, поступки иереев делать общеизвестными, чтобы народ, получив отсюда повод к соблазну, не стал грешить без страха". К этим словам Константин прибавил еще следующее: "Если бы ему самому случилось быть очевидцем греха, совершаемого епископом, то он покрыл бы беззаконное дело своей порфирой, чтобы взгляд на это не повредил зрителям"*. Разумеется, так поступать и так мыслить мог только человек, проникнутый благоговением перед лицами священными, а таким и был этот император. Если Константину приходилось встречаться с епископами, у которых в предшествующее гонение (Диоклетианово) был исторгнут глаз, то зная, что это служит знаком твердости в вере этих исповедников, он целовал избожденный глаз и почитал за счастье для себя поступать так**. О чем другом, как не о глубоком почтении к духовному сану, свидетельствует следующий рассказ, дающий понять, что царь перед лицом епископа считал себя ничем не отличным от прочих мирян, хотя бы самого низшего сословия. "Одобряемый любовью царя к божественному, однажды я, - говорит о себе Евсевий Кесарийский, - просил позволения предложить, в его присутствии, слово о гробе Спасителя, и он внимал моему слову со всей охотой. В кругу многочисленного собрания во внутренних покоях дворца он слушал его вместе с прочими стоя. Мы предложили было ему сесть на приготовленном для него царском троне, но он не согласился и с напряженным вниманием разбирая, что было говорено, подтверждал истину догматов веры собственным свидетельством. Так как времени прошло уже много, а речь еще длилась, то я хотел было прервать слово, но он не позволил и заставил продолжать до конца. Когда же просили его сесть, снова отказался, прибавив на этот раз, что слушать учение о Боге с небрежением было бы неприлично и что стоять для него полезно и удобно" (IV, 33). И другими разнообразными способами царь заявлял свою почтительность к епископам. Одним из самых видных способов этого рода было то, что Константин любил разделять свою царскую трапезу с епископами, особенно по случаю каких-нибудь торжественных событий в его жизни. Один случай трапезования царя с епископами Евсевий описал с живым чувством очевидца и участника. По случаю двадцатилетнего юбилея своего царствования, Константин устроил торжественный пир. Главными гостями на пиршестве были епископы. Пиршество было устроено во дворце; вокруг дворца расположена была почетная военная стража. Часть епископов возлегла с царем за одним столом, а прочие разместились по сторонам палаты. "Случившееся походило на сон, а не на действительность", - прибавляет восторженно историк (1,42; II, 15). Не ограничиваясь сотрапезованием с епископами, царь одарил их различными подарками, как бы на память о своем расположении к ним; причем подарки были не одинаковы, а соответствовали достоинствам одаряемых (III, 16). Выражением благоговения Константина к епископам служит, наконец, и переписка с этими лицами. Константин охотно получал письма от епископов и с удовольствием сам писал к ним письма. В своих письмах к епископам, а таких писем очень много, царь называет их не иначе, как возлюбленными братьями. Он в необходимых случаях писал письма ко всем главным епископам провинций, т.е. митрополитам (II, 46). Но преимущественным своим доверием и уважением он отличал следующих епископов: Евсевия Кесарийского, которого он признавал "достойным епископства над всей Церковью" (слова самого Константина: III, 61); св. Афанасия, епископа Александрийского, которого царь хвалил за "благоразумие и постоянство"***, Макария, епископа Иерусалимского, которого он называл своим "возлюбленным братом" (III, 52). Все эти письма христианского императора сохранились до нашего времени. Нельзя не упомянуть и о том, что царь, услышав о великих подвигах египетского отшельника св. Антония, писал и к нему письмо от своего лица и своих детей; здесь Константин величал Антония своим "другом" и признавал его "отцом" своим. В ответ на почтительное письмо царя Антоний просил последнего об одном (Константин выражал желание удовлетворить всем нуждам Антония), - чтобы царь был человеколюбив, заботился о правде и неимущих****.

______________________

* Феодорит. Церковная история. I, 11.  ** Там же.  *** Афанасий Великий. Защитительное слово против ариан//Творения. Т. I. С. 278-280.  **** Созомен. Церковная история. Кн. I, гл. 13; Афанасий Великий. Жизнь Антония//Творения. Т. III. С. 273.

______________________

Отличаясь глубоким религиозным чувством и имея таких друзей, как епископы, Константин, конечно, должен был устраивать свою обыденную жизнь сообразно с требованиями благочестия и святости. Так действительно и было. Константинопольский дворец, в котором проводил жизнь царь, стал явным отображением христианских расположений Константина. Все в этом царском жилище носит печать новых религиозных начал. "В царских чертогах Константин устроил род церкви Божьей. Личное его усердие к благочестивым упражнениям сделалось примером для других". Он часто совершал молитвословия, приглашая к участию в них и весь свой двор (IV, 17). Из числа прочих дней недели с преимущественным благоговением он проводил день воскресный и пятницу. В пятницу, как и в воскресенье, он оставлял обычные свои занятия и посвящал этот день на служение Богу (IV, 18). Вообще дворец Константина был не похож на дворцы прежних римских государей. Здесь не слышно праздной "болтовни", не видно шумных и суетных увеселений; здесь слышатся теперь "гимны славословия Богу"; тон придворной жизни сообщают священники*. Даже придворная прислуга, лейб-гвардия отличаются правилами христианского благочиния и проникнуты благочестивым настроением. Разумеется, хозяин чертогов сам озаботился о том, чтобы царские слуги и телохранители были взяты из числа лиц, достойных быть вблизи благочестивого венценосца. Это были люди лучших нравственных качеств. "Служителями его (Константина) и споспешниками, равно как и стражами всего его дома, были мужи посвященные Богу, люди украшенные чистотой жизни и добродетелью; самые копьеносцы, верные телохранители руководились примером благочестия царя"**. Христианин - хозяин дворца наложил христианскую печать на всех служащих при дворце. Украшения дворца - и те стали вестниками, что в нем живет христианский государь. Одна из лучших палат дворца украсилась драгоценной мозаикой в христианском вкусе. "Любовь к божественному столь сильно обладала душой царя, что в превосходнейшей из всех храмин царских чертогов в вызолоченном углублении потолка, в самой середине его он приказал сделать великолепное изображение знамения спасительных страданий Христа; изображение было составлено из различных драгоценных камней, богато оправленных в золото" (III, 49). Каждый ступивший на ступени крыльца, ведшего во дворец, сейчас же должен был заметить, что он входит в жилище царя-христианина. Над дверями царских палат была утверждена картина, сделанная из воска и расписанная цветными красками. Картина изображала следующее: лик императора Константина, над главой его крест, а под ногами его дракон, низвергающийся в бездну. Смысл картины такой: "Фигура дракона указывала на тайного врага рода человеческого, которого Константин в лице гонителей христианства - языческих императоров, низвергнул в бездну погибели силой спасительного знамения, помещенного над главой изображения императора". Картина с умыслом была поставлена на внешней стороне дворца, - "напоказ всем", чтобы все знали, что владыка вселенной - почитатель христианского Бога (III, 3).

______________________

* Евсевий. Похвальное слово Константину, гл. 10.  ** Он же. Жизнь Константина. Кн. IV, гл. 18; Похвальное слово Константину, гл. 9.

______________________

Множество государственных занятий императора вселенной не отнимали, однако же, у него время, нужное для обсуждения дел, на совершение которых указывало его христианское сердце. В этом отношении заслуживают внимание заботы царя о благосостоянии и украшении христианских храмов. Во многие из христианских храмов он приказывает посылать богатые денежные вклады (I, 42). Весьма значительную сумму денег он распорядился послать на нужды африканских Церквей*. Думы благочестивого царя иногда обращались на такие предметы, о которых до него никто не заботился. Так, его заботами о славе христианского имени открыто в Иерусалиме место погребения Спасителя. Обдуманность, с какой он исполнял это дело, невольно поражает исследователя религиозной деятельности Константина. Царь не просто приказал разрушить языческий храм, построенный на месте Гроба Господня, и копать землю, пока не будет обретена священная пещера, но он дал распоряжение, чтобы материалы разрушаемого храма были относимы как можно дальше от места погребения Христа. Царь, очевидно, хотел, чтобы ничто оскверненное идолослужением не прикасалось священнейшего в глазах христиан места (III, 26-27). А решившись на этом месте выстроить великолепный храм, он следил из своего далека за исполнением дела с такой внимательностью, с какой может следить лишь преданный своему искусству архитектор. Об этом лучше всего могут дать понятие следующие строки из письма Константина к епископу Иерусалимскому Макарию: "Что касается возведения изящной отделки стен (храма), то знай, что я заботу об этом возложил на правителей Палестины. Я озаботился, чтобы их попечением немедленно доставляемы были тебе и художники, и ремесленники, и все необходимое для постройки. Что же касается колонн и мраморов, то какие признаешь ты драгоценнейшими и полезнейшими, - рассмотри обстоятельно, и нимало не медля пиши мне, чтобы из твоего письма я видел, сколько каких требуется материалов, и отовсюду доставил бы их. Сверх того, я хочу знать, какой нравится тебе свод храма - мозаический или отделанный иначе. Если мозаический, то прочее в нем можно будет украсить золотом. Твое преподобие пусть в самом скором времени известит упомянутых правителей, сколько потребуется ремесленников, художников и издержек. Постарайся так же немедленно донести мне не только о мраморах и колоннах, но и о мозаике, какую признаешь лучшей" (II, 31-32). Константин сам придумал, что храм хорошо будет украсить, между прочим, двенадцатью колоннами, наверху которых находились бы вылитые из серебра вазы; таких колонн было поставлено 12 по числу апостолов (III, 38). Всякий слух, какой доходил до ушей царя, и какой в том или другом отношении касался памятников веры, - сильно занимал царя и вызывал его на соответствующие делу распоряжения. Так, до него дошел слух, что под дубом Мамврийским в Палестине совершаются языческие жертвы. Известие это заставило его тотчас же отдать приказ, чтобы впредь ничего такого совершаемо не было на месте, где жил Авраам. Отдавая указанное распоряжение, царь сообщает о нем Евсевию Кесарийскому и замечает: "А если кто будет по-прежнему осквернять то место языческими жертвами, об этом прошу немедленно извещать меня письмами, чтобы обличенного, как преступника закона, подвергнуть строжайшему наказанию". Царь не находит для себя обременительным заниматься письмами, касающимися хотя чего и не важного, но имеющими отношение к предмету его религиозных попечений. Место Мамврийского дуба Константином украшено храмом (III, 52 - 53). Можно сказать, что Константин не пропускал ни одного случая, чтобы выразить свою заботливость о славе христианской веры. На что другой не обратил бы никакого внимания, вследствие кажущейся неважности дела, и на это простиралась религиозная попечительность государя. Так ему пришло на мысль, что следует экземпляры Библии, принадлежащие храмам, облечь в великолепные переплеты, - и он распорядился о приведении в исполнение своей мысли (III, 1). Язычники, зная о такой, по видимому мелочной, заботливости императора о делах христианской религии, порицали его и смеялись; они находили, что он принимает на себя такие занятия, которые не принадлежат к кругу деятельности государя, в особенности великого государя**. Так изумительна представлялась людям IV века религиозная ревность Константина!

______________________

* Евсевий. Церковная история. Кн. X, гл. 6.  ** Евсевий. Похвальное слово Константину, гл. 11.

______________________

Кроме забот о внешнем возвеличении христианской религии, Константин изыскивал пути к утверждению христианства в сердцах людей, насколько это было возможно в его положении. Он не отказывался прямо учить людей христианскому боговедению. Это составляет замечательную черту в жизни Константина. Но для того чтобы учить других истинам христианской религии, нужно самому быть хорошо образованным вообще и знать христианское богословие в частности. И мы действительно видим, что Константин прилагал немало труда о своем просвещении для того, чтобы принять на себя ответственную обязанность наставника и руководителя других в области христианского учения. Евсевий хвалил в Константине, помимо других качеств, и его ученость (I, 19), и не без основания. Первый христианский император принадлежал к лицам просвещенным. Его знания были средством к достижению высших религиозных целей. Он знал философию, ознакомился с греческими философами Платоном, Сократом, Пифагором*, но свое знание философии старался подчинить религиозному ведению. Он, например, хорошо понимал, что Платон есть "наилучший из всех философов"; однако Константин не обольщался этой философией, потому что ему известны были слабые стороны философской системы Платона, - в особенности по сравнению с христианским Откровением**. Он был не чужд знания классической поэзии, но не разделял восторгов язычников, слишком высоко ставивших своих поэтов. По воззрению Константина, поэты не могут считаться учителями религиозной истины, какими их считали язычники, потому что в их творениях так много очевидной лжи, не свойственной тому, кто возвещает истину о божественной природе***. Из поэтов Константин отдавал полное предпочтение лишь одному Вергилию, ибо у римского поэта Константин, подобно некоторым христианским ученым древности, находил предсказания относительно христианских событий, например о рождении Спасителя от Девы, о наступлении блаженных времен для бедствующего рода человеческого. Вергилия он называл "мудрейшим из поэтов" и пользовался его творениями для доказательства христианского учения о приготовлении рода человеческого к принятию Искупителя****. Константин изучал книгу Сивилл, имевшую значение священной книги для язычества. Этой книгой венценосный ученый интересовался не потому, что произведение это имело такую важность в языческом мире, но потому, что древнехристианские учителя находили в ней прикровенные указания на времена и явления христианские. Константин занимался книгой Сивилл в интересах христианства*****. Но больше всего и усерднее всего царь занимался изучением Св. Писания и различных вопросов, имевших отношение к христианскому богословию. Об этом отчасти можно составить себе понятие по тем вопросам, какие занимали его богословствующий ум, и на какие он давал посильное решение. Например, ему представлялись вопросы: возможно ли Богу сделать человеческую волю лучшей и более кроткой, в чем сомневались некоторые скептики его времени. Откуда произошло название Сына Божия? Что это за рождение, когда Бог только один и чужд всякого смешения? Или: сколько основательности во мнении, высказываемом некоторыми нечестивцами, что Христос наш был осужден справедливо и что Виновник жизни сам на законном основании лишен был жизни?****** Конечно, нужно иметь очень пытливый богословский ум, чтобы обращать внимание на такие богословские вопросы, как сейчас указанные. При изучении Священного Писания Константина в особенности занимали вопросы о ветхозаветных пророчествах и их исполнении. Значит, он был толкователем Св. Писания. Его толкование приобретает особенный интерес в том отношении, что при толковании ветхозаветных пророчеств он пользуется, как средством уяснения пророчеств, личными наблюдениями над исполнением их, личным опытом. Так, читая пророчество Иеремии, что Мемфис и Вавилон опустеют и с отечественными своими богами останутся необитаемыми (Иер. 46, 19), царь находил, что это предречение пророка исполнилось во всей точности. "И это говорю я не по слуху, - замечает венценосный экзегет, - но утверждаю, как самовидец: я сам был очевидным свидетелем жалкой участи тех городов"*******. Константин не оставлял без внимания и современную ему христианскую литературу. Он читал произведения этой литературы, насколько представлялся тому случай. Несомненно, с некоторыми из современных ему епископов Константин вошел в очень близкие отношения главным образом потому, что ценил их христианскую ученость. По этому именно побуждению он был дружен, например, с Евсевием Кесарийским (III, 60). От Евсевия он получал богословские сочинения, написанные этим епископом, читал их с живым удовольствием и поощрял автора к дальнейшим трудам на этом поприще. Обо всем этом свидетельствует следующее письмо от царя к Евсевию. Получив от этого последнего сочинение о Пасхе и прочитав его, царь пишет Евсевию: "Изъяснять важный, но затруднительный вопрос о праздновании и происхождении Пасхи, есть дело весьма великое; ибо выражать божественные истины бывают не в состоянии и те, которые могут принимать их. Весьма удивляясь твоей любознательности и ревности к ученым трудам, я и сам с удовольствием прочитал твой свиток, и многим, искренно преданным божественной воле, приказал сообщить его. Поэтому, видя, с каким удовольствием принимаем мы дары твоего благоразумия, постарайся как можно чаще радовать нас подобными сочинениями, к которым ты приучен самим воспитанием; так что, когда мы побуждаем тебя к этим привычным занятиям, то мы только поддерживаем твои собственные стремления. Столь высокое мнение всех о твоих сочинениях показывает, что тебе небесполезно было бы иметь человека, который твои труды переводил бы на латинский язык, хотя такой перевод большей частью не может выражать красот подлинника" (IV, 34-35).

______________________

* Constantini Oratio ad sanctorum coeturn (Константин Великий. Речь к обществу верных), гл. 9.  ** Там же.  *** Там же, гл. 10.  **** Там же, гл. 19-20.  ***** Там же, гл. 18.  ****** Там же, гл. 11-13.  ******* Константин Великий. Речь к обществу верных, гл. 16.

______________________

Обладая значительными богословскими познаниями и начитанностью в богословской литературе, Константин хотел делиться своими религиозными сведениями с окружающими. В его константинопольском дворце, по его приглашению, нередко собиралось многочисленное собрание для того, чтобы слушать царя, излагавшего "боголепное", т.е. христианское учение для общего назидания и просвещения. Какое зрелище! В середине многочисленного собрания в великолепном дворце восседает царь, владыка всемирной Империи, держит обширную речь, посвященную раскрытию истин христианской религии; все с глубоким вниманием слушают проповедника в короне и порфире. Вот он коснулся в своей речи одного из величайших догматов христианства; чувство благоговения наполняет сердце оратора, он считает неприличным о таком священном предмете вести речь в сидячем положении; он встает... лицо его поникло... слова выговариваются медленнее... голос понижается. Он понимал, что теперь он ведет не просто беседу о религиозных вопросах, но посвящает предстоящих в самые тайны божественного учения... Кто же слушатели богословских лекций Константина? Простой народ византийский: каждый из простолюдинов, желавший "понимать веру", мог идти и слушать богословствующего царя; затем слушателями венчанного оратора были все придворные, слуги его; затем философы и ученые, и даже не одни христианские, но и языческие; наконец, христианские священники и епископы... Богословские и публичные лекции царя нередко вызывали в слушателях чувство восторга и восхищения, производили могучее впечатление. И дворцовая аудитория оглашалась одобрительными криками в адрес оратора... Царь прервал на минуту свою речь, для того чтобы умерить шумный восторг слушателей и внушить, что "похвалами чествовать надлежит одного Царя всяческих" - Бога*. Для нашего времени может представляться изумительным и странным такое зрелище: царь во дворце произносит религиозно-нравственную речь, - его слушает простой народ, христианские и языческие философы, епископы. И это правда. Но в быту византийских христианских императоров встречалось много такого, что на наш современный взгляд показалось бы странным, непонятным и неуместным. Что сказали мы, если бы православный государь облекся в саккос и омофор, если бы в руках его мы увидели во время литургии дикирии, если бы, при вступлении в общественное собрание, он стал благословлять народ архиерейским благословением, если бы певчие стали возглашать ему: исполла?** Все это показалось бы нам выходящим из ряда вон, необыкновенным, аномалией. И, однако, все это было в Византии, и никто этому не изумлялся. Поэтому нас нисколько не должно поражать стремление Константина Великого наставлять народ в тоне и духе церковного учителя. Другие времена - другие нравы.

______________________

* Евсевий. Жизнь Константина. Кн. IV, гл. 29; Константин Великий. Речь к обществу верных, гл. 2.  ** Лебедев А. П. Очерки внутренней истории Византийско-Восточной церкви. М., 1878. С. 75-78.

______________________

Сообщим некоторые подробности о религиозном учительстве первого христианского императора. Константин, произнося свои поучения, смиренно сознавал, что дело христианского учительства есть дело нелегкое, и просил в его беседах ценить выше всего то благое расположение, с каким он берется за этот труд. "Внимайте благосклонно вы, искренние почитатели Бога, - говорил он, обращаясь к своим слушателям, - внимайте не только к слову, сколько истине слов, и взирайте не на меня, лицо говорящее, а на благочестивое мое расположение; ибо какая будет польза в словах, если вы не будете уверены в сердечных расположениях говорящего к вам? Может быть, я решаюсь надело трудное, но причиной такой решимости служит укорененная во мне любовь к Богу, - она да укрепит робкого. При этом я испрашиваю себе помощи у вас, особенно у сведущих в божественных таинствах, чтобы, следя за мной, вы исправляли всякую погрешность, если какая случится в словах моих. Высшее внушение от Отца и Сына да поможет мне ныне высказать то, что положили Они мне на язык и сердце"*. Учитель, прежде чем начать изложение христианских истин, обращался с молитвенным воззванием к Подателю всех благ - Христу. "Ты, Христе, Спасителю всех, - взывал Константин, - споспешествуй моей ревности по благочестию, Сам приди и, указуя мне образ благоговейного вещания, укрась мое рассуждение о Твоей силе"**. Можно составить себе определенное понятие и о том, о чем говорил царь со своими слушателями. Темами его поучений было обличение заблуждений многобожия, причем наставник доказывал, что суеверие у язычников есть обман и прикрытие безбожия; учение о мироправящем Божестве или о всеобщем и частном Промысле; учение о домостроительстве нашего спасения, причем раскрывалось, что домостроительство должно было совершиться так, как оно и совершилось; истина правосудия Божия. Иногда его речь переходила на практическую почву. Он говорил против корыстолюбивых правителей, хищников и любостя-жателей. Царь при этом имел в виду обличить и наставить на путь правый того или другого из его подчиненных, замеченного в алчном корыстолюбии и присутствовавшего на царских собеседованиях. Император раскрывал мысль, что, вручая управление известной областью тому или другому лицу, он вручает ее не по своей, а по Божьей воле, а потому хищник некогда должен будет дать отчет в своих делах Великому Царю. Обличения императора попадали в цель, - виновные смущались и потупляли глаза. Обличительные поучения царь говорил нередко. Но, по замечанию историка, к сожалению, царские вразумления не всегда производили должное действие: обличаемые, казалось, раскаивались, но на самом деле продолжали грабить лиц, вверенных их управлению (IV, 29). Раз августейший проповедник в обычном собрании слушателей во дворце произнес речь в память какого-то усопшего (funebrem orationem); в ней он подробно раскрыл учение о бессмертии души, рассуждал о людях, проведших свою жизнь благочестиво, и о благах, которые Бог уготовал избранным Своим; в заключение распространился и о том, какая участь ожидает нечестивых и в особенности не принимающих христианства, - язычников, поклоняющихся многим богам. Речь государя произвела заметно сильное впечатление на слушателей. Пользуясь этим впечатлением, царственный наставник спросил одного языческого философа, бывшего в числе слушателей, что он думает о слышанном. Спрошенный не мог не похвалить сказанного царем против многобожия, хотя он и понимал, что, хваля царя, он тем самым порицает себя (IV, 55).

______________________

* Константин Великий. Речь к обществу верных, гл. 2.  ** Там же, гл. 10.

______________________

Ревнуя о христианско-религиозном воспитании народа, царь в свободное от правительственных дел время составил молитву, которую потом приказал читать солдатам в воскресный день (IV, 20). Трогательна также забота царя о богослужебных нуждах жителей Константинополя, трогательна по той крайней обдуманности и внимательности, с какой царь хочет удовлетворить насущной потребности. Оказалось, что в Константинополе с умножением христиан умножались и церкви, но не все церкви имели употребляющиеся при богослужении книги Священного Писания. Как скоро царь узнал об этом, сейчас же написал к Евсевию Кесарийскому следующее письмо, в котором царь, кажется, не забыл ни о чем относящемся к делу. "Прими со всей готовностью наше решение, - писал Константин. - Мы заблагорассудили, чтобы ты приказал опытным, отлично знающим свое искусство писцам написать на выделанном пергаменте пятьдесят экземпляров книг, которые было бы удобно читать и легко переносить с места на место. В этих книгах должно содержаться Божественное Писание, какое, по твоим представлениям, особенно нужно иметь и употреблять в храмах. Ради этой цели нами послана грамота к правителю округа, чтобы он озаботился доставкой всего нужного для их приготовления. Наискорейшая переписка их будет зависеть от твоих хлопот. Для перевозки переписанных книг, это письмо наше даст тебе право взять две общественные подводы, на которых прекрасно изготовленные свитки легко будет тебе доставить ко мне. Такое дело исполнит один из диаконов твоей Церкви, и по прибытии его к нам мы наградим его как следует". Отсюда с полной очевидностью видно, как близки были душе царя религиозные нужды жителей столицы, сограждан Константина. Разумеется, Евсевий немедленно исполнил царскую волю, - он приказал изготовить роскошные свитки Священного Писания и послал их по назначению (IV, 34, 36-37).