Культурные факторы в западном и тибетском вариантах сверхзависимости
Культурные факторы в западном и тибетском вариантах сверхзависимости
Многие люди на Западе обнаруживают, что жизнь чрезмерно перегружена сложностями и слишком запутана. Из-за беспокойства, напряжения и волнений, наполняющих ум, они не могут найти внутренних источников силы. Эта растопка мокра и пребывает в беспорядке. Их эмоциональные состояния нестабильны, и ничто не может вдохновить их. При типичной западной низкой самооценке они не уверены в себе. Боясь совершить ошибку, некоторые стремятся переложить на других ответственность за принятие решений. Они отчаянно жаждут иметь кого-то, кто бы знал, что происходит, и принял бы на себя заботу обо всем, подобно идеальному отцу или Господу Богу.
Некоторые вступают в армию потому, что они просто нуждаются в том, чтобы следовать порядку и не думать за самих себя. Те, кто имеет более духовную предрасположенность, могут направиться в Дхарма-центры. Хотя их духовная жажда может быть истинной, их эмоциональный и культурный багаж, принесенный с собой, может заставлять их искать отношений с духовным учителем как с отцом или как с авторитетной фигурой. Они могут мечтать установить такие взаимоотношения, которые бы позволили им снять с себя ответственность за принятие решений в своей жизни. Многие надеются, что это сделает их жизнь легче и разрешит все проблемы.
Западные люди, которые вступили в отношения такого типа чрезмерной зависимости, однако, делают это только на добровольной основе. Никому не нравится, чтобы его принудили поклоняться кому-то другому. Если люди выбирают сами подчинение другому человеку и выбирают личность, кому подчиняться, они обычно чувствуют себя в этой ситуации комфортно.
В этой типично западной формуле поведения может иметься и неосознанный вклад со стороны "библейского мышления". Например, концепция первородного греха может взлелеивать чувство врожденной греховности и низкую самооценку. В результате некоторые могут чувствовать, что принятие ложного решения в жизни подтвердит отсутствие его или ее ценности и может привести к тому, что он или она будут позже отвергнуты как плохие, как если бы они были свергнуты с небес. Кажется надежнее позволить кому-то другому принимать решения.
Более того, современные западные обычаи воспитания детей могут еще более усиливать и доктринально поддерживать чувство отвергнутости или избегания из-за того, что нечто врожденным образом с ребенком не в порядке, или дети могут взлелеивать такие чувства сами. Многие западные матери больше не вскармливают своих младенцев молоком, не носят их целый день на спине или не спят с ними ночью, как делают матери в традиционных обществах. Вместо того они кормят детей из бутылок, держат их в манежах или в игровых комнатах или, когда они не спят, – на дневном присмотре, или оставляют их одних в детских кроватках на ночь. С точки зрения детей, они сброшены с небес. В результате недостаточный телесный контакт в младенческом возрасте может привести не только к специфическому современному западному синдрому отчуждения от своего тела и чувств, но также к неосознанной жажде приятия, любви и даже искупления. Западные духовные искатели, пойманные в ловушки этих синдромов, иногда обращаются к духовным учителям в неосознанной надежде удовлетворить эти свои потребности. Настоятельная необходимость их неосознанных движений может привести к чрезмерной зависимости.
Иногда, бывает, чрезмерно зависимые западные искатели ссылаются на тибетцев, которые тоже полностью зависимы от своих духовных учителей, и оправдывают свое поведение на этой основе. Культурные влияния и психология, стоящие за традиционной тибетской формой сверхзависимости от духовного учителя, однако, значительно отличаются от культурных влияний и психологии, стоящих за типичной западной моделью. Многие тибетцы, как и другие азиаты, избегают взятия ответственности за принятие решения, поскольку боятся потерять лицо в своих общественных группах или не угодить своей семье, если они потерпят неудачу. Так, скорее, социальные и семейные соображения движут ими в передаче своей ответственности за принятие решений ламам.
Кроме того, тибетцы, как правило, не выбирают просто любого ламу, с которым они будут иметь подобный тип сверхзависимых взаимоотношений, но обращаются к ламам или ринпоче, которые возглавляют монастыри в их местных регионах. Это случается даже среди тибетцев в эмиграции, где уже не распространяются географические ограничения на выбор ламы. Опять-таки, на решении тибетцев сказываются социальные и общинные факторы, а не личные предпочтения, как в случае с западными людьми. Кроме того, тибетцы не чувствуют никакого насилия в выборе лам из своего местного района: они чувствуют, что этот выбор естественно соответствует социальным нормам. Здесь навряд ли требуется групповое или личное давление.
Но в любом случае, возникают ли отношения сверхзависимости с духовным учителем в рамках западного или тибетского социо-психологического контекста, такие взаимоотношения фундаментально нездоровы. Они не способствуют развитию зрелости, необходимой на духовном пути к освобождению и просветлению. Конечно, здоровые взаимоотношения с духовным наставником приводят к тому, что ученик спрашивает у учителя совета по духовным вопросам. Также они влекут за собой развитие вдохновения, получаемого от этого человека. Однако духовный наставник – не всемогущий Бог, не сильный отец или мать и не феодальный господин. Он или она не может разрешать за нас все наши проблемы. Покорное подчинение или раболепное почтение к воле наставника, даже совершаемые на добровольной основе, никогда не принесут нам искупления и не восполнят кажущегося отвержения со стороны родителей по отношению к нам, детям, из-за того, что мы были плохими или у нас было что-то не так. Также это не может освободить нас от ответственности за неудачу или потерю лица. Духовные искатели, как западные, так и тибетские, которые страдают от синдрома сверхзависимости, нуждаются в том, чтобы сосредоточиться на своей природе Будды и работать над очищением своих взаимоотношений с духовным учителем от нездоровых аспектов.