Глава IV

Глава IV

1. Исторический парадокс

Исторический парадокс заключается в том, что в определенный период в западной культуре на какое-то время произошло, как мы показали выше, сцепление между «буржуазным миром» и религией, точнее, не религией, а тем, что можно было бы назвать социологической «проекцией» или социологическим «феноменом» религии. Слова «буржуазный мир», или «капиталистический мир», в обычном их употреблении обозначают лишь один аспект антропоцентрического гуманизма. На деле, уже сама идея связи или солидарности с этим миром — совершенно парадоксальна. Искренняя убежденность многих из наших современников, идущих за эффектными лозунгами атеистов, что религия и Церковь[35] связаны с защитой интересов одного класса и «высокого достоинства» капитализма, милитаризма и т. п. — признак того, что искренняя вера — это вовсе не обязательно мышление и что людское мнение движется среди теней, где свойства вещей искажены.

Мир, порожденный двумя великими революциями — Ренессанса и Реформации — имеет чисто антикатолические доминанты в области духовной жизни и культуры. Каждый раз, когда он мог добровольно следовать своему инстинкту, он преследовал католицизм. Философия его утилитарна, материалистична и лицемерно идеалистична, его политика — воплощение макиавеллизма[LXXXI], его экономика либеральна и механистична. Это — «буржуазный мир», и его отцы — не Отцы Церкви, их вместе с Максом Вебером ищут в лагере Кальвина[LXXXII] или, вместе с М.Сейером[LXXXIII], в лагере Ж.Ж.Руссо, не забывая и картезианского Ангела ясных идей[LXXXIV]. Этот мир был рожден мощным движением сердца к священному обладанию земными благами, которое и есть корень капитализма, меркантилизма, индустриализма в экономике, натурализма и рационализма — в философии. Еще на заре современной эпохи Церковь начала обличать ростовщичество, тем самым остро поставив вопрос о легитимности экономики данного периода.

Церковь присутствует в мире, но она не от мира сего. Если она призывает людей к верности социальным формам, испытанным временем, это не значит, что она сама привязана к этим формам, к той или иной из них, просто она знает, что стабильность законов — одно из благ; но в ходе истории она постоянно показывала, что политическое и социальное обновление ее не пугает и что именно ей принадлежит свободный от иллюзий взгляд на превратности человеческого бытия. Она учит повиновению земным властям и справедливым законам, потому что всякая законная власть человека над человеком исходит от Бога; но (что не относится к светской власти, имеющей характер собственно служения духовному, как это было в средневековой империи) не она устанавливает институты светской власти, она санкционирует тех, кто в них участвует (не запрещая поисков перемен, а также сопротивления, при необходимости — с помощью силы, тиранической власти). Она пытается во имя обеспечения максимального спасения душ, а также ради того чтобы сами государства уважали конечные цели собственной природы найти согласие со светской властью. Но она знает также, что в большинстве случаев — поскольку мир, отвернувшийся от Бога, подчиняется тому князю, который не есть Бог (totus in maligno positus est mundus)[LXXXV], вести переговоры с властями — почти то же, что вести переговоры с дьяволом. А в целом, все дьяволы стоят друг друга. Достаточно, что дьявол существует, чтобы попирать права того, кого он вытеснил. В самом деле, может быть, потому, что средневековый режим, сформировавшийся под покровительством Церкви, продолжал занимать ее память, как и он сам на протяжении долгого времени покровительствовал ей, но только Католической Церкви потребовалось много времени, чтобы приспособиться к буржуазному режиму. Разве г-н Грютейзен[LXXXVI] не написал труд, в котором он упрекал ее за это? Католическая церковь никогда не была связана с этим режимом и с теми преследованиями, которые могут быть приписаны ей и которые ставят ее в один ряд с теми, кто ей наследует (для нее это уже привычно: supra dorsum meum fabricaverunt peccatores,)[LXXXVII];[36] можно думать, что она не будет испытывать горьких сожалений по этому поводу. Она совершенно свободна в своих делах.