Последствия

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Последствия

Кстати, даже чисто логически выкладки «библеистов» весьма уязвимы.

Например, мне легко поверить в парадоксальную и внешне вроде бы ничем не подтвержденную гипотезу Х. Коэна, что Синедрион собрался не убивать Йешуа, а спасать его! Потому что по-человечески главная выгода Синедриона заключалась не в его гибели, а совсем в другом: в его отречении. Мне легко поверить, что Пилат заранее договорился с евреями, что приведут они к нему раскаявшегося диссидента, готового отречься, а он, подвергнув его бичеванию, отпустит (кажется, сегодня это называют «условной мерой наказания»?). Отсюда нелогичные «выходы» прокуратора из зала претория, что весьма трудно понять юристу Х. Коэну (с какой стати, когда и где судья выходит из зала суда совещаться со свидетелями?). Запланированный процесс вдруг «сорвался с нарезки», и Пилат мог выйти, чтоб выразить свое мнение бездарным местным «органам», сорвавшим ему дело.

Зато мне трудно (почти невозможно, говоря по совести) поверить в другую, логически как раз безупречную гипотезу Коэна, что евангелисты обвинили в убийстве Йешуа евреев, чтобы смягчить римское общественное мнение против их, христианской общины. Хотя бы потому трудно, что в этом варианте подобный антиеврейский настрой сохранялся бы на протяжении всего текста Нового завета. У составителей и редакторов хватило бы ума подогнать одни части к другим, тем паче, что отредактировать в нужном духе остальные части («Деяния», послания и пр.) было бы легче, чем сами Евангелия. Но как раз эти части пронизаны духом уважения и страстной заинтересованности в еврейском присутствии в общине. Не раз дается следующее толкование поведения евреев в дни казни Йешуа: они «свершили это по неведению», «не знали Его» («Деяния», 13: 27), провозглашается вера в «спасение всего Израиля» («К римлянам» 11, 26).

И главное…

В Евангелии от Луки приводятся последние слова Йешуа перед распятием: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят» (Лк, 23: 34). Если бы Евангелия редактировались в предполагаемом Х. Коэном духе, эти слова не сохранилось бы. Они остались только потому, что были сказаны на самом деле, и у авторов-составителей не поднялась рука вычеркнуть последнее слово их Учителя. Но это значит — даже те евреи, что предали рабби в руки Пилата и помогали его осудить, были прощены единственной в мире инстанцией, которая имеет право прощать.

Прощены жертвой.

И прощены ею в тот самый момент, когда свершали свое преступление.

Как выразился Х. Коэн в присущих ему юридических терминах: Иисус признал свершившееся с ним не судебным преступлением, но судебной ошибкой.

* * *

Историческая судьба покарала все стороны, участвовавшие в том процессе.

Через 40 лет после гибели Йешуа легионеры сожгли и Храм, и Иерусалим. На Арке Большого цирка была выбита торжествующая надпись: «Сенат и народ римский императору Титу Цезарю, сыну Божественного Веспасиана Августа, великому понтифику, облеченному власть народного трибуна в десятый раз, консулу в восьмой раз, триумфатору в семнадцатый раз, отцу отечества, своему принцепсу — за то, что по наставлению и совету отца покорил народ иудеев, а город Иерусалим, на который до него все вожди, все цари, все народы тщетно устремлялись или вовсе не нападали — он разрушил».

Еще через сто лет, после второго восстания, евреи лишились родины…

Теологически христианская община восприняла это как кару небес — за грех убийства Учителя, Сына Божия. «Кровь Иисуса на их голове как кровь Авеля пала на голову Каина, и стал Каин „изгнанником и скитальцем на земле“» (Бытие, 4:12). (Теологически тем же «примером Каина» оправдывалось невозможность уничтожения евреев: «Господь превратил Каина в странника и беглеца в сем мире и оклеймил его чело, чтоб каждый, кто опознает его, не убил бы его. Также и евреи, против которых вопиет кровь Христа. Хотя они и достойны смерти, но как скитальцы должны они оставаться на земле, пока лицо их не исполнится стыда и пока они не будут просить имени Господа Иисуса Христа», — формулировал церковную позицию папа Иннокентий III. (63)

Но евреи упорствовали в верности Закону, это вызывало возмущение в христианском мире, доводившее его до истерик, родственных, как видится мне сегодня, психическим отклонениям. Последователи Христа пренебрегали не только текстами Евангелий и решениями первых соборов, они презирали самые элементарные доводы рассудка. Апокрифические рукописи первых веков обвиняли евреев в фантастических деяниях: тот римский сотник, что, увидев Иисуса на кресте, сказал «Истинно, человек этот был праведник» (Лк 23:47), был обезглавлен в Риме. Обезглавлен… Пилатом. Но Пилата подкупили для этого… евреи. И отрубленную голову они же доставили в Иерусалим на показ.

Евреи сожгли Марию. Да-да, Богоматерь. И в море утопили Марфу и брата ее Лазаря, а Шимона Киринеянина, помогшего Йешуа нести крест… распяли!

Что бы ни происходило в мире, во всем оказывались виноваты евреи — в чуме и холере, в отравлении колодцев (из которых они сами брали воду) и полей (овощи с которых сами ели), даже в землетрясениях…

Но наказание христиан было по-своему не менее горшим, чем еврейское.

Учение рабби из Нацерета о всеобщей любви оказалось непосильным для слабых духом и сердцами его последователей. Оно вообще, возможно, и не по силам обычному грешному человеку… Недаром христиане постоянно ждали конца света, верили, что придет Бог и дарует им освобождение от великой свободы выбрать добро, которую Йешуа им завещал. Если евреев судьба карала поражениями и изгнаниями, то христиан — гордостью побед и самоуверенностью хозяев мира. Дух смирения и правды, дух непротивления злу насилием, но только любовью отлетел от христианства. Оно превращалось в официальную религию, по духу подобную римской или саддукейской ереси. (Амос Оз недавно рассуждал: «Как бы посмотрел рабби Иисус на своего наместника на земле, расхаживающего по местам его проповеди в позолоченной ризе и сопровождаемого толпой охранников»). Лишь изредка воскресали проповеди первоучителя в «нежизненных» речах Блеза Паскаля или Нила Сорского, Франсуа из Ассиза или графа Льва Толстого, и вообще — индийца Ганди и афро-американца Кинга.

Кто же убил Йешуа из Нацерета на суде Пилата? — спросим мы под конец сами.

Он мог спастись: евреи, как полагает Х. Коэн, «обрабатывали» его в поисках пути к спасению. Надо было — всего лишь, всего лишь — отречься от себя…

Понимаю, что говорю об основателе мировой религии, сыгравшей великую роль в преображении всего человечества. Через него оно пришло к Единобожию. И он сам признан своими почитателями одной из Божественной ипостасей, и я, возможно, оскорбляю их, размышляя о судьбе этого человека в непривычном для них бытовом стиле и на обычные житейские темы. Какая тактика на следствии, какие показания свидетелей, какие отношения с разными «органами»…

Но на самом деле — только он сам казнил самого себя. Ибо великий человек действительно был преступным деятелем с позиции действовавшей тогда юридической процедуры. Ему надо было не признавать, что он Царь, что Царство его не от мира сего, а есть Царство Истины. Хаим Коэн как юрист в этом прав, когда пишет:

«Он был приговорен к распятию исключительно из-за своего признания в виновности. Таким образом, распятие Иисуса следует считать не судебным убийством, а приведением в исполнение законного приговора. Позиция, занятая на суде Иисусом, — пишет адвокат, — была самоубийственной». И добавляет поразительную фразу профессионала: «Об этом можно только сожалеть» (66).

То есть адвокат рекомендовал бы ему какие-то маневры…

Я же как человек неюридический исполнен восхищения перед такой современной историей, которую для вас изложил. Восхищением перед верностью древнего диссидента своему предназначению, отказом купить себе жизнь и даже свободу лживым покаянием — отказом борца, что изначально неспособен на сломанность, на измену судьбе.

Такие личности меняют течение мира. А их награда — не в этом мире. Она в его словах: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить… Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах» (Мф 5: 10–12).