Глава 3 СЕМЕЙНЫЙ УКЛАД

Глава 3

СЕМЕЙНЫЙ УКЛАД

ДУХ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ

Не было ничего священнее, что охранялось бы более надежно всеми религиозными инстинктами, чем дом каждого отдельного римлянина. «Такова, – говорил Цицерон, – была традиция отцов республики», и ее долгое время придерживались. Среднестатистический римский дом для нас не показался бы очень удобным, но это не имело значения для римлянина, который, по крайней мере во времена империи, предпочитал проводить большую часть своего времени вне дома, прогуливаясь, сплетничая в термах или в цирке, амфитеатре или театре. Затем он приходил домой на обед, основной дневной прием пищи. Для большинства обед проходил в кругу семьи, после чего оставалось не так уж много времени, если только летом, чтобы снова выйти из дома до наступления темноты, когда это могло быть опасно из-за хулиганов и грабителей в узких улочках и большого движения колесного транспорта, которое по приказу Юлия Цезаря дозволялось в Риме только по ночам.

Не сохранилось ни одной картины или описания того времени римского семейства у себя дома, ни одного романа, письма или пьесы, передающих живое ощущение личных отношений в обычном семейном кругу. Существуют немногочисленные описания пышных обедов и случайные вставки семейных сцен в письмах Цицерона, у которого было двое детей, и Плиния Младшего, который был бездетным знатным вельможей с литературными наклонностями. Отсюда и из других случайных замечаний мы составляем картинки римской жизни, зачастую противоречивые. Преобладает впечатление, что римляне были серьезным народом, обладающим чувством собственного достоинства, заслуживающим скорее уважения, чем привязанности, что подтверждается некоторыми греками, чей живой, сочувственный, любвеобильный характер и чья любовь к красоте и преклонение перед культурным превосходством составляли заметный контраст суровым, прозаичным римлянам. Полибий в середине II века до н. э. говорил, что в Риме никто никогда никому ничего не дает. Почти через триста лет другой грек, наставник будущего императора Марка Аврелия, говорил, что нет такого латинского слова, которое могло бы выразить заботливую, нежную любовь родителей к детям, которая передается греческим словом «philostrogos». Он говорил, что в Риме вы никогда не встретите человека, которого можно назвать таким словом, и что он не верит, что такого рода привязанность существует в Риме. И это было на закате того периода, который Гиббон без колебаний назвал самым счастливым и процветающим в истории всего мира. Эти ученые греки преувеличивали, поскольку было бы неправильно позволить этому утверждению умолчать о свидетельствах растущей с ходом времени интуиции, более глубоких человеческих чувств, искренних побуждений и стремления к лучшему. Верность мужа жене, их привязанность к детям, рабам и домашним животным описываются на многих страницах римской литературы и запечатлены на многих могильных камнях и памятниках, сохранившихся до наших дней. Надписи на могильных камнях, видимо, могут вызывать сомнения в фактической достоверности, но они являются эхом того, что можно найти в римской литературе. Лукреций писал:

После того как жена, сочетавшись с мужем, единым

Стала хозяйством с ним жить, и законы супружества стали

Ведомы им, и они свое увидали потомство,

Начал тогда человеческий род впервые смягчаться.

Квинтилиан, потерявший сначала молодую жену, а потом двоих сыновей, которых обожал, пишет о них горькими словами печали, которые пронзают столетия, отделяющие нас от него. Но он был испанцем.

У Тибулла есть милая небольшая зарисовка, изображающая маленького ребенка, схватившего за уши своего отца, когда тот его целовал, и старого деда рядом, всегда готового следить за ребенком и не устающего болтать с ним. В домах римлян также было много радостей. Цицерон повествует о том, как Лелий и Сципион весело проводили время за городом, собирая морские ракушки и развлекаясь.

Сам Цицерон, чья забота и любовь к своим двум детям должна поразить любого, прочитавшего его письма, заявлял в своем трактате «Об обязанностях», что фундаментом общества являются семейные узы сначала между мужем и женой, а затем между родителями и детьми. Он полагал, что «природа силой разума сближает человека с человеком... и прежде всего внушает ему, так сказать, особенную любовь к потомству...». Конечно, Цицерон не был жестоким и корыстным отцом для своих сына и дочери. Наоборот, он понял, правда, когда уже было слишком поздно, что был чересчур занят собственной карьерой и общественными делами, чтобы уделять им все то внимание, в котором они нуждались, и, по-видимому, испортил их чрезмерной снисходительностью. В обычных семьях, вероятно, все обстояло по-другому. Случайные изображения римских детей обычно представляют их в школе или помогающими своим родителям в ежедневных заботах по дому, в поле и со скотом. Такова и живая картинка, запечатленная Вергилием, изображающая мальчика, очень рано влюбившегося в маленькую соседскую девочку, которую он видел рано по утрам собирающей яблоки в саду со своей матерью. Несмотря на то что подобные свидетельства обрывочны, они указывают на то, что в римской семейной жизни было много того, что могло бы показаться нам абсолютно нормальным сегодня, по крайней мере в том, что касается мальчиков.

А что же насчет римских девочек и их матерей, от которых тогда, как и сегодня, в основном зависела задача создания семейного круга и настоящего дома?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.