O. Ю. Васильева. СУДЬБЫ РУССКИХ МОНАСТЫРЕЙ В XX ВЕКЕ
O. Ю. Васильева. СУДЬБЫ РУССКИХ МОНАСТЫРЕЙ В XX ВЕКЕ
Октябрь 1917 г. прервал естественное развитие 1257 российских монастырей, история которых, в большинстве своем уходила в глубь веков.
Российские святыни, явившие миру эталоны зодчества, представляли собой творческое наследие народа, чья судьба была не отделима от судеб православных обителей. (В одной первопрестольной до 1917 г. было 25 мужских и женских монастырей, игравших большую роль в политической, культурно–просветительной жизни не только Москвы, но и всей страны.)
18 февраля 1918 г. в Москве над храмом Христа Спасителя видели странное световое явление: лучи заходящего солнца образовали крест. Это было отмечено во многих газетах. Народ увидел в этом знамение. Россия приняла на себя крест величайшего переворота…
Практическое претворение в жизнь январского Декрета 1918 года, лишившего церковь собственности, началось с монастырей. Национализация монастырей отбирала у монашествующих все юридические права и средства к существованию — земли, капиталы, недвижимость.
Созданный специально для этой цели — проведения Декрета в жизнь — ликвидационный VIII отдел Наркомюста под руководством П. А. Красикова спешил с выселением монашествующих из обителей, мотивируя это «огромной потребностью» в помещениях для «трудовых классов».
Первый удар приняли на себя московские монастыри. Настоятели получили указания освободить монастыри в трехдневный срок, передав бытовой инвентарь. В Богоявленский монастырь юридический отдел Моссовета направил распоряжение сдать все документы в семидневный срок именно в Рождество, за нежелание исполнять распоряжение власти предупредили об уголовной ответственности.
Здания московских монастырей были взяты в очень короткий срок. В Богоявленском, Николо–Греческом, Сретенском, Заиконос- пасском устроили рабочие общежития. В Скорбященском разместился артдивизион, а в самых древних — Спасо–Андронниковом, Ивановском и Новоспасском победившая власть организовала концлагеря.
К началу 20–х годов в мужских обителях города оставалось лишь по несколько монахов, большинство подверглись административному выселению. Некоторые женские обители сумели сохраниться, так как в первые месяцы Советской власти в Страстном, Никитском, Скорбященском монастырях монахини и послушницы организовали швейные мастерские, выполнявшие заказы для Красной Армии.
Ущемление Церкви в правах вызвало негодование среди духовенства и верующих. В ответ последовали первые террористические акции. В Киеве был убит митрополит Владимир, утоплен в Тоболе епископ Гермоген. Общее число жертв среди духовенства, монашествующих и мирян, стоявших вне гражданской войны, с октября 1917 по конец 1921 г. превысило 10 тыс. человек.
К 1921 г. общее число закрытых монастырей составило 700. Каждое закрытие, как правило, сопровождалось поруганием и ликвидацией священных останков православных подвижников. По официальным данным VIII отдела до конца 1920 г. было совершено более 60 вскрытий мощей в различных губерниях. Среди них: мощи Святителей московских в Успенском соборе — Св. Алексия, Гермогена, Ионы, Филиппа. Вскрытие мощей в Петрограде — Св. А. Невского, в Воронеже — Св. Тихона Задонского, в Чернигове — Св. Феодосия. Вскрытие мощей в подавляющем большинстве происходило согласно решениям местных властей (но инициатива спускалась сверху), а позже — на основании циркуляра Наркомюста от 25 августа 1920 г. «О ликвидации мощей», который предлагал провести их полную ликвидацию, опираясь на революционное сознание масс. (Мощи было велено сдавать в музей или закапывать в землю.)
Но эти акты святотатства не только не отпугнули народ, а усилили поток паломников к оскверненным и открытым мощам.
Поместный Собор Русской Православной Церкви, предвидя эти события, еще в 1918 г. внес определение «Об охране церковных святынь от кощунственного захвата и поруганий», в котором православным под страхом отлучения запрещалось участвовать в изъятии из храмов и часовен. А когда «вскрытия» начались, то ревностный защитник Церкви, член Поместного Собора Н. Кузнецов прочитал в Политехническом музее при большом скоплении слушателей лекцию о том, что Русская Православная Церковь не считает нетленность мощей единственной отличительной чертой святости.
В ответ УШ отдел Наркомюста подал в суд за неверно составленную печатную программу лекции Н. Кузнецова.
Цинизм власти не имел предела. Тот же Красиков 12 апреля докладывал Ленину о проведенном вскрытии мощей Преподобного Сергия Радонежского:
«от 12 апреля 1919 Красиков — Ленину:
Владимир Ильич,
Сергий Радонежский в Троицкой Лавре благополучно вскрыт. Ничего, кроме трухи и старых костей не оказалось.
Монахи присутствовали, доктора, «кинематографисты», понятые от властей и представители жителей и толпа, собравшаяся у Лавры.
Протокол и кинолента скоро будут готовы к опубликованию.
П. Красиков
Ленин — Красикову:
Надо проследить и проверить, чтобы поскорее показали это кино по всей Москве»[1012].
А на обращения членов братства Святого Алексия с просьбой отдать мощи святителя председатель Совнаркома собственноручно написал:
«Прошу не разрешать, а назначить вскрытие при свидетелях»[1013].
Вандализм победителей, поправший все основы нравственности, направлялся сверху. Последовали первые аресты иерархов. В апреле 1921 г. в Бутырке сидели митрополиты Кирилл (Смирнов), Серафим (Чичагов), бывший обер–прокурор Св. Синода А. Д. Самарин, профессор Н. Кузнецов.
Разработанная кампания по изъятию церковных ценностей должна была решить несколько задач: политическую — расправу с авторитетными иерархами Русской Православной Церкви (лишь обезглавив ее, можно было рассчитывать на победу в строительстве новой жизни); экономические (Л. Троцкий рассчитывал на большое количество церковных ценностей, способных, по его мнению, восполнить изрядно растраченную большевиками государственную казну). Голод 1921 г. создал удобный повод для претворения в жизнь разработанных планов. Из Троице–Сергиевой лавры было вывезено 57 пудов серебра, Андронникова монастыря — 28, Симонова — 26, Новоспасского — 38, Вознесенского — 25.
Газеты тех лет отмечали, что монахи сопротивлялись изъятию очень сильно. За 1922–1923 гг. физически были уничтожены 1962 монаха и 3447 монахинь[1014]. (А всего было отмечено 1414 столкновений верующих с властями.) Но все же до конца 20–х годов немногочисленные монахи, составляющие, как правило, ядро исполнительных органов православных братств и обществ, вместе с мирянами сумели сохранить по одному действующему храму почти во всех московских и питерских монастырях.
Принятое 8 апреля 1929 г. Постановление ВЦИК «О религиозных объединениях» и последующие за ним инструкции еще больше стеснили правовое и материальное положение духовенства на местах, что привело к его резкому сокращению.
Нововведением стали обязательная регистрация религиозных объединений и их членов, а местные органы власти могли отказать в регистрации тем и другим без каких?либо объяснений. Церковная жизнь ограничивалась только богослужением в стенах храма.
Положение Церкви особенно осложнилось в ходе нарастания темпов индустриализации. «Антиколокольная кампания» буквально захлестнула страну, досужие умы уже подсчитывали вес колокольного металла в стране и выдвинули идею развития электротехнической промышленности на базе колокольной бронзы. Фактическое поступление колокольного лома по данным Рудметаллторга за 1929/30 г. составили 11 тыс. тонн, но даже для их обработки в стране не было производственных мощностей и соответствующей технологии.
Вслед за снятием колоколов разрушению подверглись храмы. В 1928 г. были разрушены колокольня и Николаевская церковь Сретенского монастыря, достаточно было желания Совнаркома и ВЦИК построить новое здание в Кремле, и в 1929 г. взорвали Чудов и Вознесенский монастыри. А вскоре страшный взрыв уничтожил Успенский собор и крепостные стены Симонова монастыря.
В первой половине 1930–х годов были разобраны Никитский, Зачатьевский, Златоустовский, Страстной монастыри.
В Свенском монастыре, являвшемся украшением Брянского края, был уничтожен собор, выстроенный в 1749–1758 гг. по плану и модели В. Растрелли и являвшийся шедевром архитектуры барокко.
Нравственные и материальные утраты тех лет трудно восполнить. Ведь происходило не только угнетение и уголовное преследование миллионов людей, исчезновение образцов церковного искусства (колокола, иконы, утварь и многое другое), а вместе с ними и секретов колокольного литья, иконописи и т. д. Стране был нанесен огромный моральный урон, выразившийся, прежде всего, в снижении нравственного уровня населения.
Сталинский тезис об усилении классовой борьбы по мере продвижения к социализму предопределил волну массовых репрессий. Одними из первых как классовые враги под колесо машины уничтожения попали священнослужители и верующие. Аресты и ссылки коснулись многих. Вот как описывал то лихолетье один из питерских монахов: «23.12.1933 г. Минуло около 3–х лет, как получил дорогую для меня весточку Вашу со Св. Горы в Петроград и не успел ответить, как 8 апреля 1931 г. схватил сильную горячку и отвезен в больницу (тюрьму), где пробыл до 10 октября и, получив некую ослабу, для окончательного выздоровления отправлен я в сосновую рощу (ссылку), где и доселе нахожусь. Пробовал было наладить с Вами переписку, но не имел успеха. 22 января 1933 г. горячка еще с большим ожесточением повторилась, так, что и жить не надеялся, но, уповая на Бога жива, иже есть столп и утверждение истины — поборол и пережил это испытание, но долго был занят очисткой мест трехэтажного корпуса. Затем в морозную 30 градусную стужу отправили в иной град, шел 55 верст в ночную путину расстояние от станции железной дороги. Пробывши 2 месяца в означенном месте, паки возвращен был в старый хвойный бор доканчивать прерванное лечение.
Я родился в день памяти Преподобного Мартиниана, который всю жизнь переходил с места на место, достигая вечного спасения, и мне Бог то же судил на старости лет. Последние годы на жизненном пути имею во всем успех и спасительные достижения по больничному продвижению: исколесил больницами, пожалуй, не менее шестой части русской территории и для чего это? Сам Господь ведает»[1015]. Через «больницы» и «рощи» — тюрьмы и ссылки прошел и весь епископат Русской Православной Церкви. Каждой ссылке предшествовал арест и пребывание в тюрьме более или менее продолжительное время, а затем следовало этапное препровождение к месту выселения. Само этапирование продолжалось обычно очень долго и в исключительно тяжелых условиях. Высылаемые духовные лица перевозились в тюремных вагонах вместе с уголовными преступниками, подвергались в течение всей дороги бесчисленным издевательствам. Часто бывали случаи, когда высылаемому на дальний север не давали собрать свои вещи или получить их из дома, а отправляли в легкой летней одежде, в какой он был арестован.
На местах ссылок духовные лица были лишены права совершать богослужения, что являлось прямым стеснением даже советских законов, гарантированной религиозной свободы. Вся корреспонденция ссыльных подвергалась официальной цензуре в отделах ГПУ.
Время от времени власти производили внезапные ночные обыски, и если при таковых обнаруживались предметы богослужебного назначения, например: антиминс, сосуды, облачения, то они отбирались и передавались в отделы ГПУ.
От высшего духовенства в предвоенние годы осталось четыре человека: два епископа и два митрополита составляли весь епископат Церкви на 1939 г. — митрополит Московский Сергий (Страго- родский), митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями, и архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский). 37–й год унес около 100 тысяч приходского и монашествующего духовенства. Очагами православной жизни суждено было стать оказавшимся после 1917 г. за рубежом монастырям: Валаамскому, Почаевской лавре, Пюхтицкому монастырю.
В 1938 г. в СССР не существовало ни одного монастыря, после присоединения Восточной Прибалтики, Западной Украины, Западной Белоруссии и Бессарабии их стало 46.
К 1941 г. Русская Православная Церковь имела 3021 действующих храмов, причем около 3 тысяч из них находились на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг. Священнослужителей насчитывалось накануне войны около 6376 (в 1914 г. клир составлял 66 100 священников и дьяконов)[1016].
Долгое время патриотическая позиция, занятая Русской Православной Церковью с первых дней Великой Отечественной войны, оставалась предметом пристального внимания зарубежных исследователей. Одни на них стремились объяснить данное явление цепью случайностей, другие упрекали Русскую Православную Церковь за то, что она не выполнила своего религиозного долга и не встала на сторону тех, кто шел на Россию под лозунгом «С нами Бог». Отечественная история, как правило, хранила молчание по поводу позиции Церкви в войне. Лишь в отдельных работах атеистического характера отмечалось, что духовенство использовало тогда людское горе для усиленного насаждения религиозных чувств.
Казалось бы, что начавшаяся война должна была еще более обострить противоречия между государством и Церковью. Однако этого не произошло. Веками складывавшиеся национальные и патриотические корни русского православия оказались сильнее предубеждения. А патриотическая деятельность Русской Православной Церкви в годы войны явилась не только заметной, но и существенно необходимой, выражала естественные чувства принадлежности граждан к Родине.
Сентябрьская 1943 г. встреча Сталина с митрополитами в Кремле явилась поворотным моментом в государственно–церковных отношениях.
Позади был Курск. Стратегическая инициатива перешла в руки советского командования. Победа была близка, и еще острее встал вопрос о послевоенном переустройстве Европы. Насаждать коммунистическую идеологию в Восточной Европе, где сильны религиозные традиции, было непросто. И здесь в далеко идущих планах вождя важнейшую внешнеполитическую функцию должна была выполнить Русская Православная Церковь, имевшая паству и духовные связи во многих странах. Но для этого нужно было возродить и укрепить организационно почти физически уничтоженную к началу войны Церковь.
Возрождать ее, естественно, Сталин собирался под строгим государственным контролем, для чего спешно был создан Совет по делам Русской православной церкви во главе с полковником госбезопасности Г. Г. Карповым. Все решения Совета утверждались Правительством, по всем вопросам Карпов обращался к Молотову, очень часто лично. Ни одно решение не принималось без согласования со Сталиным.
Возрождение коснулось и монастырей. Как уже отмечалось, на 1940 г. на территории РСФСР не осталось ни одного действующего монастыря, в присоединенных областях Молдавии, Украины, Белоруссии их насчитывалось 46. За годы оккупации возобновили свою деятельность еще 29 монастырей.
Одним из пунктов секретного постановления СНК СССР за № 2137–546 «О православных монастырях» от 26 августа 1945 г. Совету по делам Русской православной церкви вменялось в кратчайшие сроки произвести обследование правового и хозяйственного положения монастырей, действующих на территории СССР.
После проведенного обследования картина на октябрь 1945 г. была такая: из 75 действующих монастырей — 42 женских с 3125 (монахинь и послушниц) и 33 мужских с 855 обитателями (монахами и послушниками). По возрастному составу две трети монашествующих было старше 60 лет. Территориально монастыри распределялись следующим образом: в РСФСР — 2 (в Курской и Псковской обл.), на Украине — 42, в Молдавии — 24, в БССР — 3, в Литве — 2, в Латвии — 1 и в Эстонии — 1.
Из справки Совета Правительству:
«Большинство монастырей — общежительные, часть из них действовала по старинным писанным монастырским уставам, а часть писанного устава не имеет и руководствуется правилами по традиции (так живут все молдавские монастыри, кроме Кишканского).
Пострижение в большинстве монастырей происходит по достижению зрелого возраста — не моложе 30 лет. (Но в Молдавии из 1159 монашествующих 57 не достигли 18–летнего возраста и 81 — двадцатипятилетнего)».
По некоторым монастырским уставам, отмечала также справка Совета по делам Русской православной церкви, монастыри пользуются правами юридического лица (Федосеевский монастырь в г. Балте Одесской области, Свято–Никольский в Волынской, Пюх- тицкий Успенский в Эстонии). Осуществляя свои права, они сдают в аренду земельные участки, нанимают рабочую силу (Псково–Печер- ский мужской монастырь имеет от 5 до 20 рабочих, Федосеевский мужской монастырь сдает жилые корпуса).
Необщежительных монастырей, т. е. своекоштных, как далее отмечалось в справке, на территории СССР немного (5 женских в Молдавии, Св. Троицкий женский в Курске, Николаевский женский в селе Лебедин Шполянского р–на Киевской области).
Особенно поразили проверяющих Совета по делам Русской православной церкви своекоштные монастыри в Молдавии — своеобразные общины верующих с собственными домами, с усадьбами в 400–500 кв. м, огородами, а кое–где и полевые земли от 0,5 до 2 га. «Имеют коров, коз, пчел, птицу. Домики — своеобразный поселок, который живет своей жизнью и управляется неписаным порядком, установленным по традиции с основания монастыря».
Монахини облагаются подоходным и военным налогами и платят страховку за принадлежащие им дома.
Кроме одноличных хозяйств отдельных монахинь, своекоштные монастыри имеют и свое монастырское хозяйство (пахотную землю, сады, виноградники, рабочий и продуктивный скот, шер- стемойки). В монастырском хозяйстве работают 15–25 послушниц под руководством настоятельницы, казначеи, матери–экономки и ризничей, составляющих собор монастыря. Своекоштные монахини и послушницы в необходимых случаях привлекаются на работу безвозмездно.
В Рычульском женском монастыре — 262 монашествующих, в том числе — 239 своекоштные с 78 домами, монастырь имеет 18 га пахотной земли, 1 га сада, 1 га виноградников, 10 га сенокосных угодий, 12 улей, 4 пары волов, 3 коровы, 12 овец, шерсточеску с конным приводом. 8 га — под индивидуальные огороды монахинь[1017]. Справка объективно отмечала, что имущественное положение на территории Молдавии, УССР, БССР, Прибалтики (т. е. те монастыри, которые не прекращали своей деятельности), неизмеримо лучше остальных, находящихся на территории СССР и возобновивших свою деятельность в период немецкой оккупации. О последних там было сказано следующее:
Сельским хозяйством не занимаются, земельные наделы, если и есть, то незначительные. Живут от приношений верующих и от промысловых занятий монашествующих как в самом монастыре, так и вне его.
Например, курский Свято–Троицкий женский монастырь имеет 155 монашествующих, начал функционировать в марте 1942 г., заняв бывшие монастырские владения, в которых до войны размещались различные учреждения, а в храме — областной архив. После освобождения Курска на территории монастыря по–прежнему размещался Отдел кадров и Орготдел ВКП(б), а большая часть храма, в котором шло богослужение, вновь занял областной архив. В жилых корпусах проживало 217 рабочих и служащих. Монастырь не имел ни сада, ни огорода, ни животных. Монахини жили на доходы от храма — 94 ООО руб. в 1944 г.
А в 1945 году монастырь продолжал платить земельную ренту и налоги со строений. (Хотя постановление СНК от 2 августа 1945 г. отменило его.)
В Киево–Печерской лавре в 1945 г. было 455 монашествующих, огород — 16 соток, промысловых производств не было. Монахи подрабатывали в городе и окрестных селах портными, плотниками и стекольщиками. Лавра жила в 1944 г. на доходы от двух действующих храмов — 240 ООО руб. И по–прежнему монастырь платил 5000 руб. земельной ренты и налога со строений.
После Постановления Совмина «О православных монастырях» от 29 августа 1945 г. № 1130–463с, отменившего земельную ренту, монастырь продолжал платить налог на занимаемую жилую площадь в размере 3840 руб. в год. А каждый монах выплачивал еще и военный налог — 390 руб. и подоходный — 70 руб.
Особое место государственные проверяющие уделили Почаев- ской лавре (Тернопольская обл.), отмечая ее авторитет у православных верующих. В дни праздников Лавру одновременно посещало 12–15 тысяч человек, преимущественно молодых[1018].
И еще одна интересная деталь. В справке отмечалось, что местные власти характеризовали деятельность возрожденных и существовавших монастырей только положительно.
В той же справке следовали жесткие партийные рекомендации по изменению монастырской жизни. Вот они:
1) Необходимо, чтобы Московская Патриархия ускорила составление устава, по утверждению его СНК СССР, он должен применяться во всех монастырях (обратить внимание на возраст, на недопустимость малолетних в общинах, на запрещение монастырям пользоваться такими правами юридического лица, как, например, сдача в аренду посторонним лицам земельных участков и домовладений.
2) Следует Постановлением СНК закрепить имеющиеся угодья, а местным властям возвратить изъятые после немецкой оккупации земли монастырям при соответствующем ходатайстве.
3) Выйти в СНК СССР с просьбой о необходимости дать землю тем монастырям, у которых ее нет, организовать в них кустарно- промысловые предприятия.
4) Признать недопустимым пребывание в монастырях школ.
5) Просить СНК СССР обязать республики об удовлетворении просьб монастырей о выводе с их территорий различных учреждений — соответствующему заключению местного уполномоченного Совета по делам Русской православной церкви.
6) Считать, что вопрос о налоговом обложении монастырей вполне разрешен постановлением СНК СССР от 26 августа 1945 г. и нуждается в пересмотре[1019]. «Государственная забота» проглядывала сквозь каждый вывод.
Осень 1943 г. действительно принесла изменения в государственно–церковные отношения, теперь власть взяла курс на использование сил и влияния Церкви, естественно под своим контролем.
Монастырям, особенно молдавским и украинским, надлежало теперь тоже кормить лежащую в руинах страну.
Согласно секретному Постановлению Совета Министров СССР за № 1130–463с «О православных монастырях», нормы сдачи продуктов животноводства монастырями определялись как подсобным и пригородным хозяйствам государственных и кооперативных предприятий и учреждений (пункт 9).
10 лет продолжалась эта практика. Уполномоченные из областей докладывали Г. Карпову, что многие монастыри для выполнения государственных поставок покупают продукты животноводства на рынке.
В 50–х годах поставками облагались 46 монастырей из 64. В 1957 г. они сдали государству в общей сложности 12 389 кг мяса, 52 449 литров молока, а некоторые сдавали молоко в счет 1957 года. (Речь идет об имевших скот.) Для малочисленных монастырей с монашествующими среднего возраста выполнение поставок становилось год от года труднее. Патриарх Алексий и другие видные иерархи Церкви не раз обращались в Совет об отмене непосильных поставок[1020].
Постановление Совмина СССР за № 1445 от 25 октября 1956 г. освобождало начиная с 1957 г. от сдачи государству молока и мяса подсобные хозяйства министерств и ведомств. В связи с этим встал вопрос и о монастырях, сдававших продукты животноводства по нормам подсобных и пригородных хозяйств. Г. Г. Карпов 3 декабря 1956 г. разослал всем уполномоченным Совета письмо за № 3577, в котором просил руководителей республик и областей и самих уполномоченных ответить на вопрос: «Стоит ли снимать поставки с монастырей и прислать ему отчет о сдаче по каждому монастырю».
Мнения с мест разошлись.
Молдавские и украинские руководители областей, в которых монастырские хозяйства вносили весомый вклад в дело госпоставок, требовали не только их оставить, но и обложить монастыри поставками по нормам, установленным для колхозов.
Руководители нечерноземных областей считали, что удельный вес поставляемых продуктов невелик, а затраты монастырей на их заготовку год от года растут, и следует учесть эти обстоятельства. И не было ни одного ответа, предлагавшего отменить монастырям госпоставки.
1958 год принес крупные изменения в жизнь монастырей и всей Церкви.
Программа Н. С. Хрущева включала в себя не только «построение коммунизма», но и полное преодоление «религиозных пережитков» капитализма в сознании советских людей.
Вновь после долгого перерыва на страницах газет и журналов появились антирелигиозные статьи, вновь, как и в два предвоенных десятилетия, стали закрываться храмы.
21 февраля 1960 г. был уволен с поста Председателя Совета по делам Русской православной церкви Г. Карпов, чья деятельность казалась новому руководству слишком лояльной. Его преемником стал В. А. Куроедов (после слияния Совета по делам Русской православной церкви с Советом по делам религиозных культов он возглавил Совет по делам религий при Совете Министров СССР).
Под давлением государства Архиерейский собор 1961 г., открывшийся в день памяти преподобного Сергия Радонежского в Лавре, внес изменение в «Положение о Русской Православной церкви» (это касалось изменения организации приходского управления). Настоятель вместе с клириками устранялись от участия в приходском собрании и приходском совете (т. е. все хозяйственные и финансовые вопросы решало мирянское по составу собрание и совет во главе с председателем, старостой и казначеем). Отменено это было собором 1988 г.
А по стране закрывали храмы из?за того, что были открыты во время оккупации, из?за близости школы, из?за начавшегося рядом строительства.
Закрывались и монастыри. Из 47 монастырей, действовавших в 1959 г., к середине 60–х годов их осталось только 16.
Русскую святыню — Киево–Печерскую лавру закрыли под предлогом ремонта и реставрации.
И вновь, на долгих два десятилетия, замерла монастырская жизнь. Страна строила «коммунизм» и «преодолевала» религиозные пережитки капиталиама.
Но и этот очередной социальный эксперимент, как и все предыдущие не возымел ожидаемого результата.
Перемены в обществе в середине 80–х годов коснулись всех сфер человеческой жизни, в первую очередь духовной. Возрождались и монастыри. К концу 1988 г. их было 22, а через десять лет — 478. Сегодня эти обители ведут обширную просветительскую, миссионерскую и благотворительную деятельность.