4. ИЗЛОЖЕНИЕ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ В ТВОРЕНИЯХ МИТРОПОЛИТА МОСКОВСКОГО ФИЛАРЕТА (ДРОЗДОВА)

4. ИЗЛОЖЕНИЕ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ В ТВОРЕНИЯХ МИТРОПОЛИТА МОСКОВСКОГО ФИЛАРЕТА (ДРОЗДОВА)

Тремя рассмотренными системами не исчерпывается русское богословие XIX века, и не они составляют его высшее достижение. Такое значение, бесспорно, принадлежит богословствованию митрополита Московского Филарета (Дроздова). Также бесспорно влияние, оказанное им на все развитие русской богословской науки. Поэтому установить понимание догмата искупления, заключающееся в его творениях, было бы чрезвычайно важно. Но к исполнению этой задачи автор обращается не без некоторых колебаний.

Известно несколько подобных опытов, которые нельзя признать удачными: авторы их приходили к неодинаковым выводам. Трудность здесь состоит в том, что сам митрополит Филарет не оставил систематического изложения своих богословских взглядов, а отдельные высказывания по догматическим вопросам рассеяны, главным образом, в его проповедях[84].

Рассматривая творения митрополита Филарета с точки зрения последующих споров об истолковании догмата искупления, ряд авторов приходит к заключению, что митрополит Филарет является выразителем «юридического» понимания искупления[85]. За выражение взглядов святителя принимается, в этом случае, приведенная ранее формула из «Пространного катехизиса», подтверждаемая отдельными цитатами из его проповедей.

Эта формула как будто заслонила от взоров большинства исследователей другие творения митрополита Филарета и послужила причиной ряда резких отзывов и обвинений его в подчинении латинскому влиянию, схоластике и т. д.[86]

служения великого святителя. По этому изданию приводятся все цитаты, с указанием тома и страницы.

Имеется неудачная попытка приведения в систему богословских воззрений митрополита Филарета (см.: Городков Л. Догматическое богословие по сочинениям Филарета, митрополита Московского. Казань, 1887). Две причины предопределили ее неудачу: система, которая скорее принадлежит систематизатору, чем митр. Филарету (см.: Там же. С. 11), избранная для распределения кратких, вырванных из контекста отрывков вместе с допущением для соединения их произвольных домыслов составителя, и отсутствие необходимой подготовительной работы.

Не всем своим сочинениям сам митр. Филарет придавал одинаковое значение: одни сочинения им были исключены из прижизненных изданий, другие исправлялись, некоторые он вовсе воспрещал печатать. Бесспорно, что каждое творение великого святителя заслуживает внимательного изучения, но не каждая мысль, по его же выражению, может быть принята «в равной силе». Составитель не учел этого обстоятельства и потому не избежал искажения мысли великого богослова и прямых противоречий.

В то же время высказывались и противоположные мнения, основанные на изучении его проповедей, и таким образом можно было бы сделать вывод, что в воззрениях митрополита Филарета на искупление заключается противоречие[87].

По этому поводу следует прежде всего заметить, что богословская мысль великого святителя заслуживает более внимательного изучения. А это изучение показало бы, что пресловутая формула катехизиса вовсе не выражает воззрений митрополита Филарета и едва ли даже принадлежит ему.

В творениях митрополита Филарета, главным образом ранних, можно в терминологии найти отдельные признаки «юридического» понимания искупления, но в большей части своих изысканий, а к теме искупления он обращался неоднократно, его истолкование не только вполне свободно от латинского («юридического») понимания, но и отличается такой глубиной и ясностью, каких недостает большинству последующих опытов.

Остерегаясь что?либо прибавлять к словам великого богослова, ограничимся приведением ряда мыслей, заимствованных из его проповедей, где, по выражению Киреевского, находится «много бриллиантовых камушков, которые должны лежать в основании Сионской крепости» православного богословия[88].

Наилучшим богословским (в буквальном смысле учения о Боге) введением в понимание митрополитом Филаретом сущности искупления следует признать его слово в Великий Пяток (1916)[89] «Тако возлюби Бог мир» (Ин 3, 16). Здесь глубочайшие богословские постижения выражены с большой силой, художественностью и «филаретовской» точностью.

«Христианин! Пусть тьма покрывает землю Пусть мрак на языки Восстань от страха и недоумений! Светися верою и надеждою! Сквозь тьму приходит свет твой (ср.: Ис 60, 1—2). Пройди путем, который открывает тебе раздирающаяся завеса таинств; вниди во внутреннее святилище страданий Иисусовых, оставя за собою внешний двор, отданный языкам на попрание. Что там? Ничего, кроме святой и блаженной любви Отца и Сына и Святаго Духа к грешному и окаянному роду человеческому!

Любовь Отца — распинающая. Любовь Сына — распинаемая. Любовь Духа — торжествующая силою крестною. Тако… возлюби Бог мир…

Не человеки здесь ругаются Божию величеству: Божий Промысл посмевается буйству человеческому, без нарушения свободы заставляя его служить высочайшей Своей премудрости. Не лукавые рабы прехитряют Господа: Всеблагий Отец не щадит Сына, дабы не погубить рабов лукавых…

Кажется, мы, и проникая в тайну распятия, и усматривая в страданиях Сына Божия волю Отца Его, более ощущаем ужас Его правосудия, нежели сладость любви. Но сие должно уверить нас не в отсутствии самой любви, а токмо в недостатке нашей готовности к принятию ее внушений: бояйся… не соверьиися в любви, — говорит ученик любви (1 Ин 4, 18). Очистим и расширим око наше любовию, и там, где оно смешалось страхом Божия суда, насладимся зрением любви Божией. Бог любы есть, — говорит тот же созерцатель любви (1 Ин 4, 8). Бог есть любовь по существу и самое существо любви. Все Его свойства суть облачения любви, все действия — выражения любви[90]. В ней обитает Его всемогущество всею полнотою своею… она есть Его правосудие, когда степени и роды ниспосылаемых или удерживаемых даров Своих измеряет премудростью и благостию, ради высочайшего блага всех Своих созданий[91]. Приблизьтесь и рассмотрите грозное лицо правосудия Божия, и вы точно узнаете в нем кроткий взор любви Божией». Вот, христиане, и начало, и середина, и конец Креста Христова — все одна любовь Божия! Как в чувственном сем мире, куда ни прострем взор: к востоку или западу, к югу или северу, всюду зрение упадает в неизмеримость неба, — так в духовной области тайн, по всем измерениям Креста Христова, созерцание теряется в беспредельности любви Божией»[92].

Сравнивать это вдохновенное прославление любви Божией возможно только с гимнами святого Симеона Нового Богослова, отдельными местами из слов святого Исаака Сирина и Григория Богослова — глубочайших созерцателей и богословов Православной Церкви.

Раскрытием «святой и блаженной любви Отца и Сына и Святаго Духа к грешному и окаянному роду человеческому» не ограничиваются высказывания митрополита Филарета о догмате искупления. Не менее глубоко раскрываются им и состояние гибели, из которого спасает любовь Божия падшего человека, и значение каждого из домостроительных действий Божиих, посредством которых «погибший, требующий милосердия Божия, был взыскан и спасен»[93].

«Зло произошло первоначально от злоупотребления свободой существами сотворенными»[94].

Воля первого человека «отпала от воли Божией и впала в чувственные пожелания. Преслушание, грех, смерть — это звенья одной цепи; взявшийся за первое звено влечет сам к себе последнее»[95].

«Уклонение от закона есть падение в низший круг действования, расстройство, разрушение, смерть. Вот путь, по которому единем человеком грех в мир вниде и грехом смерть (Рим 5, 12)»[96].

«Древо жизни не может быть полезно тому, кто, быв отчужден от жизни Божией, носит в себе внутреннее начало смерти»[97].

«Все человеки согрешили еще в Адаме, который начал рождать детей уже после греха, не мог без чуда передать им того, чего уже не имел — безгрешности и нетления, и естественно передал то, что имел — грех и тление»[98].

«Если бы род Адамов мог ощутить себя единым общим ощущением, — оно было бы ощущением беспомощного иерусалимского расслабленного»[99], так как «грех есть болезнь, внедрившаяся в существо человека»[100]. «Сила греха, собственно, есть немощь»[101].

«Творец Сам приходит на помощь твари, служит ей, предает ей Самого Себя»[102], «в Самом Себе приготовляет врачевство для больного рода человеческого»[103].

«Бог не хочет смерти грешникаТ но еже обратитися… и живу быти ему (Иез 33, 11). Для сего Бог Отец благоволил послать на землю Сына Своего Единородного и Духа Своего Святого. Сын Божий, воплотившийся от Пречистой Девы Марии, в Лице Своем соединил Божество с человечеством, дабы все прочее человечество примирить и соединить с Божеством. Сей Богочеловек, Господь наш Иисус Христос, пострадал и умер, дабы умертвить нашего ветхого человека, то есть греховную в нас силу, от Адама в нас рожденную и собственными грехами нашими питающуюся; воскрес, дабы воскресить в нас нового человека, то есть возбудить в нас благодатную духовную силу, жившую в нас прежде греха Адамова; вознесся на небо, дабы всеобъемлющею властию Своего Божества все соестественное Себе человечество привлечь от земли на небо. По ходатайству Иисуса Христа пришедший на землю Дух Святой, дышущий, идеже хощет, наипаче действенно и ощутительно дышит в слове евангельском и Таинствах церковных… Вот в немногих словах многозначительное свидетельство христианской веры о Боге и спасительных делах Его»[104].

Часто богословская мысль святителя останавливалась на тайне воплощения и вочеловечения Сына Божия.

Бог «вводит Свою Ипостасную Жизнь, Своего Единородного Сына, в малую, избранную, долю человеческого естества, долгим сокровенным действием Его приготовленную, от заразительной примеси греха предохраненную»[105].

«Слово плоть бысть (Ин 1, 14). Теперь все падшее и отчужденное от жизни Божией получает новый, возвратный ход. Источник Божественный вновь открывается во глубине человеческой природы и внутренно изливает в нее благодатный свет и силу»[106].

«Его [Христово] Богочедовечество исполнено и орошено Божественною силою по ипостасному или единоличному в Нем соединению естеств Божеского и человеческого; а поелику восприятое и обоженное человечество, яко человечество, есть единоестественное со всем родом человеческим[107], то оно есть открытый для всех человеков и неистощимый источник Божественной, благодатной, животворящей, всеисцеляющей спасительной силы»[108].

Еще больше говорит митрополит Филарет о спасительном значении страданий и крестной смерти воплотившегося Сына Божия.

«Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть (Ин 3, 16). И с какою страшною щедростию дал Его! Дал не только для того, чтобы Он был для нас наставником истины, руководителем и примером жизни, но дал Его на смерть за нас, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный (Ин 3, 16)»з.

«Когда Иисус Христос вольным страданием нашего ради спасения допустил низвести Себя в область смерти для того, чтобы ввести туда собственную силу жизни и таким образом разрушить царство смерти в самых основаниях его, тогда сила Его немедленно проникла все и в том, что способно было принять ее, ознаменовала себя животворным действием»[109].

«Сквозь раны распятого Христа струится свет бессмертия и в смертную жизнь, и в самую область смерти»[110].

После смерти следует воскресение — и оно имеет величайшее значение для спасаемого рода человеческого.

«Ключ Давидов, отпирающий все двери, есть Богочеловечество Иисуса Христа, которым как Божество проникает во все состояния человечества, так человечество входит во внутренняя Божества. Всеотверзающее движение сего ключа есть воскресение Христово. Им отверзается темница — и отдает заключенных, отверзается рай — и приемлет изгнанных, отверзается небо—и ожидает избранных»[111].

«Воскресение Христово есть начало воскресения всех умерших человеков уже не в жизнь временную, но в вечную»[112].

«Чрез смерть и чрез самый ад прошел Он для тебя, чтобы всюду тебе открыть новый и живой путь, и Своим воскресением и вознесением отверз тебе не только райские, но и небесные двери»[113].

«Что ощущает человек по воскресении Христовом, что, как не ту же любовь Божию, которою Бог, как вечное Солнце, сияет для нас, воспламенявшую нас для Бога?»[114]

«Се любовь Божия, изливающаяся Духом Святым, наполняет горняя и дольняя, объемлет время и вечность, дабы и ожестевшее и омертвевшее враждою против Бога претворить в живоносную и блаженную любовь»[115].

Предложенные извлечения заимствованы из различных, составленных в разное время, проповедей митрополита Филарета, но в проповедях его «есть внутренняя цельность и единство. И больше чем единство системы — единство созерцания»[116].

Трудно было бы преувеличить ценность возвышенных созерцаний великого святителя и их значение для развития православного русского богословия.