ЗАДОНСКИЙ ЮРОДИВЫЙ АНТОНИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

ЗАДОНСКИЙ ЮРОДИВЫЙ АНТОНИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ

Уже не один раз в этой книге упоминалось о лицах, избравших для спасения души тяжкий путь юродства Христа ради.

Люди мира не понимают этого пути, и подвижники истинного "Христа ради юродства" встречают с их стороны одни глумления и осуждения. Постараемся же поглубже вдуматься в сущность подвига юродства.

Подвиг этот основан на двух, так сказать, началах: бесконечной скорби по утраченном рае и горячем желании смирить себя.

Человек создан для вечного блаженства. Одаренный величайшими дарами, сотворенный "по образу и подобию" Божию, он назначен был к величайшему уделу и поселен в раю, где жизнь его шла в невыразимых духовных радостях. И грехопадение лишило его той благословенной жизни, врата рая закрылись для него, он осужден на муки земного существования, и в утешение дано ему обетование о приходе Спасителя мира.

После нескольких тысячелетий ожидания пришел Искупитель, Своею смертью попрал смерть, внесенную в мир грехопадением первого человека и открыл ему райские двери.

И, казалось бы, что теперь весь род человеческий с особою силою должен стремиться к этой маячащей вдали цели: приобретению путем светлой жизни и благодати Царствия Божия, и в этом стремлении своем забывать о внешних, временных, скорогибнущих благах. Но именно о небе, а не о земле чаще всего забывают люди, и стремятся к земным целям, точно вечно будут жить здесь, точно на земле все не приходит к одному неизбежному концу: смерти.

Они ради приобретения богатства готовы на всякое нечистое дело; они ненавидят друг друга, видя во всяком врага и помеху для достижения своих низменных целей, а жаждою безумных удовольствий уподобляются людям, которые стали бы плясать дикие пляски на краю бездонного обрыва.

В противоположность им, юродивые полны одной памятью о рае для которого были созданы, но которого лишены, и ничто не может их утешить. Все земное не имеет для них никакого обаяния, и все земное они распинают в себе.

Люди безумно жаждут денег, денег и денег. А эти презирают их. Одна богатейшая женщина, известная ревностью к людям Божиим, став на колени пред одним подвижником сказала ему: "Чем мне утешить тебя? Не пожалею для тебя и миллиона!" — "Вот, чем нашла, — отвечал старец: — на что мне этот навоз".

Люди любят пышность; сколько из них стараются затмить пышностью один другого! А эти полны жаждою убожества во всем. Свои, оскверненные грехами, тела люди прикрывают роскошными одеждами, а изможженое трудами и подвигами поста тело этих еле прикрывает нищенское рубище.

Люди ищут, чтоб их величали другие люди, жадно гонятся за земной славою, а эти жаждут насмешек, всяких унижений.

Нося в душе безусловную правду, они бывают глубоко оскорблены теми лживыми внешними выражениями несуществующей в большинстве случаев приязни, которыми люди прикрывают взаимную ненависть. У них же наоборот. Сердце их полно сочувствия к людям, а внешнее обращение грубо.

И так проходят они через жизнь, беря от нее только тягости и не желая заглушать великость тоски своей по утраченном рае теми ничтожными по сравнению с вечностью побрякушками, которыми люди тешат себя.

Другая основа подвига юродства — смирение.

Мы погибли чрез гордость, зараженные от искусителя желанием "стать, как боги".

И вот, это чувство с бесконечною силою юродивые распинают в себе.

Отрекаясь от богатства, всяких достоинств земных, от семьи, родства и знакомства, они становятся бездомными скитальцами и вольной волею ищут, чтоб их уничижали и гнали. Вечно живым в душе их стоит крест, и на нем распятый Богочеловек, и память о заушениях, оплеваниях, бичевании, которое переносил Он, дает им жажду ради Него ежечасно терпеть на земле гонения.

Итак непонятые, гонимые, одинокие в распаляющей их ревности по Боге проходят они земной путь — путь изгнания, стараясь греть страдающих, обличать несправедливости сильных земли.

Труден путь этот, и немного истинных "Христа ради юродивых" насчитывает Православная Церковь. Но все они были одарены величайшими дарами благодати.

Великий Царьградский Андрей Христа ради юродивый был свидетелем того явления Богоматери, в память которого установлен праздник Покрова. Московский Василий Блаженный, бесстрашный обличитель Грозного, еще при жизни являлся, будучи в Москве, на Каспийском море, спасая от гибели во время бури Персидских куппов, узнавших его позже, когда они пришли в Москву. Находясь в царских палатах, заливал пожар в Новгороде[15].

К лицам, спасавшимся путем искреннего юродства принадлежит и схороненный в Задонске Антоний Алексеевич.

Он родился в бедном селении Задонского уезда, Клиновом, в семье крепостных — Алексея и Екатерины Монкиных.

Когда ему было семь лет, он во время сильной бури, разразившейся над Клиновым, пропал из родительского дома и найден был чрез три недели в поле у ручья, где он питался это время росшим на берегу горохом. Когда его стали расспрашивать, зачем он скрылся — он или молчал, или отвечал совсем неподходящее. Тем началась его жизнь юродивого, продолжавшаяся свыше ста лет.

Когда он пришел в возраст, отчим заставлял его обрабатывать землю, и за неумение жестоко бил его, а, когда мать Антония умерла, то и вовсе выгнал пасынка из дому, так что тот остался без крова. Его взял к себе его племянник. Антоний часто ходил в соседние села и деревни, иногда для молитвы на целый месяц уединялся в лесу, иногда ходил в Задонский монастырь.

Однажды ночью, идя по лесу, он был окружен стаею волков, и, вынув из-за пазухи бывший там хлеб, стал спокойно кормить их. Но один волк бросился на него и искусал ему икру левой ноги. Добредя до дому, он спросил тряпку, насыпал на нее земли, привязал этот самодельный пластырь к ране, и рану затянуло; только на всю жизнь остался шрам.

Недоступная для людей духовная жизнь Антония Алексеевича, его невидные людям подвиги дали ему великие дары.

Антоний Алексеевич, каким знали его в последние его десятилетия задонские богомольцы, был сгорбленный древний старик с выразительными чертами лица. Одевался он в русский кафтан из толстого белого сукна, подпоясывался красным кушаком, носил на ногах суконные онучи и кожаные коты. Не раздеваясь и не разуваясь ни днем, ни ночью, он ходил всегда с набитыми у пазухи различными предметами; и давал встречным, вынимая из-за пазухи, — кому камень, кому огурец, кому хлеб. Вполне равнодушный к деньгам, он едва ли и цену им знал. Раз отправившись покупать рукавицы, он отдал за них 28 рублей и, показывая их, радостно говорил: "За серебряные-то".

Занятый стремлешем к внутренней, душевной чистоте, Антоний Алексеевич не обращал внимания на внешность. Как-то он попросил одного дьячка подвезти его. Дьячок заметил у него на чекмене грязное пятно и мысленно осудил его нечистоплотность. В ту же минуту блаженный нагнулся к уху дьячка и тихо сказал ему: "Пускай будет чекмень замаран, лишь бы не душа!"

Летом Антония Алексеевича постоянно можно было встретить на монастырском дворе. Его всегда окружала тут толпа богомольцев, которые желали получить от него что-нибудь на благословение или слышать от него какое-нибудь слово.

Вот два примера обращения его с народом.

Шли на богомолье в Задонск две женщины. Одна из них считала себя великою грешницею, так как в ее жизни было одно большое греховное дело, преступная любовь. Другая же почитала себя за честную, хорошую, примерную женщину. Она жила в согласии с мужем; был у нее большой порок — суеверие, но это заблуждение нисколько не беспокоило ее и не умаляло ее высокого о самой себе мнения.

Приближаясь к Задонску, он разговорились так.

— Вот, — сказала та, которая почитала себя грешницею, — идем мы ко святому месту, а как мне недостойной туда показаться? Ведь я в каком тяжком грехе! Молитва моя будет ли принята Богом?

— А за мною — так на совести ничего нет, — сказала другая. — Благодарю Бога, мне нечем себя особенно попрекнуть. Живу по закону, как следует, совесть моя спокойна.

В таких чувствах подошли он к Задонску и вошли в город. Им навстречу идет Антоний Алексеевич.

— Здравстуйте, — говорит он им: — пойдите сюда. Я вот вам задам работу. Ты, грешница, найди мне большой камень — такой, какой поднять сил хватит, и принеси его ко мне… А ты, праведница, тоже принеси мне каменьев — сколько снесешь, только все мелкими набери.

Женщины исполнили приказание старца. Принесши камни, одна сложила свой большой, другая высыпала из мешка свои мелкие к его ногам.

— Хорошо, — сказал старец. — Теперь сделайте вот что! Вернитесь на те места, где вы взяли камни, и положите их так, чтоб всякий пришелся на том самом местечке, на каком прежде лежал.

Женщина, принесшая тяжелый большой камень, легко нашла то место, с которого взяла его, и сложила его как раз в гнездо, которое он образовал своим лежанием… Но совсем не то пришлось делать другой. Так как камни ее были мелкие, и она набирала их из многих лежавших по бокам дороги кучек, то, конечно, она перезабыла все те места, где они лежали, и тщетно ходила, присматриваясь, нет ли каких следов, по которым бы она могла узнать, откуда взяла их… Ничего не сделав, она с тем же полным мешком вернулась к старцу, между тем как другая женщина уже давно стояла спокойно пред ним.

— Все места растеряла, ни одного не могла положить на свое место, — сказала смущенная женщина юродивому.

— Ну, послушай меня теперь, — сказал старец. — Вы шли сюда и говорили о своей жизни. Та осуждала себя и каялась, а ты хвалила себя и превозносилась. А обе вы одинаково грешили, обе набрали равный груз грехов. Бывает даже, что человек, сделавший один большой грех, не так обременен нечистотою греховною, как тот, который не совершал тяжких падений, но постоянно грешит мелкими проступками. Вот большой и тяжелый камень эта женщина подняла, принесла ко мне и, запомнив, откуда его взяла, могла положить его на место: так бывает и с большим грехом. Такой грех сильно тяготит душу совестливого человека и не дает душе покоя. Человек окаивает себя, постоянно скорбит о том, что не сумел побороть искушения, сознание греховности глубоко смиряет его, и он может тогда сказать с царем Давидом: Беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну… И, быть может, когда грех давно разрешен милосердым Богом, человек продолжает оплакивать его и нести укоры людей.

Не то бывает с мелкими грехами: человек постоянно грешит, но часто и не хочет понять, как дурно он поступает, а между тем эти, неважные по его мнению, поступки образуют греховную привычку. Постоянно поблажая ей, все меньше и меньше люди склонны видеть свою ошибку, и живут среди мелких, но нераскаянных и закоренелых грехов, не сознавая своего недостоинства, уверенные в своей правоте и осуждая других, хотя и тяжко согрешивших, но кающихся грешников. Так и вы, — обратился старец к женщинам. — Она совершила в своей жизни большой грех, и, идя сюда, каялась, как кается всю свою жизнь. Как тяжелый камень, висит он у нее на шее: она помнит, когда приняла на себя эту ношу и с ужасом вспоминает и проклинает место греха. Видя такое смиренное покаяние, Господь помилует ее и простит ей этот грех… А ты, — обратился он к женщине, считавшей себя чистою, — не имела в жизни таких падений… Но ты не лучше ее, — она, раз поддавшись греху, теперь строго оберегает себя, а ты, точно не боясь согрешить, живешь в небрежении… А сколько у тебя мелких грехов — и не счесть!.. Принимая на себя тот суд, который принадлежит одному Богу, ты судишь и рядишь людей: тот не гож, другой еще хуже, третий не ладен… Как то делают язычники, ты предаешься глупым гаданиям… Упадет у тебя со стола нож, ты кричишь: гости едут! — Верно, что так! Едут на твой крик гости! Да какие? Враги, дьявол к тебе едет! — Не так, родная, надо жить… Натворишь ты за день грехов, которых по гордости и за грехи не считаешь, и до ночи их забудешь. Не перечесть всех твоих грехов, и, заставь тебя теперь припоминать, объяснять, чем грешна, так их у тебя так много, что и сама не упомнишь, как и когда грешила. И тянут они тебя к низу не менее грузно, как тяжесть одного смертного греха. Все мы грешны, все окаянны. Все погибнем, если не помилует нас неизреченное милосердие Божие.

Конечно, такое наставление произвело благотворное действие на обеих женщин: смягчило горечь раскаяния одной и смирило другую.

Шла к святителю Тихону на богомолье одна женщина, гонимая свекровью. Не взлюбила ее свекровь, и гнала и унижала, и томила работой, и постоянно укоряла, так что ей житья не было. Нрава была она кроткого, тихого, никому не перечила, молча все сносила, только иногда украдкой плакала…

Идут себе богомольцы медленным шагом, гуськом и сзади всех понуро бредет молодая женщина, которой жизнь так тяжела… Идет она, и видит вдруг: лежат на земле четки. Она их подняла… Стали путники подходить к городу, выходит им навстречу Антоний Алексеевич, и говорит этой женщине: "Тебе, смиренная раба Божия, святитель Тихон четки послал. Ведь это из его раки четки, с его нетленных ручек".

И сама женщина, и ее спутницы были поражены словами старца и в смущении направились к монастырю.

Когда с трепетом подошли они к раке святителя, гробовой иеромонах спросил: "Откуда у тебя эти четки?" Женщина рассказала, как нашла их на дороге и что ей говорил Антоний Алексеевич.

Для проверки этого рассказа иноки подняли пелену с мощей и, действительно, тех четок, которые лежали раньше на руках и были совершенно такие же, как не, которые женщина нашла на дороге — этих четок на мощах не было. Тогда поняли, что святитель чудным образом послал утешение женщине, которая ни от кого в жизни не видала добра, и, вместе с тем, вразумил тех, кто особенно ее преследовал.

Утешенная женщина отдала четки к мощам, и после горячей молитвы святителю, успокоенная и облегченная душой вернулась домой.

Вообще же обыкновенно Антоний Алексеевич говорил коротко, и слово его прямо определяло обстоятельство того лица, к которому относилось.

Часто находился он как бы в неземном настроении духа, был необыкновенно кроток, послушен и обходителен.

— Сударик мой, — с теплою ласкою говорил он обыкновенно людям, приходившим к нему с горем: — я ничего: — так Бог дал; знать, так мать тебе обрекала!

И от этих простых слов становилось легко и отрадно на сердце. То было действие посланного ему дара утешения.

Но были времена, когда его видали беспокойным, несговорчивым, даже грозным. Видно было, что он вел тогда борьбу с духами злобы. И тогда ночи проводил он без сна, целые недели без пищи и питья. Он с длинною палкой в руках ходил или бегал по монастырю, точно выгоняя кого-то, с криком: "Эк их нашло сколько!"

В такое время сверкающий как молния взор его проникал в душу, и он беспощадно обличал людей, не разбирая ни звания, ни положения.

Дух прозорливости был очень силен в старце.

В один из дней ноября 1825 года, при прекрасной погоде, Антоний Алексеевич в самом тревожном состоянии духа бегал по монастырю и пел: "Вечная память", а к полудню посреди монастырского двора стал слезно молиться, произнося: "Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего!" Когда после трапезы у него спросили, о ком он молится, он ответил: "Как же не петь, братцы, вечную память. Ведь в Таганке (т. е. Таганроге) к морю-то упал большой столп". Чрез некоторое время пришло известие, что в Таганроге скончался Император Александр I в то самое число 19 ноября, когда так тревожен был и пел "вечную память" Антоний Алексеевич.

За несколько лет до открытия мощей святителя Тихона, говоря с одним монахом, Антоний Алексеевич, изменившись вдруг в лице, громко воскликнул: "Сколько народу-то идет! Видимо-невидимо! Один только Господь это знает и моя душенька!" На вопрос монаха, куда этот народ идет, отвечал: "К Оське в яму!" Ямою он называл пещеру, где лежал святитель Тихон до прославления, а Оською — иеромонаха Иринея, около 50-ти лет служившего при гробе святителя.

Один чиновник ведомства Министерства Государственных Имуществ был оклеветан и лишен должности. Ездил он оправдаться в Петербург, но бесплодно. С горя он запил. Однажды мимо его дома проходит Антоний Алексеевич и говорит: "Полно тебе блажничать! берись-ка за дело! Бог о тебе не забыл!" На другой день чиновник получил бумагу, утверждавшую его в его прежней должности.

Знаменитый Воронежский архиепископ Антоний очень уважал соименника своего, который предсказал ему его кончину.

Однажды в Воронеже на бойкой улице встречает блаженный 15-летнего мальчика с книгами в руках. Он останавливает его, вынимает из-за пазухи засаленный лист бумаги, исписанный весь цифрами, и говорит: "Вырастешь, голубчик — приходи в Задонск жить". Уже блаженный (в 1851 г.) умер, как этот человек, в 1874 году был назначен в Задонск городским казначеем. Чрез 5 лет зайдя в усыпальницу, где погребен блаженный, он прочел его имя на надгробии, и как живою вспомнилась ему дальняя встреча его юности, о которой он и рассказывал со слезами.

Приехал в Задонск, еще до прославления святителя Тихона, один мирянин. Когда он выходил из пещеры святителя, к нему подошел неизвестный тогда посетителю Антоний Алексеевич и строго сказал ему: "Давно, давно тебе пора прийти сюда. Я все тебя ждал!"

На вопрос, кто он, Антоний Алексеевич сказал: "Незачем тебе этого знать. Но я знал тебя, когда ты жил еще на севере в большом каменном доме. Ты тогда дал обещание прийти сюда. С тех пор я все ждал тебя!"

Поразило посетителя это слово. Действительно, когда он учился в Петербурге в кадетском корпусе, он, чувствуя тщету мира, дал себе слово быть монахом. Но впоследствии многие обстоятельства задержали исполнение его намерения. Под влиянием слов Антония Алексеевича он немедленно просил настоятеля принять его в число братии. Впоследствии он сам стал истинным подвижником. Его имя — о. Нафанаил.

Действовал в старце также и дар исцелений. Один монах ужасно страдал от нарывов на спине и думал даже оставить свое послушание. Чувствуя его мысль, Антоний Алексеевич сказал ему: "Куда ты думаешь от меня бежать, Николашка!" — и затем стал молиться, приговаривая: "Помилуй, Господи, Николашку!" После трех молитв этих нарывы прорвались, и боль исчезла.

Другому молодому послушнику боль в груди мешала петь на клиросе. Старец велел потереть грудь снегом и продолжать петь на клиросе. Грудная боль прекратилась навсегда.

Замечательно, что, когда блаженный хотел видеть свое родное село Клиновое, он начинал заочно призывать своего правнука Ивана. На другой же день к вечеру являлся в монастырь правнук и объяснял: "Вчера напала на меня такая тоска по дедушке, что рад бы хоть пешком идти к нему".

Уже описано, как одевался Антоний Алексеевич. Лицо же у него было длинное, худое, сморщенное, острый нос, узенькая, клином, бородка; на голове короткие взъерошенные волосы.

За год до кончины блаженный пришел в Задонск в дом, купленный незадолго до того помещицею А. В. Демидовой, и сказал ей: "Вот, я к вам: так Бог велел".

Этот дом уже давно он называл своим.

Когда пред смертью соборовали Матрону Наумовну Попову, он сказал: "И я у Бога не забыт. Терпение убогих не погибнет до конца". Он пережил эту великую подвижницу лишь на 40 дней.

"Мама, говорил он, заболев, г-же Демидовой, пора мне умереть: похорони меня! похорони меня во спасение души в монастыре и заплати за меня пять рублей!" Когда та сказала себе, что едва ли можно схоронить за эти деньги, он, прозревая ее мысль, прибавил: "Ну, пятьсот отдай. Хотя у тебя и был ныне недород хлеба, да зато у меня его много. Вот, даст Бог, я перейду, тогда и тебя возьму к себе, мама! Да сшей мне новый белый кафтан, нижнее белье и купи новый кушак". За две недели до Покрова он стал говорить ей: "Мама, пеки блины в субботу под Покров".

И в эту самую субботу, 29 сентября 1851 года, он тихо почил на 120-м году.

Со всех сторон бездна народа стала сходиться к его гробу, и служить по нем панихиды. Его схоронили в усыпальнице, где покоятся другие в этом благословенном крае подвизавшиеся праведники.

Блаженный являлся с помощью людям и по кончине своей.

Ходя по деревням с товарищами, бить шерсть, правнук его, Иван, опасно заболел. Ночью он видел прадеда, который сказал ему, что болен он потому, что дурно живет — много вина пьет и табак нюхает и приказывал ему в первый же пост отговеть и приобщиться, обещая исцеление. Иван встал здоровым и с тех пор бросил и вино и табак.

Один инок, уже 40 лет живший в Задонске, под влиянием скорбей, задумал перейти в другой монастырь. Он увидел во сне, что входит в келлию его, чтимый им при жизни, Антоний Алексеевич и говорит: "Мишка, я тебе дам думать неподобное! — Жил и живи: перемелется, мука будет!" — Он остался в Задонске.

В ноябре 1879 года Воронежская дворянка А. М. В-ва видела во сне, что к ней в дом вошел неизвестный ей невзрачный старик со всклокоченными волосами, одетый в белый чекмень, низко опоясанный кушаком и с отвислою пазухою.

Помолясь на икону, старик низко поклонился г-же В-вой и, вынув из-за пазухи большой черный крест, подал его ей, и сказал: "Возьми — это твое!" Потом, между прочим, прибавил: "Позаботься-ка о духовном завещании твоего мужа!" — Кто ты", спросила его г-жа В-ва. — "А придешь в Задонск молиться Богу, и узнаешь обо мне. Я живу уже давно в монастыре: приезжай!"

— Как же зовут тебя?

— Антонушкой юродивым, — сказал он громко и вышел.

Тут она проснулась. Утром она поехала в Митрофанов монастырь и рассказала свой сон благочестивому архиепископу Воронежскому Серафиму.

— Вам являлся воистину раб Божий, — сказал он ей. — Приведите дела ваши в порядок и поговорите с мужем о завещании.

Оказалось, что у мужа ее было значительное движимое имущество, которое он назначал жене и из-за которого в случае его смерти без наличности завещания могла возникнуть тяжба со стороны его родных.

Немедленно было составлено им завещание в пользу жены, и в тот же день его постигла внезапная смерть.

Похоронив мужа, г-жа В-ва была на богомолье в Задонске и служила панихиду над гробом Антония Алексеевича.

По висящему над гробом портрету она узнала являвшегося ей во сне старца.