АРХИМАНДРИТ ФЕОФАН, НАСТОЯТЕЛЬ КИРИЛЛОВО-НОВОЕЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

АРХИМАНДРИТ ФЕОФАН, НАСТОЯТЕЛЬ КИРИЛЛОВО-НОВОЕЗЕРСКОГО МОНАСТЫРЯ

Архимандрит Феофан был одним из учеников, хотя не непосредственным, славной стаи великого старца Паисия Величковского, через которого возобновилось древнее учреждение старчества, принесенное и в Россию и процветшее в нескольких русских обителях. Сам получив иноческое воспитание на началах старчества, архим. Феофан в этих началах воспитал и несколько поколений обновленного им Новоезерского монастыря, а равно и других обителей, находившихся под его руководством. Кроме личных трудов, арх. Феофан навсегда будет памятен в летописях русского иночества теми заслугами, которые оказал он в деле духовного обновления русских обителей, когда состоял при знаменитом праведною жизнью своею и православною ревностью митрополите новгородском и петербургском Гаврииле (ум. 1801 г.). Он указал ему на таких лиц, как о. Назарий, знаменитый восстановитель Валаама; благодаря ему был вызван из заточения знаменитый о. Феодор (Ушаков); указанные им лица восстановили такие обители, как Тихвинскую, Симонову (московскую), Клопскую.

О. Феофан, в миру Феодор Соколов, родился в г. Троицке 12 мая 1752 г., в небогатой дворянской семье. Хотя он получил только самое первоначальное образование, но он пополнил его горячею любовью к чтению, причем читал исключительно книги духовного содержания. Это чтение, вместе с особым расположением к чистой жизни, возбудило в душе его желание монашества. Четырнадцати лет от роду он открылся в этом сверстнику, сироте, жившему в их доме. На этого мальчика настроение Феодора подействовало так сильно, что он удалился в Саров, так как ничто не связывало его; но Феодор, по требованию родителей, поступил на службу в Москву, в вотчинную коллегию. Его усердие и способности обещали ему хорошую служебную дорогу, но одно событие, которое глубоко потрясло его душу и неотразимо убедило его в ничтожности земной жизни, окончательно удалило его сердце от мира. Он бросил службу и удалился в монастырь. Это событие — была московская чума 1771 года.

Саровская пустынь, где находился товарищ Феодора, управляемая праведным, широко известным старцем Ефремом, с ее строгими уставами, недостаточно еще казалась ему суровою, он искал такого места, где была бы "жестокая жизнь" и наставника в высшей степени требовательного. Такова была Санаксарская пустынь и ее начальник, отец Феодор (Ушаков).

Жизнь там напоминала времена первых иноческих общин. Несмотря на то, что о. Феодор, по прежней службе своей в Петербурге, в гвардии, имел большие и богатые связи, он не изменял убогого вида монастыря. Монастырь обнесен был деревянным тыном, церковь была одна, деревянная, со стенами неотесанными и внутри, с волоковыми окнами; служба отправлялась при лучинн. Братия ходила в лаптях и балахонах, а кафтан был один на всех и надевался лишь при выходе из монастыря. Чтоб очистить души от пристрастия к земным вещам, о. Феодор нарочно давал братии балахоны самые убогие и не по росту. Всенощная длилась семь часов, ночью вокруг тына ходили по очереди иноки. О. Феодор следил за малейшими движениями чувств и мыслей своих учеников. Основными правилами ставил полное отречение своей воли и совершенно не допускал слов: "Я не желаю, не хочу".

В монастыре соблюдалось ничем ненарушимое, в полном смысле слова, общежительное житие.

В такой-то школе воспитывался и Феодор; здесь изучил он монашескую азбуку: терпение, строгость к себе, безусловное послушание. Вместе с другими он исполнял, после долгой церковной службы, разные послушания, в которых и настоятель принимал участие: рубил дрова, топил печи, готовил на кухне, пек хлебы, мел полы. В начале его службы в Санаксаре ему из мира тщетно делали еще предложения вернуться: звали на службу, сватали богатых невест. Один год Феодор прожил недалеко от пустыни в полном уединении, что указывает уже на высокое состояние, достигнутое им тогда, потому что о. Феодор не легко благословлял на него своих учеников. Во время жизни в Санаксаре Феодор познакомился со святителем Тихоном Задонским, который приглашал его даже остаться в Задонске.

В 1774 г. Феодор Санаксарский, по злобе людей на нелицеприятие его и заступничество за обижаемых крестьян, был сослан в Соловецкий монастырь. Большая часть учеников его тогда разошлась по другим обителям. В числе их и Феодор Соколов перешел, после трехлетней жизни в Санаксаре, во Введенскую Островскую (близ г. Покрова, Владимирской губ.) пустынь и здесь находился под руководством настоятеля о. Клеопы, который был постриженник афонский и долго упражнялся там в высшем молитвенном делании с о. Паисием Величковским. Перейдя в Россию и, после некоторого времени, назначенный во Введенскую пустынь, о. Клеопа ввел в ней общежительный афонский устав, чинную службу. Сам он проводил жизнь в постоянной молитве и богомыслии, братиею же управлял любовью кроткою и прощающею; заботился не столько об упражнении ее в суровых постах и трудах, сколько о водворении смирения, незлобия, миролюбия. И здесь, у такого наставника, дополнено было иноческое воспитание Феодора и, уже привыкший в Санаксаре к суровому долгу иноческому, здесь научился он высшим добродетелям: чистоте помыслов, духу любви и смирения. Между тем рассказы о. Клеопы возбудили в молодом послушнике сильное желание видеть Афон и наставиться у старца Паисия. В 1777 г. Феодор отправился в Молдавию вместе с молдавскими иноками, возвращавшимися в свой монастырь. Он надеялся побывать на Афоне, в Палестине и затем поселиться у старца Паисия, но когда он пришел в Молдовлахию, в Тисманский монастырь, игумен Феодосий удержал его и немедленно постриг с именем Феофана. Тогда Феодору было 25 лет.

Тисманская обитель, совершенно удаленная от мира, процветала под управлением игумена Феодосия, старца замечательного. Этот старец был, вместе с Паисием Величковским, учеником схимонаха Василия, общего старца молдовлахийских иноков. Находясь в ближайшем общении с о. Паисием, он получил от него его переводы отеческих писаний. Под руководством этого старца, ведшего своих учеников к высоким степеням внутренней духовной жизни, и завершилось окончательно монашеское воспитание о. Феофана. Когда, после Кучук-Кай-Нарджийского мира, вследствие турецких притеснений, жизнь в Тисмане стала невозможною, игумен с братиею решился вернуться в Россию. Среди братии монастыря находился Потемкин, родственник русского вельможи, князя Потемкина. Одиннадцати лет от роду он бежал из родного дома и, скрывая свое происхождение, жил в монастыре, исполняя самые грубые работы. Он знал семь языков. Ему-то и предложил настоятель ехать в Россию и просить о переведении Тисманского монастыря в Россию. Но скрываясь еще, о. Анастасий (Потемкин) выбрал себе в спутники о. Феофана, которому были поручены написанные Анастасием письма к его родственникам, а сам Анастасий, сопровождал о. Феофана в виде кучера. Наконец, на родине Анастасия, в родительском доме, узнали давно оплакиваемого сына, и ликованию среди родственного съезда, собравшегося по этому случаю, не было конца. В 1779 г. в Петербурге, куда проехал из дому Анастасий, было определено: назначить для пребывания игумена Феодосия с тисманскою братиею Молчанскую Софрониеву пустынь (Курской губернии). В этой пустыни о. Феофан прожил среди того же быта еще полтора года. А затем он был, не смотря на свое нежелание, вызван в Александро-Невскую лавру, где нуждались в хороших монахах; он просился даже в миссию в Пекин, чтобы избегнуть этого назначения, но просьбу его не уважили.

В 1782 г. о. Феофан прибыл в Петербург и, предавшись воле Божией, стал с усердием проходить возлагаемые на него послушания. Будучи ключником, он сберег половину тратившихся до него припасов. Его спокойная рассудительность, распорядительность и кротость обратили на него внимание митрополита Гавриила, который взял его в келейники и приблизил его к себе, так что все десять лет службы своей о. Феофан пользовался его неограниченным доверием.

Митрополит Гавриил, человек большого ума и образованности, строгий подвижник, великий милостивец, был самоотверженно предан православию и смело говорил всем правду. Постоянно опасаясь за ревность к Церкви опалы, он, отправляясь во дворец или в Синод, всегда клал несколько земных поклонов пред иконою и говорил: "Дай Бог, чтобы сегодняшний день так прошел". Когда о. Феофан предлагал ему улучшить скудную митрополичью трапезу, он говорил: "Надо привыкать; может быть, со временем, и этого не будет". Так и случилось. За несколько месяцев до смерти митрополит был уволен императором Павлом без пенсии. Митрополит Гавриил не вкушал пищи до 3 часов, в те дни когда служил; плакал, терзался, когда кого-нибудь считал обиженным собою; у него было положено по 50 руб. в день на милостыню, кроме того он раздавал 300 руб. в месяц в тюрьмах. Этою милостынею заведывал о. Феофан. Однажды митрополиту донесли, что келейник ежедневно устраивает для кого-то обеды. Оказалось, действительно, что о. Феофан устраивает трапезу для неимеющих дневного пропитания. С этой поры митрополит стал еще более доверять своему келейнику.

Но не хозяйственные поручения составляли главную часть службы о. Феофана. Когда митрополит близко узнал его, он стал во многих делах спрашивать его совета, поручал ему секретные дела, в особенности же сделал его помощником своим в трудах по устроению и обновлению монастырей, большинство которых, после введения штатов, находилось тогда в самом печальном состоянии. Во-первых, они были лишены средств к существованию, так как обеспечение недвижимою собственностью, которая постепенно составилась у обителей из пожертвований разных лиц на помин души и по усердию, было отобрано Екатериною Второю в казну; во-вторых, настоятелями назначались ученые монахи, большею частью из Киевской академии, которые, проходя в то же время должности учебно-воспитательные, не имели времени заниматься монастырями, и, не получив сами иноческого воспитания, не могли иметь влияния на братию.

Ревнуя о восстановлении падавшего монашества, служа сам примером иночества, издав в поучение иноков такой ценный памятник, как перевод на русский язык "Добротолюбия", митрополит искал духовных старцев, которые могли бы посвятить себя самоотверженно делу внешнего и внутреннего обновления обителей. Зная многих замечательных иноков, о. Феофан указывал на них митрополиту, и таким образом были вызваны — знаменитый Саровский подвижник Назарий, обновивший Валаам, Игнатий — первый архимандрит из неученых, назначенный в знаменитый Тихвин и восстановивший его и вслед затем блистательно воссоздавший древнюю, славную Симонову (Московскую) обитель, которая раньше была обращена в казарму кавалерийского полка!.. Макарий — в Песношский монастырь. Был приведен в порядок Клопский (Новгородский монастырь). Наконец, митрополит назначил о. Феофана строителем Моденского монастыря, где он привел в порядок старые и выстроил новые здания, завел чинное богослужение и порядок в жизни братии, так что, по слухам о настоятеле, стало приходить в монастырь много новых иноков.

В 1793 г. белозерские жители донесли митрополиту о крайнем упадке древней обители преп. Кирилла Новоезерского и просили назначить опытного настоятеля; митрополит выбрал о. Феофана.

До кончины митрополита его доверие принадлежало о. Феофану в полной степени. В письмах своих он спрашивал у о. Феофана советов, и игумен часто уезжал в Петербург.

Обитель, расположенная на небольшом острове, на озере Новом, была в крайнем запущении. Братии было десять человек, постриженных двое; богослужение отправлял наемный священник, из белого духовенства, скудость была полная, здания падали. За время тридцатишестилетнего управления о. Феофана обитель преобразилась. Обновив дух иноческий, о. Феофан собрал многочисленную братию; заведя чинную службу, привлек богомольцев, возбудил усердие к обители и богатые жертвы. Он обновил и величественно расширил собор, выстроил почти вновь две церкви, воздвиг колокольню, возвел двухэтажные здания келлий и обвел остров на протяжении 250 сажен каменною с башнями оградою, выстроенною на сваях, вбитых в воду, соединил монастырь с ближайшим островом мостом в 140 сажен.

Значительны были труды его и по внутреннему устроению обители. Он ввел в ней общежитие, строгий чин богослужений, торжественное отправление служб, столповое пение, непрерывное чтение псалтири, постоянные занятия для братии.

Для удобства наблюдения за жизнью иноков, о. Феофан установил жилья в три келлии, чтоб новоначальные находились под присмотром старших. Больше всего старался он управлять посредством убеждения, и поучал братию и наедине, и в полном собрании, после трапезы. Он не любил обличать в лицо, но, заметив недостаток инока, говорил о том в виде общего наставления братии. Его простые, дышавшие убеждением и кротостью поучения, производили неотразимое впечатление.

Но сильнее всего действовал его пример. Он не пропускал ни одной службы, исполнял с братиею все послушания, работал на полях, ел в трапезе, носил самую бедную одежду и не имел имущества. При таком управлении старца число иночествующих быстро возросло до 80 человек. Но не на иноков только новоезерских имел влияние о. Феофан. Назначенный благочинным нескольких монастырей, он заботился об их духовном преуспеянии, особенно же плодотворны были его заботы о Горицкой женской обители, которая находилась под управлением опытной и благочестивой игумении Маврикии и в которой он бывал несколько раз в год. Приезжая в монастырь, он подолгу, после службы, беседовал с инокинями. Некоторые из бесед ими записаны. Особенно настаивал он на снискании добродетели смирения; о внешних аскетических подвигах, в применении их к Горицкой обители, где были инокини разного звания, о. Феофан держался мнения, что они должны быть применяемы по мере сил и со вниманием к прежним привычкам инокинь.

Кроме иноков, к о. Феофану обращалось много мирских лиц. Он принимал всякого; наставления его имели то свойство, что как будто бы служили поучением скорее самому о. Феофану, чем его собеседнику; и беседою своею старец доводил его до того, что собеседник высказывал сам нужную для себя истину, а о. Феофан служил возбудителем в нем душевной теплоты. Если приезжие желали, о. Феофан по глубокому смирению своему, приходил по их зову в гостинницу; когда же посетитель уходил от него, он всякого провожал до сеней и на крыльцо. Многие объясняли ему свое положение в письмах, на которые он отвечал с заботливостью; особенно замечательны письма его к мирским лицам, которые впоследствии стали монахинями горицкими; в них о. Феофан поддерживал первые проявления религиозной ревности, которая впоследствии проявлялась в пламенном чувстве воодушевления. Лиц, живущих в миру, предостерегал от пристрастия к мирским обычаям, объясняя их вред, и внушал верность к Церкви.

Слух о трудах о. Феофана дошел и до Петербурга. Государь Александр I пожаловал ему митру и наперсный крест и, по его ходатайству, увеличил штат Новоезерского монастыря. В 1828 г. о. Феофан сильно ослабел, в праздник Рождества собрал все силы, пришел в трапезу и сказал братии наставление, прося молиться, чтоб ему мирно отойти. Он написал завещание, в котором просит сохранять введенный им устав, и распорядился несколькими рясами и несколькими книгами — единственное, что он имел, и затем просил уволить его на покой.

Назначенный, по его указанию, преемником ему игумен во всем повиновался ему, но о. Феофан вел себя по отношению к нему, как к начальнику. Он еще строже стал исполнять свои прямые обязанности; посещая без пропуска службы церковные, никогда не садился в храме.

В конце 1832 г. о. Феофан посетил в последний раз Горицкий монастырь, и беседа его отличалась тою ясностью и спокойствием, которые отличают подвижников при конце их пути. Он вернулся домой больной, и 3 декабря 1832 г. на 81-м году жизни после причастия и елеосвящения, тихо преставился, в присутствии лишь одного келейника своего, произнося имя Господа Иисуса Христа.

При погребении его было громадное стечение народа. Над его могилою в соборной церкви лежит гранитная плита, и пред осеняющею место его успокоения иконою Богоматери горит неугасимая лампада.