Искание иерархии.

Искание иерархии.

Искание архиерейства.

Старообрядческая древлеправославная Церковь, лишившись епископов вследствие их уклонения в никонианство, твердо и неизменно веровала, что Господь снова восстановит в Своей Церкви всю полноту священной иерархии. На обвинение, брошенное старообрядчеству известным Питиримом, архиепископом Нижегородским, что оно не имеет своих епископов, старообрядцы отвечали: "Все усердно желаем и Господа Бога просим, да православные епископы будут до скончания века, и иже от православия сведошася, дабы паки в оно направлялися" [167]. Еще за пять лет до этого ответа, именно в 1712 г., старообрядцы уже обращались к Иерусалимскому патриарху Хрисанфу с просьбой рукоположить им в епископы священноинока Игнатия, принятого на Ветке знаменитым священноиноком Феодосием и посланного к Хрисанфу с целью получить епископский сан. К тому же патриарху и в том же году обращались с такою же просьбою и донские казаки-старообрядцы, к тому времени переселившиеся в Турцию под предводительством своего атамана Игната Некрасова. Патриарх обещал и ветковцам, и донцам посвятить епископа. Но в дело это вмешался русский посол в Константинополе, пригрозив патриарху недовольством императора Петра, и Хрисанфу пришлось отказаться от своего намерения. [168] Однако эта неудача не охладила старообрядческих стремлений к приобретению себе епископа. Все внимание их было обращено главным образом на Восток - к иерархии восточной церкви. Было гораздо больше надежды найти себе епископа именно там, чем в России от никоновской иерархии. Восточная иерархия, несмотря на ее высокие титулы - вселенских патриархов и даже судей вселенной, - была проще, достуцнее и чище в своем иерархическом и нравственном достоинстве. Поэтому именно к ней в течение всего безъепископского периода старообрядчество обращалось с ходатайством о получении от нее епископства. В тридцатых годах того же XVIII столетия ветковские старообрядцы вели длинные переговоры с Ясским митрополитом Антонием о рукоположении им на Ветку епископа. В главе "Выговская пустыня" мы указали, что даже старообрядцы-поморцы старались приобрести себе епископа тоже от Восточной иерархии. В Палестину был послан с Выга знаменитый Вышатин с целью найти там епископа. В 1766 г. московская старообрядческая община обращалась к грузинскому митрополиту Афанасию, проживавшему в то время в Москве и служившему в Архангельском кремлевском соборе, с просьбой рукоположить для них епископа. Афанасий ответил, что он этого сделать не может без разрешения русского Синода, и посоветовал старообрядцам отправиться в Грузию, там автокефальный патриарх, независимый от Синода, вправе удовлетворить их просьбу. Московское старообрядчество действительно снарядило посольство в Грузию, но ему пришлось от предгорий Кавказа повернуть обратно, так как по тогдашнему военному положению никому не было пропуска из России на Кавказ.

Еще к одному греческому иерарху обращались старообрядцы все с той же просьбой - поставить им епископа. В 70-х гг. XVIII столетия в Подолии временно проживал греческий митрополит Евсевий. От него ветковские отцы решили приобрести себе епископское посвящение. В этих намерениях принял энергичное участие инок Никодим, который потом долго ходатайствовал при покровительстве князя Потемкина и графа Румянцева приобрести епископа от русской иерархии. Но пока шли на Ветке и в Стародубье совещания и сборы, Евсевий за каких-нибудь десять дней до прибытия к нему старообрядческой делегации уехал в Грецию. Есть достоверные сведения, что все же один старообрядческий инок из Стародубья, Рафаил, был рукоположен Антиохийским патриархом Даниилом в епископы для старообрядцев. Но ему не суждено было возглавить старообрядческую Церковь: по дороге в Россию он умер где-то в Турции.

Обращались старообрядцы со своими просьбами по вопросам архиерейства и к русской Синодальной иерархии, но лишь к таким ее архипастырям, которые отличались простотою жизни, высоконравственными качествами и доступностью, каковым, например, был Тихон Задонский. Особенно хотелось Никодиму, чтобы во главе старообрядческого священноначалия стал Тихон. Но последний не мог перейти в старообрядчество, воспитанный в духе странно враждебном староверию. Если уже Платон, митрополит Московский, пропитанный духом свободомыслия и даже масонства, не мог отрешиться от многих зловредных предубеждений против старообрядчества и из-за одного двуперстия признавал единоверческое причастие сомнительным, а самих единоверцев объявлял непросвещенными Богом, то что же говорить о рядовых епископах, к числу которых принадлежал и Тихон Задонский. Но важно отметить на примере обращения старообрядцев к Тихону, какого именно епископа хотелось иметь старообрядцам. Есть известия, что московские старообрядцы ездили в построенный патриархом Никоном новый Иерусалим к проживавшему там на покое Крутицкому митрополиту Сильвестру, а нижегородские обращались к проживавшему с 1778 г. в тамошнем Печерском монастыре бывшему Рязанскому епископу Палладию. Старообрядцы из г. Торжка ездили в Новгород к Коломенскому епископу Иоаникию, бывшему викарию новгородской митрополии. Но все эти обращения не дали благих результатов. Никто из никонианских епископов не решался перейти в старообрядчество. Императрица Екатерина пообещала дать старообрядцам епископа, но не смогла выполнить своего обещания. Император Александр I, будучи в Екатеринбурге в 1825 г., тоже обещал тамошним старообрядцам дать епископа. Но в том же году постигшая его действительная или мнимая смерть лишила его возможности исполнить свое обещание.[169]

Иерархия господствующей церкви, именно епископат, была такого духа и настроения, что немыслимо было ждать от нее какого-либо обращения в старообрядчество. Вот какими яркокрасочными словами характеризует епископов синодской церкви единоверческий журнал "Глагол времен": "Они, посланные по лицу земли для любви, для проповедания истины и святости жизни, для мира братьям, будь то эллины или иудеи... устраивали тюрьмы, репрессии, ссылки, ужасы голодных смертей... Во имя Христа? Нет! Кто же они? Отцы, наши подлинные отцы с мягкими, холеными руками, в великолепных одеждах из шелка... бархата... ласкающих взоры цветов - малиновых, пунцовых, синих, белых... шумящих и даже надушенных. Дорогие каменья... золото... блистали с головы до ног... И эти холеные руки, мягкие и нежные, не знавшие грубого мускульного труда, подписывали приговоры не милости или кротости, не привета и защиты, не утирали слез, струящихся по тысячам ланит и паливших огнем своей скорби и муки даже до смерти, а... спокойно, просто решали одним взмахом пера смерть, ту медленную, бесконечную смерть, которая была от них единственной наградой за силу духа... "В тайги, в тюрьмы", - шептали тонкие, бледные уста и улыбались... "Опомнятся, спасут свои души", - говорили кроткие сердца великолепных отцов и предстателей, и несчастные, полунагие, голодные, оторванные от родных, друзей, всего человечества... шли... Шли и гибли." [170] Кто же из таких отцов и пастырей мог перейти в старообрядчество? Ведь идти сюда нужно было на подвиг, на страдание и даже на смерть, мученическую смерть. Первый старообрядческий епископ Павел Коломенский был после многих мучений сожжен, второй, Епифаний Ветковский, схвачен нарочно посланными для его поимки войсками и заточен в Киево-Печерскую крепость, где и скончался, и третий, Рафаил, умер в Турции, не доехав до своей кафедры. Очень трудно было найти святителя на такое апостольское служение. И старообрядчество долгое время продолжало оставаться без личного управления своим епископом.[171]

Николаевская эпоха.

Царствование императора Николая I (1825-1855 гг.) действительно представляет собой целую эпоху - мрачную, грозную для старообрядчества и несчастную для всей России. Николай был "миссионером на царском троне", как Нерон - артистом. Он занимался больше совращением старообрядцев в единоверие, чем государственными делами, совращением принудительным, насильственным, разорительным и гибельным для всей страны. С этой целью он даже лично разъезжал по старообрядческим посадам и слободам, как заправский миссионер, который с большим успехом мог вести это дело, получая за это каких-нибудь сто рублей в месяц. Миссионерство Николая обходилось стране в миллион раз дороже. Этот царь вошел в историю старообрядчества как жестокий и безудержный гонитель древлеправославных христиан.

Старообрядцы в своей родной стране, их же жертвами и кровью созданной, никогда ни при каком царе или царице (после никоновского периода) не пользовались полной религиозной свободой, они здесь иногда были лишь терпимы - более или менее. Даже в царствование гуманной и мудрой императрицы Екатерины Великой они не были уравнены в правах и свободах с иностранцами, населявшими тогда Россию. "Благословенный" Александр I утвердил в 1817 г. права и привилегии аугсбургского исповедания (лютеран). Но когда старообрядцы осмелились себе попросить подобных же прав, им в этом было отказано. В марте 1822 г. последовал декретный указ о непреследовании старообрядческих "беглых" священников. Но в том же указе относительно старообрядческих молитвенных домов сказано: "Вновь строить не дозволять ни по какому случаю". Это, конечно, узаконение стеснительных и даже гонительных мер против старообрядчества. Однако Александр I не считается гонителем его. Николай же преследовал старообрядцев систематически, неуклонно и коварно. Он поставил себе цель: уничтожить "раскол" во что бы то ни стало. Прежде всего он напал на старообрядческих священников. В начале его царствования их было весьма изобильно. На одном Рогожском Кладбище в Москве их служило 12 человек. [172] Священники - это духовные вожди, пастыри, совершители св. таинств: их нужно в первую голову уничтожить. 10 мая 1827 г. последовало узаконение: решительно воспретить старообрядческим священникам переезжать из одного уезда в другой, тем паче из губернии в губернию для совершения духовных треб, "в случае же переездов поступать с ними как с бродягами". 8 ноября того же года последовало новое Высочайшее определение: новых попов на Рогожское Кладбище "отнюдь не принимать". Это распоряжение было потом применено ко всем старообрядческим обществам по всей России. В январе 1836 г. оно было снова повторено и с особенной силой. Всюду стали беспощадно преследоваться вновь присоединяемые к старообрядчеству священники: их ловили, арестовывали, сажали в тюрьмы, ссылали в Сибирь, в каторгу. Для ловли старообрядческих священнослужителей по старообрядческим поселениям посылались нередко большие военные отряды, целые полки даже. Все священство старообрядческое стало потаенным, крыющимся, подпольным и, конечно, очень сократившимся в своем количестве. Император Николай был очень доволен такими успехами принятых им мер. Самое деятельное участие в поимке старообрядческих священников принимало повсеместно духовенство православной церкви. Особенной настойчивостью в этом предприятии отличался Аркадий, архиепископ Пермский. Он надоедал обер-прокурору Синода Нечаеву своими доносами на "беглых попов" и требованиями ловить их по всем местам. "О, если бы их не было! - восклицает он в одном доносе синодскому обер-прокурору. - С уничтожением сих врагов спасения, кажется, вся поповщина обратилась бы к св. церкви и без промедления". Аркадий приводит и очень убедительный факт: в Оханском уезде единоверческий священник за один месяц совершил лишь два брака, тогда как за тот же месяц там же "беглый поп повенчал до 340 браков". Пермский владыка-доносчик добавляет: "О попе беглом сношусь с губернатором. Надеюсь должного содействия в деле Божием." [173] Не к Богу, однако, обращается в Божьем деле преосвященный Аркадий, к губернатору: Бог может и не помочь в деле насилия, а губернатор, несомненно, поможет. На него-то, главным образом, и надеялся Аркадий.

Одновременно с повсеместной войной, ведомой правительством, светским и духовным, при помощи полицейских и военных команд против старообрядческого священства, велись атаки и против всего старообрядчества. Были учреждены по всем губерниям особые секретные комитеты во главе с губернаторами и архиереями, с центральным комитетом в Петербурге, в котором сам царь председательствовал и принимал самое живое участие. Комитеты эти занимались исключительно "делами раскола": узнавали о его состоянии, количестве, всех его проявлениях, вырабатывали и применяли меры к уничтожению раскола. Все старообрядческие монастыри и скиты были закрыты и разграблены. Знаменитые центры старообрядчества: Керженец, Иргиз, Ветка, Стародубье, Выг - все это было разгромлено, и величайшие ценности их были отчасти разворованы, уничтожены правительственными чиновниками, в большинстве же переданы единоверцам.

Какие потрясающие трагедии переживали старообрядцы в каждом случае отобрания у них их святынь, можно судить отчасти по официальным описаниям разгрома Иргизских монастырей. Высочайшее повеление о сем последовало в январе 1837 г.: оно было получено саратовским губернатором Степановым и саратовским же архиепископом Иаковом. Степанов не совсем сочувственно относился к этому делу, медлил с исполнением Высочайшего повеления. Иаков же торопил его и не раз присылал к нему по этому случаю своего архимандрита Зосиму. [174] Только 8 февраля прибыло в монастырь духовное и гражданское начальство, сопровождаемое небольшой военной командой. Настоятелю Корнилию и монашествующей братии предъявлено было Высочайшее повеление - превратить "раскольничий монастырь в единоверческий". Пока шли переговоры, в монастырь собралось из окрестных поселений до 300 человек старообрядцев. Народ заявил, что он не допустит архимандрита с товарищами его в церковь. Никакие увещания, угрозы не могли подействовать на него. При попытке архимандрита приблизиться к церкви, раздался на колокольне набат и крики, точно от воров: "Караул!" К вечеру начальство возвратилось в город Николаевск. Здесь состоялось совещание, на котором было решено увеличить команду и набрать до двухсот человек понятых из православных. На другой день вся эта команда с начальством подошла к монастырю. Но в нем уже собралось до 500 человек старообрядцев. При первой же попытке войти в церковь "весь этот народ, как один человек, пал на колени, слезно прося оставить им монастырь на прежнем основании." [175] Стоявшему на коленях народу было прочитано Высочайшее повеление, но оно не возымело никакого действия, народ по-прежнему умолял не трогать их церковь, в которой они молятся за Государя Богу и во всем ему повинуются. Тогда старообрядцам были вычитаны статьи уголовного закона, строго карающие за непослушание царской воле и за бунтовщичество. Народ единогласно заявлял: "Перетерпим всякую казнь, нежели отдадим церковь нашу". Уездный стряпчий живо, с азартом заявил, что в случае упорства будут привезены пушки и начнут стрелять по толпе: "Государю-императору ничего не стоит, если и сто человек убьют одним выстрелом". И эти угрозы не помогли. "Две недели десятки чиновников и сотни понятых (их добавлено до 400 человек) безуспешно старались привести в исполнение Высочайшее повеление: Преосвященный Иаков потерял уже надежду съездить в монастырь и сказать свое [...] и доложил: "Церковь окружена народом толпа раскольников падает на колени и просит ходатайствовать [...] об оставлении им оной, говоря: в храме сем молились предки [...] и они желают молиться до конца жизни своей". Быков сообщил об этом и губернатору Степанову. Губернатор сам прибыл в монастырь ночью 21 февраля, проехав "мимо табора понятых, освещенного огнями, как большой бивуак". Монастырский двор был наполнен старообрядцами. Губернатор ввел сюда понятых и жандармов и приказал им вытаскивать старообрядцев за ворота монастыря. Началось "мамаево побоище": понятые жестоко избивали старообрядцев, жестокостью особенно отличались жандармы. По словам самого Степанова, едва начали приводить в исполнение его приказание, как "поднялся величайший шум, вопль, раздался звон колоколов", на зов которых бежало население из ближайших поселений. Храбрый губернатор испугался последствий своего ночного побоища и приказал всей своей армии отступить от монастыря на версту, к Николаевску, а сам со всем своим штабом уехал в город. На другой день он снова прибыл в монастырь и, не вылезая из саней, кричал старообрядцам: "Вы не повинуетесь государю-императору!" Толпа в один голос отвечала: "Мы воле государя императора ни в чем не противимся, только просим ваше превосходительство оставить монастырь сей на прежнем положении". Степанов пригрозил привести пушки и сбить колокола и уехал в Саратов. Здесь он обратился к губернскому правлению за разрешением непонятного ему юридического казуса: "Мрачное упорство без всяких признаков буйства - что это: ослушание Высочайшей воли или только предварительный приступ к возмущению?" Правление нашло в действиях бунт, подлежащий военному воздействию. Губернатор после сего потребовал от начальника местного артиллерийского резерва командировать в Николаевск одну батарею; от начальника саратовского гарнизона - отправить туда же роту с офицером. Одновременно он послал в Петербург министру Блудову рапорт о происшедшем с просьбой указаний, что делать дальше. В ожидании ответа он стянул свои войска к монастырю. Министру он писал, что старообрядцы в количестве 500 человек расположились во дворе монастыря и "через таинство исповеди" поклялись на смерть не отдавать своего храма. "Толпа эта не имеет ничего наступательного, кроме частной и общей силы тела и духа. В то время как таскали их из монастыря, ни один не тронул понятого: все они стали на колени в несколько колец кругом храма, сцепились руками и ногами и таким образом с трудом поддавались посторонней силе". Толпа эта решилась умереть на месте без всякой обороны, заслоняя телами своими вход в церковь.

Петербургские распоряжения пришли в Саратов лишь 3 марта: приказано монастырь взять, во что бы то ни стало. Губернатор сделал последние распоряжения на месте: он приказал отправить в монастырь еще 30 казаков, снабдив их "двойным количеством нагаек", затем командировал туда [...] четыре пожарных трубы с брандмейстером и соответствующим числом прислуги, так как получил сообщение, что старообрядцы будто бы хотят сжечь Николаевск и монастырь. Сам губернатор явился в Николаевск 12 марта, все военные силы с их начальниками были уже на месте, а также и все командированные чиновники. Стянули к монастырю огромное количество понятых православного исповедания. Сначала было предложено старообрядцам сдать монастырь добровольно, потом пошли угрозы. Но эти попытки не имели успеха: 482 человека мужчин и 617 женщин решили защищать свою святыню до смерти. Тогда губернатор созвал "военный совет", на котором решено было действовать нагайками казаков, прикладами солдат и пожарными трубами. 13 марта "полчище" подступило к монастырю. "Вокруг храма в несколько рядов лежал народ, крепко сцепляясь друг с другом. Растащить их не было возможности. Гарцевавший впереди военного отряда губернатор скомандовал: "Пли!" - и началась стрельба холостыми снарядами. В то же время начали качать из труб воду на лежавших старообрядцев. Казаки ударили в нагайки, пехота начала действовать прикладами по неподвижно лежавшим защитникам монастыря. Гул выстрелов, вопли и стоны избиваемых смешались в одном хаосе, который способен был нагнать панический страх на самого храброго человека. Понятые и солдаты бросились на смутившихся и растерявшихся старообрядцев и начали их вязать и вытаскивать из монастыря. В течение целых двух часов безостановочно шла работа, пока все 1099 человек не были удалены за ограду. Губернатор тотчас же послал экипаж в Николаевск за духовенством". Прибыл вышеупомянутый архимандрит Зосима и николаевский благочинный протоиерей Олпидимский [?]. Последний предоставил следующий рапорт преосвященному Иакову: "Подъезжая к воротам монастыря, мы увидели множество народа обоего пола, лежащего связанными. Въехав внутрь оного, увидели по всему двору текущую воду и множество крови, ибо насосами разливали народ, а на лошадях разбивали оный в кровь; оттого вода и кровь омыли монастырскую площадь. У церкви губернатор встретил нас таким приветствием: "Ну, господа отцы, извольте подбирать, что видите". Затем в церкви, по сбитии замков, освящена вода и все оное окроплено. Между тем, пока служен был молебен, воинство и понятые разбойнически в присутствии губернатора грабили имущество монастырское.

Окна, двери, полы, погреба, подвалы, кладовые, сундуки, шкафы - словом, все как бы от ужасного землетрясения разрушилось. Хлеб, кроме трех амбаров, которые остались неразломанными, рыба, масло, овощи, одежда, плуги, сани, колеса, телеги и всякая домашняя рухлядь - все как бы огнем пожжено. Словом, монастырь сей оставлен в самом жалком положении". Далее о. благочинный сообщает своему архипастырю некоторые подробности об избиении беззащитных старообрядцев: конные войска "мяли лошадьми лежавших, а пехота так усердно действовала ружейными прикладами, что изломано было ружейных лож несколько десятков". "Церковная паперть и около оной место, где лежали избитые старообрядцы, обагрены были оных кровью. Чтобы увеличить их мучения, их при сильном морозе обливали из пожарных труб водою. Николаевский протоиерей восклицает в ужасе: "Какое произошло смятение, вопль, убийственные кровавые раны между безоружными старообрядцами, в особенности между женским полом и малолетними детьми, - того описать невозможно!"

Но этим еще николаевское торжество православия не закончилось. Был еще суд над "бунтовщиками". Военносудная комиссия приговорила: 11 человек наказать кнутом и сослать в каторжные работы; 326 человек и настоятеля Корнилия наказать плетьми и сослать на поселение; 16 человек по старости лет без телесного наказания сослать в Сибирь.[176]

Так бессердечно и таким варварским способом был уничтожен самый знаменитый в истории старообрядчества духовный его центр - славный Иргиз. Таким же бесчеловечным образом были разорены и совершенно уничтожены и многие другие старообрядческие монастыри и скиты. Все церкви старообрядческие по всей России, а также часовни и все другие молитвенные помещения были отобраны у старообрядцев и отданы в пользование единоверцам. Многие церкви были совершенно закрыты, так как на местах не оказалось единоверцев и ими некому было пользоваться. Закрыты были старообрядческие церкви даже в Курляндской и Лифляндской губерниях, где, казалось бы, нужно было всячески поддерживать русское население в интересах русской государственной национальности. Напротив, при Николае было воспрещено старообрядцам приобретать населенные имения и земли в Остзейском крае и даже просто селиться в пограничных губерниях западного края. Иностранцы же пользовались в России повсеместно всеми гражданскими и религиозными правами и свободами. Старообрядцам было воспрещено занимать должность даже сельского писаря, а иностранцы могли быть и были даже министрами.[177]

До указа императрицы Екатерины II 1764 г. старообрядцам не разрешалось приписываться в городское сословие и быть купцами. Но с этого времени они поселились в городах, преимущественно в больших, и в обеих столицах. "Быстро развились в их руках капиталы, - говорит о них П.И. Мельников-Печерский, - что следует отнести к отличающей их домовитости и бережливости, а в особенности к внутренней связи, скрепляющей их общества, в которых взаимное вспомоществование составляет едва ли не важнейшую основу. Достоверно известно, что к концу XVIII и в начале XIX столетия значительная часть русских капиталов оказалась у старообрядцев, принадлежавших к городским сословиям". [178] Благодаря промышленно-торговой деятельности именно старообрядцев, Россия стала богатеть. Фабрики, заводы, рыбные промыслы, хлебные операции и всякие другие промышленные и торговые предприятия находились преимущественно в руках старообрядческих купцов. Особенно богат ими был Московский фабрично-заводской район, а также Иваново-Вознесенский. "В руки богатевших с каждым днем старообрядцев стали переходить и недвижимые имения боярских внуков и правнуков. Боярские палаты обращались в жилища купцов-старообрядцев или превращались в их промышленные и торговые заведения. Самые подмосковные села старорусских бояр и вельмож XVIII столетия стали переходить в руки старообрядцев." [179] По этим-то старообрядцам и решил ударить император Николай, чтобы принудить их принять единоверие, отрекшись от своей, древнеотцовской, старообрядческой веры. От всех купцов и фабрикантов потребовалось представить удостоверение, что они принадлежат к православной церкви. В противном случае у них отбирались гильдейские права, с которыми связаны и права по воинской повинности: сыновья их немедленно должны быть взяты в солдаты (тогда служба была в 25 лет - почти до смерти). Старообрядцам-гильдейцам предстояло выбирать: или отречься от своей веры, стать ренегатами, или пойти на большие жертвы государственные, семейные, личные, то есть прекратить свои предприятия, разориться, семью отдать на произвол властей, самому быть подвергнутым разным притеснениям. Многие купцы пошли в единоверие, увеличив и без того огромное число его лицемерных членов и терзаясь в своей совести. Многие из них при новом царствовании вернулись в старообрядчество. Но немало оказалось столь твердых купцов, которые прекратили свои заведения и промыслы, но не изменили своей вере - остались старообрядцами. Николай был беспощаден к таковым. Многих сослал он: одних в Закавказье, других в Сибирь, третьих "в не столь отдаленные места."[180]

Всеми этими мерами насилия и коварства император Николай, несомненно, нанес сильные удары старообрядчеству. Но еще сильнее он ударил по самой России, ибо с того именно времени пошло в ней, именно в капиталистическом мире, засилье иностранцев и главным образом евреев. Внутренне же старообрядчество стало еще крепче, даже и количественно увеличилось. "Нельзя пройти молчанием того, что с 1827 г. раскол не только не ослабел, но значительно усилился, и число раскольников чрезвычайно умножилось", - замечает Мельников-Печерский. [181] Он дает такую общую картину положения старообрядцев в николаевское время: "Многие сотни молитвенных зданий были уничтожены; десятки тысяч икон, сего древнего достояния прадедов, были отобраны; огромную библиотеку можно было составить из богослужебных и других книг, взятых в часовнях и домах старообрядцев...".

В последующие годы стеснительные меры против старообрядцев еще более увеличились: часовни старообрядцев, построенные и снабженные драгоценными иконами за их счет и, следовательно, составляющие их частную собственность, правительство стало собирать и отдавать единоверцам; не только попов, но и важных по своему влиянию мирян без суда и следствия отправлять в ссылку; старообрядцам воспрещено было записываться в купцы, чем сравняли их с мещанами; подвергли их рекрутской очереди и возможности телесного наказания. Такому ограничению прав подверглись значительные капиталисты, лица торговых домов, начавших свои обороты с самого издания городового положения, люди, фабричная и торговая деятельность которых кормила и кормит сотни тысяч подданных империи. Наконец, стали смотреть на старообрядцев, как на заговорщиков, нарушителей, спокойствия государственного; целые селения в полном их составе подчинили невыполнимому надзору полиции; систематическое соглядатайство за их поступками повергло в уныние огромное число русских людей, виновных только в том, что они признают противу совести подчиниться главенству епархиальных архиереев, ибо все обряды, соблюдаемые ими, дозволены в церквах единоверческих. Таким образом, ради внешней формы жертвуют спокойствием огромного числа подданных империи. [182] Кроме лишения их прав гражданских, за неимением священников (которых они просят, но которых им не дают), они лишены всякого духовного утешения и находятся под денноночным страхом обысков, суда и ссылки. После сего, восклицает Мельников, можно ли не признать истинного достоинства в многострадальном терпении русских людей, которое видно в наших старообрядцах. Будь то на Западе, давно бы лились потоки крови, как лились они во время Реформации, Тридцатилетней войны, религиозных войн в Англии и пр. Сравнивая положение протестантов перед началом религиозных войн с современным положением старообрядцев, нельзя не согласиться, что последние стеснены несравненно более, чем первые. Стеснения старообрядцев следует по справедливости отнести главнейше к невеликодушному взгляду и даже не совсем бескорыстным видам нашего духовенства.[183]

Главным и весьма настойчивым вдохновителем гонений на старообрядцев как николаевского времени, так и последующего царствования, был знаменитый митрополит Московский Филарет. [184] Все те меры, которые он проектировал вместе с императорами Николаем I и Александром II против старообрядчества и которые были применены к нему во всей их полноте и с беспощадной жестокостью, впоследствии, именно в наше уже время, применили безбожники-большевики ко всем религиям и исповеданиям в России, в том числе и к самой бывшей господствующей церкви, так нетерпимо относившейся к старообрядцам. Умный и проницательный Филарет не предусмотрел, что его проектами и мерами в будущем воспользуются самые коварные и самые злостные враги Христа и Бога.

Самым тягостным и самым страшным бедствием для старообрядцев было в николаевское гонение "оскудение священства": священников с каждым годом становилось все меньше и меньше. Это главным образом и повергало старообрядцев в тяжкое раздумье. Единоверие - фальшь и ложь: в нем лишь гибель души. Но и без священства нет спасения, ибо без него некому совершать таинства церковные, некому освящать, крестить, причащать, венчать, погребать. В старообрядчестве же нет епископов, которые имеют право и власть рукополагать священников. Все попытки приобрести их не имели успеха. Что же делать? Где взять священников? Как приобрести епископа? Эти вопросы в николаевское время встали с большой силой, с роковой настойчивостью. И пошли по ним совещания и обсуждения по многим старообрядческим общинам, Главным образом, по монастырям и скитам и на самом Рогожском Кладбище в Москве.

Всякая эпоха выдвигала своих деятелей, которые для этого времени и родились или созданы. Явились и в старообрядчестве великие деятели своего времени, которые нашли и указали выход из тяжелого и, казалось, совершенно безвыходного положения. Господь не оставляет Свою Церковь без Своего промышления о ней.

Иерархия с Востока и кафедра епископская за границей.

Старообрядцы и после вековых гонений на них все еще продолжали надеяться, что русские цари и русская иерархия когда-либо образумятся и возвратятся к вере своих дониконовских предков и снова Россия засияет древним благочестием. Собственно, сам народ живой церкви и низшее духовенство, особенно выбранное приходами, были пропитаны духом старообрядчества, исключая малороссийские и западные епархии, которые еще до раскола во многом отступили от древнерусского православия. Вот почему так легко и так охотно священники центральных губерний шли в старообрядчество: они от самого рождения своего были воспитаны в старообрядческом духе, они шли в родную и дорогую им среду.[185]

Почти во всех своих всеподданнейших прошениях, начиная от аввакумовских и соловецких челобитных к царю Алексею Михайловичу и кончая обращениями к последнему императору Российскому - Николаю II, старообрядцы напоминали им, что все старообрядческие чины, обряды, богослужение и все св. тайны, совершаемые по "древлепечатным святым книгам, содержали и отправляли до Никона благочестивые российские цари, боголюбивые великие князья и святители, как-то: святые Петр, Алексий, Иона и Филипп московские и преподобный Сергий и прочие многие российские чудотворцы, святостью жития просиявшие и нетлением и чудесами прославленные от Бога". Старообрядцы были уверены, что придет время, когда сама никоновская иерархия и государственная власть признают всю эту древнюю святость и откажутся от всех прежних своих проклятий, анафем и всякого рода осуждений на нее. В царствование императрицы Екатерины Великой, когда было разрешено свободное отправление богослужений по дониконовским чиноположениям, эта уверенность их еще более укрепилась. А указ императора Александра I о свободном переходе в старообрядчество православных священников давал надежду, что последует таковое же узаконение и относительно православных епископов. В эти два царствования старообрядцы добивались приобрести себе епископа свободным, дозволенным путем, с Высочайшего разрешения. Стоило приобрести таким путем только одного епископа, как потом все высшее духовенство по всей России, а вместе с ним и народ, оказались бы под властью этого святителя и его ставленников и преемников. Равнодушные же к церкви и вообще к религии правительственные верхи, а также зараженная "тлетворным духом Запада" русская интеллигенция остались бы в никонианстве с "холеными и надушенными архиереями". Конечно, и малороссийские, и западные епархии целиком остались бы нетронутыми староверием.

Но старообрядцам не суждено было тогда приобрести себе епископа. А систематическое уничтожение их священства Николаем I, беспрерывные гонения его времени, варварское истребление величайших их святынь: церквей, монастырей, скитов, часовен с колоссально ценным их имуществом (древними и чудотворными иконами, с редкостными книгами, облачениями, всякой церковной утварью) - убедили, наконец, старообрядцев в том, что их надежды на опамятование или отрезвление от никониановщины русских царей и высшей иерархии совершенно напрасны.

Грозное "оскудение" священства давало себя чувствовать роковым образом: тысячи младенцев жили без священнического крещения, лишь с "бабушкиным" погружением; сотни погребений над умершими совершались священниками заочно, многие браки совершались без венчания, в ожидании приезда священника; божественная литургия совершалась редко, самое причастие оскудевало. Жизнь церковная во многом расстроилась. Приходилось всего бояться, во всем таиться и скрываться. Нельзя было собраться на дому помолиться Богу, это считалось большим преступлением и каралось весьма строго. Запах ладана, лишняя лампада перед святой иконой или свеча принимались за признак недавнего моления, и тогда производились в таком доме и даже в соседних повальные обыски, обычно с грабежом и всякими насилиями. По всей стране беспрерывно шли аресты древлеправославных христиан; тюрьмы, пересылочные участки, места ссылки были переполнены ими. Остававшихся еще во многих местах священников приходилось укрывать, перевозить из одного прихода в другой и нередко в отдаленные места со страшной опасностью и чрезвычайным искусством, на которое могут быть изобретательны христиане лишь в моменты наивысшего напряжения всех своих душевных и духовных сил. Но такое состояние не могло продолжаться бесконечно. Нужно было искать выхода из него. Главное - обеспечить себя совершителями таинств церковных. Нужно иметь своего епископа.

Еще до разорения Иргиза в его монастыри съезжались старообрядцы из разных мест и обсуждали все эти вопросы и главный из них: где приобрести епископа. И не менее важный: где его сохранить от николаевских преследований. На этих совещаниях выдвинулся своими умными, обдуманными и обоснованными предложениями весьма сведущий в Писании и в истории, но в то же время и весьма молодой еще уроженец г. Горбатова Нижегородской губернии Афоний Козьмич Кочуев. [186] Он предложил, во-первых, отыскать епископа на Востоке (в восточных патриархиях в Египте, Сирии и других местах): может быть, и на самом деле, как тогда многие старообрядцы надеялись, Господь сохранил там благочестивых епископов; если же таковых не окажется, принять епископа согласно церковным канонам и древней церковной практике от греческой церкви, о которой в то время доходили в Россию сведения, что она меньше отступила от древнего благочестия, чем русская - никоно-петровская. Во-вторых, епископскую кафедру устроить непременно за границей: в Турции ли, в Австрии или в Польше, где имеется немало старообрядческих общин и где они пользуются религиозной свободой. Там епископская кафедра и ее святитель будут в полной безопасности. Предложение Кочуева было принято с радостью: выход из тяжелого положения найден, нужно только его с Божьей помощью осуществить. По этому вопросу в начале 1832 г. состоялся в Москве, на Рогожском Кладбище, многочисленный старообрядческий собор. Вообще все более или менее важные вопросы в старообрядческой Церкви решались соборне, общим согласием народа и клира. Вопрос же об иерархии был чрезвычайным. Как повествует автор "Исторических очерков поповщины", П.И. Мельников-Печерский, [187] "...зимою 1831-1832 гг. двинулись на Москву послы из Вятки, из Стародубья, Керженца и Иргиза, из Саратова, Перми и Екатеринбурга, из Казани, Ржева, Торжка и Твери, из Тулы, Боровска и других городов. Приехали казаки донские, уральские и линейные, - всех казаков до сорока человек". Прибыли настоятели и игумены виднейших старообрядческих монастырей. Из московских представителей участвовали в соборных совещаниях приходские попечители и старшины, а также и Рогожские священники во главе с весьма уважаемым священником о. Иоанном Матвеевичем Ястребовым. На соборе выступил со своим докладом Кочуев А.К. Силою своего красноречия, основанного на знании церковных канонов и истории, подкрепленного неумолимыми и жуткими фактами переживаемого всем старообрядчеством трагического момента, он убедил всех членов собора принять единогласное решение - обратиться на Восток для разыскания епископа и устройства архиерейской кафедры за рубежом России. Доклад Кочуева сильно и авторитетно поддержал поименованный священник Ястребов. Была снаряжена депутация в Петроград, [188] чтобы и тамошнее общество, близкое к высшим властям, ознакомить с принятым соборне решением и привлечь его к совместной деятельности по этому вопросу. В Петрограде было, однако, решено сделать еще одну попытку обратиться к государю с последней просьбой о смягчении мер, принятых им против старообрядчества и о дозволении старообрядческим священникам совершать свободно богослужения и требы церковные. Передать прошение царю взялся сочувствовавший старообрядцам и в то же время близкий к Николаю граф Бенкендорф (тогдашний шеф жандармов). Рассказывают, что когда он изложил перед государем просьбу старообрядцев, Николай в такой степени рассвирепел, что не выдержал себя перед благородным немцем: схватил подвернувшееся ему под руку кресло и с такой богатырской силой бросил о пол, что оно рассыпалось на мелкие части: "Так я сокрушу раскол!" - с нескрываемым гневом крикнул он. Но и после этого ужасающего отказа старообрядцы разных обществ продолжали обращаться к правительству с просьбой об облегчении их невыносимого положения. Ни одна просьба не была ни в малейшей степени удовлетворена. Просьбы лишь раздражали, и гонения становились все более и более тяжкими и роковыми. Вопрос с расколом считался поконченным: старообрядчество будет окончательно уничтоженным. Но Бог судил иначе.

Под покровом глубочайшей тайны нужно было выполнить единогласное решение Московского старообрядческого собора, то есть всей старообрядческой Церкви, об отыскании епископа и об устройстве за границей старообрядческой архиерейской кафедры. Для этого нужны были люди необыкновенные, с большой силой воли, выдержанные, преданные до смерти порученному им чрезвычайному делу, знающие, начитанные, "многоталантливые", как выразился проф. Субботин о Кочуеве. И такие люди нашлись, точно для сего дела рожденные. Главным из них был Петр Васильевич Великодворский, впоследствии, выражаясь характеристикой Субботина, "стяжавший себе великую знаменитость в старообрядческом мире под именем инока Павла". [189] Вторым был инок Геронтий, в мире Герасим Исаевич Колпаков.

Вся жизнь инока Павла была чудесной. С ранних лет его тянуло уже к жизни духовной, подвижнической: 12-летним мальчиком он делает попытку уйти в Стародубческие старообрядческие монастыри, что ему тогда не удалось. Только уже в 25-летнем возрасте он поселился в знаменитом Лаврентьевском монастыре (близ г. Гомеля), впоследствии тоже разоренном и отобранном от старообрядцев николаевским правительством. Одаренный от природы богатыми способностями, Павел имел страстную любовь к чтению книг духовного содержания и обладал поэтому колоссальными познаниями в церковно-богословской и церковно-исторической литературе. Почти с детства он проникся глубокой верой, которая потом не изменяла ему никогда, что он предназначен Самим Богом для совершения какого-то великого дела. Своим неизменным покровителем считал святителя Николу Чудотворца, который действительно ему являлся неоднократно и давал свои наставления. По ним и действовал Павел и имел успех. [190] Он отрекся от мира и принял иночество, чтобы только выполнить предназначенную ему Богом миссию. Живя в монастыре, общаясь там с лучшими духовными деятелями старообрядчества и заодно с ними остро и больно переживая тогдашнюю трагедию "оскудения священства", инок Павел "считал уже не подлежащим ни малейшему сомнению, что он свыше предназначен именно для того, чтобы послужить древлеправославной Церкви приобретением для нее епископов, необходимо нужных в предотвращении угрожающего ей оскудения священства, что именно к этому подвигу Промысл готовил его с юных лет и что к нему же относились чудесные явления святителя Николы." [191] Вера Павла начала оправдываться: как раз к этому времени к нему явился из Петрограда от тамошнего старообрядческого деятеля, "гильдейца" Сергея Григорьевича Громова, знаменитый посол - сам Афанасий Кочуев. Громов взял на себя весьма опасное по тогдашнему времени дело снаряжения на Восток посольства для отыскания епископа и устройства за границей старообрядческой архиерейской кафедры, и к этому делу привлек инока Павла, которого уже раньше знал как человека предприимчивого и самоотверженного. Предложение Громова - оно было, собственно, решением Московского собора - отправиться на Восток с указанной целью было принято Павлом с особой радостью как указание свыше, как призыв Самого Господа. Нужно было найти себе спутника, и жребий пал на вышеупомянутого инока Геронтия, с которым Павел находился в тесной дружбе. Он тоже с юношеских лет возымел непреоборимое влечение к духовной жизни: девятнадцатилетним юношей он поселился в уединенном Серковском монастыре (близ г. Оргеева Бессарабской обл.), тоже, конечно, отобранном от старообрядцев в николаевское время, и после трехлетнего искуса постригся в иноки. Он потом стал евангельским отцом самого Павла. Чудным Промыслом Божиим Геронтий прибыл в Лаврентьев монастырь из Бессарабии как раз в тот момент, когда Павел уже избрал его себе в спутники по указанному святителем Николою жребию. С не меньшею радостью и Геронтий принял сей жребий. Это был уже 1836 год.

"С этого времени, - замечает профессор Субботин, - и начинаются странствия, труды и подвиги, предпринятые ради приобретения потребных старообрядчеству епископов двумя знаменитыми у старообрядцев друзьями - Павлом и Геронтием. Это была действительно примечательная двоица, связанная редким единодушием". [192] Павлу в это время было 27 лет; Геронтий же был старше на пять лет.

Они имели намерения исследовать сначала такие восточные страны, как Персия, Грузия, другие места по предгорьям Арарата, где, как тогда многие верили, скрываются истинные христиане и среди них находятся древлеправославные епископы; затем страны азиатской и европейской Турции - за Ливаном, в Сирии, в Египте. К 6 мая того же 1836 г. они благополучно добрались до г. Кутаиса. Но здесь были задержаны местной полицией, которая обратила внимание на их странное одеяние: старообрядческие, особого покроя камилавки и короткие мантии с красной оторочкой. Сам главнокомандующий Кавказом, барон Розен, допрашивал их. Согласно своим документам, они показали совершенно правильно о месте своего происхождения и приписки. Тем не менее, их арестовали и продержали в тифлисской тюрьме, "под замком секретных твердынь", более трех месяцев, пока наводились о них справки в местах их приписки. Это "испытание Божие" послужило им в дальнейшем на пользу: они стали осмотрительнее и осторожнее в своем путешествии и в предприятиях. Еще в тифлисской тюрьме они сговорились относительно дальнейшего путешествия и осуществления своих планов.

В новое путешествие они тронулись ранней весною уже 1839 г.; инок Геронтий был уже настоятелем Серковского монастыря. Сюда к нему и прибыл инок Павел. Важнейшие духовные центры старообрядчества были уже разгромлены и опустошены, оставались еще кое-где на окраинах старообрядческие монастыри и скиты. Из Серковского монастыря удобно было попасть в Австрию, именно в Буковину, где имеются старообрядческие поселения. Сюда и направили свои стопы наши многотерпеливые и уже довольно испытанные странники - иноки Павел и Геронтий.