Иисус на Руси

Иисус на Руси

Имя Христа самолично донес до древней Руси апостол Андрей — брат Петра. «А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывет Русским, — по берегам его учил, как говорят, святой Андрей, брат Петра». Это запись «Повести временных лет» — летописи монаха Киево-Печерского монастыря Нестора. Летопись эта по достоверности ничуть не хуже (и не лучше) евангельских текстов. И насыщенность редакциями и вставками та же, и легенды по тексту изобилуют. Наверное, можно сказать: одно из евангелий Киевской Руси от Нестора. Проиллюстрируем следующей записью об Андрее: «Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуни устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и приплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и стал под горами на берегу. И наутро встал и сказал бывшим с ним ученикам: „Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать божия, будет город великий, и воздвигнет бог многие церкви“. И взошел на горы эти, благословил их, и поставил крест, и помолился богу, и сошел с горы той, где после возник Киев, и отправился по Днепру вверх. И пришел к славянам, где нынче Новгород, и увидел живущих там людей — каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И направился к Варягам, и пришел в Рим, и поведал о том, как учил и что видел». Далее идет легендарное описание новгородской свирепой парной бани, о которой Андрей тоже доложил.

Основное в этой записи — благословил и воспророчествовал Андрей быть Киеву, и быть ему великим, установил крест и помолился Богу. Сведений о проповедях в Новгороде и о реакции на них новгородцев никаких. Ориентируясь на возраст Андрея, событие можно датировать первой половиной I века. Исследователи признают эту летописную запись целевой, более поздней редакционной вставкой. Церковь, однако, здесь не соблазнилась приписать Андрею крестительные действия, хотя бы избирательные. Крещение Руси оставлено для Владимира, а в данном тексте достаточно благословения, апостольского и очень стратегического. Легенда дает право обоснованно претендовать на равенство русской церкви по отношению к греческой: Русь благословлена апостолом Андреем Первозванным, значит, Русская церковь апостольская, поэтому независима и равновелика Византийской церкви. Набирая силу, Русская церковь эту стратегию поэтапно и реализовала к 1589 году.

Таким образом Андрей Первозванный стал покровителем России. Многое в России связано с его именем, но Андрей действовал от имени Иисуса.

«Повесть» также содержит логические построения и о причастности апостола Павла к крещению русов: «…там же находится Иллирия, до которой доходил апостол Павел и где первоначально жили славяне. Вот почему учитель славян — апостол Павел, из тех же славян и мы, Русь, поэтому и нам, Руси, учитель Павел». Так что имя Христа слышимо было и с юга, и с запада. В блиц-темпе покажем все-таки, как оно укрепилось в России, в отечестве.

Как известно из «Повести», на указанном Андреем месте наши праотцы Кий, Щек и Хорив срубили небольшой поначалу город Киев. Зажил там народ славянский, потекли века. 862 годом датируется в «Повести» запись, когда в Новгороде «сел» Рюрик — варяг из русов. «И было у него два мужа, не родичи его, но бояре». Имена этих мужей — Аскольд и Дир, они же, тронувшись из Новгорода в Царьград, по пути и осели княжить в Киеве. В год 879-й умер Рюрик и, «передав княжение свое Олегу — родичу своему, отдал ему на руки сына Игоря, ибо был тот еще очень мал». Олег, покоряя города славянские, дошел с дружиной до Киева, выманил хитростью Аскольда и Дира и заявил им: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода»; предъявил им Игоря: «Вот он, сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира. А несправедливо. При Аскольде и Дире, как считают исследователи, состоялось первое, локальное крещение Киевской Руси. Конкретизируем. Аскольд и Дир организовали два грабительских похода на Царьград в 860 и в 866/867 годах, озаботив Византию своим уже мощным соседством. В Никоновской летописи сказано, что с русами был заключен мир и император Василий «преложи сих на христианство, и просиша архиерея, и посла к ним царь». От прибывшего в Киев архиерея недоверчивые русы затребовали чуда. Архиерей бросил в огонь евангелие, и огонь «не прикоснулся его». Русичи подивились и «вси крестишася». Факт крещения подтверждается другими документами. Константинопольский патриарх Фотий в «Окружном послании» 866–867 годов сообщает о крещении народа Русь. Крещение проведено именно с целью умиротворить языческих необузданных соседей, сделать их союзниками. В «Жизнеописании императора Михаила» говорится, что он с русами «установил дружбу и соглашение, уговорил принять крещение». Исследователями отмечены и хронографии, ставящие под сомнение крещение 866/867 годов, но вероятность принятия христианства Аскольдом и его дружиной очень высока. Однако варяжский конунг — вещий Олег — это дело перечеркнул, прекратил, а церковь, по мнению Б. А. Рыбакова, вычистила факт первого крещения Руси из «Повести», предназначая это судьбоносное мероприятие Владимиру. В оправдание можно сказать лишь то, что Аскольд и Дир были нелегитимными князьями.

Олег, покончив с Аскольдом и Диром и, как он думал, с христианством, осел в Киеве и в свою очередь заявил о себе Царьграду походом 907 года. Вернулся с богатой данью и с заключенным миром.

После легендарной смерти Олега «от коня своего» в Киеве правили князь Игорь и Ольга, имея сына Святослава. Имя же Христа, похоже, не исчезло из Киева бесследно. Потекли года. Игорь, по «Повести», был убит древлянами и отомщен Ольгой, и с 946 года стал княжить на Руси Святослав под регентством Ольги. Ольга, по тексту «Повести», крещена в Царьграде в 955 году во время дипломатической миссии. По убедительным обоснованиям исследователей (в т. ч. Рыбакова), крещение состоялось в 946 году в Киеве или Корсуни, и в Константинополь Ольга отбыла уже со своим священником в свите. Отбыла с заботами о династическом браке Святослава и о крещении Руси. Миссия, как следует из источников, не удалась, но Ольга впоследствии будет названа провозвестницей христианства на Руси.

В 964 году Святославу станет уже 22 года и он наведет страх на соседей, а в 970 году (в 969-м опочила Ольга) он посадит старшего сына Ярополка в Киеве, Олега — у древлян, а побочного сына от Малуши, ключницы Ольги и сестры Добрыни, — Владимира отправит с Добрынею княжить в Новгороде. Сам Святослав, убежденный язычник, смотрел сквозь пальцы и на христианство матери, и на то, что у Ярополка жена гречанка-христианка, и на христианство среди своих дружинников, и на христианство в Киеве. Государственность Руси он обеспечивал с позиции силы и сопрягал ее по своему разумению с военной мощью.

В 972 году Святослав после 28 лет княжения в сражении погибает. В Киеве на следующий год начинает княжить Ярополк. Далее между братьями-князьями начинается усобица, в которой гибнут и Олег, и Ярополк. Заинтересовавшегося читателя мы отсылаем за деталями к «Повести», Нестор неплохо живописует события.

С 980 года князем Киева и Руси становится Владимир, Владимир Святославич Великий, Владимир Красное Солнышко — фигура на Руси ключевая. Владимира, как и других внуков, воспитывала Ольга-христианка. Если Ольга и не окрестила внуков втихомолку, то к Богу приобщала с усердием, и Владимир с детства с основами христианскими был знаком, считает Г. Г. Прошин. Это важная деталь. При Владимире христианство в Киеве существует уже легально, хотя, сев на княжество, Владимир первым делом обновил пантеон языческих богов-идолов под стенами Киева.

В первые годы княжества успешно ходил Владимир на радимичей и на болгар, сообщает «Повесть», а уже в 986 году задумался о религиозной реформе. Красочно сообщает Нестор об иноверцах-послах, призванных Владимиром рассказать об их вере ему и боярам, дабы смог он сделать выбор. История эта общеизвестна по множеству беллетристических упоминаний, нет смысла ее повторять, к тому же выбор практически был предрешен. Склонился Владимир ко Христу, прикидывая заполучить византийских епископов для сотворения обряда, а тут и события сложились в лад. В Византии у Василия II загорелась земля под красными сапогами (символ власти посерьезнее наших скипетра и державы). Конкретно двое некогда преданных ему византийских военачальников тоже понадевали красные сапоги, заявив крайне опасные претензии на императорскую власть. Василий в катастрофической ситуации послал к Владимиру за помощью. Тут Владимир решил, что час настал. И затребовал Владимир сестру Василия Анну себе в жены. Жен у него было в достатке, в том числе и былинная Рогнеда, но для упрочения государства нужен был брак династический. Василий с Константином с трудом великим сестру уговорили, но поставили условие: Владимир должен креститься сам и крестить Русь (ломились в открытые ворота, а то и в сети). Владимир «жесткое» условие принимает. Шеститысячный отряд русских воинов с блеском выполняет задачу, Василий благополучно остается у власти. Владимир, как условились, принимает крещение то ли в Киеве, то ли в Васильеве (исследователи не единодушны) и крестит киевлян летом 988 года.

Далее по хронологии следует захват Владимиром Корсуни для ускорения династического брака, но нас интересует основное — крещение Киевской Руси в 988 году. Тысячелетие этого события отмечалось в 1988 году у нас в стране на самом высоком уровне. На высоком уровне провел процесс и Владимир. Остановимся подробнее на ситуации.

Владимир фактически давно уже забыл веру отцов, исполненный идеями государственности. В соседней Болгарии уже более века господствовало христианство, другие европейские страны — Польша, Паннония, Венгрия, Моравия — тоже христианские государства, Византия — просто христианский рай — богатейшая империя с уже идеально отлаженными механизмами христианско-монархического правления. Новая вера, ясно было ему, — ощутимый компонент прогресса в государственном устройстве. Короче, Владимир завистливо поглядывал на соседские благоприобретения и крепко был озабочен. Сознавал, что Русь приотстала (а может, все шло своим чередом).

Давно уже забыло веру отцов и киевское боярство в основной своей массе. Модная вера основательно укрепилась в его среде. Собственно, киевский народ давно осознал, что христианство — это барская религия. В других русских городах, а их уже было 220, естественно, христианство считалось столичной религией, и по-государственному мыслящие периферийные бояре понимали неизбежность религиозной реформы, а вслед за нею и феодальных отношений.

Неспешный же русский люд жил-таки по заповедям отцов, по врожденным представлениям о густонаселенности своего мирка и природы божками и божествами и с детства не терял веры в чудеса. Некое такое органическое язычество, в культе которого не было истовости даже у жрецов-волхвов, действовавших скорее по наитию. Когда в Киеве прозвучало: «Если не придет кто завтра на реку будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — да будет мне враг!» — «сошлось там людей без числа». И подавляющему большинству люда предстоящее крещение виделось как нечто интересное, дополнительное к сидевшему в крови язычеству — образу жизни.

Великолепный смеющийся народ. Не удержимся здесь от вставки. Арабский путешественник Ибн Фадлан в 922 году имел возможность наблюдать группу русских купцов в Булгаре: «Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились на реке Атиль. И я не видел людей с более совершенными телами, чем они. Они подобны пальмам, румяны, красны». Это так, и сколько вспомнить, народ, будучи языческим, посмеивался и над волхвами, и, далее став крещеным, — над попами (исключая случаи пристрастной веры). Есть даже целое исследование смеховой культуры народа — «Смех в древней Руси» (Лихачев Д. С. и др.). Но чего далеко ходить, сам Владимир находил поводы для иронии уже в адрес состоявшейся новой веры, ее евангельских положений. Шутовское пародирование монашества, церковных обрядов учиняли Иван Грозный и Петр I со сподвижники, оставаясь при этом людьми глубоко верующими. У простолюдья, правда, время для беззлобной усмешки находилось лишь в праздники; тяготы жизни, повседневных забот сгибали в колесо. Итак, в реку? Нет проблем. Замочить порты в воде (чудные баре!) — велика беда — высохнут. Пусть знатные перечат, лезут на рожон, а мы, смерды, себе на уме: и сами окунемся, и детей в реку загоним, а там посмотрим. «Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте», — летописная картинка. Можно дополнить картину скоплением византийских епископов в раззолоченных ризах с золотыми крестами, с кадилами, прочих церковных чинов. Звучали мощные голоса дьяконов, выдающих речитативы из евангелий, певчие дополняли звуковое сопровождение хорами. Владимир позаботился, надо думать, по высшему разряду. Обряд в целом впечатляющий, не хуже пьяных русалий. Потом мокрые «разошлись по домам». И когда обсохнут, поди разберись, кто крещен, а кто нет, кто всерьез принял веру, а кто сделал вид (как защитники Белого дома, история повторяется, но уже «не как история, а как фарс», — говорится). Тем паче что и те и другие от врожденного язычества не освободятся и до конца своих лет. Сравнимо также с притчей про дикаря, который смастерил новый бумеранг, а старый не смог забросить. Большинство верующих будет осенять себя крестным знамением без понятия о существе веры (как и сегодня).

Впрочем, дальнейшее поведение новоиспеченных христиан было Владимиру безразлично. Христианство с момента погружения киевлян в воду стало государственной религией, Россия — православной, и это главное, что понесут гонцы в Византию Василию II и Константину VIII. Новая вера будет принята народом, станет народ православным, но христианство будет своеобразным — православие сплавится с неистребимыми древними языческими верованиями, станет тем самым двоеверием, по поводу которого, даже спустя многие века, будет сокрушаться официальная церковь. Независимое свидетельство — кардинал д` Эли (XV век): «Русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческое начало, или язычество, поглотившее христианское вероучение». Сей симбиоз здравствует и поныне.

А сопротивление таки было, как можно без него на Руси? При крещении Новгорода, где христиан среди бояр было поменее, чем в Киеве. О сопротивлении говорится в Иоакимовской летописи (не бесспорной), сохранившейся в изложении В. Н. Татищева (в его «Истории Российской»). Крестить новгородцев во Христову веру Владимир отправил своего дядьку — Добрыню. Новгородцы ополчились на миссию Добрыни «яко на сущие враги своя», — это на своего-то Добрынюшку, доброго молодца! Бунтовали верхи новгородские с челядью, набежала и чернь: «Лучше нам померети, нежели боги наши дать на поругание!» На Софийской стороне заодно погромили богатых и преступили меру: убили жену Добрыни и каких-то его родичей. Разнесли церковь Преображения.

Естественно, Добрыня разгневался. Ночью переправил отряд 500 дружинников через Волхов (мост новгородцы разрушили), было устроено побоище. Утром на Софийскую сторону переправился и сам Добрыня. Большой крови не захотел, приказал дружине поджечь дома. Народ бросился тушить, — не ровен час, сгорит весь деревянный город. И запросили новгородцы мира, и далее все пошло по-киевски. Следы сопротивления имени Христа исследователи отмечают и в других древнерусских источниках, и крови пролилось немало, хотя церковь выметала со тщанием всю древнюю историографию.

Для пущего оживления повествования приведем еще динамичную летописную картинку. Новгород, 1071 г. Появление в народе дремучего, матерого волхва. Захулил волхв новую веру, новгородского епископа, наделал шуму; епископа собрались было убить. Обещал, между прочим, перейти Волхов (а ну перешел бы?). Чтобы как-то выправить ситуацию собрали сход. Князь Глеб, пряча под плащем топор, открывает диалог на площади, при многом народе. Не будь зычным, слово пропадет. Вещают в напряженном затишье. Глеб: «Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?» Волхв, не теряя перспективу: «Знаю все!» Глеб понимает, что надо конкретизировать: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» Волхв, мысленно нащупывая продолжение: «Чудеса великие сотворю!» Может действительно собирался идти по воде (случился бы прецедент). Наверное обрадовался подходящей реплике Глеб, выждал секунду, чтобы народ впитал ее, выхватил из-под плаща топор и зарубил язычника. Состоялось опровержение от топора. Такая логика народ впечатляет. Ну, вечная память волхву (нашим влесовцам следовало бы его канонизировать), не ясно, что бы произошло — вряд ли волхву можно было врать, в отличие от Христа, его бы просто утопили.

Как бы там ни было, центральный демонстрационный акт состоялся. Киевское показательное крещение Руси Владимир провел блестяще, а далее, полагал он по-русски, — образуется. Так оно неспешно и образовывалось, набирая силу. Последовавшая светская литература напрямую скажет, что не Византия заставила Владимира окрестить Русь, а наоборот, Владимир вынудил Василия II направить в Россию крестителей и сделать Русь православной. Киев стали называть третьим Римом, а Владимира — вторым Константином. Первые церковные структурные построения взяли на себя византийские митрополиты, которые намерились единолично почивать на российских лаврах на века. Но уже во втором поколении Ярослав Мудрый, сын Владимира, поставил митрополитом своего — Илариона, слегка окорачивая византийцев. При Ярославе Мудром русская церковь все-таки станет автономной, но еще в ведении константинопольского патриарха. Автокефальной церковь будет только с 1448 года, а патриархат будет провозглашен ею в 1589 году. И вообще, как известно, в вопросах влияния на русскую церковь и политику во все времена Византия не смогла переступить интересы самой России.

В заключение вспомним незавидную судьбу русских языческих богов и церковный конфуз с канонизацией Владимира.

В Киеве богов исконных наших погубить взял на себя грех и смелость сам Владимир (Владимира вполне можно заподозрить в прагматическом атеизме): «И когда пришел, повелел опрокинуть идолы — одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью, и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. …И притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: „Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его“. Они же исполнили, что им было приказано». «Велик ты, господи, и чудны дела твои!» — восклицает по этому поводу Нестор, и нам нечего добавить.

А с Владимиром получилось не лучше, хоть и после его смерти. Ярослав Мудрый — сын Владимира от Рогнеды — так и не смог добиться от Константинопольского патриархата канонизации отца-крестителя. Похоже, греческое священство досадовало, что крещение Руси прошло не в византийском ключе, обвел смеющийся Владимир патриархов вокруг пальца. Отговорки были формальные: нету-де чудотворения при гробнице Владимира. В 1240 году, обойдя Византию, святым Владимира провозгласила новгородская церковь по прямому указанию Александра Невского. Официальная канонизация Владимира (и Ольги) произошла в XIII веке (дата не установлена). При Иване IV состоялась общерусская канонизация. Холодок по отношению к Владимиру стал «врожденным» — праздник памяти Владимира никогда не считался значительным церковным праздником.

Трения между нашей властью светской и византийским патриархатом с веками, по мере укрепления отечественной церкви, перешли в привычное внутреннее противостояние первых лиц от монархии и церкви. Однако наши монархи в деле предержания власти были покруче западноевропейских. Во объяснение дерзости, к примеру, Ивана Грозного известный протоиерей недавно в религиозном телецикле намекнул на его большевистскую сущность (!). Цель, как всегда, оправдывает средства. Протобольшевиком тогда придется считать и Дмитрия Донского. В 1379 году великий князь Димитрий Иоаннович (Донской) велел развенчать новопосвященного митрополита российского Пимена, взять его под стражу и отправить в Чухлому. «Столь власть княжеская первенствовала у нас в делах церковных!» — восклицает историк Карамзин. Еще пример светского дерзновения уже со стороны Василия Темного. В 1440 году великий князь Василий Василиевич (Темный) посадил под стражу в Чудове монастыре митрополита киевского и всея Руси Исидора. От расправы иерарх спасся бегством в Италию. Это помимо того, что удельные князья веками в хищных междоусобицах губили народ, «в гордости и высокоумии резали христиан, иноков, священников». Внутриконфессионное сведение счетов было тоже отнюдь не милостивым. Но это уже милая сердцу история отечества. О негативах современной церкви (обратная сторона воссиявшей ныне медали), при желании довести образ до совершенства, вполне достоверные факты можно почерпнуть из работ Г. И. Старченкова, исследователя и публициста атеистической ориентации.

…………………………………………………………

Полистав написанное, с мыслями о возможно равновесном освещении христианских движений запада и востока, таки обратимся к истории: как успешно православие российское оперировало именем Христа. Не след нам глухо стоять в атеистической (точнее — в антиклерикальной) позиции, заслуги церкви народные неоспоримы. И все же за мощным заслоном духовности легко просматривается гражданское (скажем так, чтобы не сказать политическое) учреждение со всеми соответствующими взаимоотношениями. Итак, немного истории российской от Карамзина.

Инквизиция, как таковая, в средневековом российском православии оспаривается. Во времена разгула «латинской» инквизиции и крестовых походов (коснувшихся и Руси) Россия как раз была под игом Орды. Ордынцы редко требовали поклонения своему богу, довольствуясь разграблением разрозненных российских княжеств. Напротив, немалочисленны случаи крещения «моголов», как известно, Борис Годунов — потомок прозелита, мурзы по имени Чет, в крещении Захария (есть, однако, мнение, что это — легенда). Православные россияне без особых хитростей рубили друг друга, предводимые князьями-наследниками, бесконечно воевавшими брат у брата земли новгородские, тверские, псковские, московские и прочую Русь, привлекая к тому и ордынские полчища. Однако ряд замечаний Карамзина в описании тех времен свидетельствуют таки наличие и ереси, и борьбы с нею. А то как же. К примеру, в 1310 году митрополит российский Петр «предал анафеме какого-то опасного еретика Сента, обличенного им в богопротивном умствовании, но не захотевшего раскаяться». В царствование Василия Темного (1425–1462 гг.), отмеченного особой свирепостью народной, «князь Иоанн Можайский всенародно сжег боярина Андрея Дмитриевича на костре вместе с женою за мнимое волшебство». Внушительный материал о борьбе православной церкви с ересью — православной инквизиции (во всей красе ее жестокости) — собрал Грекулов Е. Ф., но ограничимся Карамзиным.

Велико значение духовенства в те тягостные для Руси времена. История, однако же, бесстрастно хранит и примеры фарисейства. В 1329 году великий князь Иван Калита, вынужденный «сдать» хану Узбеку мятежного Александра, князя тверского, склонил митрополита Феогноста наложить на Александра, сидевшего в Пскове, и на псковитян проклятие. Народ псковский, став в оборону и отказавшись выдать Александра, действовал «по внушению чувствительности, забыв свою пользу, и стремился на опасность, плененный славою великодушия». Далее историк пишет: «Хотя Иоанн в сем случае казался только невольным орудием ханского гнева, но добрые россияне не хвалили его за то, что он, в угодность неверным гнал своего родственника и заставил Феогноста наложить церковное проклятие на усердных христиан, коих вина состояла в великодушии». Заметно неблаговидно. Еще пример. В 1337 году архиепископ новгородский и псковский Василий в очередном разладе между этими городами отправился в Псков с миссией политического урегулирования. Однако встречен был холодно и не получил полагавшейся мзды из казенных доходов. Карамзин отмечает: «Напрасно Василий грозил чиновникам именем церкви и, следуя примеру митрополита Феогноста, объявил проклятие всему их городу. Псковитяне на сей раз выслушали оное спокойно, и разгневанный архиепископ уехал, видя, что они не верят действию клятвы, внушенной ему корыстолюбием или политикою и несогласной с духом христианства».

Ненадлежащее поведение чинов церковной власти немало заботило православных иерархов. В 1274 году митрополит Кирилл, миротворец князей, «приписывая государственное бедствие разврату народа и заблуждениям духовенства», созвал Собор для целей уклада и исправления веры и ее отправителей. Очень интересны решения Собора. Краткости ради, приведем небольшую выдержку: «Мы сведали, что некоторые иереи в странах новгородских от пасхи до всех святых празднуют только и веселятся, не крестят никого и не отправляют службы божественной: такие да исправятся или да будут извержены!» Всяко бывало. Умолчим напасть сребролюбия, одолевавшую некоторых митрополитов и епископов тех времен к неудовольствию граждан; грех интернациональный, чуть не биологический.

Ересь все же угнездилась на Руси попозже, в пору княжения Иоанна III. Уже Россия была свободной от ига и самодержавной. Почти тридцатилетнее масштабное еретическое движение изошло из Новгорода. В 1470 году в Новгород с одним из русских князей приехал влиятельный еврей Схария (астролог и чернокнижник по характеристике св. Иосифа Волоцкого). Схария внушил тамошним легковерным священникам Дионисию и Алексию сомнение в христианских догмах и идеи иудаизма. Те, в свою очередь, соблазнили многих новгородских духовных и мирян. Обратился также и протоиерей Софийский. Антихристианство укоренялось. В 1480 году тайный раскол переместился в Москву вместе с Алексием и Дионисием, которых ничего не подозревавший Иоанн утвердил протоиереями храмов Успенского и Архангельского. Уже и сам великий князь слышал речи двусмысленные от Алексия, но по его внушению возвел в первосвятители российские Зосиму, архимандрита симоновского, тайного, но уже совершенного антихриста! «Чадо сатаны на престоле угодников божиих» — сокрушался св. Иосиф. Карамзин повествует: «Дух суетного любопытства и сомнения в важнейших истинах христианства обнаруживался в домах и на торжищах: иноки и светские люди спорили о естестве Спасителя, о троице, о святости икон и проч. (народ созрел не слепо верить, но думать по поводу. — В. Е). Все зараженные ересию составляли между собою некоторый род тайного общества, коего гнездо находилось в палатах митрополитовых: там они сходились умствовать и пировать. Ревностные враги их заблуждений были предметом гонения: Зосима удалил от церкви многих священников и диаконов, которые отличались усердием к православию». Ересь вскрыл архиепископ Геннадий и собором в Москве раскол расследовали. Многочисленные сановитые еретики по-русски отпирались. Быть бы им всем на дыбах или на кострах на западный иквизиционный манер, но Иоанн III воспротивился подобным предложениям. Все уличенные были подвергнуты изобретательному публичному позору с последующим заточением. Богоусердный Иосиф требовал от князя по всем городам искать и казнить еретиков. Иоанн был против и «иногда, выводимый из терпения, приказывал Иосифу умолкнуть». К чести, Иоанн, в противовес святителям, считал казнь в таких случаях противной духу христианства. Зосима в 1494 году без шума был развенчан и отправлен в Троицкий монастырь. «Сей первосвятитель не радел о церкви и любил вино» — так гласила летописная официальная версия разжалованья. Спустя лет десять, святые отцы таки уговорили Иоанна казнить нескольких своих церковных собратьев, последователей этой еврейской ереси (у Карамзина именование старославянское). Сподобился Иоанн III и в будничном уже деле разгона церковных иерархов: свергнул архиепископа Геннадия со святительского престола и заточил «в Чудове монастыре, где он и кончил дни свои в горести».

Сын Иоанна — великий князь Василий III (отец Ивана Грозного) — правитель досточтимый в веках, не минул дерзости, принудил митрополита Даниила к освящению своего незаконного второго брака (тот и не сопротивлялся). Были и противники в духовенстве и среди влиятельных бояр этого нарушения церковного устава, и будь они настойчивее — не было бы Ивана Грозного, а может и многих из нас, читатель: слишком большая прореха была бы в ходе эволюции (все состоялось бы как-то иначе). История не имеет сослагательного наклонения, любим мы говорить, но речь о княжеской вольнице в делах церковных, о притеснении (мягко выражаясь) святителей. Так с просветительскими целями Василий изыскал для великой пользы России образованнейшего богослова тех времен, афонского инока Максима Грека. Князь любил общаться с умным греком, долгие годы переводившим и приводившим в порядок канонические писания в России. И, тем не менее, его судом преп. Максим был заточен в одном из тверских монастырей по бесчинному ложному оговору (с явной подачи церкви, церковные же соборы 1525 и 1531 гг. и докончили расправу над ним).

И вот монархическая череда истовых радетелей народа российского дала сбой. После смерти Василия III, всенародно оплаканного, во главе государства выкристаллизовался Иоанн Васильевич — Иоанн IV (Грозный). Ввиду малолетства царя, правление приняла мать — Елена Глинская и ряд думских бояр. По мнению Карамзина это был период совершенно бездарного государственного правления, по ходу которого Елену отравили прорвавшиеся к власти князья Шуйские со подвижники. Эти же, на редкость бесчинные бояре, совершенно избаловали царя-отрока, а присмотреться — развратили: с поощрения этих вельможных растлителей, всепозволением надеющихся заручиться любовью будущего бездушного царя, Иоанн развлекался пустым пролитием крови бессловесных, беззащитных домашних животных (пока). Следуя описанию Карамзина, читатель может получить живое впечатление от какого-то необычного даже по тем временам хамства этих наставников. К примеру, сцена низложения митрополита Иоасафа. Три сотни нечестивцев, — организованных князем Иваном Шуйским бояр, ночью 3 января 1542 года окружили митрополитовы кельи, бросали камни в окна, едва не убили Иоасафа, который пытался спастись во дворце у Иоанна. Далее Карамзин очень натуралистичен: «государь, пробужденный свирепым воплем мятежников, сам трепетал как несчастная жертва. Бояре с шумом вошли за Иоасафом в комнату великого князя; взяли, отправили митрополита в ссылку, в монастырь Кириллов. …Кричали, господствовали, как бы завоевав престол и церковь; не думали о соблюдении ни малейшей пристойности». И далее по теме: «Таким образом князь Иван Шуйский самовластно свергнул двух митрополитов единственно по личной к ним ненависти, без всякого суда и законного предлога. Духовенство молчало и повиновалось».

Беспардонные бояре, как нарочно, учиняли жестокие забавы для царя-отрока, закладывая тиранские начала в основу приближающейся беспредельной его власти. Как бы там ни было, но Иоанн, возмужав, проявил себя и как прозорливый государь-стратег, и как смелый и удачливый полководец, и как настойчивый дипломат. Россияне не могли нарадоваться. Но тут в нем проснулся тиран. Не будем задалживать время читателя психоанализом перемен в поведении Иоанна, на сей счет есть соответствующая литература. Далеко не удаляясь от темы, напомним или известим, что Иоанн дико расправился и с теми, кто держал его в рамках благопристойности, и с теми, кто ему безудержно льстил и потворствовал в разврате. Мнилась ему некая боярская ересь — измены, заговоры, предательства (кое-что ему в этом плане внушили, подметнули злодеи, фальшь таких доносов он прекрасно понимал). Обилием и изощренностью казней Иоанн со своей опричниной (6000 палачей) оставил позади всю инквизиционную практику и самого Торквемаду. Натурально опустошал собственные города. По нелепому, клеветническому доносу на новгородского архиепископа Пимена государь шесть недель изуверски разорял Новгород. Казни и грабежи начинались с духовенства: опричники истязали безвинных священников и иноков, грабили церкви и монастыри — брали казну, иконы, золотые и серебряные кресты, утварь, колокола. Далее грабили все и вся; царь наблюдал как хищные опричники «ломились в палаты и кладовые, отбивали ворота, влезали в окна, делили между собою шелковые ткани, меха; жгли пеньку, кожи, бросали в реку воск и сало». Интересно, что Иоанн творил расправы вместе со старшим сыном. Историк пишет: «Ежедневно представляли им от пятисот до тысячи и более новгородцев; били их и мучили, жгли каким-то составом огненным, привязывали головою или ногами к саням, влекли на берег Волхова, где сия река не мерзнет зимою, и бросали с моста в воду целыми семействами, жен с мужьями, матерей с грудными младенцами. …Кровавый Волхов, запруженный телами и членами истерзанных людей, долго не мог пронести их в Ладожское озеро». По летописным сведениям от монаршей злобы погибли более 60 000 городских и сельских жителей. Гибель продолжилась голодом и мором от непогребенных тел. Во Пскове были ограблены церковь и знать. В общем, народ живо вспомнил нашествие Узбек-хана, говорит Карамзин. Был опозорен, низложен и сослан в монастырь архиепископ Пимен. И это всего лишь краткий новгородский эпизод. Пытавшийся остановить неслыханные злодейства митрополит Филипп, был сослан в Отрочь-монастырь, где впоследствии старец был задушен опричником Малютой Скуратовым. О себе же монарх мыслил следующее: «Есмь Иоанн, государь многих земель. Исповедаю веру предков своих, истинно христианскую, по учению св. апостола Павла. Я царь природный: не вымолил, не купил сего титула; а мой царь суть Иисус Христос». Сказать нечего, можно лишь задаться вопросом: где был он, Христос? и она, христианская мораль глубокорелигиозного царя?.

Конечно, Иоанн все-таки опасался бунта, и на этот случай добился соглашения с английской королевой Елизаветой о спасении — политическом убежище по-нашему. Но народ безмолствовал в страхе, смирилось и истребляемое, униженное духовенство. Карамзиным отмечен лишь частный акт гражданского неповиновения и презрения к ненасытному душегубу, как ни удивительно, со стороны женщин. В 1569 году Иоанн самолично умертвил брата своего, князя Владимира с женой, княгиней Евдокией, и двумя малолетними детьми. Далее лучше цитировать Карамзина: «Призвав боярынь и служанок княгини, он сказал: „Вот трупы моих злодеев! Вы служили им; но из милосердия дарую вам жизнь“. С трепетом увидев мертвые тела господ своих, они единогласно отвечали: „Мы не хотим твоего милосердия, зверь кровожадный! Растерзай нас: гнушаясь тобою, презираем жизнь и муки!“ Сии юные жены, вдохновенные омерзением к злодейству, не боялись ни смерти, ни самого стыда: Иоанн велел обнажить их и расстрелять». Такие русские женщины, таков самодержец.

Князь Андрей Михайлович Курбский, заслуженный полководец, чуя неминуемую смерть, ушел в Литву. Письмом из Литвы князь обличил Иоанна в тиранстве, ответное письмо составило чуть ли не книгу. Очень интересна их переписка, являющая собою две правды, истина же состоит в том, что Иоанн немедленно снес бы голову Курбскому, явись тот в Россию, и, наоборот, Курбский с легко угадываемым удовольствием срубил бы ее Иоанну, возымей он на шкале власти соответствующую позицию. Множество иных вариантов их сосуществования вероятность имели нулевую. К тому времени Иоанн ославился в государствах как царь негодный, погрязший в развратном душегубстве собственного безропотного народа. И Стефан Баторий, король Литвы и Польши, с небольшим войском отторг у России почти все ее ливонские земли. Иоанн уже не смел защитить и свои земли, и свой народ, раболепно, в течение всей войны, просил мира у Батория, методично захватывающего города, ранее присоединенные Иоанном же. Это лишь краткие строки великого позора, павшего на Россию, скорбно описанного летописцами. Шатко ли, валко ли, но Россия приобретала и при Иоанне черты цивилизованного государства, и, впоследствии, добрая слава Иоаннова перемогла-таки худую в народной памяти. Однако история злопамятнее народа, говорит Карамзин, заключая знаменитый свой девятый том, полностью посвященный Иоанну.

Боголюбивый царь Феодор Иоаннович, наследник Иоаннов, характером был в свою мать — кроткую Анастасию, первую жену Ивана Грозного. Духовенство в его правление притеснений не имело, более того, при Феодоре была, наконец, учреждена Московская Патриархия, избран первый Патриарх московский и всея Руси Иов. Греческое духовенство Соборной грамотой в 1591 году это священнодействие утвердило. Иначе рассудил Петр I.

Еще многие невзгоды церкви от произвола светской власти можно было бы вспомнить из времен монархических, ныне ею любимых и сожалеемых, но остановимся. Лишь еще пара, последних сказаний. Во времена противостояния царя Василия Шуйского и «царика» Лжедмитрия, собравшего под свои знамена чуть не всю Россию, совершилось неизгладимое. Совершилась осада Троице-Сергиевой лавры. Это русское святилище не предало законного царя, не преступило клятв, оставшись чуть ли не единственным оплотом злосчастного Василия, кроме Москвы. Соединенные 30 тысяч ляхов, казаков и русских же сторонников «царика», стяжая церковного золота, осадили свою собственную православную святыню. Шестнадцать месяцев лавру громили из пушек, морили голодом, брали приступами. Много гибели натерпелись священники и иноки, ставшие в ряды защитников, но лавру не сдали. Не слышно было тогда великовельможных протестов от князей, переметнувшихся к самозванцу, прекрасно сознававших его тщету и презренность. Лишь 500 казаков донских устыдились воевать святую обитель и ускакали в свои степи, пишет Карамзин.

Более наглядное проявление монаршего беспредела по отношению к Церкви — это Указ Екатерины II 1764 года о секуляризации церковных владений (иначе говоря — экспроприации, а еще проще — безапелляционного их присвоения). По Указу почти 90 % всех (излишне богатых, нет спору) вековых церковных накоплений отошли в монархическую казну. Не задерживаясь на солидных денежном и подушном исчислениях, отметим социальный эффект Указа: Дивногорский монастырь Успения в Воронежской епархии был закрыт; Киевский Братский монастырь был обращен в госпиталь; Максаковский монастырь в Черниговской епархии был обращен в дом для душевнобольных; киевский Межигорский монастырь обращен в фаянсовую фабрику; Симонов монастырь был отдан под военные казармы; в полное запустение пришла Оптина пустынь. Митрополит Ростовский Арсений, осмелившийся протестовать, был заточен Екатериной в Ревельскую крепость с наказом «так содержать его, чтобы и караульные не только о состоянии его, но ниже и о сем его гнусном имени не знали». Старец был заживо погребен в камере до самой кончины. Вполне большевистская работа.

История — дисциплина прикладная. По-разному толковалась и внутри конфессии, как запамятная, так и новейшая. Откажемся мы от количественного сопоставления плюсов и минусов церковного бытия в монархическое и в недавнее атеистическое время. В соответствии с основной теологической догмой ни лист не падет с древа без Божьей на то воли. А потому, все, что с церковью происходило и происходит, случалось или случается с церковниками — суть диктат его же, Творца. Заявляя кому-то какие-то протесты, церковь действует через голову Бога. И, если без лукавства, церковь должна или признать, что Бог — всевершитель и пенять только на себя (как в древности), или держать Бога за церковную утварь и тогда уже жаловаться, что ей мешают, не дают или не давали по полной программе раскручивать и эксплуатировать людской религиозный инстинкт. А польза в его эксплуатации в наше время уже сомнительна. По расхожему выражению «это не только полезно, но и вредно». Впрочем, хорошо налаженный современный церковный бизнес мало какие обстоятельства теологии (публицистики) принимает в расчет. Оперативная глубина прогнозов вполне радужна, стратегическая в России тоже привлекательна, ну а глобальная перспектива безвредна в силу отдаленности. Отдаленности последствий. Но пока, повторим, в свете недавнего многотрудного объединеия РПЦ и РПЦЗ христианство переживает некоторый период экспансии. Вряд ли он инициирует более широкое возбуждение конфессии. Россия — последняя надежда христианства. В заключение приведем всё же пример истинного православного служения из недавней нашей современности. Речь об архиепископе Луке Войно-Ясенецком. «Трудно быть богом» (Стругацкие), но о. Войно-Ясенецкому в какой-то мере удалось: сиять заставил заново слова церковь, священник. Нынешний их блеск представляется каким-то неестественным. Что-то, братцы, всё не так.