Глава 12 Поиски архиерея

Святитель Павел Коломенский, единственный русский архиерей, открыто выступивший на стороне староверов, был умерщвлен по приказу Никона. Старообрядчество почти на 200 лет лишилось видимого епископата. Но все это время христиане искали пастыря, достойного возглавить Церковь.

Скорая и беспощадная расправа Никона с епископом Павлом испугала русских архиереев. Видя такую жестокость, епископы, большинство которых было недовольно нововведениями, не решились выступать против патриарха и церковной реформы. Ни один иерарх не отважился перейти на сторону староверов, хотя многие им сочувствовали, сами служили по-старому и не запрещали этого в своих епархиях.

Архидиакон Павел Алеппский свидетельствовал, что русские епископы «безмолвствовали, думая про себя: мы не станем переменять наши книги и обряды, которые приняли исстари. Но у них не было мужества сказать это громко, так как боялись противостать гневу патриарха, будучи свидетелями того, как он низверг Павла Коломенского»[190].

Пожалуй, наиболее близок к старообрядчеству был епископ Вятский и Великопермский Александр (1603–1678), большой книголюб и книгочей. Многие годы он был игуменом Николо-Коряжемского монастыря (Архангельская обл.). В 1655 году Александр стал епископом Коломенским и Каширским вместо сосланного Павла. А в 1657 году его перевели во вновь образованную Вятскую епархию.

Александр был последовательным противником патриаршей реформы. Его перу принадлежит несколько сочинений против Никона и в защиту древнего церковного предания. На соборе 1666 года епископа обвинили в том, что он письменно осуждал «новопечатных книг праведное напечатание и иных чинов церковных благоустроение». Александр был допрошен и прощен, хотя «не отрекся писания своего».

Писатель диакон Феодор рассказывает, что Александр, вернувшись с собора на Вятку, «разуме все коварство и неправду сборища их погибельнаго. И, приехав во свою область, не служаше по-новому и сельским попом всем запрещаше»[191]. Об этом некоторые священники донесли царю.

Архиерей не стал дожидаться, когда государев гнев обрушится на его голову. В 1674 году он «отрекся новозакония», оставил епископскую кафедру и удалился в Николо-Коряжемскую обитель. Александр был уже стар, болен и не имел сил для борьбы с реформаторами. В монастыре он принял схиму и через четыре года скончался, «каяся до смерти о прежнем своем поползновении, еже сообщился с ними»[192].

Со смертью епископа Александра на Руси не осталось ни одного архиерея, открыто сочувствующего староверам. Церковь временно осталась без видимых епископов. Но старообрядцы, не теряли надежды, что когда-нибудь найдут и примут к себе достойного архиерея.

Только свое общество староверы-поповцы считали истинной Церковью. Новообрядцев и беспоповцев они признавали еретиками. Древние правила разделяют еретиков на три чина (подцерковники, раскольники и собственно еретики) и устанавливают для каждого чина особые правила приема в Церковь.

Священники и миряне-никониане были объявлены раскольниками и принимались в старообрядчество через проклятие ересей и помазание святым миром, конечно, если были правильно крещены.

Древнерусская Церковь, как и Греческая, признавала только один способ крещения – через трехкратное полное погружение. Обливание по обычаю Католической, Англиканской и Лютеранской Церквей совершенно не признавалось.

Поэтому русские крестили иноземцев-обливанцев[193], желающих поступить на службу к царю. Крестили не только католиков и протестантов, но и «белорусцев» – православных выходцев с Западной Руси (малорусов и белорусов).

Обычай обливательного крещения появился у православных «белорусцев» под влиянием католиков и существовал вместе с крещением в три погружения. Укоренению обливания способствовал знаменитый «Евхологион албо Молитвослов или Требник» киевского митрополита Петра (Могилы), напечатанный в 1646 году.

В этой книге, составленной по образцу католического «Rituale romanum» (Римского требника) Папы Павла V, говорится: «Крещение святое якоже погружением всего в воде, сице и облеянием водою от верху главы чрез все тело съвершенно бывает. Но убо каяжда Церковь или первый или вторый крещения образ, якоже от древних времен съдержати обыче, да съдержит. Точию сие опасно да хранит, еже трижды погружати или облеяти крещаемаго купно с изречением словес съвершения»[194].

Задолго до издания «Евхологиона», в декабре 1620 года в Москве состоялся церковный собор под председательством патриарха Филарета, определивший крестить «белорусцев», которые не смогут доказать, что крещены в три погружения. В «Большой потребник» было помещено «соборное изложение» – «Указ, како изыскивати, и о самех белорусцев, иже приходящих от Польскаго и от Литовскаго государства в православную веру нашу греческаго закона, в державу Московскаго государства и хотящих быти с нами вкупе християны»[195].

Но при царе Алексее Михайловиче это строгое правило было отменено большим Московским собором. К нам приехало множество западнорусских монахов, принявших самое деятельное участие в церковной реформе.

В конце XVII – начале XVIII века многие отечественные епископские кафедры были заняты учеными «белорусцами», явными и тайными католиками, униатами и протестантами. Местоблюстителем патриаршего престола и рязанским митрополитом стал малорус Стефан (Яворский), ростовским митрополитом – малорус Димитрий (Туптало), сибирским митрополитом – малорус Филофей (Лещинский), новгородским архиепископом – малорус Феофан (Прокопович), тверским архиепископом – малорус Феофилакт (Лопатинский), санкт-петербургским архиепископом – белорус Феодосий (Яновский).

Естественно, староверы, считавшие себя наследниками традиций Древнерусской Церкви, не признавали крещение иерархов-обливанцев и не принимали попов, поставленных ими.

Старообрядцы очень осторожно и внимательно относились к священнику, желавшему перейти к ним. Тщательно исследовали не только его жизнь, но и вызнавали, как он крещен и как крещен епископ, рукоположивший его. Если поп был достоин, то его отправляли в один из старообрядческих центров для «исправы» (принятия от ереси) и обучения богослужению по древним книгам.

В конце XVII века крупный старообрядческий центр (скиты и поселения) возник в лесах на Керженце. По имени этой реки староверы получили прозвище «кержаков», доселе употребляемое в просторечье.

В это же время переселенцы, покинувшие Россию, основали монастыри и слободы в Польше. Заграничная Ветка, свободная от притеснений русской гражданской и духовной власти, надолго сделалась важнейшим центром поповского старообрядчества. Знаменито было и соседнее с Веткой Стародубье, также заселенное поповцами.

При императрице Екатерине II основываются многочисленные монастыри на Иргизе[196] и Рогожское кладбище в Москве. Именно первопрестольная столица становится главным духовным и административным центром Русской Церкви. Здесь принимали и «исправляли» попов, отсюда их рассылали по всему свету.

Здесь же священники находили последнее пристанище. На Рогожском кладбище было особое место для их погребения, отмеченное памятным крестом. Надпись на нем гласила: «Сей Крест Господень поставлен в память почивающим здесь своими телесами священнослужителям… Они всегда страхом внешнего гонения поражались и внутренним лишением благочестивого епископства утомлялись. Вечность христопреданного священства от разных напастей на законность оного непрестанно защищали и в таковом лютом треволнении яко великодушные пловцы и без кормчего спасали от потопления корабль церковный»[197].

С Рогожского кладбища по всей России расходились загадочные письма: «Мы нашли соль, да сырую, просушили на рогожке и ссыпали в сусек». Это означало: староверы нашли достойного священника («соль земли») из официальной Церкви («сырую»), совершили над ним «исправу» на Рогожском кладбище («просушили на рогожке») и поместили при часовне («ссыпали в сусек»).

Но конспирация мало помогала. Попов часто ловили и жестоко наказывали. В первой половине XVIII века старообрядческого священника могли подвергнуть пыткам на дыбе, отправить на пожизненную каторгу или навечно заточить в темницу.

Нужда в священстве была у староверов постоянной и повсеместной. В Российской империи жило несколько миллионов поповцев, попов же были даже не сотни, а десятки. Поэтому к храмам, где служили старообрядческие священники, для исповеди и причастия за сотни верст приходили тысячи богомольцев.

Некоторые за неимением попов вынуждены были сами крестить детей и вступать в невенчанные браки по благословению родителей. Немногие имели возможность лишь потом, имея детей, а часто и внуков, в старости, чуть ли не перед смертью, улучить священника для церковного венчания.

Постоянная нехватка попов и неизбывный страх лишиться их вынуждали староверов искать надежный и постоянный источник священства – благочестивого старообрядческого архиерея.

Поиски епископов начались еще в XVIII веке. В них приняли участие не только поповцы (прежде всего с Ветки), но и беспоповцы. Премудрый Андрей Денисов (1674–1730), настоятель знаменитой беспоповской Выговской пустыни в Поморье, отправил на поиски архиерея сначала некоего Леонтия Федосеева (1678–1736), а затем ученого старца Михаила Вышатина (1667–1732). Но эти искания не увенчались успехом.

Отправляясь на поиски епископа, староверы ставили перед собой две задачи. Первая задача (так сказать, программа минимум) заключалась в том, чтобы найти на Востоке благочестивого епископа (желательно грека) и уговорить его присоединиться к Церкви.

И такой архиерей был найден в 1731 году. Правда, не на Востоке, а в самой Москве, в синодальной тюрьме. Им оказался владыка Епифаний (Яковлев, † 1735), уроженец Киева, поставленный в епископы молдавским митрополитом Георгием в городе Яссы[198].

Поскольку тогдашние законы запрещали россиянам принимать духовные звания за границей, Епифаний, как только оказался на родине, был схвачен и посажен в тюрьму. Здесь с ним и познакомились богатые старообрядцы, раздававшие милостыню узникам. Они уговорили Епифания присоединиться к Церкви и помогли ему в 1733 году бежать на Ветку.

Здесь священноинок Иов через миропомазание присоединил архиерея к Церкви. Но появление долгожданного епископа было сдержанно встречено староверами. Ведь Епифаний был малорусом, следовательно, мог оказаться обливанцем.

Известие, что на Ветке появился «раскольничий» архиерей, вызвало недовольство российского правительства. В 1735 году царские войска перешли русско-польскую границу, вторглись на Ветку, разорили тамошние монастыри и арестовали Епифания. Архиерей был увезен в Киев и вновь заточен в темницу, где скончался.

Некоторые староверы почитали память страдальца Епифания и ездили на его могилу. Об этом писал Журавлев: «Он нарочно ездят в Киев на гроб его, пред которым несколько раз повергаются на землю, изъявляя тем свое усердие и благоговение ко оному мертвецу»[199].

Другим старообрядческим епископом середины XVIII века был владыка Феодосий. Он, как и Епифаний, не оставил следа в церковной истории. Казак, природный старовер, Феодосий был посвящен в епископы для гребенских казаков-старообрядцев, живших на Кубани, в ту пору принадлежавшей Крымскому ханству – вассалу Оттоманской империи. Его рукоположил по просьбе казаков и по настоянию властей греческий архиепископ Гедеон Крымский. Умер Феодосий, не оставив преемника.

Вторая задача поисков епископа (программа максимум) заключалось в том, чтобы найти на Востоке православную страну, где в неприкосновенности сохранилось древлее благочестие и Церковь. В XVIII веке слухи о таких благословенных землях достигали староверов.

Одни говорили, что истинная Церковь процветает в Опоньском царстве – в Японии, что стоит на море-океане. Другие утверждали, что служба по старому обряду совершается в храмах Камбайско-Беловодского царства где-то в Центральной Азии.

Эти благочестивые сказания сродни средневековым западноевропейским преданиям о государстве пресвитера Иоанна – христианской стране, расположенной где-то далеко на востоке. В основе европейских и русских легенд лежат неточные сведения о древних общинах христиан-сирийцев на юге Индии (т. н. «христиане апостола Фомы»).

Иногда на Руси появлялись люди, якобы побывавшие в Опоньском царстве или Беловодье. Иногда оттуда приходили письма, живописующие торжество истинной веры, благолепие храмов и истовость служения православных патриархов и епископов. А в конце XIX века по России разъезжал Антон Пикульский – сын коллежского асессора из Великого Новгорода, выдававший себя за «архиепископа Аркадия».

Пикульский уверял староверов, что был рукоположен в городе Левске, столице Камбайско-Беловодского царства, патриархом Мелетием при царе-короле Григории Владимировиче. Но «архиепископ Аркадий» не сумел приобрести приверженцев и остался анекдотической фигурой в истории древлего благочестия[200].

Пикульский был не первым самозванцем, смущавшим староверов. В 1749 году в Стародубье объявился иеродиакон Амвросий из подмосковного Новоиерусалимского монастыря, выдававший себя то за священноинока Афиногена, то за епископа Луку, якобы находившегося при особе низложенного малолетнего императора Иоанна Антоновича.

Самозванец был разоблачен, в 1753 году бежал в Польшу, перешел в католичество, поступил на военную службу и даже женился. Скоро о нем все забыли, кроме другого авантюриста – иеромонаха Анфима, получившего от Амвросия «епископскую хиротонию». Анфиму повезло меньше, чем его самозванному предшественнику – в 1757 году казаки-некрасовцы утопили его в Днестре.

Некоторые староверы, разочарованные и утомленные безрезультатными поисками епископов, стали поговаривать о том, что надобно идти на компромисс со светскими и духовными властями и просить себе архиерея и священников от Синодальной Церкви.

Мысль просить правительство и Синод о назначении особого для староверов епископа впервые высказал инок Никодим (1745–1784) из Стародубья.

В 1768 году, еще совсем молодым человеком Никодим вместе с иноком Иоакимом и купцом Иваном Кузнецовым отправился в Грузию на поиски архиерейства.

Искать епископа за Кавказом староверам посоветовал грузинский митрополит Афанасий (Амилахвари), живший в Москве и служивший в кремлевском Архангельском соборе «ради поминовения покойных царей и великих князей, в нем похороненных».

В 1766 году старообрядцы просили Афанасия, чтобы поставил им архиерея. Но он без позволения Синода не согласился, а посоветовал, чтобы они отправились в Грузию. Там существовала своя Церковь, не зависевшая от Синода, и свой патриарх-католикос. Может быть, он согласится рукоположить епископа для староверов.

После долгих сборов старообрядческое посольство отправилось в Тифлис к патриарху Антонию I (Багратиони). Но вынуждено было повернуть назад. Екатерина II готовилась к войне с Турцией, поэтому русская армия уже заняла предгорья Кавказа. Никого из России за Кавказ не пропускали. Послы возвратились ни с чем.

Русско-турецкие войны отрезали староверов от заграничных иерархов. Были закрыты пути в Грузию и Молдавию, к болгарам и сербам. Приходилось искать епископа в России. И Никодим решил обратиться за помощью к властям.

При поддержке высокопоставленных царедворцев Петра Александровича Румянцева-Задунайского и Григория Александровича Потемкина-Таврического инок дошел до императрицы Екатерины II.

В начале 1782 года в Петербурге государыня приняла Никодима и обнадежила, что старообрядцы получат архиерея, если на этом условии присоединятся к Синодальной Церкви.

Слова императрицы воодушевили инока и его единомышленников. Они ездили по монастырям, приглашая русских епископов, живших на покое, поступить к староверам.

От имени Никодима некий саратовский купец побывал в Задонской обители у бывшего воронежского епископа Тихона (Соколова) и приглашал перейти в старообрядчество. Однако тот не дал прямого ответа.

Московские староверы ездили в Новоиерусалимский монастырь, где на покое жил бывший крутицкий епископ Сильвестр (Страгородский). Но и от него не получили прямого согласия.

Старообрядцы из Нижнего Новгорода обращались в тамошнюю Печерскую обитель, к жившему там бывшему рязанскому епископу Палладию (Юрьеву). Он также не дал решительного ответа.

Староверы из Торжка[201] ездили в новгородскую Юрьеву обитель к бывшему олонецкому епископу Иоанникию (Микрицкому). И от этого не добились ничего определенного.

Не найдя таким образом архиерея, в апреле 1783 года Никодим подал властям прошение: «Прислать при указе ея императорскаго величества из святейшаго правительствующаго Синода поставленного из великороссийской породы хорепископа[202], то есть сельскаго или слободского, которому быть не относительну до епархиальнаго архиерея, а подлежать святейшему правительствующему Синоду»[203].

Хотя Румянцев и Потемкин усердно хлопотали об удовлетворении этого прошения, дело продвигалось медленно. В мае 1784 года Никодим умер. Но с ним не умерла мысль о получении старообрядцами архиерея от Синода. Она только замерла на пятнадцать лет.

В 1799 году несколько купцов, прихожан Рогожского кладбища, подали прошение московскому митрополиту Платону (Левшину) о дозволении получать попов от официальной Церкви. При этом старообрядцы ставили Платону особые условия.

Прежде всего, они просили, чтобы Синод снял проклятия, наложенные на старые обряды. Они также хотели, чтобы их храмы освящались по старопечатным книгам, чтобы непременно по этим книгам рукополагались их священники. Еще они просили, чтобы их духовенство не требовали на общее моление с никонианами.

Митрополит согласился удовлетворить просьбу купцов, но с добавлением своих условий. Он потребовал, чтобы никто из новообрядцев не мог присоединяться к новой Церкви и не смел принимать в ней причастие («разве то в крайней нужде, в смертном случае»).

Платон был уверен, что в старых книгах находятся «погрешности от нерадения и невежества», поэтому пренебрежительно относился к новообразованной Церкви, как к сборищу полуграмотных мужиков. Он не считал ее полноценной Церковью, а ее таинства – действительными.

Впрочем, митрополит уже не мог презрительно именовать членов этой Церкви «раскольниками». Поэтому он назвал их единоверцами, не считая вполне православными. Так возникло единоверие (единоверческая или новоблагословенная Церковь).

В начале ХХ века публицист-старовер Василий Гаврилович Сенатов заметил: «Старообрядчество есть глупость, которую нужно выводить – вот тайная, психически верная и исторически ужасная мысль, которою руководствовался митрополит Платон при утверждении единоверия… Благодаря этому история единоверия представляет собою историю сидения на двух постоянно раздвигающихся стульях»[204].

Император Павел I подписал правила учреждения единоверия 27 октября 1800 года. А в следующем году в Москве на берегу Яузы был построен первый единоверческий храм – деревянная церковь Введения Пресвятой Богородицы. В 1829 году ее перестроили в камне. Рядом в 1819 году был воздвигнут величественный храм Живоначальной Троицы. Здесь же находились единоверческая типография, приходское училище и богадельня.

Улица, на которой находились эти строения, получила название Новоблагословенной (ныне Самокатная улица). В 1931 году большевики закрыли Введенскую и Троицкую церкви. В начале 1990-х годов храмы были возвращены Московской патриархии, но не единоверцам, а новообрядцам.

На Новоблагословенной улице располагался Московский казенный винный склад № 1 (ныне ликеро-водочный завод «Кристалл»). Поэтому раньше москвичи водку часто называли «новоблагословенной». Об этом можно прочесть, например, в «Собачьем сердце» Михаила Афанасьевича Булгакова[205].

Синодский епископат презрительно называл единоверие «переходною ступенью от раскола к православию» и «церковною болезнью». А старообрядцы сторонились его, как ловушки. В начале XIX века к единоверию присоединилась незначительная часть староверов.

Число единоверцев увеличилось только при Николае I, когда старообрядцев стали насильно присоединять к Синодальной Церкви. При этом императоре поповцы оказались в безвыходном положении. Из-за правительственных репрессий их священство, и без того немногочисленное, исчезало буквально на глазах. Самое существование Церкви оказалось под вопросом.

На Рогожском кладбище заговорили о переходе в единоверие, начались ссоры и споры. Конец им положил священник Иоанн Ястребов. В 1837 году он предложил москвичам совершить торжественное богослужение в Рождественском храме и после него на общем соборе принять окончательное решение относительно единоверия.

С вечера храм заполнил молящийся люд – началось всенощное бдение. Сгущались сумерки, внутренность величественной часовни тонула в темноте, только рубиново и зелено мерцали лампады, только жарко и желто горели нестройные ряды и пучки свеч.

Отец Иоанн горячо молился, прося Бога явить ему будущее старой веры. Предание гласит, что в молитве священнику было чудесно открыто будущее. Он узнал: вскоре Церковь вновь обретет епископство.

После утреннего богослужения вокруг Рождественской часовни торжественно прошел крестный ход. На амвоне у царских врат был поставлен аналой с крестом и Евангелием. Взволнованный священник взошел на амвон. На него устремились взоры людей, сошедшихся на собор. Ястребов, не допуская начала словопрений, поднял руку с двуперстным крестным знамением и объявил:

– Стойте в истинной вере и за правый крест до последней капли крови! Кто последует истинной Христовой вере, подходи и целуй крест и Евангелие. А кто не желает оставаться в прежнем положении – выходи вон!

Он сам первым целовал крест и Евангелие, чему последовали и все собравшиеся. Так Рогожское кладбище устояло перед соблазном единоверия, оставшись верным древлему благочестию. Вскоре эта верность была вознаграждена – к Церкви присоединился митрополит Амвросий.