Воспоминания Анны Геннадьевны Шуваловой

Мне довелось видеть отца Серафима Вырицкого, когда он еще служил в Александро-Невской Лавре. Помню, как моей маме сказала ее сестра: «Этот иеромонах — прозорливый». Я тогда была еще девочкой, но видела этого старца.

А потом, уже будучи взрослой, я очень часто бы вала у отца Серафима в Вырице. Бывала, когда батюшка еще жил в доме на Пильном, бывала и на Майском. Бывала с мамой, с соседями, возила к батюшке и детей — Николая и Людмилу. Николай родился в 1932 году. Время было тяжелое.

Когда сыну было три года, он сильно заболел, и врачи поставили диагноз — туберкулез. Я поехала к отцу Серафиму. Был 1935 год. Батюшка сказал мне тогда: «Сходи на камушек, где молился преподобный Серафим Саровский. У нас свой Саров есть. Вот матушка Христина тебя проводит (тогда еще его матушка была жива и она еще не была схимницей). Приложись к иконке преподобного Серафима — там на сосенке висит икона Саровского чудо творца. Постойте там с сыном, погуляйте. Помолись. А потом обязательно зайди ко мне». А это сам батюшка молился на камушке. Это было, когда он еще жил в доме на Пильном проспекте и там во дворе сосенки были и камушек, где он молился по ночам перед иконой святого преподобного Серафима Саровского.

Когда мы с матушкой Христиной пришли, она сказала поставить сына на камушек. И мы помолились. А когда я вернулась к батюшке, он дал мне просфору и сказал: «Разрежьте ее на 40 частей и давайте каждый день ребенку».

Когда я все это сделала и пошла показать Николая врачу, он сказал: «Туберкулеза нет». Это под твердили снимки и анализы.

Возила к батюшке Серафиму и малолетнюю дочь. Первый раз в 1938 году, когда ей было три месяца. Тогда поезда только паровые ходили. Возьму дочь на руку, брошу в тамбур узелок с пеленками, ухвачусь за поручни и в вагон. А раз села, так и поехала. А там пешком, через Красную Долину.

Спрашиваю у матушки Серафимы: «Примет?» — «Нет, — сказала матушка, — отец Серафим не принимает». Я забеспокоилась и стала просить матушку разрешить мне зайти — хоть ребенка перепеленать. Матушка разрешила. Захожу, а отец Серафим уже сам нас зовет: «Иди, иди скорей». И благословил.

Возила я дочь к отцу Серафиму и когда она в школу пошла. Это было уже в доме на Майском. Очень много было народа, когда мы пришли, много-много. Батюшка благословил ее и сказал: «Учись на отлично». И все сбылось…

Я часто ездила к батюшке… Даже не помню, сколько раз. Надобно, не надобно — все еду. Как только есть возможность — все еду. Однажды приехала с матерью Евфросиньей. Она была с двумя монахинями. Отец Серафим много с ними говорил. А когда я сказала: «Вот, вы — монахини, а я — мирская», — отец Серафим ответил: «Ну, ты — послушница наша».

А однажды, уже после войны, батюшка Серафим велел мне, когда я приехала, никуда не уходить, пообедать, попить чаю и быть у него до вечера. «Вечером придут наши птички. Послушаешь, как у нас поют», — сказал он. Вечером пришли певчие из Казанской церкви и из Петропавловской и пели духовные песнопения. И я вместе с ними много пела. Пели мы и многолетие отцу Серафиму, а матушке Серафиме — вечную память. Когда все ушли, я думала, что батюшка и забыл обо мне. Ну, кто я такая? А он неожиданно позвал меня и спросил, как мне понравилось пение.

Я ходила к отцу Серафиму с простой душой. И он всегда благословлял меня. А возвращалась всегда, как на крыльях, летела, как птица.

Как-то накопала я картошки. А картофель розовый такой, крупный уродился. «Как бы там моей картошечки поели, — думаю. — Так хочется батюшку угостить. Надо отвезти ему картошечки». Поло жила в сумку и поехала. Мать Серафима (тогда уже была матушка Серафима-келейница, которая по том в Пюхтицу ушла) говорит: «Я пойду к отцу Серафиму, отнесу ему картошку, и он ее благословит». Батюшка благословил и сказал: «Всегда будет она с картофелем». И у меня, действительно, все время обильно рос картофель.

Батюшка Серафим мне столько доброго сделал! Вот болела у меня долго рука, и батюшка исцелил ее. Я тогда приехала, а на мне один сарафан был, да кофту наспех наверх набросила. Матушка, узнав о том, что у меня болит рука, сказала: «Иди, батюшка тебя покропит и все пройдет». Мне неудобно было, что руки у меня открытые, а матушка сказала: «Вот и хорошо». И отец Серафим мне всю-всю руку окропил с молитвою святой водой. Все про шло, и до сих пор эта рука не болит.

Много было и случаев батюшкиной прозорливости.

Пришла я однажды к отцу Серафиму с соседкой. А у нее пропала коза. И она сказала батюшке, что ее муж хочет подавать в суд на пастуха. «А если он не виноват? — отвечал батюшка. — Вдруг он подаст в суд, да нехорошо получится?» Соседка задумалась. «Коза-то сколько стоит?» — спрашивает отец Серафим. Соседка говорит: «Тысячу рублей». — «Так ведь найдется тысяча рублей», — сказал батюшка. Наутро муж соседки собрал овощей и продал их ровно на тысячу рублей.

Отец Серафим все знал о посетителях и молился о них. Я как-то и приехать не могла — лежала в больнице. А в это же время заболела и моя дочь. Хотела я кого-нибудь послать к батюшке, да никого не нашла. Но Господь отвел от нас все плохое. Несомненно, что отец Серафим все знал и молился. Он был великий молитвенник.

Во время войны старец продолжал молиться на камне перед иконой преподобного Серафима Саровского. И всем во время войны говорил: «Крепче молитесь!» И его матушка Серафима, схимница, по ночам молилась — он мне об этом рассказывал.

Во время войны довелось нам испытать много страшного и тяжелого. Не успев эвакуироваться, мы с родными попали в концлагерь для военно пленных в Гатчине. Потом по заминированной до роге немцы отправили нас на Псковщину. Невыносимые условия. Бомбежки. А в конце войны, оказавшись на прифронтовой полосе, мы стали живым щитом — через нас стреляли. Было очень страшно. А когда пришли наши десантники, они были удивлены, как мы выжили. Домой добираться было невероятно трудно: до железной дороги мы шли по узенькой, меньше метра, полоске. Ее разминировали наши солдаты, а вокруг все было заминировано. После концлагеря у меня было воспаление мозга, но я чудом выжила. Мы спаслись во время военных ужасов, видимо, только потому, что за нас молился батюшка Серафим.

Очень-очень много народа приходило к отцу Серафиму. Бывало, негде было яблоку упасть в его приемной. И батюшка разговаривал с людьми, утешал, наставлял, давал духовные советы. Он всех просил не забывать Господа. Это старец, наверное, каждому говорил. Моей маме запомнилось, как батюшка сказал: «Когда подаете за упокой или за здравие записочку, не надо прислушиваться и ждать при молитве, когда прочитают имена родных. Здесь же стоит ангел-хранитель и читает имена, вознося их к Богу».

От контузии, полученной во время войны, мама потеряла зрение. Однажды, когда она пожелала сделать отцу Серафиму хоть что-нибудь хорошее, подала ему все, что имела — один рубль. Старец тогда сказал: «За такую лепту сто лет будут лампады во ста церквах гореть»…

О том, что я буду на погребении вырицкого старца, мне предсказал сам отец Серафим. Был та кой случай. Я находилась в Сусанине и вдруг услышала, что батюшка отошел ко Господу. Я побежала бегом в Вырицу. Прибегаю — никого в доме нет. Села на табурет в кухне и сижу в сильном волнении. Пришла матушка Серафима, келейница, которая в последние годы за батюшкой ухаживала, и спрашивает: «Что же ты так бежала?» — «Как батюшка?», — спрашиваю. — «Болеет», — отвечала она. — «А мне-то сказали, что он скончался», — призналась я. — «Посиди, я схожу к нему». Батюшка выслушал это и сказал: «Ну, Анна обязательно будет меня хоронить».

В другой раз, когда старец уже очень сильно болел, я, находясь в его келье, вдруг подумала: «Вот, отойдет батюшка ко Господу, придет время и будут святые мощи». И только я так подумала, отец Серафим повернулся ко мне так быстро и говорит: «Ты молись за меня!» И благословил меня в последний раз.