Таинство исповеди

Еще в XIII в. римско-католические богословы (Альберт Великий, Бонавентура, Фома Аквинат, Дунс Скот и др.) отстаивали положение, согласно которому для получения отпущения грехов в Таинстве исповеди не требуется глубокого сокрушения (contritio), продиктованного любовью к Богу, а достаточно неполного сокрушения, то есть более легкого сожаления о грехах (attritio), продиктованного страхом (timor simpliciter servilis) или другими мотивами. Это положение прочно утвердилось в римско-католическом богословии. В XVI в., несмотря на то что протестанты резко критиковали это положение как безнравственное, сущность его была подтверждена Тридентским Собором (1545–1563) (сессия XIX, канон 4).

Римско-католические богословы рассуждают так. Полное сокрушение, продиктованное любовью к Богу, примиряет человека с Богом и вне Таинства. Если бы такое сокрушение было единственным средством получить отпущение грехов, не нужна была бы и исповедь. Смысл этого Таинства в том, что оно дает возможность христианину получить отпущение грехов более легким способом, без полного сокрушения. «Превосходство нового закона как раз в том и состоит, – пишет католический специалист по этому вопросу богослов А. Бенье, – что attritio (неполное сокрушение, не требующее от человека любви к Богу. – Д.О.), не являвшееся достаточным для отпущения грехов ни в первобытной религии, ни в религии иудейской, становится достаточным в соединении с Таинством в религии христианской». Таким образом, согласно толкованию католицизма, христианину благодаря Таинствам можно спастись, оставаясь на более низком нравственном уровне, чем представителю первобытной религии, хотя любому христианину должно быть ясно, что Таинства учреждены для нравственного совершенствования людей, а не взамен его.

В XVII в. вокруг учения о возможности получить в Таинстве исповеди отпущение грехов без любви к Богу велись споры. Например, против этого учения восстали янсенисты, сторонники близкого к кальвинизму богословского учения голландского римско-католического епископа Янсения; папы и римско-католические богословы осуждали янсенистов. Но и в среде самих римско-католических епископов и богословов нашлись отдельные лица, которые утверждали, что и неполное сокрушение, для того чтобы быть действенным, должно включать хоть некоторые зачатки любви к Богу. Большинство же католических богословов решительно возражало против этого. Папа Александр VII, чтобы смягчить возникшие в лоне самой Римско-католической церкви соблазнительные споры, запретил в 1667 г. представителям обеих сторон, какое бы иерархическое положение они ни занимали, произносить осуждение на своих противников. Вместе с тем папа Александр признал, что отрицающие необходимость какой бы то ни было любви к Богу в Таинстве исповеди представляют мнение более распространенное (communior). В последующее время горячим отрицателем такой необходимости явился католический святой Альфонс Лигуори (XVIII в.), считающийся у католиков величайшим авторитетом по вопросам морали.

Contritio и attritio не ушли из современного католического катехизиса, в 452-м пункте эти понятия воспроизводятся следующим образом: «Когда сокрушение исходит из любви к Богу, любимому превыше всего, оно называется совершенным сокрушением (contritio). Такое сокрушение смывает обыденные грехи, оно приносит также прощение смертных грехов, если оно сопровождается твердым решением при первой же возможности прибегнуть к таинственной исповеди». Тут есть такая оговорка: человек, глубоко покаявшийся, уже прощен, но тем не менее он должен потом этот грех исповедовать на исповеди, как только у него откроется такая возможность, но если не откроется, то он все равно уже прощен за свое глубокое сокрушение. «А сокрушение, называемое несовершенным, или attritio, также есть дар Божий, наитие Духа Святого». Это все же странное утверждение о том, что нечто несовершенное, неполноценное можно считать даром Святого Духа, ибо дар Святого Духа есть некая полнота, некое совершенство, а не половинчатое состояние. «Оно рождается от сознания уродства греха или от страха перед вечным проклятием или другими наказаниями, которым может подвергнуться грешник. Такое потрясение совести может положить начало внутренней эволюции, которая под действием благодати может завершиться Таинством отпущения грехов. Несовершенным сокрушением самим по себе нельзя обрести прощение тяжких грехов, оно располагает к тому, чтобы получить его в Таинстве покаяния».

Такой взгляд, конечно же, отличается и от древней церковной практики. Древняя Церковь знала покаяние и предполагала покаяние как метанойю, как внутреннее совершенное изменение человека, а не как частичное сожаление или слабый вздох о соделанных грехах, которого, если его соединить с исповедью, окажется достаточно для изменения человека. Разделение на contritio и attritio провоцирует понимание исповеди как полумагического акта, в котором вне зависимости или только в частичной зависимости от внутреннего состояния человека ему дается прощение греха. Не сильно сокрушается – и неважно, главное, что пришел на исповедь и выражает намерение покаяться. В то время как при православном понимании Таинства покаяния собственно исповедь есть только начало Таинства. Человек должен дальше жизнью засвидетельствовать то, что принесенное им словесное исповедание является изменением его я.

Следующее различие касается уже самой исповеди. Процитируем следующий раздел из ККЦ: «Исповедание грехов даже с чисто человеческой точки зрения освобождает нас и облегчает примирение с другими. Признавая грехи, человек смотрит в лицо содеянному, принимает на себя ответственность за грех и тем самым снова открывается Богу и общению Церкви, чтобы сделать возможным новое будущее. Исповедь священнику составляет основную часть Таинства покаяния. Кающиеся должны в исповеди перечислить все смертные грехи, которые они осознают за собой после серьезного испытания совести, даже если эти грехи тайны, ибо иногда грехи эти много глубже ранят душу и более опасны, чем те, что были совершены явно. Многие грехи наносят ущерб ближнему. Нужно сделать все возможное, чтобы возместить ущерб. Например, вернуть украденные вещи, восстановить репутацию оклеветанного человека и сгладить обиды». С этим можно, безусловно, согласиться. Искреннее покаяние подразумевает там, где это возможно, и необходимость восполнения тех наших вин, которые мы имели по отношению к ближнему. Э того требует простая справедливость.

«Но к тому же грех ранит и ослабляет как самого грешника, так и его отношения с Богом и ближними. Отпущение снимает грех, но оно не исправляет беспорядка, вызванного грехом. Восстав от греха, человек должен еще восстановить полностью свое духовное здоровье.

Он должен, таким образом, сделать еще что-то, чтобы исправить свою вину, соответствующим образом принести удовлетворение и умилостивить за свои грехи». Вот здесь различие. Речь идет не только о восполнении своей вины по отношению к ближнему, что нравственно оправданно и что, безусловно, требуется нравственным богословием, аскетикой, каноникой Православной Церкви. Речь идет еще о том, что по принесении покаяния, для того чтобы оно было действительным и действенным, человек должен принести еще и удовлетворение, сатисфакцию Богу за соделанные им грехи. Здесь мы видим очевидное различие между православием и католичеством. Дело в том, что по католическому пониманию в Таинстве покаяния вина греха прощается полностью, а наказание греха прощается только частично. Наказание за грех, или кара греха, прощается в той части, в какой человек сам не может удовлетворить Богу и считает, что за это принесена искупительная жертва Христом Спасителем. А вот в отношении той части грехов, за которые человек может удовлетворить Богу своими делами, он и должен это сделать. В католическом понимании хотя бы и сохранялся термин «епитимья», но эта епитимья будет решительно отличной от того, что есть в Православной Церкви. В Православной Церкви епитимья – это лекарство, которое помогает человеку избавиться от мучающей его греховной болезни, от мучающей его страсти. Человек имеет страсть винопития, кается в ней, но понятно, что само по себе исповедание греха еще не освободит его от этой страсти. Ему дается некоторая епитимья: должен не причащаться какой-то период, творить сугубую молитву, земные поклоны, совершать те или иные дела благочестия. И когда он на определенном временном промежутке будет выполнять эту епитимью, то она и поможет отстать от той страсти, с которой он был связан. В католическом понимании епитимья – это прежде всего способ принесения Богу удовлетворения, то есть фактически наказание, которое человек должен понести за соделанные им грехи.

Отсюда такой пассаж ККЦ: «Епитимья должна в максимальной степени соответствовать тяжести и природе содеянных грехов». Понятно, что если нужно точно вымерить, за какое наказание какое нужно удовлетворение, то епитимья должна точно соответствовать. «Она может состоять в молитве, в приношении, то есть жертве, в делах милосердия, а главное, в добровольных лишениях, в жертвах, в терпеливом принятии креста, который мы должны нести». С точки зрения формы все правильно, но с точки зрения содержания все вышеперечисленное воспринимается именно как удовлетворение правде Божией, то есть как принесение наказания, а не как лекарство.

В соответствии с этим с Таинством покаяния соединяется и практика индульгенций, которая существует поныне, будучи отраженной и в катехизисе. Что такое индульгенция? «Индульгенция – это отпущение пред Богом временной кары за грехи, вина за которые уже изглажена». Временной кары либо здесь, либо в чистилище – кары, которая осталась после Таинства покаяния. Почему мы можем так сказать? Потому что вина этих грехов уже изглажена. Человек покаялся, вина снята в Таинстве покаяния. «Отпущение получает христианин, имеющий надлежащее расположение при определенных обстоятельствах через действие Церкви». «Христианин» – понятно, что не иудей; «имеющий надлежащее расположение», – то есть желающий эту индульгенцию получить; «при определенных обстоятельствах», – то есть согласно уставам, которым сами католики их определяют; «через действие Церкви», – то есть по решению папы. «...Церкви, которая, как распределительница плодов искупления, раздает удовлетворение из сокровищницы заслуг Христа, святых и правомочно наделяет им. Индульгенция может быть частичной или полной в зависимости от того, освобождает ли она частично или полностью от временной кары за грехи. Индульгенции могут применяться к живым или умершим».

Сама практика индульгенций, во-первых, здесь связывается с Таинством покаяния, а во-вторых, она исходит из положения о том, что грех влечет за собой двойное последствие: грех, с одной стороны, лишает нас общения с Богом, с другой стороны, грех ведет к неупорядоченной привязанности к творениям, и от этой привязанности надо очиститься либо здесь, на земле, либо в чистилище. Это очищение освобождает от того, что называется временной карой за грех. Соответственно, эти индульгенции раздаются папой или уполномоченными им епископами, и раздаются они после того, как человек принес Таинство покаяния. При этом практика совершения индульгенций связывается с взаимообщением в Церкви, с тем, что эти дары могут быть уделены в силу сверхдолжных заслуг святых, и прежде всего в силу заслуги Христа Спасителя. Вот как об этом говорится в том же катехизисе: «Мы называем эти духовные блага, проистекающие из общения святых, сокровищницей Церкви, которая представляет собой не накопление благ, как это бывает с материальными богатствами, накопленными на протяжении веков, но бесконечную, неисчерпаемую ценность, какую имеют перед Богом умилостивление и заслуги Христа, Господа нашего, принесенные для того, чтобы освободить человечество от греха и дать ему прийти к общению с Отцом. Именно во Христе, Искупителе нашем, обретаются в изобилии удовлетворение и заслуги совершенного Им искупления». Такого рода индульгенционная практика по-прежнему имеет место в католической церкви и по-прежнему является искажающей духовный строй жизни и веры многих и многих католиков.

Но по отношению к Таинству исповеди теперь необходимо указать еще на одно обстоятельство, уже вошедшее в жизнь Римско-католической церкви, которое оказало влияние и на Поместные Православные Церкви в последние десятилетия и которое уже связывает Таинство исповеди с другим Таинством, о котором мы будем говорить позднее, с Таинством Евхаристии и участием верующих в Таинстве Евхаристии. По современной практике Римско-католической церкви, исповедь требуется только в случае смертных грехов. Грехи обыденные, бытовые, человек вовсе не обязан исповедовать. Считается, что обыденные, или бытовые, грехи, повседневные грехи упраздняются Таинством Евхаристии. Человек, причащающийся Святых Христовых Таин, через причащение получает прощение обыденных, или повседневных, грехов и вовсе не обязан в них исповедоваться. Здесь есть момент, с которым, опять же, нельзя согласиться, ибо он восходит к тому достаточно формальному разделению грехов на особо тяжкие, смертные и прочие, которое сформировалось в эпоху средневековой западной схоластики и которое вошло и в наши многие учебные пособия. С точки зрения учебной или даже практической, конечно, нужно разделять убийство от пристрастия к чрезмерному чаепитию, и все понимают, что одно дело – зарезать человека темной ночью, а другое дело – украсть банку кофе на приеме. Но тем не менее принципиальным образом нужно помнить слова преподобного Иоанна Лествичника, что «один есть грех к смерти – если кто, согрешая, в нераскаянии пребывает». И в этом смысле даже самая невинная привязанность может оказаться таковой, которая опутывает человека, привязывает его настолько к земному бытию, что это мешает ему на его пути ко спасению. Например, коллекционирование – невинная привычка, но человек может настолько увлечься марками, что за этими марками перестать видеть ближних. Эти марки могут оказаться дороже, чем муж, жена, дети или родители. Любовь к животным скорее даже добродетель: блажен иже и скоты милует. Но каждый из нас может привести примеры людей, которые собак любят больше, чем людей, и для которого нездоровье собственной «моськи» означает больше, чем тяжелая смертельная болезнь собственной бабушки. Что это в таком случае – просто недоброе состояние или уже пристрастие, которое мешает человеку на пути ко спасению? Так что мы не можем согласиться и с самим этим принципом разделения грехов по формальным критериям на смертные и несмертные. Как применить это по отношению к причастию? Какие грехи упрощаются в приобщении Святых Христовых Таин и в таком случае не требуют исповедания, а какие должны быть исповеданы как смертные? Католики исходят из формального критерия, что вряд ли способствует правильному духовному строению их жизни.

Второй аспект, связанный с Таинством покаяния в современной практике его совершения в католической церкви, заключается в том, что в католической церкви не предполагается исповеди всякий раз перед принятием Святых Христовых Таин, то есть человек может поисповедаться, и дальше, если он опять не впадает в тот же самый смертный грех, он может потом сколько угодно часто приходить причащаться.