Схимонахиня София (Горяйнова) (1909-1999 гг.)

Схимонахиня София (в миру Таисия Ивановна Горяйнова) родилась 21 ноября в 1909 году в селе Никольском Поныровского уезда Курской губернии в благочестивой семье Горяйновых. Известно, что отец будущей подвижницы служил в Царской армии, мать была портнихой-надомницей, домохозяйкой. В семье было четверо детей, Таисья была старшей из детей. Наступили грозные годы, чтобы избежать ссылки, Горяйновы ночью были вынуждены бежать из села, им удалось уехать в Тулу.

Жених Таисии Ивановны был репрессирован и умер по дороге в ссылку на Соловки. Таисия Ивановна решила не выходить замуж, она объехала все действующие в то время монастыри. Где и когда она приняла тайный монашеский постриг с именем София, осталось неизвестно. Перед войной Горяйновы вернулись в родное село. Во время войны и после нее Таисия Ивановна жила в Курске, работала в больнице.

Из воспоминаний племянницы схимонахини Софии, Людмилы Григорьевны Нагорновой: «Вся жизнь Таисии Ивановны была тайной. Даже о том, что она приняла схимнический постриг, я не знала...

Таисия родилась на праздник Михаила Архангела, 21 ноября 1909 года... Горяйновы принадлежали к дворянскому роду, жили в двухэтажном доме в своем поместье, в селе Никольском Поныревского района Курской области - позднее границы районов перекроили, и теперь это Золотухинский район. В доме была прекрасная библиотека, многие книги были на французском языке и латыни - отец Таисии Ивановны Иван Григорьевич свободно владел этими языками. Он был глубоко верующим человеком.

Когда Горяйновых решили раскулачить, один добрый знакомый предупредил их - и родители вместе с двумя старшими дочерьми бежали в Тулу. Остались только дедушка с бабушкой и маленькие Лиза и Вася. Их не тронули, но отняли все! Даже иконы. Оставили только большую икону Спасителя - сорвали с нее драгоценные украшения, - и икону Божией Матери...

В Туле Таисия и Анна поселились у какой-то монахини. Тетя Тая всегда поминала ее, а я вот забыла ее имя... Анне в молодости было видение, что одна из них, сестер, вымолит весь род. Она была немало удивлена: как это - вымолит...

А в 1941 году, когда началась война, вся семья вновь собралась в Никольском. Немцы заняли село. Начались расправы. Пришли и к Горяйновым: «Ваш сын воюет против Германии?» - «Да, он в армии». – «Расстрелять всю семью!» Иван Григорьевич попросил разрешения помолиться перед смертью. И пока они молились, подъехал кто-то из местных жителей, пособничавших немцам. Он и сказал, что Василий - простой солдат и служит подневольно. А Горяйновы сами пострадали от советской власти... Божьим чудом все остались живы.

После войны жили бедно, но всегда привечали странников. Тогда много нищих бродило по миру... Бабушка, Мария Егоровна, была исключительно доброй. Для нищих в доме была выделена отдельная комната. Странников кормили, топили для них баню. И в дорогу с собой давали хлебушка хоть на день-два. Вот в такой семье воспитывалась Таисия Ивановна.

Дедушка всегда очень беспокоился о старшей дочери. И просил других детей: «Таисию не бросайте!» Она жила одиноко, после смерти жениха решила не выходить замуж. Говорят, она очень похожа на одну тетушку по маминой линии, Анну - та пешком до Иерусалима дошла.

Какое-то время Таисия Ивановна жила в Курске, окормлялась у протоиерея Алексия Сабынина. Перед смертью он позвал тетю Таю, и она вместе с тетей Аней поехала к нему. Они долго сидели у него, и он гладил руку Таисии Ивановны, приговаривая то ли Паисия, то ли - Пассия. Может быть, она тогда носила монашеское имя Паисия.

Тетя Тая переехала жить к брату... Устроилась работать в трамвайное управление - чтобы больше было свободного времени. Все монастыри, какие тогда только были в Советском Союзе, она объехала. Возвращалась иной раз со слезами: «Как они бедствуют, как там голодно, как трудно!» Всякую копеечку откладывала - и посылала в монастыри деньги, продукты, вещи. Поедет в Пюхтицкий монастырь, в Эстонии купит шерсти, дома свяжет теплые носки - и опять шлет посылочку монахиням. Вот и в Самаре жила - все, что приносили ей люди, шло в монастыри.

Бывала она в Киево-Печерской Лавре и в Почаеве, в Троице-Сергиевой Лавре и Псково-Печерском монастыре. Была знакома с псковским схиигуменом Саввой. Старец Наум уже в последние годы благословлял ее на операцию, но матушка не согласилась. «Все, что Господь посылает, я приму». И слепоту приняла как дар от Господа.

В Ленинграде мы с тетей Таей зашли в монастырь на Карповке - помолиться у святых мощей праведного Иоанна Кронштадтского, заказать требы. Тетю сразу окружили монахини, они ее хорошо знали...

В 1994 году матушка стала жить в моей семье... В Самаре она ездила то в Петропавловскую, то в Воскресенскую церковь, то еще в какой-то храм. Но из некоторых храмов возвращалась с горькими слезами: «Что же это как сокращают службу! Ведь за это перед Богом отвечать придется!»

К ней сразу потянулись люди. И у нее на всех хватало сердечной теплоты, любви, за всех она молилась, всех утешала и давала советы. Лишь однажды я слышала, как она строго обличила одну женщину. А так - всегда она была приветливой и радушной. Людей она любила.

За год до смерти матушки в ее молитвенном уголке замироточила небольшая икона Великомученицы Варвары. У этой иконы треснуло стекло, но я не меняю его - ведь на нем застыла струйка благоуханного мира. Я слышала, что Великомученица Варвара покровительствует монахам...»

О своей встрече со старицей рассказывает Ольга Ларькина: «...После воскресной службы в Кирилло-Мефодиевском храме (г. Самара), который находился тогда еще в своем первом небольшом здании, я подошла к ней. Она сидела у наружной стены храма, и к ней выстроилась очередь человек в десять. Когда подошел мой черед, я сразу от нее услышала: «Зачем ты их копишь?» А я даже не знала, что родственники накупили много оккультных книг, которые дома даже держать нельзя, и выбрасывать нельзя - могут попасть кому-то в руки, только сжигать. Этим я потом и занялась. Еще она сказала о моем отце, который тогда начинал болеть и хуже ходить, что он очень хочет поехать в деревню, но не может. Сказала с жалостью и сочувствием к нему. А он, действительно, постоянно об этом нам говорил... Ей было многое открыто, ее ласка, теплота мгновенно вселяли в душу надежду. Она была одета и держалась очень просто, но в этой простоте был какой-то неуловимый аристократизм. С ней было так легко. И в то же время я ощутила трепет. В тот момент я совершенно забыла, что она незрячая. Она все видела - и меня, и других, видела то, что происходило в наших душах, гораздо ясней, чем мы сами. От нее исходила любовь, и в сердце возникала ответная любовь к ней. Она была необыкновенной - и в то же время какой-то очень родной. Она была человеком Божиим...»

Из воспоминаний помощника настоятеля Петропавловской церкви города Самары Федора Григорьевича Хуртова: «Матушку я знаю с 1996 года... Я ее видел в Воскресенском храме на улице Черемшанской и обратил на нее внимание, когда еще ничего о ней не знал. Тогда Воскресенский храм на службах был битком набит, там даже зрячему было трудно пройти. Я видел, как она подходила к Причастию. Она была незрячей, и ее подводили... Она была слепая; уткнется в того, кто ее ведет, и так идет.

Мы сначала ездили к блаженной Марии Ивановне Матукасовой в Кинель-Черкассы. Потом Мария Ивановна жила в Самаре, при Воскресенской церкви, и мы туда ходили к ней. Жена заболела, и Мария Ивановна ей очень помогла. А тут опять возникла проблема со здоровьем, но в тот момент Марии Ивановны уже не было в Самаре. И кто-то жене сказал: «Есть такая же бабушка, как Мария Ивановна». Ей показали Таисию Ивановну, моя жена к ней подошла, а матушка ей сказала: «Ты приведи ко мне мужа»... И как-то после воскресной службы мы подошли к ней, и она сразу меня спросила: «Как ваше святое имя?» Со всеми она обращалась ласково-ласково. Мы поговорили, она мне сказала о таких вещах, которые никто другой, кроме меня, не знал, - о болезнях, событиях, которые давно произошли в моей жизни. И, конечно, я ей сразу поверил безоговорочно, всем ее рекомендациям. И я сразу поверил: раз она так говорит, значит, так и будет, так и надо поступать.

Когда мы с ней только познакомились, через неделю иду в храм, вижу - она далеко впереди идет, ее ведет женщина, кричать неудобно, я издали, поклонился им и пошел. А потом женщина, которая ее вела, подошла ко мне и говорит: «Вы Федор Григорьевич?» - «Да». - «Таисия Ивановна мне сказала, что это вы ей поклонились». Меня это поразило. Таисия Ивановна была незрячая. На расстоянии, будучи слепой, она со мной поздоровалась. А другая женщина в тот момент меня не знала.

Я вспоминаю те годы: она ни разу ни об одном человеке не сказала плохо! Это тоже надо суметь. Даже когда, так скажем, она не одобряла какого-то человека, она никогда не говорила, что он такой сякой, не унижала. Она могла только сказать: «Ну, зачем он так делает?» Если вдруг она в этом какую-то границу переходила, тут же себя одергивала: «Кто я такая!» Причем каялась совершенно искренно: «Господи, прости, я не судья»... Для меня матушка была образцом Христианина. Мне кажется, что Бог мне показал, каким должен быть Православный человек. Она была истинной Христианкой. Мы познакомились, и уже потом я постоянно к ней ходил.

Придешь к ней: «Таисия Ивановна, дочка моя заболела». Она говорит: «Накорми ее картошечкой». Накормишь картошечкой - все проходит. Причем было известно, что если к врачам пойти, там будут тяжелые процедуры. А Таисии Ивановне скажешь, сделаешь по ее совету, и на следующий день все проходит. Закашлял, придешь к ней, она обязательно скажет: «Сходи в церковь и закажи молебен иконе Божией Матери», - и назовет, какой конкретно, причем иконам всегда разным. И все проходило. Она посылала меня в конкретные храмы, деньги какие-то у меня появились: «А ты пожертвуй». Матушка всегда говорила про храм Святого Архангела Михаила в Запанском: «Этот храм особый, он всегда будет бедный, но всегда будет духовно помогать всем, шести крылатый Михаил всегда крылами закроет», - и меня туда посылала. Периодически туда надо ездить, хотя, действительно, люди туда почему-то мало ходят, - может быть, потому, что храм расположен на окраине города.

Я иногда расспрашивал Таисию Ивановну о ее жизни, но она почти ничего не рассказывала о себе. Сказала только, что в Самару она приехала из Ленинграда... Рассказывала, что еще в советское время она объездила все существовавшие тогда в Советском Союзе монастыри и была знакома со старцами высокой духовной жизни, которые были репрессированы, прошли лагеря. Матушка с ними тайком много ездила по деревням, где они крестили людей. За это ее в то время могли запросто посадить.

Она сама мне говорила, что ее родной брат, у которого она жила в Ленинграде, занимал очень высокую должность - был начальником штаба Ленинградского военного округа. Про отца говорила, что он у нее был очень верующий. Про мать ни разу не обмолвилась, я все время слышал от нее только: «Папа, папа».

У матушки было две сестры. Однажды она ехала в поезде, и ей в поезде явилась святая Ксения Петербургская и дала ей шоколадочку. А из жития Ксении Петербургской известно, что когда она кому-то пятачок или конфетку давала, у тех несчастье дома случалось. Матушка сказала, что так ее Ксения предупредила: у нее в этот самый момент одна из сестер умерла.

В семье у них всегда кто-то жил из верующих. Очень долго жил какой-то старец. Матушка рассказывала, что от него им досталась книга, очень большая, 16 или 17 килограммов весом, в которой было все описано от Сотворения мира до конца света, разные пророчества. Она говорила, что эта книга осталась в ее квартире. Я загорелся: «Давайте с вами съездим в Петербург, эту книгу заберем». А она ответила: «Нет, эта книга ничья, она к нам пришла сама, и куда потом она денется - это Промысл Божий. Раз так Господь устроил, что я здесь, а она там, значит, так тому быть». Вообще в ее судьбе много закрытого. Если человек ее перебил, она уже на его вопрос не отвечала. Я сам сколько раз - глупый был - перебью ее, потом ей вопрос задаю, а она уходит от него.

Таисия Ивановна рассказывала, что ей было очень трудно из-за того, что брат у нее занимал такое высокое положение. И если бы кто-то узнал в то время, что она верующая, брату бы не работать там. Постоянно ей приходилось от соседей маскироваться. Они к ней даже приставали: «Почему так просто одеваешься? У тебя такие влиятельные родственники». А одета была она всегда очень просто.

Всю жизнь она прожила, можно сказать, на нелегальном положении. Попробуй прожить на виду, и чтобы никто о тебе ничего не знал. И даже когда матушка умерла и сказали ее племяннице, что она была монахиней, та возмутилась: «Какая она монахиня, что вы мне говорите, она тетя Тося!» А когда племянница увидела, сколько народа пришло на отпевание матушки в церковь, была потрясена. Даже ближайшие родственники не знали, что она была монахиней.

Матушка рассказывала, что днем и ночью с сестрами они молились у Свято-Иоанновского женского монастыря на Карповке в Санкт-Петербурге. Она была знакома еще в то время с сестрами монастыря, с матушкой Георгией, которая была первой игуменией Свято-Иоанновского монастыря, когда он вновь открылся, нынешней игуменией Горненского женского монастыря в Иерусалиме. Таисия Ивановна сама говорила, что должна была с одной сестрой ехать в Иерусалим, готовили документы ей на выезд, но смерть брата все изменила. А та сестра уехала и осталась в Горненском монастыре.

В Самару матушка приехала из-за болезни. Она была раньше зрячей. Когда у нее умер брат, которого она очень любила, на его похоронах у нее резко «село» зрение, буквально в один день. Ее племянница Людмила Григорьевна еле увезла ее с кладбища, боясь, что она умрет на могиле брата. Она не могла одну тетю Тосю оставить и привезла к себе в Самару. Людмила Григорьевна давно живет в Самаре, с 60-х годов. И Таисия Ивановна к ней раньше часто приезжала в Самару. Тогда в Самаре были открыты два храма - Покровский и Петропавловский. Первое, что матушка делала, сойдя с поезда, - шла в Петропавловский храм. Я этого не знал, и меня поразило, что, уже будучи слепой, она знала, куда в нашем храме свечки ставить. Говорила мне: «Ты всегда, когда заходишь в храм, ставь свечки туда, туда и туда», - и говорила, где какая икона висит. «А вы откуда знаете?» - «Я здесь часто бывала и даже помогала печь просфоры в вашей просфорне». Это было в 60-е годы.

Матушка была знакома с Владыкой Иоанном (Снычевым), и когда он уехал из Самары на Санкт-Петербургскую кафедру, там с ним общалась. Еще она говорила: «Я знаю нашего Патриарха Алексия II, можно сказать, с младых ногтей. Он бывал в Пюхтицах, и я туда часто ездила, жила там подолгу, мы и за столом одним вместе сидели». Они с ним даже переписывались, до ее последних дней Его Святейшество посылал ей поздравительные открытки. Таисия Ивановна вела большую переписку с Санаксарским монастырем. Всю свою пенсию она отдавала в монастыри. Не просто отдавала, а знала куда, и конкретно кому-то посылала. У нее своих денег практически не было. У Таисии Ивановны варежки были рваные, жена моя ей говорит: «Я вам свяжу варежки», - свяжет, а она их кому-нибудь отдаст. Она была из тех людей, которым дают, а они тут же это отдают...

Она и киевские монастыри все знала. Если сопоставить ее поездки в Киев и свидетельство Людмилы Григорьевны о том, что она с какого-то момента как-то по-другому стала жить, перестала есть мясо, то можно предположить, что она в Киеве была пострижена... А в последние свои годы она даже рыбу не ела.

Лично мне матушка сказала буквально за две недели до своей смерти, что она в постриге - схимонахиня София. То, что она София, еще до ее смерти знали те батюшки, которые ее причащали. Когда она подходила к Чаше, она говорила: «София», - не говорила «схимонахиня София». Еще нескольким людям она тоже сказала, что она - схимонахиня София. Кто и где ее постригал, она мне не сказала.

Человек она была необыкновенный. То, что она была аристократ духа, было понятно в общении с ней. Она была очень деликатной. Об этом трудно рассказывать. Когда с таким человеком общаешься, видишь, что этот человек не от мира сего. Когда у нее возникала какая-нибудь проблема, она говорила: «А мы помолимся». Помолится - и ситуация разрешится. Она говорила: «Я костылем только успею стукнуть, а Господь за это время все может изменить. Все в Его руке». Сила ее веры поражает меня до сих пор. Ни одного слова она не говорила без оглядки на волю Божию. Она рассказывала, как блаженной Марии Ивановне мед передавала: «Иду в храм, и чисто по-человечески рассудила - занесу мед, и зашла до службы в здание у Петропавловской церкви, где в комнатке тогда жила Мария Ивановна. Так мне даже дверь не открыли. Думаю: почему? Правильно, что ж я туда иду до церкви, до молитвы. Надо после службы пойти». Пошла после службы - дверь открыли, баночку с медом взяли». Мирской бы человек как рассудил: не открыли мне дверь, такие сякие. А такие люди, как матушка София, во всем видели Промысл Божий...

В конце 90-х годов еще не было у нас монастыря на улице Черемшанской, была только Воскресенская церковь, никто не говорил о монастыре, а она сказала, что обязательно будет монастырь, и что он в трудное голодное время будет кормить всю округу. Уже сейчас у Воскресенского мужского монастыря открывается много подворий...

Матушка говорила, что верующих людей очень мало. Мы сидим рядом с ней в Воскресенском храме в уголочке, она нам говорит: «Посмотрите, полный храм народу, а верующих людей по пальцам рук можно пересчитать»... Матушка говорила: «Вера - это дар Божий, ее надо заслужить». В Евангелии написано: «Не бойся, малое стадо!» (Лк., 12, 32). Малое стадо! Мы всегда смотрим на других. А матушка учила нас: «Никогда не смотри на других. Когда смотришь, начинаешь сравнивать. Никогда с собой не сравнивай, ты о себе думай». Про себя она часто говорила: «Меня в рай точно не пустят». А про одну женщину сказала, тихую такую: «Такие спасаются». Она всегда подчеркивала, что только в церкви спасение. Даже на бытовом уровне, на уровне работы. Мне она конкретно советовала: «Только в церкви надо работать, только в церкви - спасение».

Всегда говорила, что после 12 часов ночи надо хоть несколько минут помолиться. Не обязательно много - хоть несколько минут. Сама она знала наизусть церковные службы, церковный календарь. Только спросит: «А сегодня такой-то день, такого-то и такого-то святого, я не ошиблась?» Она же не видела, наизусть помнила. Если она в церковь не шла, до 11 часов утра ни с кем не общалась, молилась. И, конечно, молилась ночами.

Для меня ее смерть была совершенной неожиданностью. Я был уверен, что она будет еще долго жить. Она умерла 19 мая 1999 года, в день рождения Царя-Мученика Николая II...

Матушка говорила: «Надо так стараться, чтобы не быть в дороге в субботу и воскресенье, иначе, обязательно, искушения будут в пути. Нужно быть на службе в храме, и после службы ехать». У меня был случай, когда я причастился в воскресенье, меня попросили помочь в храме, а была лето, жара. Я хотел помыться после работы, а она меня встретила и сказала: «После причастия мыться нельзя».

Она говорила нам: «В доме должно быть как можно больше святынь - святой земли, икон, крещенскую воду надо обязательно брать и пить в течение года». Разбавлять крещенскую воду она не рекомендовала, а принимать ее хотя бы по пять капель натощак. Хранить дома целиком Богородичную просфору...

Она мне сказала незадолго до смерти, что село не стоит без праведника, в Самаре есть четыре сильных молитвенника...»

Из рассказа Ульяны Трофимовны Казаковой (с. Царевщина): «Матушка была уже плохонькая, не вставала. И вот когда мы к ней подходили, меня будто кто толкнул, и я подумала: «А интересно, чем она болеет? Не перейдет ли ко мне?» А она и говорит: «Ульяна, не бойся, от меня не заболеешь. Я чистая». Я и тогда, и после сколько приезжала, всякий раз просила у нее прощения. Как только могло такое прийти в голову? ...От нее всегда шло тонкое благоухание, неземное, таких духов нигде не найти.

При малейшем горе или радости мы бежали к ней. На работу устраиваться - тоже к ней. И она предостерегала: туда не ходите, на этой работе хуже будет... Матушка молилась, и ее молитвы сразу доходили до Господа. Все напасти развеивались. Я не встречала таких праведных людей...

Уже в последние дни матушка говорила, что скоро умрет. А мы спрашивали: «Матушка, на кого же ты нас оставишь?» И она нас поручила батюшке Василию. Матушка его очень любила. И к нам она его устроила на жительство. Я и подумать не могла, что у нас священник будет жить... Она нас всегда благословляла. И когда мы просили ее не оставлять нас своими молитвами, она ответила: «Вы мои. Я буду за вас молиться, и вы за меня молитесь». Все она расскажет, и утешит, и успокоит. Такую, как она, нам уже не найти...

Спрашивали мы ее о нынешних временах, как спасаться. Она отвечала: «Хорошего мало. Молитесь! Если будут все молиться, храмы будут полны, - тогда и спасетесь».

В последний раз я приехала к матушке уже в Петропавловскую церковь, подошла к гробу, попросила у нее прощения. Приложилась к руке - и от матушки такой аромат пошел, такое благоухание!

Мы ездим к матушке на могилку на Рубежное кладбище - когда родительские и ее дни памяти. Зажигаем лампадку, батюшка служит литию, мы молимся. И на душе так легко становится, так радостно, будто у нее в гостях побывали».

Похоронили матушку Софию 21 мая на Рубежном кладбище (на 6-й линии) при большом стечении народа. В этот день у одной из знавших и любивших матушку замироточили три иконы.

Господи, упокой душу рабы Твоей схимонахини Софии, со святыми упокой, и её молитвами спаси нас!