3. О"Стихах"1937 г.

3. О"Стихах"1937 г.

Часть разобранных нами стихов"Тетради"вошла в сборник стихов матери Марии 1937 г. Этот сборник состоял из двух разделов – "О жизни"и"О смерти". Причем, в раздел"О жизни"вошли и некоторые стихи о смерти, но эти стихи, вероятно, входили в раздел"Смерть""Тетради". Раздел"О смерти"сборника 1937 г. составляют стихи, написанные непосредственно перед выходом сборника и вызванные, как и издание сборника 1937 г., смертью Гаяны, уехавшей в Советскую Россию в 1935 и умершей там в 1936 г.

Сборник"Стихи", на котором стояло имя автора: монахиня Мария, – был издан в 1937 г. в Берлине издательством"Петрополис"(один из экземпляров книги был проиллюстрирован матерью Марией рисунками пером и тушью). Это был первый в истории Церкви и русской поэзии поэтический сборник, выпущенный православной монахиней.

Хотя раздел"О жизни", как мы сказали, состоит, в основном, из стихов"Тетради", в новом контексте прежние стихи стали звучать несколько иначе. Мы не можем здесь подробно разбирать весь сборник, остановимся на самом главном.

"Стихи"были изданы в Берлине, и этот факт кое?что проясняет в тональности сборника. Дело ведь не только в смерти Гаяны. Россия была под большевиками, в Германии четвертый год господствовали нацисты, в Испании шла гражданская война, а большинство европейцев, как ни в чем ни бывало, продолжали жить"обычной"жизнью. Все это скоро кончится, мир погружается во мрак, который готов его поглотить – этим предупреждением кончается раздел"О жизни":

В глухой дали прямолинейных улиц,

Там, где смолкает пыльный карнавал,

Я вдруг почувствую расстрела пули

И в небеса бесцветные провал.

В душе моей предвиденье заныло:

И пыль, и карнавал, – все будет так.

А может быть давно все это было,

И нет уже, – и всепобеден мрак. (142)

Эти стихи снабжены рисунком, на котором на переднем плане парочки сидят в кафе на открытом воздухе за бутылкой вина или гуляют под ручку, а вдали, в конце одной из узких европейских улиц, – только что кого?то расстреляли. В приведенных стихах явственны блоковские мотивы – "Все будет так… И повторится все, как встарь", – да, так уже было: в России перед войной и революцией, тоже шла обычная"буржуазная"жизнь, а потом великая катастрофа все смела и превратила в прах. Мир сначала умирает духовно, вслед за чем происходит человекоубийство.

Раздел"О жизни"открывается стихами о домостроительстве Божием, об участии людей в нем, – о строительстве Церкви, призванной спасти мир, а кончается – предвидением надвигающегося мрака. Забота о спасении всего творения и в первую очередь людей, убережение их от зла – одна из главных тем стихов матери Марии. Поэтому она столь остро ощущает надвигающуюся опасность. Пророчество здесь тесно связано с"всеобъемлющим материнством".

Наряду с ней в стихах матери Марии присутствует, однако, и другая – тема мужества и битвы. Поскольку ночь над миром сгущается, необходимо не только спасать людей, но и противостоять мраку. Зло активно, есть злая воля, существует"злое чудо", способное у одних парализовать волю, а других очаровывать. Зло подавляет и чарует могуществом своих свершений (22 ноября 1936 г., уже после смерти Гаяны, мать Мария прочла в"Православном Деле"лекцию под названием"Злое чудо"). Наряду с отверзающим сердца для любви Божьим чудом, существует другое,"злое", которому необходимо противостоять и которому нельзя поддаваться. Но человек не в силах сам рассеять надвигающийся мрак, поэтому мать Мария из глубины человеческой немощи, но и решимости противостоять злу, говорит Богу (не молит, а именно говорит, поскольку чувствует Его близость), что готова и хочет быть орудием в Его руках:

Чудом Ты отверз слепой мой взор,

И за оболочкой смертной боли

С моей волей встретились в упор

Все предначертанья черной воли.

И людскую немощь покарав,

Ты открыл мне тайну злого чуда.

Господи, всегда Ты свят и прав, –

Я ли буду пред Тобой Иуда?

Но прошу, – нет – даже не прошу, –

Просто говорю Тебе, что нужно.

Благодать не даруй по грошу,

Не оставь пред злобой безоружной.

Дай мне много, – ангельскую мощь,

Обличительную речь пророка.

В каждом деле будь мне жезл и вождь,

Солнце незакатное с Востока.

Палицей Твоею быть хочу

И громоподобною трубою.

Засвети меня. Твою свечу,

Меч покорный и готовый к бою. (133)

Зло захватывает сердца людей, помрачает Божий образ в человеке, поэтому свое монашеское делание – "православное дело" – мать Мария все острее начинает осознавать не только как"материнство", но и как участие в битве, полем которой, по слову Ф. Достоевского, является сердце человека. Об этом говорится и в стихах:

И о братьях: разве их вина,

Что они как поле битвы стали?

Выходи навстречу, сатана,

Меч мой кован из Господней стали. (133)

Тема"стали"появляется в стихах не случайно. Если"злое чудо", творимое Сталиным (и Гитлером), реализует себя в военной и государственной мощи, то Христово чудо совершается в уповании не на внешнюю мощь, а на Божью силу. Восстание на Бога начинается с непреображенной душевности, с сострадания"слезинке ребенка", за которым идет желание изменить весь порядок мира, но это порождает лишь тотальное насилие, по этому пути идти нельзя:

И не обманешь слезинкой ребенка,

Не восстановишь на Бога меня.

Падает с глаз наваждения пленка,

Все я увидела в четкости дня. (132)

Но обличением зла дело не кончается, необходимо ему противостоять. И здесь христианина подстерегает новая опасность, в своем противостоянии злу он сам может уподобиться ему. В отличие от зла, воздействующего на людей внешним могуществом, воин Христов, подобно отроку Давиду, отказавшемуся от"доспехов Саула", вступает в битву со злом, уповая лишь на помощь Божию.

Один на один я, с тобой, сатаною,

По Божью веленью, как отрок Давид,

Снимаю доспехи и грудь я открою.

Взметнула пращою, и камень летит. (132)

Смысл этих стихов, как и того, о каком сражении идет речь, проясняется в контексте статей матери Марии, в частности"Второй Евангельской заповеди"(1939). Христианин выступает на стороне Бога в битве за сердца человеческие. Мало увидеть в ближнем образ Божий. Увидев его в своем брате, человек увидит и"как этот образ Божий затуманен, искажен, исковеркан злой силой. Он увидит сердце человеческое, где диавол ведет непрестанную борьбу с Богом, и он захочет во имя образа Божьего… начать борьбу с диаволом, стать оружием Божиим в этом страшном и попаляющем деле. Он это сможет, если все его упование будет на Бога, а не на себя, он это сможет, если у него не будет ни одного самого утонченного, самого корыстного желания, если он, подобно Давиду, сложит с себя доспехи и только с именем Божиим кинется в бой с Голиафом"[497]. Теперь становится понятно, о чем идет речь в стихах:

Сильный Израилев, вижу врага я,

И твоей воли спокойно ищу.

Вот выхожу без доспехов, нагая,

Сжавши меж пальцев тугую пращу. (132–133)

Образ царя, пророка и псалмопевца Давида в тридцатые годы особенно привлекал мать Марию. Ему она посвятила одно из самых замечательных своих произведений – грандиозную вышивку с восьмью эпизодами из его жития и образом царя Давида посредине.

Давид, сразивший Голиафа, – не единственный ветхозаветный герой, с которым сравнивает себя мать Мария. Другим является Иаков, боровшийся с Богом и после этого получивший благословенье (но не раньше, чем была"сокрушена его кость"). Вспомним, что мать Мария понимала свой монашеский постриг как причисление к"избранному роду", духовному Израилю. Неслучайно Иакову, получившему после борения с Богом имя Израиль, посвящены в сборнике несколько стихотворений.

Если битва со злом дьяволом, связана для матери Марии с борьбой за сердца ближних, то"борение с Богом" – относится к собственной подвижнической жизни. Христос сказал:"Царствие Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его"(Мф. 11, 12). Мать Мария вторит этим словам:"Церковь учит, что Царствие Небесное берется усилиями"[498]. Само подвижничество в православии понимается как стяжание Царствия, встречи с Живым Богом, и мать Мария этого никогда не забывала. Но как добиться этой встречи, ведь Бог абсолютно свободен? Здесь возникает очень важная богословская проблема о соотношении человеческого усилия и Божией благодати. Мать Мария решает ее посредством своего представления о двух модусах христианской жизни – "подражании"Христу и Богородице. Бог свободен, но Он по своей воле воплотился от Девы Марии и теперь тем же Духом Святым воплощается в каждом верующем. В том аспекте подвижничества, в каком человек подражает Богородице, он не"вольной волей"следует за Христом, а"тянется"за Ним, претерпевая все, что выпадает на его долю в муках рождения новой жизни (здесь он должен хранить чистоту, смиряться, верить и отказываться от своей воли). В том же аспекте, в каком он"подражает Христу", в каком в нем рождается"новый человек", он должен употреблять усилие по исполнению воли Божией. Обе неотделимые друг от друга, стороны христианской жизни схватываются матерью Марией посредством одного образа"борьбы с Богом":

Господи, не видя, но любя,

За Тобой тянусь не вольной волей.

В час закатный я добьюсь Тебя

Всем залогом пота и мозолей.

Ночью Ты в борьбе меня сразишь

И Тобою сокрушатся ребра.

Не пущу, коль не благословишь,

Мой соратник добрый. (134)

Борьба подвижника с Богом понимается не как богоборчество (возникающее по поводу"слезинки ребенка", оно как раз является"своеволием"), а как следование за Христом и вольное полагание своей жизни за людей. (В этом смысле эпизод борьбы Иакова получает свое толкование как прообраз Голгофского Распятия). Революционное богоборчество не просто отвергается матерью Марией, но замещается борьбою за стяжание Царствия Божия, выражавшейся у нее сначала – в подвижнической, труднической жизни ("несение креста"), а потом – в смерти.

Из приведенных стихов видно, как мать Мария ответила на предвоенную милитаризацию мира. Ее стихи стали по–христиански мужественными. Собственно, ее монашеский постриг – это не только возвращение блудного сына к Отцу, но и вступление в ряды"воинов Христовых", выход на брань с"миродержцем тьмы века сего". Именно с этой бранью связано облечение монаха в"шлем спасения"и в"броню правды", восприятие им"щита веры"и вооружение его"мечом духовным", которое есть слово Божие, о чем говорится в последовании малой схимы. Поэтому большим упрощением является представление о том, что для матери Марии главным было"всеобъемлющее материнство". Во Христе не только снимается противопоставление"мужского"и"женского", но оба начала преображаются, находят истинное воплощение, которое в богословии матери Марии именуется"подражанием"Христу и Богоматери.

Мы уже писали о том, что сам характер"православного дела"после 1935 г. стал для матери Марии несколько иным, чем прежде. Она спасала уже не только приводимых к ней судьбой, но и разыскивала тех, кто не силах был искать помощи, не сознавал, что он духовно гибнет или просто был отрезан от мира, как эмигранты–туберкулезники. Следуя словам Христа о том, что добрый пастырь оставляет девяносто девять овец, чтобы спасти одну заблудшую, мать Мария отыскивала и спасала людей, буквально вырывая их из объятий дьявола и смерти.

Для внешнего наблюдателя отношения матери Марии к людям выглядели как проявление необычайной чуткости, любви. Так митр. Евлогий пишет:"Приняв монашество, мать Мария принесла Христу все свои дарования. В числе их – подлинный дар Божий – умение подойти к сбившимся с пути, опустившимся, спившимся людям, не гнушаясь их слабостей и недостатков. Как бы человек ни опустился, он этим мать Марию не отталкивает. Она умеет говорить с такими людьми, искренно их жалеет, любит, становится для них"своим человеком": она терпит их радостно, без вздохов и укоризны, силится их поднять, но умело, не подчеркивая уровня, с которого они ниспали"[499]. Все это верно, но, как мы видели, сама мать Мария писала о должном отношении к людям в понятиях не столько душевной чуткости и заботы, сколько битвы за человека как"образ Божий". Такое отношение, вероятно, и придавало ей силы в ее"православном деле"; обычная доброта таких сил дать не может. Ее деятельность по спасению людей была чем?то вроде схождения во ад и"отбивания"людей, ставших его добычей. Таким было ее"активное монашество в миру".

Что касается самого общежития на рю де Лурмель, – центра"Православного Дела", – то оно, по определению Т. Манухиной, было для многих русских эмигрантов"спасительным"Ноевым ковчегом", которому не страшны волны грозной житейской стихии"[500]. Этот образ"Ноева ковчега"встречается и в"Стихах"матери Марии, но в совершенно ином контексте. В разделе"О смерти", пытаясь справиться с горем после известия о гибели Гаяны, мать Мария осмысляет ее отъезд в Россию и смерть через образ голубки (горлицы), которая вылетела из Ноева ковчега, истомившись жизнью в нем, в поисках земли, но исчезла, пропала во мраке, не вернулась. Это одни из самых трагических стихов в сборнике:

Ковчег огромный, будто душегубка,

Как паутина снасти, мачта – жердь…

Ты не вернешься, вольна голубка.

И Арарат твой чаемый был смерть.

Гребите, братья, веруйте в усладу

Земли, восставшей из морского дна.

В обетованьи семицветных радуг

Моя голубка больше не видна. (152)

Как вспоминают люди, близко знавшие мать Марию, и как это видно по ее стихам, смерть старшей дочери она пережила тяжело, но мужественно. Она стала для нее тем"сокрушением кости", которое постигло мать Марию в борьбе за стяжание Царствия Небесного. Гаяна вырвалась из самого пекла этой борьбы – на Лурмеле она занималась кухней, стояла у котла. Эту"рабью жизнь"она, бывшая"пиром огня и света", вероятно, переносила тяжело, но не потому, что не хотела трудиться (сохранилось ее письмо об ударном труде в Советской России[501]), а потому, вероятно, что не получала радости от этого труда, хотела служить не только Богу, но и своей Родине, народу, быть вместе с ним.

Узнав о смерти Гаяны, мать Мария как будто сама прошла через смерть."Очень было тяжело, – поведала она К. Мочульскому – Черная ночь. Предельное духовное одиночество… Все было темно вокруг, и только где?то вдали – маленькая светлая точка. Теперь я знаю, что такое смерть"[502].

Первое, чем обращает на себя внимание раздел"О смерти"сборника стихов мать Марии, это стихи о собственной смерти. В них вновь после"Руфи"звучит тема земли:"Какая будет выкопана яма / Чтоб в ней отпраздновать мне смерть?"(143);"Чрез сколько лет предстану я / Таким тяжелым черноземом"(143);"По росту ль будет мне в земле лежать"(143);"Вот в черной лежи колыбели, – / Ах, баюшки–баю–баю"(144);"Трава полевая и звери в лесах, / И люди, – все в прах"(145)."Путь земли" – от рождения до смерти и возвращения в землю – тема, которая сопровождает все творчество Е. Ю. Кузьминой–Караваевой, возникла и сейчас. Можно вспомнить, что в православной панихиде (ее отслужили по Гаяне в Покровском храме на ул. Лурмель) говорится, что Бог создал человека из небытия и почтил Своим образом, но из?за преступления заповеди вновь возвратил в землю, из которой он был взят ("Древле убо от не сущих создавый мя, и образом Твоим Божественным почтый, преступлением же заповеди, паки меня возвративый в землю, от неяже взят бых"). Отъезд Гаяны на земную Родину и смерть там как будто и символизировали это наказание за грехопадение – возвращение человека в землю, из которой он был взят[503].

Не только смерть Гаяны, но и постоянное соприкосновение с людским страданием, в частности, при посещении умирающих больных, заставляли мать Марию постоянно"примерять"их кончину на себя:

И, наверное, к койке больничной

Не сиделка, а смерть подойдет.

Умирать никому не привычно, –

Остальное обычно, обычно, –

Час придет, он умрет. (145)

Смерть обычна, по крайней мере, чужая смерть. Но такая примиренность со смертью – состояние, с христианской точки зрения, ложное. Человек примиряется со своей смертью тогда, когда устает от своей греховной жизни, а со смертью других – когда не любит их по–настоящему. Поэтому окончание приведенной выше заупокойной молитвы после мысли о возвращении человека за грех в землю содержит обращение к Богу:"на еже по подобию возведи, древнею добротою возобразитеся". То есть, хотя человек, сотворенный по образу Божию, вследствие грехопадения и должен возвратиться в землю за грех, но мы, созерцая смерть близкого, просим Бога, чтобы Он дал нам не смерть, но уподобиться Ему, и тем самым восстановил бы в нас Свой образ. Смерть ближнего должна служить не примирению со смертью, а таинством обновления крещения. Именно это, в конечном счете, и произошло у матери Марии, которая, пройдя через"честную безрадостность"смерти, восстала, получив новое крещение, новое помазание Святым Духом:

Торжественный, слепительный подарок –

Ты даровал мне смерть. В ней изнемочь.

Душа, сожженная в огне пожара

Медлительно, на век уходит в ночь.

На дне ее лишь уголь черно–рыжий,

Ей притаиться надо, помолчать,

Но в сердце Ты огнем предвечным выжег

Смертельного крещения печать.

Я весть Твоя. Как факел кинь средь ночи,

Чтоб все увидели, узнали вдруг,

Чего от человечества Ты хочешь,

Каких на жатву высылаешь слуг. (154)

Здесь снова появляется тема"жатвы Духа". После смерти Гаяны с матерью Марией произошло то, что соответствует в последовании"великого ангельского образа"следующим словам:"О, дара тайны! Второе крещение приемлеши днесь, брате, богатством человеколюбца Бога даров, и от грехов твоих очищаешися, и сын света бываеши". Это"второе крещение"стало для матери Марии подготовкой к"огненному крещению", которое она приняла в своей смерти.

В свою очередь, эта"подготовка к смерти"проложила путь иному таинству – воскресения. Человек умирает, и, в конечном счете, его все забывают, не забывает только Бог, обетовавший ему воскресенье."Оправдание Бога"(теодицея) происходит только через веру в Воскресение, эта вера, однако, не есть нечто данное (в Символе веры), она должна подтверждаться ежедневным подвигом веры, о чем и свидетельствует мать Мария:

Забудут. Нет людей незаменимых,

И разрушаются все склепы и гроба.

О, только б слышать: с песней серафимов

Сливается Архангела труба.

О, только б видеть отблеск вечной Славы,

В Тебе исчезнуть, триединый Свет…

Не спи, душа. Как эти дни лукавы.

Сегодня срок иль через десять лет… (144–145)

Эти стихи, завершающие сборник, были написаны, вероятно, в 1936 г., а в 1945 мать Мария приняла мученическую кончину. Срок смерти предсказан почти точно.

Мы рассмотрели далеко не все стихи сборника 1937 г., но и краткий обзор этой книги свидетельствует, что она представляет собой уникальное явление как в истории православной духовности, так и русской поэзии. Многие важнейшие элементы христианской аскетики и богословия были осмыслены в жизни и творчестве матери Марии, при этом пройденный ею путь касается не только ее самой. Глубоко личное, индивидуальное прожито ею во Христе таким образом, что приобретает при соответствующем осмыслении значение и для других. В эстетическом смысле стихи (и рисунки к ним) матери Марии не представляют собой нечто самодовлеющее, оправдываемое только красотой формы, но должны рассматриваться в контексте ее жизни и церковной Традиции (Предания и Писания).

Поэзия матери Марии, как мы уже не раз замечали, была неотделима для нее от жизни, являлась формой ее осмысления, поверки и обоснования жизненной позиции. То же самое можно сказать и о ее теоретических статьях. Как писала мать Мария в статье"Православное Дело":"Мы не только теоретизируем, но и по мере наших слабых сил стремимся осуществить наши теории на практике"[504]. В этом же контексте следует воспринимать появление в 1936 г. воспоминаний матери Марии об Ал. Блоке"Встречи с Блоком", сказать о которых вполне уместно в контексте разговора о стихах самой матери Марии.

Личность и поэзия Ал. Блока оставались в центре внимания русской эмиграции. Так, в 1935–1936 гг. со своими воспоминаниями о Блоке выступили М. Цветаева, В. Ходасевич, Г. Адамович и Г. Иванов. Но и на их фоне статья матери Марии представляет собой нечто особенное. Как и написанные в свое время"Последние римляне", ее воспоминания – не только воспроизведение атмосферы русской культуры Серебряного века и образа дорогого матери Марии поэта и человека, но и постановка диагноза болезни русской культуры. Блок умирал, по ее словам, от"отсутствия подлинности"(621). В отличие от основной группы символистов–декадентов, которые к единству слова и жизни не стремились (ср. слова Блока об изъявлении патриотизма декадентами во время войны:"Одни кровь льют, другие стихи читают"(630)), и в отличие от акмеистов, для которых само искусство стало их жизнью, Ал. Блок мучительно искал настоящего единства культуры и жизни, но не нашел его и погиб. Вся дореволюционная жизнь в этих воспоминаниях предстает как кризис разделения: интеллигенции и народа, культуры и жизни, веры и дела. Ал. Блок видится матери Марии человеком, стоявшим в перекрестии всех этих разрывов, реально страдавшим от них, но так и не сумевшим их преодолеть. В"Последних римлянах"(1924) трагический путь Ал. Блока еще выглядит как позитивная альтернатива другим путям ("Он?то лично меньше чем кто?либо принадлежал к тому миру, умирание которого видел; силою своего пророческого дара он перенес свое творчество из современности в годы грядущие"(561)). Однако в статье 1936 г. этот путь представляется трагедией без катарсиса, а сам Ал. Блок описан хотя и с состраданием и любовью, но как больной той же болезнью, что и его"безумная"Родина–мать. Нет сомнений, что"православное дело"понималось матерью Марией и как ответ на боль и болезнь Ал. Блока. Не случайно, в статье"Православное Дело"(1935), а потом"О монашестве"(1937) матери Мария писала о"кризисе целостной жизни", выход из которого необходимо найти.

При этом достижение целостности виделось ею не на путях смешения духовного с душевным, культуры с религией, христианства с гуманизмом, социализмом и демократией, а исключительно как исполнение заповедей – любви к Богу и любви к ближнему, о чем мы уже не раз говорили. Все ее творчество вытекало из такой постановки вопроса. В своих лучших образцах это не просто религиозная по"тематике"и"чувствам"поэзия и живопись, но творчество, в котором сама мать Мария рождалась в муках как"новый человек".

Поэзия матери Марии отличается от традиционного церковного искусства (иконописи, гимнографии) тем, что последнее создается либо святыми, либо теми, кто копирует их произведения, следует образцам. Это – в идеале – искусство, создаваемое"новым", обоженным человеком (но чаще – более не менее точное копирование). Искусство же матери Марии в его лучших образцах – это творчество: оно несет на себе явственные черты мук рождения"нового человека", борьбы с"ветхим", преодоления, подвига, который в традиционном церковном искусстве остается невидим – предшествует созданию произведения, а не происходит, как у матери Марии в самом творческом акте.

Исключение из этого правила – пожалуй, лишь одно стихотворение из сборника 1937 г., в центре которого не подвиг (перехода от ветхого к новому), а"неподвижность" – покой в Боге, который она чаяла обрести в конце своего подвига. Это стихотворение – самое метафизическое в сборнике, поскольку в нем раскрывается тайна вечности.

Когда?нибудь, я знаю, запою

О неподвижности, о мерной мере.

Ведь не поспешны ангелы в раю

И мудрые не суетятся звери.

И только тот, кто создан в день шестой,

Кто мост меж жизнью тварной и Господней,

Все мечется в своей тоске пустой

Свободней духов и зверей безродней.

На век покинув эту плоть мою,

Такую же, в какой томятся звери,

В Твоем прохладном голубом раю

Когда?нибудь, я знаю, запою,

О неподвижности, о мерной мере. (136)

Парадокс в том, что это"когда?нибудь"происходит уже"сейчас", когда пишутся эти стихи, являющиеся своеобразным словесным образом вечности, мыслью о ней (отсюда, вероятно"круговая"композиция стихотворения – две первые строчки совпадают с двумя последними). Впрочем, это стихотворение, повторим, является скорее исключением в творчестве матери Марии, для которой более характерна поэзия борьбы, преодоления"ветхого"и рождения"нового".

Обоснование такого рода творчества мы находим в статье"Типы религиозной жизни"(1937):"Творчество, стремясь к достижению и утверждению, всегда от чего?то отталкивается, что?то отрицает, что?то ломает. Оно расчищает место для нового, оно так сильно жаждет этого нового, творимого, что по сравнению с ним вменяет в ничто все уже сотворенное, все старое, а зачастую и разрушает его"[505]. Эти слова являются ключом к пониманию тех стихов матери Марии, в которых преодоление"ветхого"и рождение новой жизни не только"то, о чем идет речь", но и то, что происходит в акте рождения поэтического слова. Этим ее стихи принципиально отличаются от т. н."духовной поэзии".

Еще сильнее стихи матери Марии звучат, когда в них происходит не просто рождение нового в теле"ветхого", но когда в своем полном"обнищании"(кеносисе) поэт совершает исход из мира – к Богу. Точнее всего об этом"переходе"свидетельствует одно из лучших стихов сборника 1937 г., вызванное смертью Гаяны. Начинается оно так:

Не укрыться в миросозерцанье,

Этот тканный временем наряд,

Ни к чему словесное бряцанье, –

Люди тысчелетья говорят.

Буду только зрячей, только честной, –

(У несчастья таковы права), –

Никаких полетов в свод небесный

И рассказов, как растет трава.

Буду честно ничего не видеть,

Ни во что ни верить и не знать

И неизживаемой обиде

Оправдания не подбирать. (150)

Подобно библейскому Иову (чей образ, наряду с Давидом и Иаковом не раз встречается в сборнике), мать Мария отвергает какое?либо"рациональное"оправдание Бога (теодицею). Человеку невозможно оправдывать Бога. И все же, даже в состоянии утраты, мать Мария не теряет своей личной правды, самого чувства личности, утверждающегося через встречу с"гостьей", – посланной Богом смертью родного человека:

Избрана я. Гостья посетила,

Подошла неведомой тропой.

Все взяла, – одним лишь наградила, –

Этой дикой зрячестью слепой.

Из состояния предельного самоотчета, когда стихает всякая"игра"сознания и чувств (и наступает состояние тишины – исихии) мать Мария обретает дерзновение обратиться к Богу:

Было тихо. И ветра подули.

Стало тише. Иль от глухоты

Я не слышу, как в подземном гуле

Гибнут искры мертвой красоты.

Вот я вехами пустыню мечу

И Сорокадневного пою.

Если хочешь, выйди мне навстречу

В честную безрадостность мою. (150)

И она оказывается оправданной на этом"страшном суде", поскольку не пытается говорить"о Боге". Мать Мария говорит о самой себе и свидетельствует, что Бог абсолютно свободен, личен и непознаваем человеческим разумом. Такое"богопознание" – оправдание, полученное от самого Бога, ибо только праведный может быть до конца честен.

После выпуска сборника"Стихи"1937 г. в 1937–38 гг. мать Мария написала еще несколько стихотворений, чье появление связано с ее конфликтом с о. Киприаном (Керном), монахинями Евдокией и Бландиной и"добрейшим из всех"митр. Евлогием относительно сути монашества. Мы уже писали в первой главе об этих стихах, полных горечи от непонимания и предчувствия смерти, но и выражающих готовность принять смерть за Христа. Поэтому от сборника 1937 г. сразу перейдем к последним стихам матери Марии.