Города Волжской Булгарии

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Города Волжской Булгарии

В 965 году, как об этом говорят русские и арабские хроники, киевский князь Святослав со своей дружиной взял главную хазарскую крепость на Дону – Белую Вежу или Саркел. К этому и последующим годам историки относят полный разгром Хазарии и исчезновение ее с исторических карт как одной из основных военно-торговых держав эпохи. Вместе с тем существует мнение, что в своих походах на хазар, а также на славянское племя вятичей и кавказские племена ясов и касогов Святослав не обошел своим вниманием и Волжскую Булгарию. Как пишет классический русский историк С. М. Соловьев,

«К 968 году относят восточные писатели поход руссов на волжских Болгар, разграбление главного города их (Болгар), который был складкою товаров, привозимых из окрестных стран; потом Русь вниз по Волге спустилась до Казерана, разграбила и этот город, равно, как Итиль и Семендер[264]».

Интересно, что другой классический русский историк, Н. Карамзин, не указывает на разгром Святославом волжских булгар. Об этом, собственно говоря, не сообщает и русская «Повесть временных лет», рассказывающая лишь о громких победах Святослава над дунайскими болгарами:

«Берега Оки, Дона и Волги были первым феатром его воинских, счастливых действий. Он покорил Вятичей, которые все еще признавали себя данниками Хана Козарского, и грозное свое оружие обратил против сего некогда столь могущественного Владетеля. Жестокая битва решила судьбу двух народов. Сам Каган предводительствовал войском: Святослав победил и взял Козарскую Белую Вежу, или Саркел, как именуют ее Византийские Историки, город на берегу Дона, укрепленный Греческим искусством. Летописец не сообщает нам о сей войне никаких дальнейших известий, сказывая только, что Святослав победил еще Ясов и Касогов: первые – вероятно, нынешние Оссы или Оссетинцы – будучи Аланского племени, обитали среди гор Кавказских, в Дагестане, и близ устья Волги; вторые суть Черкесы, коих страна в Х веке именовалась Касахиею: Оссетинцы и теперь называют их Касахами. – Тогда же, как надобно думать, завоевали Россияне город Таматарху, или Фанагорию, и все владения Козарские на восточных берегах Азовского моря: ибо сия часть древнего Царства Воспорского, названная потом Княжеством Тмутороканским, была уже при Владимире, как мы увидим, собственностию России. Завоевание столь отдаленное кажется удивительным; но бурный дух Святослава веселился опасностями и трудами. От реки Дона проложив себе путь к Воспору Киммерийскому, сей Герой мог утвердить сообщение между областию Тмутороканскою и Киевом посредством Черного моря и Днепра. В Тавриде оставалась уже одна тень древнего могущества Каганов[265]».

При всем том, что походы Святослава уже давно занимают внимание историков, нельзя не отметить, что волжско-булгарская составляющая этих походов производит довольно смутное впечатление. Для нашей книги этот поход, если он действительно имел место, важен потому, что это было бы первое из запечатленных в истории столкновений волжских мусульман с Киевской Русью, при этом ничем с их стороны не спровоцированное. Существует две главных версии военных походов Святослава в отношении волжских булгар. Утверждается, что Святослав пошел на волжских булгар после взятия Саркела, как бы развивая свой военный успех. Учитывая, однако, значительное расстояние между Саркелом, расположенным близ Азовского моря, и Волжской Булгарией, весьма трудно представить себе, каким образом могла дружина Святослава, действующая, по варяжским обычаям, налегке, то есть, не имеющая обозов и припасов, проделать в один и тот же летне-осенний военный сезон такой долгий, чреватый постоянными военными стычками путь с юга на север против течения Волги и разгромить волжских булгар, имеющих достаточный опыт мирного и военного общения с русскими варягами. Другая версия военных подвигов Святослава заключается в том, что он мог пойти на Волжскую Булгарию с севера, через Оку, что являлось обычным военно-торговым маршрутом варягов. Однако Святослав княжил в Киеве, тогда как окско-волжский маршрут был, насколько можно судить из исторических источников, прерогативой Новгорода.

Словом, сама география походов Святослава, так же, как и его военная стратегия, позволяет высказывать сомнение в том, что он вообще нападал на Волжскую Булгарию, тем более, что «Повесть временных лет» умалчивает об этом, говоря лишь о встречах Святослава с вятичами в 964 и 967 годах, и все построения историков основываются на предположении, что в походе на окских вятичей Святослав не мог миновать богатой товарами Волжской Булгарии. Думается, что этой теории не возникло бы вообще, если бы не арабский источник, упоминающий о разгроме Святославом Болгарии. Но – какой именно Болгарии? Похоже, что здесь произошла определенная географическая путаница, имеющая свои истоки, в том числе, и в уже известном нам труде ал-Мас’уди.

В 960-х годах уже известные географические труды великих мусульманских землеописателей ибн Русты, ал-Балхи, ал-Мас’уди и других продолжало новое поколение арабских географов, среди которых наибольшей известности достигли ал-Истахри, ибн Хаукал и ал-Мукаддеси (947/47-ok. 1000). Об ал-Истахри нам известно чрезвычайно мало. Единственная достоверная деталь его биографии – это встреча старого мастера с молодым ученым ибн Хаукалем, которая, скорее всего, произошла в Багдаде. Об ибн Хаукале известно несколько больше. В 943 году, еще при жизни ал-Мас’уди, ибн Хаукал отправился в свои географические путешествия и посетил в 947–951 годах Северную Африку, Египет и Испанию, добираясь до южных оконечностей Сахары; он побывал также около 955 года в Армении и Азербайджане, объездил Иран, в 969 году оказался в Хорезме и Маверранахре или, по-латыни, Трансоксании (в землях между Аму-Дарьей и Сыр-Дарьей) и, наконец, в 973 году очутился на Сицилии, после чего исторический след его теряется.

Исследователи творчества ал-Истахри и ибн Хаукаля отмечают чрезвычайную близость взглядов обоих географов. Как пишет в своем труде «Каспийский свод сведений о Восточной Европе» Б. Н. Заходер,

«Истахри, изумившись познаниям ибн Хаукала в картографии, поручил ему усовершенствование и исправление своего сочинения. Самое поверхностное изучение показывает необычайную близость сочинений Истахри и ибн Хаукала. Мнение де Гуе о том, что «как Истахри поступил с работой Балхи, так поступил позднее ибн Хаукал с работою самого Истахри», характеризует не только реальную близость обоих сочинений, но и результат этой поразительной текстологической близости – долгое время существовавшее в европейском востоковедении смешение Истахри и ибн Хаукала».

Собственным вкладом ибн Хаукаля в классическую арабскую географию являются факты и сообщения, почерпнутые в ходе его собственных путешествий по миру. Некоторое время полагали, что он лично побывал в Волжской Булгарии, однако теперь считается, что сведения о северных пределах ислама ибн Хаукал получил во время своего пребывания в Средней Азии и Иране в 968–969 годах. Именно тогда в его труд вошло и нижеследующее, нигде более в арабской географической литературе не встречающееся сообщение о разрушении русами городов Болгара и Хазарана, то есть, восточной, населенной мусульманами половины Хазарского Каганата:

«Болгар – город небольшой, в нем нет многочисленных округов, и был известен тем, что был портом для упомянутых выше государств, и опустошили его русы, и Хазаран, и Итиль, и Самандар в году 358 (968-69) и отправились тотчас же после к стране Рум (Византии) и Андалус (Испании), а русы – народ в стране булгар, между ними и славянами[266]…»

Это – единственное упоминание об опустошении Волжской Булгарии, которое по датам совпадает с походами Святослава на Хазарию. Из византийских исторических источников и русских летописей известно, что Святослав действительно нападал на дунайских болгар и, более того, впоследствии утвердил свою княжескую столицу в Переяславце на Дунае. Как пишет Н. Карамзин,

«[967 г.] Неудовольствие Императора Никифора Фоки на Болгарского Царя Петра служило для Святослава поводом к новому и еще важнейшему завоеванию. Император, желая отмстить Болгарам за то, что они не хотели препятствовать Венграм в их частых впадениях в Грецию, велел Калокиру, сыну начальника Херсонского, ехать Послом в Киев, с обещанием великих даров мужественному Князю Российскому, ежели он пойдет воевать Болгарию. Святослав исполнил желание Никифора, взяв с Греков на вооружение несколько пуд золота, и с 60000 воинов явился владиях на Дунае. Тщетно Болгары хотели отразить их: Россияне, обнажив мечи и закрываясь щитами, устремились на берег и смяли неприятелей. Города сдалися победителю. Царь Болгарский умер от горести. Удовлетворив мести Греков, богатый добычею, гордый славою, Князь Российский начал властвовать в древней Мизии; хотел еще, в знак благодарности, даров от Императора и жил весело в Болгарском Переяславце, не думая о том, что в самое сие время отечественная столица его была в опасности[267]».

Несмотря на кажущиеся совпадения, нельзя не отметить, что арабские географы долгое время путали волжских булгар с дунайскими болгарами, – это видно и из уже приводившегося нами сообщения ал-Мас’уди. Думается, что и в сообщении ибн Хаукала смешиваются несколько разных происшествий. Неудивительно, если арабский ученый, подобно своим предшественникам, путал не только волжских булгар и дунайских болгар, но и смешивал их с так называемыми «черными болгарами», жителями Черной Болгарии, упоминаемыми Константином Багрянородным в его описаниях побережья Черного моря. Очевидно, что в своих громких черноморских и дунайских походах Святослав мог разбить, и, скорее всего, разбил именно «черных болгар», и слух об этом событии мог, как водится, достичь Ирана и Средней Азии в искаженном виде.

Наши сомнения по поводу факта столкновения Святослава с волжскими булгарами не исключают, конечно же, того, что этот факт мог иметь место, хотя очевидно, что Святослав не смог обложить булгар данью, как вятичей. Коль скоро «Повесть временных лет» говорит, что походы Святослава были не простым упражнением в доблести, но и постоянно расширяли круг данников Киева за счет хазар, дунайских болгар и даже византийцев, то простое разрушение и ограбление Болгара на манер внезапных варяжских набегов не слишком вписывается в военно-политическую деятельность Святослава.

Другое дело, что военные действия Святослава на юге – в Хазарии и Причерноморье, могли сопровождаться и каким-то небольшим новгородским набегом по Оке на Волжскую Булгарию: в общей суматохе, вызванной нападениями Святослава на Хазарию, новогородцы вполне могли воспользоваться возможностью напасть на волжских булгар, тем более, что они гораздо больше, чем Святослав, знали о том, чем можно поживиться в Болгаре.

Как бы то ни было, исторические последствия событий 965–968 годов для Хазарии и Волжской Булгарии несравнимы: Хазария перестала существовать как государство, тогда как для Волжской Булгарии эти события сыграли, несмотря ни на что, крайне положительную роль. С падением Хазарии булгарская торговля по Волге обрела полную свободу, к тому же булгарское государство перестало платить дань хазарам и стало независимым, что послужило серьезнейшим фактором его дальнейшего бурного экономического и политического развития. И в этом смысле упоминание в арабских источниках булгарских городов имеет значительно большее значение, чем сообщение ибн Хаукала о, скорее всего, мнимом нападении русов на Волжскую Булгарию.

Быстрый рост булгарских городов во второй половине X века представляет собой интереснейший исторический феномен. Действительно, в 922 году, как мы знаем из сказания ибн Фадлана, булгары еще не имели городов в полном значении этого слова, и их торговый центр Болгар в устье Камы и Волги был весьма пестрым поселением людей многих языков и культур. Сам царь и булгарская знать еще предпочитали жить в просторных юртах, и лишь изредка мы слышим о строительстве мечетей, торговых складов и жилых домов. Главным городом на Волге в ту раннюю эпоху был хазарский город Итиль, точное местоположение которого остается неизвестным, хотя по рассказам арабских путешественников и географов мы знаем, что этот город располагался ближе к устью Волги на обоих ее берегах. Западная часть города, где располагалась крепость кагана, была населена хазарской военной знатью, тогда как восточную, торговую часть, с мечетями, банями, складами и жилыми домами, населяли в основном мусульмане. Упоминаются в связи с Итилем и христианские кварталы, а также поселения языческих народов сакалиба и русь. Как считается, город Итиль был разрушен в ходе похода Святослава на хазар, и с тех пор, несмотря на все усилия по его восстановлению, так и не вернул себе былой славы и известности.

Падение хазарских городов, особенно Итиля, сыграло, по крайней мере, двоякую роль в отношении экономического, военного и культурного роста Волжской Булгарии. Во-первых, с практическим исчезновением торгового соперничества между Итилем и «внешним» Болгаром на Волге Волжская Булгария становится основным международным центром и перевалочным пунктом на всем протяжении Волги от устья Камы до Каспийского моря. Во-вторых, сама Волга становится свободной для торговли Волжской Булгарии по воде с мусульманскими странами, в первую очередь, княжествами и эмиратами Ирана, Хорезма, бухарскими владениями Саманидов, через которые открывался путь в Китай, Афганистан и Индию.

В свете того, что булгары в 960-х годах перестали платить дань кагану хазар, благосостояние страны испытало естественный резкий скачок и, как всегда в таких случаях, у царя булгар и его подданных стали появляться свободные средства, без которых никакое городское строительство невозможно. Экономика страны стала все больше тяготеть к прибыльной торговле и сопутствующим ремеслам, и все обстоятельства – географические, политические и религиозные – к концу X века сошлись воедино, способствуя как экономическому, так и духовному процветанию государства.

Арабские исторические источники этого времени довольно скупы на описание Волжской Булгарии, и в основном передают своими словами то, что мы уже знаем. Помимо сведений ибн Хаукала, почерпнутых из трудов ал-Истахри, мы располагаем также анонимным географическим трактатом «Пределы мира» (Худуд-ал-алам), созданным в Афганистане в 982/983 году и явно передающим уже устаревшие к тому времени сведения ал-Балхи или ал-Истахри. Интересно это упоминание лишь тем, что автор трактата кратко рассказывает о племенах Волжской Булгарии в следующих словах:

«Их три группы: бахдула (берсула), ишкиль (эсегелы) и булгар; все находятся в войне друг с другом; когда же появляется у них враг, они становятся друг другу друзьями.

Булгар – город с небольшой областью, расположенный на берегу Итиля. В нем все жители мусульмане; из него выходит до 20000 всадников. Со всяким войском кафиров (неверных), сколько бы его ни было, они сражаются и побеждают. Это место крепкое, богатое. Сувар – город вблизи Булгара; в нем борцы за веру, так же, как в Булгаре[268]».

Очевидно, что к таким сведениям, взятым из третьих рук, следует подходить с большой осторожностью, и Болгар, даже вместе с Суваром, никак не мог выставить такое большое войско. Однако само упоминание о Суваре как втором городе Волжской Булгарии чрезвычайно знаменательно – о его существовании говорит также ал-Мукаддаси, который завершил свой географический труд «Лучшее разделение для познания климатов» в 985 году, также пользуясь известиями ал-Балхи, ал-Истахри и ибн-Хаукала. Однако для того, чтобы представить себе развитие Волжской Булгарии и северного ислама на пороге X и XI веков, таких общих, туманных и вскользь упоминаемых фактов совершенно недостаточно, и любой историк скоро встал бы в тупик, если бы полагался только и исключительно на письменные источники. К счастью, история Северного ислама располагает и материальными свидетельствами, приобретенными в ходе археологических и нумизматических исследований и кропотливой научной работы по их разбору и анализу. Нужно отметить, однако, что серьезная полевая работа по археологическому исследованию булгарских древностей началась по-настоящему только в 20-х годах прошлого века и была, как водится, постоянно стеснена в средствах. В силу этих обстоятельств наши знания о Волжской Булгарии и Северном исламе постоянно пополняются и сегодня. Важные детали этой исторической мозаики постоянно находят свое место в общей, еще далеко не завершенной картине российской исламской цивилизации на Волге.

Мы при всем желании не можем в наших беседах уделять много внимания истории самого булгароведения и назовем лишь несколько имен, благодаря которым исследование материальной культуры Северного ислама приобрело характер настоящего научного доказательства. Это, в первую очередь, имя А. П. Смирнова (1899–1974), который по праву считается основателем современного булгароведения. Его усилиями и усилиями его учеников в 1933–1938 годах начались раскопки на городище Сувар и городище Великие Болгары, именно он «впервые аргументированно доказал существование феодальных отношений в Волжской Булгарии с 60-х годов X века[269]» и решил целый ряд фундаментальных проблем древней истории волжских булгар.

Мировоззренческие традиции А. П. Смирнова были продолжены казанской школой археологов и ее основателем Н. Ф. Калининым в 1945–1952 годах. В 1960-х годах начинается современный этап булгароведческих исследований, с которым навсегда связано имя А. Х. Халикова и его учеников[270]. В результате широкомасштабных археологических исследований, проводящихся с 1967 года на Билярском городище учениками научной школы А. Х. Халикова, в среде археологов началась дискуссия о том, какой именно город Волжской Булгарии был столицей государства до монгольского нашествия. Согласно концепции А. Х. Халикова и его учеников столицей страны был именно город Биляр-Болгар, или Великий город, который в отличие от Болгара на Волге находился не на водных путях, но в глубоком тылу государства.

Продолжающиеся исследования этого города и сегодня не перестают поражать своими открытиями, проливающими все более яркий свет на образ материальной и духовной жизни первых северных мусульман. Современные татарские ученые предполагают, что Великий город был заложен уже в 922 году, во время пребывания аббасидского посольства в Волжской Булгарии, и именно этим объясняется приказ царя о перекочевке племен, о которой мы уже читали у ибн Фадлана. Такие ученые, как А. Халиков и Ф. Хузин, считают, что начало Великого города – это та крепость, которую не только собирался построить, но и фактически построил царь Алмуш, принявший мусульманское имя Джафар бин Абдуллах. Как пишет о Великом городе А. Халиков,

«Археологические остатки этого города, заложенного в 922 году и погибшего в результате монгольского нашествия в 1236 году, располагаются на левом берегу реки Малый Черемшан (приток реки Большой Черемшан, левого притока Волги), на окраине села Билярска Алексеевского рафона Татарской АССР. Город занимал относительно плоское плато, понижающееся к реке, за которой возвышается живописная гора, где располагалась одна из булгарских святынь, место жертвоприношения – «Джавышер», размещенное у мощного истока родниковой воды[271]».

Кажется естественным, что булгары решили построить свой первый настоящий город вблизи главной святыни языческих времен, тем более, что «священные родники» почитаются российскими мусульманами и сегодня. А. Халиков и его ученики предполагают, что в строительстве города могли участвовать профессиональные строители из Хорасана, Нишапура, Мерва и Хорезма, прибывшие вместе с халифским посольством, которое первоначально насчитывало до 5000 человек[272]. Однако, учитывая незадачливую судьбу самого посольства и метафорическую вольность арабских источников в обращении с цифрами, мы не можем с какой-либо уверенностью сказать, что в закладке Великого города, если она действительно произошла уже в 922 году, принимали участие мусульманские зодчие. К тому же в этом, кажется, и не было прямой необходимости, поскольку изначальная планировка города близка к планировке первых городов Дунайской Болгарии, а именно, городов Плиска и Преслава, в закладке и планировке которых мусульманское зодчество не играло, видимо, никакой роли. Принцип планировки булгарских городов, принимавший во внимание естественные природные укрепления, состоял в том, что города обносились кольцевой обороной, подобно стоянкам кочевников, хотя и имели несколько типов.

Великий город, крупнейший из булгарских городов, состоял из цитадели, внутреннего города, внешнего города и посада, тогда как другие булгарские города, центры полунезависимых феодальных княжеств, порою делились только на цитадель и собственно город, а порой представляли собой только мощные пограничные крепости без внутреннего членения на город и цитадель.

Как бы то ни было, города Волжской Булгарии развивались поистине стремительно, и очевидно, что на последующих этапах их развития уже сказывались принципы и приемы мусульманского зодчества, заносимые из Средней Азии. Взлет урбанизации Волжской Булгарии в X веке даже весьма скрупулезная и осторожная в оценках лейденская «Энциклопедия ислама» называет «огромным прогрессом», и действительно, к концу X – началу XI века в Волжской Булгарии насчитывалось уже до 150 городищ, число которых с учетом присоединяемых буртасских земель доходило до 200. Среди крупных городов X века археологи выделяют сам Великий город Биляр, а также центры племенных феодальных княжеств Сувар, Ошель и Буртас.

Чем же объясняется столько бурная и стремительная урбанизация Волжской Булгарии? Думается, что основными экономическими и политическими предпосылками к этому были исчезновение хазарской дани, освобождение торговых путей и последующий расцвет булгарской торговли и ремесел, но не только это. Несмотря на остатки племенного деления, сказывавшиеся в существовании отдельных княжеств в период перехода волжских булгар от родоплеменного к феодальному обществу, принятие ислама стало для них широкой платформой созидания общей культуры и общего мировоззрения. И это мировоззрение, будучи исламским, было еще и тюркским, тогда как во всем исламском мире тюркский фактор становился все более значимым и определяющим.

Аббасидский Халифат со второй половины X века практически управлялся тюрками, которые в мире ислама начинали играть такую же определяющую культурную роль, как ранее арабы и персы. Мы уже знаем, что войска аббасидских халифов состояли в основном из тюрков Великой степи и Средней Азии, в среду которых все шире и глубже проникали учение и культура ислама. Если Аббасидский Халифат клонился к своему полному политическому упадку, позволяя себе нарушать исламские предписания, как в вопросах власти, так и в частом предпочтении материального – духовному, то в тюркской среде, живущей законами патриархального общества и еще чуждой соблазнам и искушениям городской культуры, ислам по-прежнему воспринимался как руководство к действию. В конце концов, этот чуждый арабской изнеженности тюркский дух с его предельно ясным пониманием справедливости восторжествовал в исламском мире, и с середины XI века история ислама стала во многом историей тюрков. Бесспорно, что тюрки действительно восстановили могущество Халифата после упадочного правления последних Аббасидских халифов.

Надо сказать, что восприятие этой тюркской мусульманской истории, несмотря на усилия Л. Н. Гумилева и других русских историков, остается в России и на Западе чрезвычайно однобоким. Военные победы тюрков, продолжавшиеся в течение нескольких веков, а также падение Византии от рук турок застят глаза даже самым беспристрастным исследователям. Тюркская история предстает в русских и западных описаниях едва ли не историей сплошных войн и завоеваний без учета того, что в средние века война была главным и едва ли не самым почетным занятием государей не только Востока, но и Запада. Частичную разгадку этой не слишком справедливой исторической оценки можно извлечь, например, из труда Герберта Уэллса «Очерк всеобщей истории», где о тюрках в исламе говорится так:

«Теперь они были мусульманами, и мусульманами примитивного типа, которых (первый халиф) Абу Бекр зазывал бы в ислам. Они возродили ислам с огромным воодушевлением и вновь обратили внимание мусульманского мира на религиозную войну с христианами. После великих завоеваний и упадка династии Омеййядов между двумя религиями было установлено нечто вроде перемирия. Военные действия, котрые шли между христианством и исламом в этот период, были скорее похожи на отдельные стычки, чем постоянную войну. Только в XI веке эти стычки переросли в отчаянную и фанатическую борьбу[273]».

Исторической справедливости ради стоит отметить, что в XI веке именно христианский мир начал эпоху религиозной войны и Крестовых походов. Столкновение мусульманского и христианского миров в XI веке назрело в силу не религиозных, но экономических и политических причин. Экономическое господство мусульманских государств над торговыми путями было практически абсолютным, и Крестовые походы, при всем их религиозном духе, были, по сути, войнами за Средиземное море, главное торговое море тогдашнего мира.

В период, который мы сейчас рассматриваем, в мусульманском и христианском мире произошли не только количественные, но и качественные изменения, которые в итоге и привели к столкновению времен Крестовых походов. Еще в начале X века, при всей внутренней слабости халифской власти, в мире не было христианских государств, способных бросить вызов военной силе и культурному могуществу Аббасидского Халифата. Великая франко-германская империя, впервые созданная основателем династии Меровингов Кловисом (481–511), и затем, спустя двести лет, возрожденная Карлом Великим, вновь распалась на части. Эта империя страдала не столько от экономического и военного превосходства мусульманской Испании, сколько от набегов викингов и нападений венгров, которые в то время разоряли германские земли короля Генриха Птичника, а также земли западных славян и чехов.

Истерзанный распрями собственных нобилей Рим времен понтификата Иоанна X все больше слабел, терпя удары мусульманского флота и византийской армии под началом узурпатора трона Романа Лекапина, пока подлинный император Константин Флавий Багрянородный писал свои трактаты об управлении государством и царских церемониях византийского императорского дома.

Византия, хоть и оставаясь одной из двух сверхдержав в регионе, должна была платить дань венграм и отражать набеги северных русов; кроме того, постоянно иметь в виду дунайских болгар, которые хоть и приняли крещение совсем недавно, уже успели отделить свою церковь и от Рима, и от Константинополя, продолжая во внешних делах традиции своих предков, булгар Аспаруха, которые вступили в единоборство с Византией, едва успев прийти на берега Дуная.

Однако через сто лет положение было уже другим. Если в лоно ислама за это время вошла новая сила, тюрки, то в лоно христианства вошли многие бывшие враги Византии и западных государств – славяне, венгры и викинги, что ослабило внутреннюю напряженность и внутренние распри христианского мира. В то же самое время распад Халифата и мусульманские междоусобицы окончательно расшатали тот идеал справедливого мироустройства, с которым изначально строился мир ислама.

«Закрытие дверей ижтихада» – фактический запрет на самостоятельный рационалистический подход к осмыслению исламского Откровения, в середине XI века стал самым знаменательным показателем неспособности правящих светских и религиозных кругов Халифата справиться с практическими проблемами времени.

Однако если арабский Халифат доживал свои последние десятилетия, то новые государства Средней Азии и Поволжья неуклонно шли к своему расцвету, решая именно насущные и практические, а не теологические и схоластические задачи. И помогал им в этом изначальный созидательный дух ислама как Истины, в которую северные мусульмане уверовали со всей страстью и влюбленностью новообращенных тюрков, не отказавшихся с принятием ислама и от самых прекрасных черт своей древней культуры. Об этом свидетельствует хотя бы поэзия тюрков того времени, представленная в собрании Махмуда Кашгари, где именно в эту эпоху, наряду с традиционным воспеванием военных подвигов и красот природы, в народное мировоззрение проникают исламские нравоучения, основой которых являются стремление к добродетели, мудрости и знанию:

Прими совет, мой милый сын,

и к добродетели стремись,

А станешь старшим, с младшим ты

нажитым знанием делись.

Не начинай, не оглядясь,

Дела – в делах нельзя спешить,

Поспешно высечешь огонь,

Светильник можешь потушить.

До битвы верный меч точи

И зорко за врагом гляди,

А если он к тебе пришел,

Навстречу с войском выходи.

Не бойся встать насупротив,

Но первым сам не нападай,

А отвлекай богатырей,

От общей массы отсекай.

Заставь над головой врага

Сверкнуть смертельно верный меч,

И так руби, чтоб он сквозь щит

И шею рассекал до плеч.

А если гость к тебе придет,

То не кропи его золой,

А будь внимателен к нему,

Улыбкой гостя успокой.

А если нищий забредет,

Попросит есть и пить, то будь

Готов отдать ему еду

И проводить из юрты в путь[274].

Уже в одном этом стихотворении видно прямое, иногда дословное влияние коранических учений, суть которых заключается в том, что мусульманин не должен искать войны и нападать первым, но уж если враг приходит к нему, тогда сражаться следует без страха и упрека. Как говорят эти стихи, в реальном мире приходится точить меч и наблюдать за врагом, однако главное оружие мусульманина – это улыбка, которой чаще всего можно успокоить чужого человека.

Подобная созидательность ислама, вопреки легендам об изначально присущей исламу воинственности, самым ярким образом сказалась и на истории Волжской Булгарии. Вся энергия этого молодого тюркского государства оказалась направленной на внутреннее развитие, и даже самые пристрастные исторические источники не находят поводов, чтобы обвинить волжских булгар в какой-либо чрезмерной воинственности.

Первый профессиональный русский историк В. Н. Татищев (1686–1750), например, писал:

«Болгоры хотя когда-то с русскими воевали, однако ж видно, что немного в том прилежали и не искали чужого приобрести, но свое более защищать старались, из-за чего их по Геродоту или Аристею святыми именовали. В плодах земных они преизобиловали, так, что неоднократно и Руссию во времена недородов житами обеспечивали, и более в ремеслах и купечестве прилежали… Сии Болгоры у русских разделялись надвое: верхние и нижние. Верхние, думаю, по городам или отдельным владениям разделялись на несколько, потому в русской истории отличают серебряные Болгоры, города Тучин, Брахимов, Ашла, и другие многие, а Карпеин и Рубрик, билиров и пр. упоминая, различают от Болгор. Настоящая их столица Боогард, или Главный и Великий город, как выше сказано, был ниже устья Камы верст с 30, а от Волги лугами отдален верст на семь. Видится, что Волга близ города течение имела. Поселение оное было довольно пространно, ибо его остатки ныне видим кругом верст на 5, а некоторые говорят на 6 и на 7. Дома, видно, что более были каменные, и в развалинах много от украшений наружной резьбы и облитой свинцом гончарной работ находится. Оный сначала в 1234-м году от татар, а потом в 1500-м году от русских вконец опустошен и Казань построена».

Богатство Волжской Булгарии складывалось не из захватнических набегов, но было результатом занятий торговлей, ремеслами и сельским хозяйством, плодами которых пользовались не только сами булгары, но и их славянские соседи. Как указывает В. Н. Татищев, пользовавший не дошедшими до нас источниками и наблюдавший булгарские руины триста лет назад,

«Сих Болгор оставшиеся развалины великие каменного и хитрого здания города и прочих строений удостоверивают, что народ в хитростях, рукоделиях и купечестве весьма преизяществовал. Находящиеся в земле деньги арапские старые доказывают, что они в Персию, Индию и с восточными срацынами, государи которых на деньгах имена изображены, купечество имели; и на севере не только в Руси около Новагорода, но в Швеции и Готляндии те деньги не иначе как чрез их и гордориков купечество занесены».

Одним из самых красноречивых свидетельств бурного роста экономики Северного ислама является тот факт, что уже во второй половине X века булгарские княжества чеканили собственную серебряную монету. Относительная скудость находок, среди которых, однако, есть находки из Финляднии, Дании, Норвегии, Швеции, Польши и стран Прибалтики, не позволяет говорить об истории чеканки собственно булгарских монет сколь-нибудь глубоко. Как пишет в своей книге Ф. Хузин,

«к настоящему времени известно всего около 600 монет из 101 пункта. На территории бывшей Волжской Булгарии обнаружено только 4 монеты, чеканенные в городе Булгаре: две монеты – в составе Татарско-Толкишского клада (Чистопольский район) и еще две монеты – в составе Старо-Алметьевского клада (Октябрьский район республики Татарстан). Следовательно, конкретное место чеканки собственно булгарских монет археологически не установлено[275]».

Среди западных источников, лейденская «Энциклопедия ислама» свидетельствует, что

«Мы имеем в нашем распоряжении серебряные монеты булгарского князя Талиба бин Ахмада, которые чеканились в Суваре в 338 (949–950) и 340 году Хиджры (951–952); так же, как и на саманидских монетах того же времени, на них стоит имя халифа ал-Мустакфи, свергнутого ранее в 946 году, а не халифа ал-Мути, которого к тому времени еще не признали Саманиды. Мы также имеем монеты Мумина бин Ахмада (вероятно, брата и преемника Талиба) времен халифа ал-Мути (до 338 = 974 года); согласно прочтению Френа эти монеты были отчеканены не ранее 366 года (976–977), то есть, опять-таки после времени правления халифа, чье имя стоит на них; при халифе Та’и, монеты чеканил булгарский князь Мумин бин Хасан. Монеты более позднего периода с именами булгарских князей еще не обнаружены».

Загадка исчезновения серебряных монет Волжской Булгарии в следующие полтораста лет еще не разгадана, однако схожая ситуация наблюдалась не только в Волжской Булгарии, но и в Средней Азии X века.

Как бы то ни было, согласно нумизматическим данным, чеканка серебряной монеты в Булгаре возобновляется в конце XII века, как раз накануне монгольского нашествия. Об этом свидетельствует весьма грубо отчеканенная в Булгаре серебряная монета с именем халифа Насира (1180–1225). Между тем, между названными двумя периодами чеканки булгарских монет само государство проделало весьма немалый и весьма удивительный путь.

Возвращаясь к булгарским городам, мы в первую очередь расскажем о Великом городе булгар, предполагаемой столице государства, которую археологи называют городищем Биляр. Имя это, происходящее от маленькой речки Билярки, является условным, хотя В. Н. Татищев, заставший, по-видимому, не дошедшие до нас предания и рассказы, говорит:

«Билиры имя, думаю, собственное и общее всех Болгор, ибо и татары, испортив, булиры, а русские от града Болгоры именовали, в чем Карпеин и Рубрик с прочими от имевшихся при них русских толмачей легко погрешить могли. Но скорее видно, что оные путешествий описатели так далеко не ездили, описали по рассказам, ибо невозможно им сих градов и Волги было миновать, но они нисколь о нем, а также и других виднейших положений по пути их не упоминают… Билиров же имя в городе Билярске на реке Черемшане сохраняется, где еще несколько древних зданий каменных, а особенно портал или врата великого храма и столпы видимы. А также и города великие еще видимы, например, на устье Камы на луговой стороне у Жукотина, говорят, великие развалины остались».

«Карпеин и Рубрук» в повествовании Татищева, отличающимся изумительным русским слогом начала восемнадцатого столетия, – это папские послы Джованни дель Плано Карпини и Вильгельм де Рубрук, посетившие пределы северного ислама в середине XIII века, уже после монгольского нашествия. Оба западных посланника в своих отчетах не минуют упоминания о северных «сарацинах», называя Волжскую Булгарию «Великой Болгарией» в отличие от «Малой Болгарии» на Дунае. Интересно, что Плано Карпини в своей «Истории монголов» действительно называет булгар «билерами». Так же называет выходцев из Волжской Булгарии, «Terra Belar», и другой западный источник, венгерский Аноним в 970 году. Между этими двумя упоминаниями – почти триста лет существования независимого мусульманского государства на Волге и его столицы, города Биляра, по имени которого, очевидно, и звались булгары на Западе.

Город Биляр, стольный град Волжской Булгарии, был поистине великим городом. Одна лишь цитадель, расположенная в его центре, занимала площадь в 500 тысяч квадратных метров. Город имел почти квадратную форму, ориентированную своими углами по странам света, и был защищен дубовой стеной, ширина которой доходила до 10 метров, с выдающимися за ее пределы угловыми башнями. Археологи, проводящие раскопы на Билярском городище, имеют дело с историей города на протяжении более двух столетий. Но уже доказано, что в билярской цитадели с самого начала ее закладки стоял комплекс соборной мечети, состоявший из изначального деревянного храма с пристроенным к нему в середине X века каменным храмом с 24 внутренними колоннами, а также кирпичного двухэтажного дома главного имама страны[276].

К северу от каменной части мечети обнаружен фундамент высокого минарета, за которым находились булгарские житницы или амбары, в которых археологами обнаружены остатки более чем двадцати культурных растений. В цитадели располагались также общественные колодцы и царское кладбище. Помимо царя и булгарской знати, внутри билярской цитадели в более поздние времена располагались и некоторые ремесленные мастерские, например, мастерская ювелира, который мог выполнять заказы царского двора. При этом А. Халиков отмечает:

«Очевидно, это был русский мастер, так как в его мастерской вместе с огромным количеством отходов янтаря обнаружены кости свиньи (уникальный случай для мусульманского города) и свинцовый оттиск печати новгородского князя Всеволода 1222–1224 года[277]».

Подобные находки свидетельствуют не только о веротерпимости северных мусульман, но и о широком развитии ремесленного дела в Волжской Булгарии. В булгарской экономике, как и в других мусульманских странах, наличествовали главные профессии, без которых повседневная жизнь общества не могла бы продолжаться. Какие же это профессии? Профессор Кемал Чичек в помещенной в энциклопедии «Тюрки» статье «Общество и экономика в ранних мусульманских государствах тюрков[278]» пишет об этом так:

«Исследования тюркских обществ после их обращения в ислам показывают, что в эту эпоху люди относились с уважением к различным профессиям и восхваляли людей труда. Согласно дошедшим до нас источникам, в тюркских обществах имелись следующие профессии: хлебопашец, мельник, пекарь, мясник, дойщик овец, повар, виноторговец, сапожник, кожевенных дел мастер, портной, кузнец, оружейник (лучник), соколятник, возчик (на лошадях), лесник, дровосек, гончар и так далее. Более того, в ходу были такие профессии как купец, врач, астролог и скотовод, (…) а также аптекарь и костоправ. Поскольку занятие ткачеством требовало ручного умения, оно также относилось к ремеслам. Все эти профессии, выделенные Кашгари[279], были чрезвычайно распространены в тюркских обществах».

Очевидно, что список профессий, определявших жизнь булгарского общества, этим не исчерпывался. Как и до принятия ислама северными тюрками, среди них важное место занимали сказители и музыканты, игравшие на народных инструментах, медники, стеклодувы, ювелиры, однако само бурное развитие экономики и культуры, особенно их стремительная урбанизация, призывали к жизни другие профессии, а именно, строителей – кирпичников, плотников и каменщиков, религиозных служителей, учителей, ученых, судей, а также писцов, сборщиков налогов и таможенных пошлин. Наиболее привилегированный люд жил и трудился во «внутренних городах», окружавших цитатели Волжской Булгарии, чьи кварталы распределялись обычно по роду занятий своих жителей. «Внутренний город» Биляра, между тем, занимал общую площадь в 2 миллиона квадратных метров, что превышало общую площадь всех других булгарских городов. На этой площади располагались улицы, площади, общественные водоемы. Дома внутреннего Биляра были построены из дерева, кирпича и белого камня, причем в его архитектуре смешивались, очевидно, как привозные, так и местные строительные черты, вызванные к жизни климатическими и культурными особенностями северных исламских пределов.

Однако, насколько можно судить, булгары не отличались догматичностью и охотно пользовались любым практическим знанием, откуда бы оно ни происходило, тем самым повторяя первоначальный путь мусульман Халифата. Во всяком случае, один из существующих источников, пусть и не самый надежный, указывает на то, что архитектура Биляра отражала черты не только мусульманского зодчества, но и византийского строительного стиля. Так, арабский путешественник XII века ал-Джавалики сообщал:

«В постройках их (булгар) есть связь с постройками Рума (Константинополя). Они великий народ. Их город называется Булгар. Это великий город[280]».

Между тем внутренний город Биляра, отделенный земляным валом, был окружен еще и внешним городом, где, как предполагается, жили люди не слишком большого достатка, а также располагались колонии иностранцев и караван-сараи для многочисленных зарубежных купцов. За внешним городом находились посады, жители которых вели полугородскую-полудеревенскую жизнь. Таким образом, общая заселенная площадь Великого города достигала 700 гектаров, и в период расцвета население его превышало 100 000 человек. В свои лучшие годы и десятилетия Биляр-Булгар, Великий город русских летописей, был крупнейшим городом в Европе. Сравнительные археологические исследования показывают, что в самой Руси, которую скандинавские саги называли Гардарикой, или «страной городов», не было города, равного столице волжских булгар. Как пишет археолог Ф. Хузин,

«Перед монгольским нашествием самые знаменитые русские города Киев, Чернигов, Переяславль занимали площадь около 100 га в пределах укреплений. Им уступали Смоленск и Суздал (около 70 га), Полоцк (58 га), Рязань (53 га), Владимир (40 га), Псков (15 га) и другие.

Ни один из городов Западной Европы не мог сравниться в Биляром-Булгаром: крупнейшие из них имели площадь от 200 до 500 га: Париж – 439 га (начало XIV века), Болонья – 420 га (начало XIV века), Милан – 234 га, Палермо, Неаполь, Лондон – по 200 га. Лишь Константинополь (1600 га), Багдад (750 га, с пригородами 4800 га), Мерв (500 га, с пригородами 1500 га), Самарканд (218 га, с пригородами 1500 га) и некоторые другие города превосходили Биляр-Булгар по занимаемой территории и числу жителей[281]».

Говоря о городах Западной Европы, нельзя, однако, не назвать мусульманскую Кордову, в периоды расцвета сравнимую по размерам не только с Биляром, но и с Багдадом и Константинополем. Между тем во времена процветания Биляра и других булгарских городов их жители достаточно хорошо знали о существовании Кордовы и мусульманской Андалусии, откуда в страну нередко наезжали как купцы, так и арабские путешественники. Один из таких путешественников, уроженец Гранады Абу-Хамид Мухаммад ибн ар-Рахим ал-Гарнати, дважды посетил Биляр в 1135–1136 и 1150 годах. В 1155 году он создал книгу «Выборка воспоминаний о чудесах стран», в которой есть любопытнейшие, из первых рук, сведения о Волжской Булгарии и образе жизни северных мусульман. Эти сведения, как часто водилось в Средние века, перемешаны с историческими легендами и курьезными слухами. Одна из таких легенд, почерпнутая ал-Гарнати из прочитанной им в Биляре «Истории булгар» местного историка Якуба бин Ногмана ал-Булгари, рассказывала о том, что

«некий мусульманский купец вылечил от тяжелой болезни здешних царя и царицу и убедил их принять ислам. Спустя некоторое время на страну напади хазары, но были разбиты и так же принуждены победителями принять ислам. Купцы прозвали «булар» или «билар», что значит «мудрый человек», и по этому прозвищу стали называть всю страну[282]».

Из этого отрывка видно, что все булгарское государство на Западе действительно называлось по имени своего Великого города, хотя происхождение слова Биляр от тюркского корня «бел», то есть «знать, ведать», является, скорее всего, благочестивой, хотя и далеко не случайной, легендой. Но прежде, чем в нашей следующей главе побеседовать об уровне научных и практических знаний в Северном исламе, мы должны закончить рассказ о булгарских городах, среди которых, помимо Биляра, выделялись также Сувар, Ошель и Буртас.

Город Сувар был, как предполагается, столицей отдельного княжества в рамках булгарской государственности. Он также, насколько можно судить по археологическим изысканиям, имел центральную цитадель с деревянными стенами, где располагался двухэтажный кирпичный дворец, исследованный А. П. Смирновым в 1933–1937 годах. Как рассказывает А. Халиков,

«в двухэтажное здание вел массивный портал, украшенный полуколоннами, а к узкой стороне здания примыкала характерная для ранней мусульманской архитектуры башня с четырехугольным основанием. Под полом нижнего этажа проходили дымоходы, обогревавшие здание[283]».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.