Беседа 32 Истине приходится ждать... но ждать не вечно
Беседа 32
Истине приходится ждать... но ждать не вечно
4 ноября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
за последние четырнадцать месяцев в Вашем мире случилось много такого, что было весьма противоречивым и выглядело странно для духовной группы. Само чтение фактов и цифр, приведенных в 156-страничной статье в двух номерах журнала «Нью-Йоркер», могло вызвать гнев у большинства людей.
Хотя некоторые санньясины оставили Вас, я вижу, что многие из нас, в том числе и я, остались непотревоженными в нашем внутреннем существе. Без всяких сожалений многие из нас стали на новый путь, прыгнули в новое приключение.
Наши семьи, друзья и просто- незнакомые люди либо удивляются этому, либо подозревают, что мы марионетки с промытыми мозгами или безответственные типы. Есть ли способ объяснить это внутреннее доверие к учителю, которое возникает у ученика? Может ли кто-то из нас объяснить что-то, выходящее за пределы этих фактов и цифр, — любовь, веселье, тайну духовной трансформации, которые мы, на наше счастье, разделяем с Вами? И стоит ли мне вообще беспокоиться об этом или мне надо просто сконцентрироваться на Вас и на внутреннем путешествии, игнорируя любопытных и скептиков?
Жизнь была бы очень легкой, если бы она состояла только из фактов и цифр, легкой, но скучной... легкой, но плоской... жить было бы легко, но жить не стоило бы.
А ум озабочен только фактами и цифрами.
Великим благословением Существования является то, что ум — это не все, что в жизни есть нечто гораздо большее, которое не может быть втиснуто в факты, объяснения, теории. Нечто таинственное всегда остается необъясненным, и это — самая ценная, самая важная часть жизни.
Невозможно объяснить любовь, доверие, красоту, милосердие, благодарность, безмолвие. Похоже, что все многозначительное недоступно для ума, а все незначительное находится в пределах его досягаемости.
Я вспомнил о Джунайде, великом суфийском учителе. Однажды один из его учеников — который каким-то образом заставил себя довериться Джунаиду, с огромным трудом сумел отказаться от скептицизма — отправился в лес на охоту. И там он увидел Джунайда, сидящего на берегу прекрасного озера в обществе красивой женщины. Он увидел их издалека, а издалека все кажется красивым — особенно мусульманские женщины.
Среди мусульманских женщин нет некрасивых — их лица закрыты чадрой. Это великий заговор некрасивых женщин против красивых, и таким образом красивые проигрывают.
Все его подавленные сомнения и подозрения вышли на поверхность, — а Джунайд не просто сидел рядом с красивой женщиной: эта женщина наливала из бутыли вино в чашу для Джунайда.
Все его доверие к Джунайду был разбито, со всей его любовью к нему было покончено: «Всему есть предел. Это зашло слишком уж далеко. Этот человек — обманщик!» И если бы он ушел, не поговорив с Джунайдом, он так и остался бы с убеждением, что тот — обманщик. У него были все факты, он все видел собственными глазами, он был свидетелем. Он не нуждался в других доказательствах, в других свидетельствах. Никакой аргумент не убедил бы его в том, что он мог ошибиться.
Но Джунайд громко крикнул: «Не уходи! Подойди поближе, ведь когда подходишь ближе, многие факты оказываются фикциями. И чем ближе подходишь, тем более фиктивными они оказываются. Так подойди поближе!»
Немного испуганный, он все же подошел.
Джунайд поднял чадру с лица женщины, и она оказалась старухой, матерью Джунайда. И он сказал: «Ну, как насчет той красавицы, которую ты видел? Ведь ты видел ее своими собственными глазами. Мог ты себе представить, что это — старая женщина, моя собственная мать? Твоему воображению это было не под силу. И присмотрись к этой бутыли, попробуй ее содержимое. Это чистая вода, а не вино. Просто в таких бутылях обычно хранят вино. А ты собирался уйти в абсолютной уверенности, что я — обманщик, который тайком в лесу наслаждается вином и женщинами, а на людях носит маску великого учителя».
Ученик припал к его ногам и сказал: «Пожалуйста, прости меня!»
Джунайд сказал: «Дело тут не в прощении, а в понимании. Твое доверие было вынужденным, а вынужденное доверие рано или поздно будет разрушено. Твоя любовь — усилие, а любовь не может быть усилием: либо ты любишь, либо нет, вопрос об усилии не возникает. Ты пытался подражать другим ученикам, а путь истины не для подражателей. Я пришел на это место только ради тебя, зная, что ты собираешься на охоту и обязательно придешь к этому месту. Тебе надо начать все с самого начала, и на этот раз твоя любовь не должна быть усилием, а твое доверие не должно быть вынужденным. Любовь и доверие прекрасны, когда они растут естественно, и когда они растут естественно, тогда никакие факты и никакие цифры не могут уничтожить их. Они обладают такой огромной собственной энергией, что все факты и цифры просто испаряются».
Факт — это не истина, он подобен мыльному пузырю. Да, мыльный пузырь существует — но его существование почти равно несуществованию.
Истина же обладает вечностью: она была истинной, она истинна, она будет истинной. Истина не может быть никакой другой.
Факты продолжают меняться. Факты зависят от толкований. Один и тот же факт можно истолковать тысячью и одним способом. И именно этим мы и занимаемся, иначе не было бы так много религий, так много философий, так много идеологий.
Истина же одна.
У мистика нет никакой философии, у мистика нет никакой идеологии — ибо у него есть сама истина.
Просто возьмите несколько фактов и посмотрите, как их можно истолковывать не только разными, но и диаметрально противоположными способами. Махавира, самый великий джайнский учитель, всю свою жизнь ходил обнаженным. Он отрекся от мира, от своего царства, он отрекся от всего — от одежды, от обуви. Он жил как новорожденный ребенок, обнаженный, с пустыми руками. У него не было даже чаши для подаяния. Он принимал подаяние прямо в свои руки. Он ни от чего не хотел зависеть.
Его конечной целью была полная свобода.
И он был настолько последовательным, что даже отказывался пользоваться ножницами или бритвой для того, чтобы стричь волосы и бороду. Ведь это было бы зависимостью от ножниц или бритвы, поэтому он просто вырывал волосы собственной рукой. Это было больно, но он терпел. Он прожил восемьдесят два года... и ему приходилось вырывать волосы, так как он не мылся.
Согласно его подходу, мыться — значит укрощать тело... А тело есть не что иное, как кости, плоть и кровь — всякая гниль, просто покрытая кожей. Какой смысл принимать ванну? Вы же не тело. А сознание не нуждается в чистоте, ибо оно не может быть нечистым.
В Индии джайны вот уже две с половиной тысячи лет почитают его как одного из самых великих мистиков мира. И даже те, кто не принадлежит к его последователям, относятся к нему с великим уважением.
Но я призываю Зигмунда Фрейда проанализировать поведение и характер Махавиры... те же самые факты.
Это странно, но во всем мире в сумасшедших домах сидят тысячи людей, сумасшествие которых проявляется в том, что они ходят голыми и рвут на себе волосы. Это определенный вид сумасшествия, при котором люди ходят голыми и вырывают у себя волосы — они не позволяют, чтобы им стригли волосы или брили бороду. И те же самые сумасшедшие отказываются принимать душ или ванну. Странно...
Не относится ли и Махавира к этой категории сумасшедших?
Или эти сумасшедшие — Махавиры, великие учителя, не понятые этим безумным миром?
Здесь надо разобраться.
Как это ни странно, эти сумасшедшие — которые ходят голыми, рвут на себе волосы, отказываются купаться — абсолютно неагрессивны. Они совсем не опасны, они ни на кого не нападают, они никого не убивают. Они очень безобидные люди.
А в этом и заключается вся философия Махавиры — в ненасилии. Может быть, он был гениальным безумцем, обладавшим таким богатым интеллектом, что из своего безумия он создал философскую систему.
Ну, кто тут может разобраться?
Факт сам по себе не имеет никакого суждения, сам по себе факт ничего не говорит, факт есть просто факт.
Как только вы задумываетесь над ним, вы начинаете создавать толкования, и эти толкования будут зависеть от вашей позиции. Они не имеют ничего общего с фактом.
Поскольку я призвал Зигмунда Фрейда, я не могу так легко его отпустить. Он был основателем психоанализа, и при этом он всю свою жизнь оставался практичным иудеем, подписывавшимся под всеми предрассудками иудеев.
Например, обрезание: каждому еврейскому мальчику сразу же после рождения делают обрезание. Мусульманам тоже делают обрезание, но не сразу же после рождения, а через два или три года.
И евреи верят, что благодаря обрезанию они являются самым умным народом в мире. Пожалуй, верно, что они являются самой умной группой людей в мире. Во всем современном мире доминируют евреи: Зигмунд Фрейд, Карл Маркс, Альберт Эйнштейн — эти три фигуры выделяются среди миллиардов людей. Их вклад в благополучие человечества огромен.
Я уже говорил вам, что сорок процентов Нобелевских лауреатов приходится на долю евреев. Это просто нарушение всяких пропорций — сорок процентов на небольшую группу евреев, шестьдесят процентов на весь остальной мир. Естественно, они более разумны, тут не придерешься, это — факт. И у них есть идея, что они такие умные благодаря обрезанию, и этому они приводят философские, логические, научные доказательства.
И кто знает? Может быть, они правы. Ведь сейчас многие правительства мира готовятся принять постановления о том, что каждый ребенок, родившийся в больнице, должен подвергаться обрезанию. Неважно, кто ребенок по происхождению: иудей, христианин или мусульманин — дело не в этом, это вопрос гигиены.
Это, несомненно, гигиенично. Но у евреев за этим стоит притянутая за уши философская идея; они говорят, что когда рождается ребенок... а половые органы — самая чувствительная часть тела. Это признается наукой, психология утверждает, что половые органы связаны с определенным мозговым центром. Как это ни странно, этот центр, который связан с половыми органами, расположен в мозгу в непосредственной близости к центру интеллекта, они — соседи. И они просто не могут не находиться рядом друг с другом, ведь в мозгу имеется семьсот центров, так что они очень тесно связаны.
Евреи говорят, что когда маленькому ребенку делают обрезание, болевой шок достигает сексуального центра. Но этот шок так силен, а ребенок так нежен, что шок выходит из сексуального центра и затрагивает соседний центр — центр интеллекта. И интеллектуальный центр получает сильное стимулирование, которое другие дети не получают: поэтому такой ребенок далеко опережает в умственном развитии других детей.
А весь остальной мир смотрел на обрезание как на предрассудок.
Факт тот же самый, но теперь они подыскивают ему научные подтверждения. И это тоже не абсолютные доказательства, поэтому-то я и говорю, что эта идея притянута за уши. Но Зигмунд Фрейд тоже верил в это, хотя у него не было всех этих фактов, которые есть у меня, потому что в то время не было известно, что сексуальный и интеллектуальный центры расположены рядом. Не было известно и то, что вся сексуальность обитает в уме, а половые органы — это просто приставка к сексуальному центру. Их можно обойти, вы можете наслаждаться сексуальным переживанием, не задействуя половые органы.
Зигмунд Фрейд никогда не исследовал, никогда не ставил под сомнение иудейскую идею обрезания, — а ему-то следовало бы сделать это, ведь он был евреем и вся его работа была связана с сексуальностью. Вся его жизнь была посвящена изучению сексуальности, но он обошел вопрос об обрезании, он не говорил о нем. Другие народы веками смеялись над обрезанием.
Я слышал, что в одном городе епископ и раввин жили напротив друг друга, и, естественно, они во всем соперничали друг с другом. Однажды епископ купил себе «шевроле». Раввин вышел на улицу и сказал: «Отличная машина... чья она?» Тут вышел епископ с ведром воды, вылил воду на машину и сказал: «Это моя новая машина».
Раввин спросил: «А зачем вы вылили на нее ведро воды?»
Епископ сказал: «Это крещение. Теперь это христианская машина — она крещеная».
Для раввина это было уж чересчур.
На следующий день епископ увидел в гараже раввина «кадиллак». Он был поражен... ведь в Америке «шевроле» — машина бедных людей. Бедные районы называются «районами шевроле». В других странах «шевроле» — машина богачей, но в Америке это машина для бедняков.
Епископ подошел к раввину и спросил: «Как вам удалось заполучить такую машину?»
Раввин сказал: «Бог заботится о своих избранниках. Пойдемте со мной — сейчас будет обряд».
Епископ спросил: «Какой обряд?»
Раввин сказал: «Зайдите в гараж и увидите».
Епископ зашел в гараж, а раввин пошел в дом и вернулся с парой больших садовых ножниц. Епископ ничего не мог понять — что происходит? Что за обряд? Раввин стал распевать какие-то мантры на иврите, а затем подрезал ножницами выхлопную трубу.
Епископ спросил: «Что вы делаете?»
Раввин сказал: «Я совершил обряд обрезания — теперь это абсолютно иудейская машина. Если вы можете крестить вашу машину, то неужели вы думаете, что я ничего не могу предпринять для того, чтобы сделать мою машину иудейской?»
Все смеялись над обрезанием.
Но Зигмунд Фрейд никогда даже не поднимал вопрос об обрезании. Он никогда не поднимал ни единого вопроса, который бы противоречил иудейской традиции. Всю свою логику, весь свой разум он использовал для того, чтобы критиковать все другие традиции.
Я спросил у одного джайнского святого: «Зигмунд Фрейд сказал бы о Махавире то-то и то-то, хотя он и не говорил этого, так как ничего не знал о Махавире. Но я абсолютно уверен, что он сказал бы именно это. А что вы скажете о Зигмунде Фрейде, о иудеях?»
И вот что он сказал: «Если бы кожа на конце мужского полового члена была ненужной, Существование не наделило бы ею ребенка. Существование дает только то, что нужно. Обрезание этой кожи — это эгоизм. Это попытка доказать, что вы более мудры, чем само Существование. И глупа сама идея, что человек более мудр, чем Существование».
Я спросил его об Иисусе, так как на встречу с этим джаинским святым я взял с собой христианского миссионера по имени Стенли Джонс. Я сказал: «Вот — Стенли Джонс. Он упрекает джаинских святых, буддийских святых и индуистских святых за то, что они не служат человечеству. Наоборот, они требуют, чтобы люди служили им, поклонялись им — мол, это их неотъемлемое право. Люди могут умирать от голода — их это не заботит. Будда и Махавира не открыли ни одной больницы, ни одной школы для детей бедняков, ни одного приюта, как Мать Тереза. Но считается, что эти люди очень сострадательны. Где же здесь сострадание? Что вы думаете об Иисусе?»
Он сказал: «Об Иисусе? Согласно нашим представлениям, все в жизни является соединительным звеном причины и следствия — это теория деяния».
Говорят, что если Махавира идет по дороге, а на ней лежит колючка, то колючка отлетит с дороги, — ибо Махавира покончил со всеми дурными деяниями. Теперь Существование не может причинить ему никакой боли. Это выглядит логично: если Существование определяет награды и наказания, то, конечно, колючка должна отлететь с дороги.
Мусульмане говорят... ведь Мухаммед жил в Аравии: жаркое солнце, всегда безоблачное небо, никаких деревьев, никакой тени. Но над Мухаммедом, куда бы он ни пошел, всегда двигалось чудесное облако, — поскольку он покончил со всеми дурными деяниями. Именно поэтому он был выбран Богом в качестве посланника, он стал таким чистым, что мог быть средством передачи его откровения. Следовательно, Бог должен защищать его. При палящем солнце его овевает прохладный ветерок, а большое облако бросает на него тень.
Тот джайнский святой сказал: «Распятие Иисуса доказывает, что в своей предыдущей жизни он совершил какие-то очень дурные деяния. Распятие было наказанием».
Это не имеет никакого отношения к иудеям и римлянам, распявшим его. Это лишь видимые факты, а невидимая истина заключена в том, что он, должно быть, совершил что-то действительно гнусное — убийство, изнасилование, — и результатом было распятие. Поэтому распятию не следует поклоняться, это — осуждение.
А для христиан тот же самый факт — распятие Иисуса — делает его величайшим человеком на земле, ибо он пострадал за человечество, он пошел на крест ради вас, для вашего спасения он пожертвовал своей собственной жизнью. Таково их толкование.
Но джайны, индуисты и буддисты будут объяснять этот факт так: «Он пострадал за многочисленные преступления в прошлых жизнях. Он не пожертвовал своей жизнью ради кого-то — ведь мы не видим, чтобы кто-нибудь был спасен. Кто спасен? Он не смог спасти даже самого себя».
Одну вещь надо помнить всегда: пусть вас не беспокоят факты. Их можно очень убедительно интерпретировать тем или иным образом, но факты относятся к внешнему миру.
Истина — вот на чем вам следует концентрироваться.
Ты упоминаешь статью обо мне и общине в журнале «Нью-Йоркер». Наверное, они никогда раньше не публиковали такой большой статьи — 156 страниц. А то, что они называют фактами, было просто предоставлено им правительством. Они не спросили у меня, а ведь на каждый факт есть контрфакт. Но гораздо проще выслушать только одну сторону.
Я слышал, что Мулла Насреддин в старости стал почетным судьей. Подошло его первое дело. Он выслушал одну сторону и стал писать приговор.
Секретарь суда не мог поверить в происходящее. Он шепнул ему на ухо: «Что вы делаете, уважаемый судья? Вы же еще не выслушали другую сторону. Они ждут».
Мулла Насреддин сказал: «Я больше никого не собираюсь выслушивать, сейчас ситуация мне абсолютно ясна; а если я выслушаю другую сторону, я запутаюсь. Тогда будет трудно вынести приговор».
«Нью-Йоркер» просто представляет одну сторону.
Я приведу вам несколько фактов, которые есть у другой стороны, чтобы вы могли увидеть, что фактам не следует придавать решающее значение. Землю, которую мы приобрели для общины, почти полвека никто не хотел покупать, так как это была пустыня. Там не росло ни единого цветка, эту землю никогда не возделывали — просто бесполезная пустошь. И это был большой участок — сто двадцать шесть квадратных миль, восемьдесят четыре тысячи акров.
Мы купили эту землю. Ее бывший владелец был очень счастлив, так как он уже утратил надежду продать ее.
А правительство предлагало за нее три миллиона долларов. Это была почти маленькая страна — сто двадцать шесть квадратных миль, в три раза больше, чем Манхеттен. И тот человек уже был готов согласиться, когда на сцену вышли мы.
Мы сразу же предложили ему шесть миллионов долларов. Он не мог поверить в это — не три миллиона, а целых шесть! Все тут же было улажено.
И это было началом конфликта с правительством. Но если правительство действительно было заинтересовано в этой земле, оно могло бы предложить больше. Им нечего было обижаться, это была простая коммерческая сделка. И вообще это не их земля.
Весь мир совершенно забыл, что настоящие американцы — это краснокожие американцы, которые сейчас живут в резервациях, в лесах. Их заставляют жить почти в концлагерях, в американском варианте немецких концлагерей — это получше, ведь в немецких концлагерях была колючая проволока, повсюду пулеметы, много жестокости.
Американский концлагерь более изощренный — никакой колючей проволоки, никаких охранников, вы и не скажете, что это концлагерь. Но это концлагерь — высшего порядка, более тонкого и изощренного качества.
И правительство выплачивает каждому индейцу пособие — ведь Америка принадлежит им, это их страна. У индейцев нет работы, но они получают достаточное пособие. И все, что им остается делать, — это плодить детей, так как чем больше у них детей, тем больше денег они получают. Каждому члену индейской семьи положено пособие.
Когда люди не имеют работы и имеют достаточно денег, что им остается делать? Отсюда азартные игры, пьянство, употребление наркотиков, проституция... ведь у них нет никаких забот, каждый месяц они получают пособие. Деньги ни за что — деньги за то, что они молчат о том, что Америка принадлежит им, а люди, которых называют американцами, не американцы. Кто-то из Англии, кто-то из Италии, кто-то из Франции, кто-то из Голландии, кто-то из Германии, кто-то из Швейцарии — из всех европейских стран, но они не американцы. Они все иностранцы.
И мой первый конфликт с правительством возник из-за того, что я сказал именно то, что говорю сейчас вам: американский президент такой же иностранец, как и я. Единственная разница в том, что он здесь два или три поколения, он иностранец двухсотлетней давности, а я свежий.
А свежее всегда лучше, чем старое и гнилое.
Я сказал им: «Эта земля не принадлежит ни вам, ни нам. Мы купили зту землю, мы заплатили деньги, а вы захватывали земли, убивали людей. Вы — преступники.
Если кто-то и должен получить разрешение на проживание в Америке, так это вы — от американского президента до последнего американского нищего. И если вы действительно верны вашей конституции, если вы за демократию, за свободу, если вы искренни и честны, тогда верните эту страну индейцам. Она принадлежит им. А вы подайте заявление о предоставлении вам вида на жительство. Если вы им здесь нужны, тогда можете оставаться, а если нет — тогда отправляйтесь домой.
И вы убивали, вы захватывали землю, вы — преступники.
Мы же просто купили землю.
Вы иногда тоже покупали землю, но это было лишь прикрытием захвата. Например, Нью-Йорк — земля, на которой расположен Нью-Йорк, — был куплен за тридцать серебряных монет. Хороша сделка! Как вы думаете, индейцы пошли на нее по доброй воле или под дулами ружей?»
Конфликт начался потому, что я сказал: «Все вы находитесь в том же положении, что и люди моей общины. Мы приехали недавно, вы приехали немного раньше. Вы совершали всевозможные преступления, а мы просто купили землю. И вы могли бы купить эту землю, если бы предложили за нее больше денег, — это обычный бизнес».
Но американское правительство молчит об этом.
И Америка, должно быть, останется единственной страной в мире, где люди, такие как бедные индейцы, не могут восставать. Это такая хитрая стратегия — давать им деньги. Они думают: «Восставать? Ради чего? Мы получаем деньги, достаточно денег, не надо работать... можно наслаждаться жизнью, петь, танцевать, принимать наркотики. Никаких проблем — зачем нам революция?» Сама идея неприемлема для них. И все они — пьяницы, наркоманы. Они не в состоянии устроить революцию. Деньги убили их революцию, убили их дух.
Потому что я сказал это ясно...
И потому что земля, которую мы купили, когда-то принадлежала древнему индейскому племени, которое сейчас живет неподалеку в лесах... И еще в старые времена этому племени было дано пророчество, что придет человек с Востока со своими последователями, одетыми в красные одежды, и освободит их от рабства, навязанного им захватчиками.
Случайно мои люди носили красные одежды; случайно я прибыл с Востока. И индейцы стали приходить к нам и говорить: «Мы так долго ждали — мы слышали это пророчество из поколения в поколение». И правительство испугалось этого, но оно никогда не скажет о своих страхах.
Я мог бы поднять индейцев на восстание против американского правительства. Я мог бы вызвать революцию — этого они боялись. Они хотели как можно быстрее уничтожить меня и мою общину.
Эта земля никогда ничего не производила, но они объявили ее пахотной землей: поэтому нам разрешалось построить на ней не больше двадцати фермерских домов. И мы начали борьбу, мы заявили: «Вы должны доказать это. Что было выращено на этой земле за последние полвека? Если это пахотная земля, тогда на ней должно было что-то выращиваться. И только потому, что вы написали это в ваших бумагах... и мы не знаем, когда вы написали это. Может быть, вы написали это совсем недавно только для того, чтобы чинить нам препятствия. Вы должны доказать, что на этой земле велись сельскохозяйственные работы. Если это пахотная земля, мы будем возделывать ее, но такой большой участок невозможно обрабатывать силами небольшой группы людей, живущих в двадцати фермерских домах. Чтобы сделать эту землю цветущей, потребуется по крайней мере пять тысяч человек. Надо создать водохранилища, резервуары для сбора дождевой воды, так как без нее не обойтись. Нужны силы для строительства дорог, домов».
Но они не соглашались изменить районирование — что было просто глупо, так как мы не собирались уничтожать их пахотную землю. Мы создавали пахотную землю из пустыни, мы превращали пустыню в оазис.
Когда они увидели, что не могут победить, действуя в рамках закона, тогда они начали незаконные действия. А когда само правительство начинает действовать незаконно, противостоять ему очень трудно. Против небольшой группы в пять тысяч человек вело борьбу правительство, вела борьбу христианская церковь, но никто не мог сказать, что мы сделали плохого.
Ближайший американский город находился в двадцати милях от нас. Мы жили сами по себе и занимались своими делами. Но они так сильно перепугались...
У этого страха были подсознательные причины.
Америка принадлежит не им, а они говорят о демократии, они говорят о свободе, они говорят о правах человека. И они отняли все земли у бедных индейцев, они уничтожают их таким изощренным способом, который нигде еще не применялся.
Положение индейцев безнадежно по двум причинам: во-первых, они не в своем уме, они постоянно пьяны, постоянно бессознательны — они все время устраивают драки, убивают друг друга. Во-вторых, их рабство выгодно им — не работая, они получают пособие. Бороться с правительством — значит потерять пособие, тогда возникнут всевозможные проблемы — так зачем беспокоиться?
И поскольку я говорил об этом открыто... я пригласил президента Америки, губернатора штата, генерального прокурора приехать и увидеть своими глазами, какой эта земля была раньше и во что мы ее превратили.
Но вместо того, чтобы похвалить нас за нашу работу, они решили уничтожить общину и заставить нас покинуть Америку.
Похоже, они так сильно любили ту пустыню, что теперь они снова превращают эту землю в пустыню.
Может быть, им нужна третья мировая война, чтобы превратить в пустыню всю Америку. Если они так сильно любят пустыню, их желания должны осуществиться.
Но эти факты, которые они представили через год... Где был этот «Нью-Йоркер», когда я был там и мог ответить? Теперь они приводят факты и цифры.
И они ни разу не обратились к другой стороне с вопросами: «А каковы ваши факты и цифры? Каковы ваши претензии к правительству? Не считаете ли вы, что правительство вело себя по-фашистски, агрессивно, грубо, примитивно, недемократично?..»
Им следовало бы спросить у нас — ведь мы пострадали.
Но пресса либо в руках церкви, либо в руках политических партий, либо в руках правительства, либо в руках богачей.
Первым, кто выступил против нас, был бывший вице-президент Рокфеллер, — так как он планировал сделать весь Орегон федеральным штатом. Федеральное правительство владеет половиной земли в Орегоне, и они хотели завладеть всей землей в Орегоне, чтобы создать там убежища на случай ядерной войны. И Орегон — самое подходящее место: там мало населения, его легко можно было бы превратить в огромное убежище на случай ядерной войны.
Когда мы появились в этом штате, первым человеком, у которого это вызвало раздражение, был Рокфеллер — ведь теперь эти сто двадцать шесть квадратных миль не могли стать федеральной собственностью.
Именно он сказал на пресс-конференции: «Эта община — независимая страна внутри нашей страны, этого допустить нельзя!»
Если бы они попросили нас... Ведь это было так просто. Они могли бы предоставить нам землю где-то в другом месте, мы бы перенесли общину. Или с самого начала они могли бы сказать нам: «Мы готовы предоставить вам другой участок земли». Не было бы никаких проблем, нам было все равно.
Но эти люди говорят одно, а делают другое. А думают еще о чем-то. Никогда точно не знаешь, что у них на уме, что они делают и какова их цель.
Они признали наше право быть городом — и это было признано судом, в составе трех судей.
Один судья был против нас, он был фанатичным христианином. Но видя, что двое других судей были готовы признать наше право и его мнение ничего не изменит, он тоже поставил свою подпись, и мы стали городом.
И это им было труднее всего проглотить: вопреки президенту, вопреки всему американскому правительству мы выиграли это дело и стали городом...
Вы будете удивлены, в двадцатом веке... Один судья, который был за нас, был мормоном. Мормоны — очень хорошие люди, христианская секта, но очень честные и искренние люди.
И в Америке они претерпели очень много страданий от других христиан из-за особенностей своего вероучения...
Например, они верят, что их глава находится в прямом контакте с Богом, без всякого папы римского, без всякого посредника. У главы мормонов есть прямая линия связи с Богом. Для христиан это неприемлемо — они обходят папу римского.
Они убили основателя мормонской секты, и тем самым они сплотили мормонов... и им пришлось дать мормонам право основать город. Повторялась та же история, и они испугались. Сейчас у мормонов есть свой город — Солт-Лейк-Сити, один из самых красивых городов в Америке.
Один судья был мормоном. И был разыгран такой трюк: глава мормонов сообщил этому судье, что Бог избрал его для того, чтобы он подал в отставку и отправился в Нигерию служить человечеству.
Я сказал этому судье: «Это простая политика. Они хотят убрать вас с этого поста, так как когда вас здесь не будет... один судья против нас, другой колеблется и готов присоединиться к любому, кто на него нажмет. Мы стали городом только благодаря вам, вашей искренности, вашей справедливости. Теперь вы оставляете нас в очень трудном положении».
И что за дурацкая идея. В мире живут миллиарды людей, а Бог выбрал именно этого бедолагу — и ему надо уйти в отставку и отправиться на целый год в Нигерию. Но мормоны такие простые люди, что они поверили, что это было повелением Бога, и они не могли ослушаться.
Так что он ушел в отставку, и сразу же на его место был назначен фанатичный христианин. Тот же самый суд, который признал за нами право быть городом, через полгода отказал нам в праве быть городом. И весь фокус был в том, что они убрали одного человека, который не мог поступать не по совести, и заменили его абсолютно фанатичным христианином. Они полностью забыли о своих собственных законах, и они делали все в нарушение своей собственной конституции.
Два года непрерывно ходил слух, что они собираются арестовать меня; но они не осмеливались проникнуть на территорию общины по той простой причине, что они знали, что пока они не убьют пять тысяч санньясинов, они не смогут меня арестовать. А они не были готовы идти на такой риск — убийство пяти тысяч человек, большинство из которых были американцами, навсегда скомпрометировало бы их демократию.
Они хотели каким-нибудь образом выманить меня из общины, чтобы где-нибудь захватить меня одного, вот почему они выжидали два года. До нас постоянно доходили слухи об этом, и постепенно все решили, что это всего лишь слухи и у них не хватит на это смелости.
В соседнем американском городке, в двадцати милях от нас, они разместили части Национальной гвардии, и с каждым днем накапливали там все больше и больше сил, чтобы при необходимости они легко могли убить пять тысяч человек.
Но когда им удалось выманить меня из общины, дела у них пошли легче.
Без ордера на арест они арестовали меня и пять санньясинов, которые были со мной. Это было абсолютно незаконно. Они не смогли даже подыскать убедительное основание для ареста, целых три дня в суде они не могли доказать необходимость моего ареста.
Тем не менее меня не отпустили под залог.
Таковы факты и цифры. Правительство оказало давление на мирового судью: «Если вы хотите стать федеральным судьей, не отпускайте его под залог». Так что всех пятерых санньясинов отпустили под залог, только я остался под арестом.
И в суде прокурор, представлявший интересы правительства, сказал: «Мы не можем доказать выдвинутые против него обвинения, но правительство требует, чтобы его не отпускали под залог, так как этот человек очень умен, — впервые я услышал, что быть умным преступно, — и у него много друзей».
Я никогда не думал, что этого достаточно, чтобы быть преступником; если этого достаточно, чтобы быть преступником, тогда Иисус Христос — самый большой преступник в мире, ведь половина людей на земле христиане.
И в-третьих, прокурор сказал, что у меня столько денег, что я могу пожертвовать залогом — даже если это будет залог в десять миллионов долларов, я могу позволить себе потерять их.
И это показывает всю их ничтожность и слабость... Великая держава — со всей своей армией, со всем своим ядерным оружием, со всей своей полицией — не может воспрепятствовать человеку пересечь страну... Тогда вся их власть бессильна.
Но все дело было в том, что мирового судью, а это была женщина, заботило только то, как бы ей стать федеральным судьей.
Даже начальник тюрьмы не думал, что я вернусь в тюрьму. Он считал, что для этого нет никаких оснований: «У них нет ордера на арест, у них нет никаких доказательств, вас освободят».
Он привез в суд мои вещи и сказал: «Я могу освободить вас прямо у здания суда, нет необходимости возвращаться в тюрьму».
Когда ему пришлось везти меня назад в тюрьму, он был очень раздражен. Он сказал: «За всю мою жизнь я не видел такой несправедливости. За три дня судебного разбирательства прокурор ничего не смог доказать — и он признает, что ничего не может доказать. Тем не менее правительство хочет...»
А что такое правительство? В этом деле правительство было всего лишь одной из сторон. И, действуя против одного человека, правительство оказывает давление на судью — подкупает, шантажирует...
Начальник тюрьмы сказал мне: «Дело в том, что этой женщине сказали, что если она освободит вас под залог, — а вы на это имеете право, — ее не назначат федеральным судьей. А она хочет стать федеральным судьей».
И через три дня она стала федеральным судьей.
Этим журналистам следует думать не только о тех, у кого есть власть, но и о тех, у кого власти нет, они должны защищать людей от несправедливости.
Против меня были выдвинуты обвинения в совершении ста тридцати шести преступлений — против человека, который не выходил из дома. Я три месяца не выходил из дома, даже в сад; как я мог умудриться совершить сто тридцать шесть преступлений?
Но представители правительства сказали моим адвокатам: «Если вы не признаете хотя бы два преступления, тогда жизнь Бхагавана будет в опасности».
Это был последний шантаж. «Если хотите подвергнуть его жизнь опасности, вы можете начинать процесс», — это было сказано за пять минут до начала судебного заседания. «Лучше согласитесь и убедите Бхагавана согласиться на это», — только для того, чтобы показать миру, что они были правы; раз я признал себя виновным, значит, я совершил эти преступления. И они угрожали: «Если вы не согласитесь, тогда ему будет отказано в праве освобождения под залог, а процесс можно растянуть на десять-двадцать лет — правительство в силах это сделать. А в тюрьме с Бхагаваном может случиться все, что угодно. Так что если вы хотите спасти его, то попытайтесь убедить его признать себя виновным».
Мои адвокаты пришли ко мне со слезами на глазах, они сказали: «Мы никогда не сталкивались с таким шантажом — и шантажом занимается правительство, оно недвусмысленно угрожает! Поэтому вам надо признать два обвинения. И они не хотят, чтобы вы оставались в Америке и пятнадцати минут. Признайте себя виновным по двум обвинениям — и ваш самолет уже ждет в аэропорту, вы сразу же улетите из Америки, и вам нельзя будет пять лет возвращаться сюда».
Сперва я хотел отказаться.
Но я посмотрел на моих адвокатов, я вспомнил о моих санньясинах во всем мире. А я уже слышал, что некоторые санньясины отказались принимать пищу. Те двадцать дней, когда я был в тюрьме, некоторые санньясины отказывались от еды, они голодали.
Я не жесткий человек, я также и не серьезный человек. Поэтому я сказал: «Никаких проблем. Не беспокойтесь — я согласен. Но как только я выйду из здания суда, я заявлю журналистам, что это — шантаж».
И это правда, что они были готовы убить меня, так как, когда я вернулся в тюрьму, чтобы забрать мои вещи, под моим креслом уже была установлена бомба. Она не взорвалась, потому что это была бомба с часовым механизмом. А я приехал в тюрьму рано — так как я сразу же признал обвинения. Я сказал: «Нет смысла продолжать. Я признаю себя виновным в любых двух преступлениях по вашему выбору. Я даже знать не хочу, что это за преступления». Так что за пять минут дело было закрыто.
Они думали, что я приеду в тюрьму к пяти часам, а я приехал к часу дня. Бомба была установлена не на то время. И когда я уехал из тюрьмы, им пришлось обезвредить бомбу. И они вынуждены признать сейчас, что в тюрьме никто не может установить бомбу, кроме самого правительства, больше туда никто не может проникнуть.
Американская тюрьма... сперва вы должны пройти через трое ворот, все они автоматические. Вы не сможете открыть ворота, они открываются только при нажатии кнопки дистанционного управления. Когда первые ворота открываются, двое других ворот остаются закрытыми. И вторые ворота открываются только тогда, когда первые снова закрыты. А после ворот надо пройти еще три специальных помещения.
И комната, в которой я должен был получить мои вещи, находилась во внутренней части здания. Никто извне не мог бы проникнуть туда и установить там бомбу.
Бомбу установило правительство. Должно быть, они решили, что если я откажусь признать обвинения, то будет лучше сразу же прикончить меня, а не растягивать на долгие годы судебный процесс, в котором они непременно проиграли бы — ведь у них не было никаких свидетельств, никаких доказательств.
Все эти сто тридцать шесть преступлений — это просто их воображение, и ничего больше. И совсем недавно, несколько дней назад, это было признано генеральным прокурором.
На пресс-конференции его спросили: «Почему Бхагавана не посадили в тюрьму?»
И он сказал: «Потому что он не совершил никакого преступления и у нас не было никаких доказательств».
И этот же самый человек стоял в суде со списком, в котором были перечислены сто тридцать шесть преступлений.
А этот человек — правая рука Рональда Рейгана, они друзья детства, они оба были актерами в Голливуде. И когда Рейган стал президентом, он сделал его генеральным прокурором Америки; сейчас он является высшей юридической властью в Америке. Поэтому быть того не может, чтобы он действовал без ведома Рональда Рейгана.
Это заговор Белого дома.
Журналистам надо бы набраться немного мужества; и когда они начинают писать статьи о фактах и цифрах, им надо излагать точку зрения другой стороны тоже — просто представить точки зрения обеих сторон и не выносить собственных суждений. Пусть люди сами решают.
А истина обладает одним качеством: если вам представлены точки зрения обеих сторон без всякого предубеждения, вы сможете разобраться, что правда и что ложь.
И это помогло всему нашему движению во всем мире. Те, чье доверие было вынужденным, чья любовь была деланной, должны, естественно, выпасть из моего мира, из моих людей.
Но это было испытанием огнем для тех, кто действительно любит меня и доверяет мне. Их доверие стало еще сильнее, их любовь стала еще глубже. И тысячи новых людей присоединились к движению. Видя, что против одного человека ополчились правительства всего мира... невозможно, чтобы этот человек был неправ.
Ведь в противном случае всем этим правительствам не было бы необходимости преследовать меня. Они бы могли просто опровергнуть меня, их теологи могли бы опровергнуть меня, их юридические системы могли бы доказать, что я неправ. Но поскольку они ничего не могут доказать, они теперь опустились до нижнего предела. Рональд Рейган и люди, которые заодно с ним, скатились до уровня террористов.
Ведь подложить бомбу человеку, который находится под их защитой в тюрьме, — это же чистая бесчеловечность. И Существование не потерпит этого, Существование не простит этого, Существование не забудет этого. И вы увидите, как каждый день эти люди будут исчезать со сцены.
Истине приходится ждать, но ждать не вечно.
Она терпелива; она терпелива, ибо знает, что ее победа неизбежна.