Беседа 28 Пока все существование не...
Беседа 28
Пока все существование не...
31 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
недавно Вы сказали, что большая часть человечества не живет, а прозябает. Пожалуйста, объясните нам искусство жизни, чтобы и смерть могла стать праздником.
Сурадж Пракаш, человек рождается, чтобы обрести жизнь, но все зависит от него самого.
Он может упустить жизнь. Он может продолжать дышать, он может продолжать принимать пищу, он может продолжать стареть, он может продолжать двигаться к могиле, — но это не жизнь. Это постепенная смерть, растянутая на семьдесят пять лет, от колыбели к могиле.
И поскольку миллионы людей вокруг вас умирают этой постепенной, медленной смертью, вы тоже начинаете подражать им. Дети учатся всему у окружающих, а нас окружают мертвецы.
Поэтому мы сперва должны понять, что я имею в виду под «жизнью».
Это не должно быть просто старение.
Это должно быть возрастание.
А это две разные вещи.
На старение способно любое животное. Возрастание — это прерогатива человеческих существ.
Только немногие заявляют на нее свои права.
Возрастать — значит каждое мгновение проникать все глубже в принцип жизни, двигаться все дальше от смерти, а не к смерти. Чем больше вы углубляетесь в жизнь, тем больше вы понимаете бессмертие внутри вас. Вы удаляетесь от смерти; и наступает момент, когда вы можете увидеть, что смерть есть не что иное, как перемена одежды или переезд из одного дома в другой, изменение формы — ничто не умирает, ничто и не может умереть.
Смерть — это величайшая из всех иллюзий...
Посмотрите, как растет дерево. По мере того как дерево растет вверх, его корни растут вниз, все глубже. Есть некий баланс: чем выше вырастает дерево, тем глубже в землю уходят его корни. Не может быть дерева высотой в сто пятьдесят футов и с маленькими корнями, они не могли бы поддерживать такое большое дерево.
В человеческой жизни возрастать — значит расти в глубь себя самого, именно там ваши корни.
Для меня первый принцип жизни — это медитация.
Все остальное имеет второстепенное значение.
И детство — самое лучшее время. Чем вы старше, тем ближе к смерти и медитировать становится все труднее и труднее.
Медитировать — значит двигаться в ваше бессмертие, в вашу вечность, в вашу божественность.
И ребенок — самый подходящий для медитации человек, ибо он пока еще не обременен знаниями, не обременен религией, не обременен образованием, не обременен всевозможным мусором. Он невинен.
Но, к сожалению, его невинность считают невежеством. Между невинностью и невежеством есть некое сходство, но они не одно и то же. Невежество — это тоже состояние неведения, как и невинность. Но между ними есть и большое различие, которое человечество до сих пор не замечало. Невинность не знает, — но она и не стремится знать. Она полностью довольна, удовлетворена.
У маленького ребенка нет никаких амбиций, у него нет никаких желаний. Он так поглощен настоящим мгновением... птичка на ветке полностью завладевает его вниманием, простая бабочка очаровывает его, радуга на небе... и он представить себе не может, что может быть нечто более значительное, чем эта радуга. А ночь, полная звезд...
Невинность богата, она полна, она чиста.
Невежество бедно, оно — нищий, оно хочет того, оно хочет этого, оно хочет быть знающим, оно хочет быть уважаемым, оно хочет быть богатым, оно хочет быть могущественным.
Невежество движется по пути желаний.
Невинность — это состояние отсутствия желаний.
Но поскольку как в невинности, так и в невежестве отсутствует знание, мы остаемся в замешательстве относительно их природы. Мы считаем само собой разумеющимся, что невинность и невежество суть одно и то же.
Первый шаг в искусстве жизни — это проведение демаркационной линии между невинностью и невежеством. Невинность надо поддерживать, защищать — ибо ребенок приносит с собой величайшее сокровище... сокровище, которое мудрецы находят после напряженных усилий. Мудрецы говорят, что они снова становятся детьми, что они рождаются заново.
В Индии настоящий брамин — тот, кто действительно познал, — называет себя двидж, «дважды рожденный». Почему «дважды рожденный»? Что же случилось с первым рождением? Что за нужда во втором рождении? И что он получит во втором рождении? Во втором рождении он получает то, что мог получить в первом рождении, но общество, родители, окружающие его люди растоптали это, уничтожили это.
Каждого ребенка пичкают знаниями.
От его простоты надо тем или иным образом избавиться, ибо простота не поможет ему в этом мире соперничества. Из-за его простоты мир будет смотреть на него как на дурачка, его невинность будут эксплуатировать всеми возможными способами. В страхе перед обществом, в страхе перед миром мы создаем самих себя, мы пытаемся сделать каждого ребенка умным, хитрым, знающим, — чтобы принадлежать к категории власть имущих, а не к категории угнетаемых. И, начав расти в неправильном направлении, ребенок продолжает идти по этому пути, вся его жизнь идет в этом направлении.
Когда бы вы ни поняли, что упускаете жизнь, первый принцип, который надо вернуть себе, — это невинность. Отбросьте ваши знания, забудьте ваши священные писания, забудьте ваши религии, ваши теологии, ваши философии. Родитесь заново, станьте невинными — и это в ваших руках. Очистите ваш ум от всего, что не познано вами самими, от всего, что заимствовано, от всего, что исходит из традиции, обычая, от всего, что дано вам другими — родителями, учителями, университетами. Просто избавьтесь от всего этого.
Снова будьте просты, снова будьте ребенком.
И это чудо возможно благодаря медитации.
Медитация — это просто необычный хирургический метод, который отсекает все, что не ваше, и сохраняет только ваше подлинное существо.
Медитация сжигает все остальное и оставляет вас обнаженным, одиноко стоящим под солнцем, на ветру... как будто вы — первый человек на земле, который ничего не знает, который должен все открыть, который должен быть искателем, который должен отправиться в паломничество.
Второй принцип — это паломничество.
Жизнь должна быть поиском — не желанием, а поиском, не амбицией стать кем-то, президентом страны или премьер-министром, а поиском, чтобы ответить на вопрос: «Кто я такой?»
Это очень странно, что люди, которые не знают, кто они такие, пытаются стать кем-то. Они же даже не знают, кто они такие прямо сейчас!
Им не знакомо их собственное существо, — но у них есть цель стать кем-то.
Стремление стать кем-то — это болезнь души.
Сутью всего являетесь вы, ваше существо.
И открытие своего существа — это начало жизни. Тогда каждое мгновение — новое открытие, каждое мгновение приносит новую радость, новая тайна открывает свои двери, новая любовь начинает расти в вас, новое сострадание, которого вы никогда раньше не испытывали, новая чувствительность к красоте, к доброте.
Вы становитесь таким чувствительным, что даже маленькая травинка приобретает для вас огромное значение. Ваша чувствительность дает вам ясно понять, что эта маленькая травинка так же важна для Существования, как и самая большая звезда; без этой травинки Существование было бы меньшим, чем оно есть. И эта травинка уникальна, она незаменима, она обладает своей собственной индивидуальностью.
И эта чувствительность создаст для вас новую дружбу — дружбу с деревьями, с птицами и зверями, с горами и реками, с океанами и звездами. Жизнь становится богаче по мере роста любви, по мере роста дружелюбия.
В жизни святого Франциска был такой замечательный случай. Он умирал, а всю свою жизнь он переезжал на своем осле с одного места на другое, делясь с людьми своим опытом. Все его ученики собрались, чтобы выслушать его последние слова.
Последние слова человека всегда являются самыми значительными из всех произнесенных им слов, ибо они содержат в себе весь опыт его жизни.
Но то, что услышали ученики... они не могли поверить в это. Святой Франциск обратился не к ученикам, он обратился к своему ослу.
Он сказал: «Брат мой, я очень многим обязан тебе. Ты нес меня на своей спине с одного места на другое и никогда не жаловался, никогда не ворчал. Прежде чем я оставлю этот мир, единственное, что я хотел бы получить, — это прощение от тебя. Я относился к тебе не по-человечески».
Это были последние слова святого Франциска. Какой чувствительностью надо обладать, чтобы сказать ослу: «Брат мой, осел», — и попросить прощения!
По мере того как вы становитесь чувствительнее, жизнь становится богаче. Это уже не маленький пруд, это — океан. Она больше не ограничивается вами, вашей женой и вашими детьми — у нее вообще нет никаких ограничений. Все это Существование становится вашей семьей, и пока все Существование не станет вашей семьей, вы не познаете, что такое жизнь, — ибо человек не остров, мы все связаны.
Мы — огромный континент, мы соединены между собой миллионами способов.
И если наши сердца не полны любовью к целому, то соответственно сокращается наша жизнь.
Медитация принесет вам чувствительность, великое чувство принадлежности к этому миру. Это наш мир... звезды — наши, мы здесь не чужие. Мы по природе своей принадлежим Существованию. Мы часть его, мы его сердце.
Во-вторых, медитация принесет вам великое безмолвие — ибо все никчемные знания исчезают. Мысли, которые являются частью знания, тоже исчезают... потрясающее безмолвие, и вы будете удивлены: это безмолвие — единственная музыка, которая есть.
Провидцы древнего Востока настойчиво подчеркивали, что все великие искусства — музыка, поэзия, танец, живопись, скульптура — рождаются из медитации. Они представляют собой попытку неким образом привнести непознаваемое в мир известного — для тех, кто не готов к паломничеству; это просто подарки для тех, кто не готов отправиться в паломничество.
Может быть, песня пробудит в вас желание отправиться на поиски истока... а, может быть, статуя.
В следующий раз, когда вы попадете в храм Гаутамы Будды или Махавиры, просто сядьте и сидите тихо, глядя на статую. Ибо статуя сделана таким образом, ей приданы такие пропорции, что, если вы будете смотреть на нее, на вас снизойдет безмолвие. Это статуя медитации, она не имеет отношения к Гаутаме Будде или Махавире.
Вот почему все статуи похожи друг на друга — Махавира, Гаутама Будда, Неминатха, Адинатха... Двадцать четыре тиртханкары у джайнов... в одном храме вы найдете двадцать четыре одинаковые статуи, совершенно одинаковые.
В детстве я спрашивал у отца: «Можешь ли ты объяснить мне, как получается, что двадцать четыре человека выглядят совершенно одинаково? Один и тот же рост, один и тот же нос, одно и то же лицо, одно и то же тело...»
А он отвечал: «Я не знаю. Я сам всегда удивлялся, почему между ними нет никакого различия. Это же невозможно — в мире нет даже двух абсолютно одинаковых человек... Что уже говорить о двадцати четырех?»
Но когда моя медитация расцвела, я нашел ответ — я не узнал его у кого-то другого, я сам нашел ответ: эти статуи не имеют никакого отношения к внешности этих людей. Эти статуи имеют отношение к тому, что происходило внутри этих двадцати четырех человек, а внутри у них происходило одно и то же.
И нам нет дела до внешнего, мы настаиваем на том, что внимание надо уделять только внутреннему. Внешнее не имеет значения. Кто-то молод, кто-то стар, кто-то белый, кто-то черный, кто-то мужчина, кто-то женщина — это не имеет значения. Значение имеет то, что внутри есть океан безмолвия. В этом океаническом состоянии тело принимает определенную позу.
Вы сами могли бы заметить это, если бы были бдительны. Не замечали ли вы, что когда вы гневаетесь, ваше тело принимает определенную позу. В гневе вы не можете не сжимать руки в кулаки. В гневе вы не можете улыбаться — или можете?
При определенной эмоции тело вынуждено принимать определенную позу. Незначительные на первый взгляд вещи глубоко связаны между собой внутри.
И эти статуи сделаны таким образом, что если вы будете просто тихо сидеть и смотреть на них, а затем закроете глаза, то негативный силуэт статуи войдет в ваше тело и вы почувствуете нечто такое, чего никогда раньше не чувствовали.
Эти статуи и храмы были созданы не для поклонения, они были созданы для переживания. Это научные лаборатории. Они не имеют никакого отношения к религии. На протяжении веков применялась некая тайная наука, чтобы грядущие поколения могли вступать в контакт с переживаниями предшествовавших поколений — не через книги, не через слова, а через нечто, проникающее гораздо глубже... через безмолвие, через медитацию, через покой.
По мере того, как растет ваше безмолвие, растут и ваша любовь, ваше дружелюбие; ваша жизнь становится непрерывным танцем, радостью, праздником.
Вы слышите, как снаружи взрывается фейерверк? Задумывались ли вы когда-нибудь, почему во всем мире, в каждой культуре, в каждом обществе, несколько дней в году отведены для празднования? Эти несколько праздничных дней являются просто компенсацией — ибо общество лишает вашу жизнь всего празднования, и, если ничего не дать вам в качестве компенсации, вы можете стать опасны для общества.
Каждая культура вынуждена давать людям некую компенсацию, чтобы они не чувствовали себя безнадежно несчастными. Но все эти компенсации фальшивы.
Этот фейерверк на улице не может привести вас в ликование. Это для детей, а для вас это просто нечто досаждающее.
Но в вашем внутреннем мире может быть непрерывность огней, песен, радостей.
Всегда помните, что общество дает вам компенсацию, когда оно чувствует, что в противном случае подавление может создать опасную ситуацию. Общество находит некие способы, позволяющие вам давать выход подавляемому. Но это не подлинный праздник, это не может быть подлинным.
Подлинный праздник берет начало в вашей жизни. И подлинный праздник не может быть приурочен к какой-то календарной дате — скажем, к первому ноября. Странно, целый год вы несчастны, а первого ноября вы внезапно выходите из несчастья, танцуя. Либо фальшиво ваше несчастье, либо фальшиво первое ноября — оба подлинными быть не могут. И как только первое ноября проходит, вы снова возвращаетесь в вашу темную дыру, все несчастны, все в тоске.
Жизнь должна быть непрерывным праздником, фестивалем огней круглый год. Только тогда вы можете расти, только тогда вы можете расцвести.
Превращайте незначительные события в праздник.
Например, у японцев есть чайная церемония. В каждом дзэнском монастыре и в каждой семье, которая может это себе позволить, есть небольшой храм для чаепития. И у японцев чаепитие не обычное, заурядное дело, они превратили его в праздник.
Храм для чаепития устраивается определенным образом — в красивом саду, на берегу красивого пруда, в котором плавают лебеди, вокруг растут цветы... приходят гости, и они должны снять обувь перед входом. Это же храм. Когда вы входите в храм, вы не должны разговаривать, вы должны оставить ваши мысли снаружи, вместе с обувью.
Вы садитесь и принимаете медитативную позу. А хозяйка — дама, которая готовит для вас чай, — ее движения так грациозны, как будто она танцует... она ставит перед вами чашки так, как будто вы — боги. С таким почтением... она кланяется вам, и вы оказываете ей такое же почтение.
Чай готовится в особом самоваре, который издает прекрасные звуки, своеобразную музыку. Сперва все слушают эту музыку самовара — это часть чайной церемонии. Поэтому все сидят тихо, вслушиваясь... чай создает свою собственную песню... Нисходит покой...
Когда чай готов и разлит по чашкам, вы не просто выпиваете его, как это делается повсюду. Сперва вы вдыхаете его тонкий запах. Вы прихлебываете чай так, как будто он пришел к вам из запредельного, вы не торопитесь — спешить-то некуда. Кто-то может начать играть на флейте или на ситаре. Обыкновенное событие — простое чаепитие, — но японцы сделали из него прекрасный религиозный праздник, после которого каждый чувствует себя более свежим, более молодым, полным энергии.
И то, что можно делать с чаем, можно делать со всем — и с вашей одеждой, с вашей пищей Люди живут почти во сне: ведь каждая ткань, каждый кусок материи имеет свою собственную красоту, дает свое собственное ощущение. Если вы чувствительны, тогда одежда — это не нечто служащее для того, чтобы прикрыть тело, а нечто выражающее вашу индивидуальность, ваш художественный вкус, вашу культуру, ваше существо.
Все, что вы делаете, должно говорить о вас, иметь на себе вашу подпись. Тогда жизнь становится непрерывным праздником.
Даже если вы заболеете и будете лежать в постели, вы будете превращать эти моменты лежания в постели в моменты красоты и радости, в моменты размышлений и отдыха, в моменты медитации, в моменты слушания музыки или поэзии.
Нет нужды печалиться из-за болезни. Вы должны быть довольны, что все находятся на работе, а вы лежите в постели расслабленный, как царь... кто-то готовит вам чай, самовар поет свою песню, друг предложил прийти и поиграть для вас на флейте... Эти вещи важнее, чем лекарства.
Если вы заболели, надо вызвать врача. Но еще важнее позвать тех, кого вы любите, ибо нет лучше лекарства, чем любовь. Зовите тех, кто умеет создавать вокруг вас красоту, музыку, поэзию, ибо ничто не бывает таким целительным, как праздничное настроение.
Медицина — это самый низкий вид лечения.
Но, кажется, мы все позабыли, поэтому нам приходится полагаться на медицину и быть мрачными и капризными — как будто быть на работе такая великая радость! Вы же были несчастны на работе — всего лишь один выходной, а вы цепляетесь и за несчастье, вы не хотите ни на день отпускать его.
Превращайте все в творчество, превращайте наихудшее в наилучшее — вот что я называю «искусством». И если человек прожил всю свою жизнь, превращая каждое ее мгновение в красоту, любовь, радость, то, естественно, смерть будет абсолютной вершиной дела всей его жизни.
Последние мазки... его смерть не будет отвратительной, какой она обычно бывает у людей. Если смерть отвратительна — значит, вся жизнь прошла впустую.
Смерть должна быть умиротворенным приятием, радостным вхождением в неизвестное, нежным прощанием со старыми друзьями, со старым миром. В этом не должно быть никакой трагедии.
Умирал один учитель дзэн, Линь-цзи. Тысячи его учеников собрались, чтобы выслушать его последнюю проповедь, но Линь-цзи просто лежал себе — радостный, улыбающийся — и не произносил ни единого слова.
Видя, что он собирается умереть, так ничего и не сказав, кто-то напомнил ему... какой-то старый друг, сам по себе тоже учитель...
Он не был учеником Линь-цзи. Именно поэтому он мог сказать ему: «Линь-цзи, ты что, забыл, что ты должен сказать свое последнее слово? Я всегда говорил, что у тебя память не в порядке. Ты что, забыл, что ты умираешь?»
Линь-цзи сказал: «Прислушайтесь...» А по крыше с верещанием бегали две белки. Он сказал: «Как прекрасно!» — и умер.
На мгновение, когда он сказал: «Прислушайтесь...», воцарилась абсолютная тишина.
Все думали, что он скажет нечто значительное... но только две белки ссорились на крыше, бегали и верещали... А он улыбнулся и умер.
Но он дал им свое последнее послание: не делайте вещи ничтожными и великими, тривиальными и значительными. Все значительно. В это мгновение смерть Линь-цзи так же важна, как верещание двух белок на крыше, никакой разницы. В Существовании это все одно. Это была вся его философия, учение всей его жизни: нет ничего великого и нет ничего ничтожного — все зависит от вас... от вас зависит, во что вы превращаете жизнь.
Начинайте с медитации, и внутри вас будет расти тишина, безмятежность, блаженство, чувствительность. И все, что возникает из медитации, старайтесь переносить в жизнь. Делитесь этим с другими, ибо все, чем вы делитесь, растет быстро.
И когда вы достигнете точки смерти, вы увидите, что смерти нет. Вы можете попрощаться, но нет нужды проливать слезы печали — может быть, слезы радости, но не печали.
Но вам начинать надо с невинности.
Поэтому сперва выбросьте весь мусор, который вы несете в себе. А каждый несет так много мусора — и спрашивается, ради чего? Только потому, что люди сказали вам, что это — великие идеи, принципы...
Вы вели себя неразумно.
Начните вести себя разумно.
Жизнь очень проста, она — радостный танец. И вся земля может наполниться радостью и танцем, но есть люди, которые имеют серьезную материальную заинтересованность в том, чтобы никто не улыбался, чтобы никто не смеялся, чтобы жизнь была грехом, наказанием.
Как вы можете наслаждаться жизнью, если вы живете в такой атмосфере, где вам все время говорят, что жизнь — это наказание, что вы страдаете из-за того, что делали дурные вещи, а жизнь — это своего рода тюрьма, куда вас бросили в наказание.
Я же говорю вам, что жизнь — не тюрьма, не наказание. Жизнь — это награда, и она дается только тем, кто ее заслужил. И наслаждаться — это ваше право: а не наслаждаться — это грех.
Это будет против Существования, если вы не украсите вашу жизнь, если вы оставите ее такой же, какой обрели.
Нет, оставьте ее немного более счастливой, немного более красивой, немного более благоухающей.
Возлюбленный Бхагаван,
как ученик Вашей мистической школы, я хочу задать Вам следующий вопрос: когда я услышал, как Вы сказали, что теперь Вы за пределами просветления, я почувствовал как бы облегчение в сердце. В то же самое мгновение во мне возникла картина, показывающая мне, что теперь Вы еще ближе к нам, и у меня такое чувство, как будто я могу понять это состояние «за пределами просветления» лучше, чем само просветление. Не могли бы Вы сказать что-нибудь об этом?
Адима, это затрагивает несколько фундаментальных вопросов.
Во-первых, если ты не можешь понять просветление, то как же ты можешь понять то, что за его пределами?
Ты понимаешь неправильно.
Ты ошибочно полагаешь, что, может быть, «за пределами просветления» означает «ниже просветления».
И ты доволен, но я не доволен твоим довольством. Мне жаль, что ты доволен. Ты доволен тем, что я приблизился к тебе. А ты должен быть доволен, когда ты приближаешься ко мне.
Только подумай: если я скажу, что отбросил даже «за пределами просветления», что все это вымысел — просветление, за пределами просветления... я просто один из вас, только у меня возникло несколько причудливых, фантастических идей — ты почувствуешь себя еще более довольным. Теперь тебе больше незачем беспокоиться, никуда не надо идти, ничего не надо достигать, с тобой уже все в порядке.
Твой вопрос дает мне понять, почему Гаутама Будда остался в пределах просветления — хотя он видел запредельное, звезды запредельного звали его.
Он был первым человеком, заглянувшим за пределы просветления, но он не вышел за пределы просветления, он остался на стадии просветления.
Вероятно, именно ради таких людей, как ты. Ибо ты не сможешь понять человека, который вышел за пределы просветления; в некотором смысле он становится почти обыкновенным человеком — и в этом-то и опасность.
Твоя обыкновенность и его обыкновенность — это полярные противоположности, но они похожи, и опасность в том, что ты их спутаешь.
Он вернулся домой. А ты еще даже не отправился в путешествие.
Это все равно, что встретиться с кем-то на лестнице — вы оба стоите на одной и той же ступеньке, но один из вас уходит, а другой приходит. Вы оба находитесь на одной ступеньке — в некотором смысле вы равны, — но один из вас поднимается, а другой спускается. Поэтому вы не равны, ваше равенство иллюзорно.
Я думал, что, может быть, через две с половиной тысячи лет после Гаутамы Будды человек может стать немного более разумным — и в один прекрасный день кто-то может попытаться выйти за пределы просветления и посмотреть, что случится, как люди воспримут это.
Ты понял абсолютно неправильно.
Я не приблизился к тебе, я удалился от тебя.
И нельзя избежать просветления; если ты будешь избегать его, ты не сможешь выйти за его пределы. Это же простая арифметика. Тебя делает довольным та мысль, что, может быть, просветления можно избежать: если человек должен выйти за пределы просветления, тогда зачем вообще входить в него, а затем выходить? Мы же и так за его пределами!
Нет, ты не за пределами просветления.
Ты ниже его.
И в любом случае просветления нельзя избежать. Человек должен пройти через этот огонь, через это великое переживание.
Так что отбрось идею, что я приблизился к тебе.
Моя близость к тебе не имеет значения. Значение имеет твоя близость ко мне.
Ты говоришь: «Теперь вы нам друг».
Я всегда был вам другом. Но вопрос надо поставить по-другому: а ты — друг мне? И мое дружелюбие обогатит мою жизнь, а не твою. Твою жизнь обогатит только твое дружелюбие.
И если ты можешь быть другом просветленному, ты совершил большой скачок, ты простер свои руки к далекой звезде, ты расширил свое существо в полную меру. Это даст тебе возможность эволюционировать.
И только после достижения точки просветления ты можешь увидеть, что за этим небом есть другое небо, что просветление — это не конец.
Существование еще не исчерпано, многое еще впереди.
Путешествие продолжается.
Возлюбленный Бхагаван,
теперь, когда я мало-помалу обращаюсь внутрь, я обнаруживаю, что во мне часто возникает некое стремление, смешанное с печалью. Мне кажется, что оно связано с теми чувствами, которые возникают у меня, когда я вижу Вас или когда Вы мне снитесь.
Что это — осознание того, что в моей жизни мало любви и блаженства, или стремление домой?
Не могли бы Вы объяснить мне это?
Это очень хорошо и удачно, что ничто не удовлетворяет тебя целиком и полностью. Это означает, что ты не застрял на месте, что ты продолжаешь двигаться.
Мало-помалу ты поймешь, что нет никакого дома, что само движение — это и есть дом, что нет конца паломничеству, а само паломничество и есть цель.
Это очень трудно понять, так как мы привыкли к определенной логике: если мы хотим куда-то попасть, то движение — это всегда средство, а достижение — всегда цель.
Но что касается универсальной жизни, то в ней нет такого места, где ты можешь сказать: «Я пришел, дальше ничего нет».
Просто представить себе нельзя, что ты найдешь такое место, которое будет концом, и там будет забор и табличка с надписью «Здесь кончается мир».
И даже если ты сможешь найти такое место, то я бы посоветовал тебе перелезть через этот забор — ведь за этим забором должно же что-то быть. Забор же не может просто стоять сам по себе, за ним должно что-то быть. Должно быть, кто-то пошутил, установив там забор и повесив табличку «Здесь кончается мир». Не поддавайся на обман.
Ты посетишь много мест, где тебе захочется устроить свой дом — ибо там будет так хорошо, так покойно, ты будешь чувствовать такое удовлетворение, ты не будешь видеть никакого смысла в продолжении путешествия.
Но я говорю, что если ты не будешь продолжать путешествие, ты никогда не узнаешь, что есть нечто гораздо большее. А если ты остановишься, тут уж ничего не поделаешь...
Тебе нужен учитель, который будет побуждать тебя двигаться дальше, который будет разрушать каждый устраиваемый тобой дом, так что в конце концов ты решишь вообще не устраивать себе никакого дома — лучше быть бездомным, жить под открытым небом и продолжать путешествие.
Рассказывают, что в жизни Мансура аль-Халладжа был замечательный случай. Он был бедным человеком. Он собирал у людей деньги, потому что хотел пойти к Каабе, в священное место паломничества мусульман. А каждый, кто помогает деньгами человеку, отправляющемуся к Каабе, получает свою долю благодати, которую тот обретет, добравшись туда. Эта доля будет зависеть от количества пожертвованных денег. Поэтому люди давали ему деньги — кто сколько мог. Некоторые даже брали деньги в долг и отдавали их ему.
Он отправился в паломничество, а на следующий день вернулся. Люди сказали: «Так быстро?» А в те времена, чтобы добраться из их города до Каабы и вернуться, требовалось от трех до шести месяцев. Люди спросили: «Что случилось? И где наши деньги?»
Он сказал: «Как только я вышел из нашего города, мне повстречался некий странный человек. Он спросил: «Послушай, куда ты идешь?» Я ответил: «Я иду к Каабе». Он сказал: «Нет нужды идти туда». Я сказал: «Но священное писание говорит, что такая нужда есть». Он сказал: «Я — живой учитель, и я говорю тебе, что такой необходимости нет. Просто обойди вокруг меня семь раз и положи передо мной деньги. Я — Джунайд, великий учитель. Давай сюда деньги». Ну я и сказал: «Если ты — Джунайд, тогда...»
Имя Джунайда было известно по всей стране.
И аль-Халладж сказал: «Если Джунайд что-то говорит, он не может ошибаться. Я отдал деньги Джунайду, обошел вокруг него семь раз, и он сказал мне возвращаться домой».
Люди сказали: «Ты — идиот. Сперва надо было узнать, действительно ли то был Джунайд. Похоже, что какой-то мошенник обманул тебя. Давайте пойдем туда и все выясним. Если то был Джунайд, он будет сидеть там».
Они отправились на то место, и Джунайд сидел там. Джунайд сказал: «Итак, вы все пришли. Положите сюда все деньги, которые у вас есть. Я — живая Кааба. Обойдите вокруг меня семь раз и отправляйтесь домой. И когда у вас снова появятся деньги, можете приходить еще».
И эти бедняги выложили перед ним все свои деньги и обошли вокруг него семь раз, недоумевая: «Это странно. Мы никогда не думали, что Кааба может прийти на окраину нашего города».
Но новость распространилась. Туда стали приходить люди из других городов. Они говорили: «Если это говорит Джунайд, то так оно и есть. Там в Каабе лежит мертвый камень, а здесь — живой учитель».
Какой-то человек сказал ему: «Мы пришли к тебе. Мы услышали, что ты находишься здесь, поэтому мы пришли, чтобы совершить паломничество».
Он сказал: «Давайте деньги и совершайте паломничество».
Но тот человек сказал: «У меня есть вопрос: если я обойду вокруг тебя семь раз, путешествие будет завершено? Паломничество будет совершено?»
Он сказал: «Нет, когда у тебя снова появятся деньги, приходи еще. Это паломничество никогда не закончится. И если ты не найдешь меня здесь, ты найдешь кого-нибудь другого, ты можешь совершать это паломничество вокруг кого угодно — надо только быть чувствительным, чтобы увидеть настоящего, живого бога внутри; он не только во мне, он и в тебе тоже. Если ты будешь бдительным, ты сможешь совершать семь кругов паломничества вокруг себя самого — не надо будет тратить деньги, не надо будет никуда идти. Запомни, никакого дома нет. Или, дом — повсюду. И то и другое верно».
Я не буду говорить вам, что дом — повсюду, хотя это и верно.
Я буду говорить, что никакого дома нет.
Если вы сможете продолжать путешествие, искренне полагая, что никакого дома нет и нет никакого места, к которому вы движетесь, что само движение и есть красота, радость, блаженство... тогда и второе тоже будет верно: где бы вы ни были, вы — дома. Но это второе может быть обманчивым — ибо люди очень хитры, хитры даже по отношению к самим себе. Они злоупотребляют всеми истинами, они ухитряются придавать им такой смысл, который поддерживает их собственные идеи. Если я скажу: «Дом — повсюду», они расслабятся там, где они находятся, ведь тогда нет нужды никуда идти.
Поэтому я говорю: никакого дома нет и путешествие надо продолжать. Оно должно быть танцем. Возьмите с собой ваши гитары и никогда нигде не останавливайтесь.
Это отнюдь не означает, что вы не можете время от времени располагаться на отдых. На пути есть караван-сараи, но нет никакого дома — можно остановиться на ночь, но утром вы снова должны отправиться в путь.
Этот непрерывный процесс и есть жизнь.
В тот момент, когда он останавливается, это смерть, — но никакой смерти нет.
И почему люди стремятся к дому? Ради безопасности, ради защиты. Но во имя безопасности они устраивают себе не дом, а тюрьму, в которой они оказываются одновременно заключенными и тюремщиками, но поскольку ключи находятся в их собственных руках, они считают себя свободными.
Они не свободны. Только непрерывно движущаяся река... иногда она течет быстро, иногда — медленно, иногда она обрушивается с гор водопадом, иногда плавным потоком течет по равнине... но она все время движется.
Движение — это жизнь, изменение — это жизнь.
Если вы устали, вы можете остановиться на отдых, но останавливайтесь лишь на такой срок, чтобы накопить достаточно энергии для того, чтобы на следующий день вы снова могли двинуться в путь.
Дом повсюду, но этот дом — всего лишь караван-сарай.
Никогда не допускайте, чтобы в жизни что-то становилось стабильным. Именно так все умирает, именно так все начинает испускать зловоние.
Не препятствуйте движению — оно сохраняет все свежим, оно сохраняет все живым. Оно сохраняет живым приключение — восхищение, экстаз, открытия неизвестного и в конце концов непознаваемого.
Возлюбленный Бхагаван,
с тех пор как я с Вами, я все слушаю, слушаю, но я никогда не могу что-либо вспомнить из того, что Вы говорили. Как часто бывало и раньше. Вы сейчас говорите прямо от моего сердца, но как только я слышу Ваши слова, я сразу же их забываю.
Не могли бы Вы сказать что-нибудь по этому поводу? Я что, на самом деле не слушаю?
Все в порядке. Все так, как и должно быть, ибо это не детский сад, где вы должны запоминать каждое сказанное мной слово.
Здесь упор делается не на запоминание, а на слушание. Если ты слушаешь в тишине, тогда все значительное будет впитываться твоим сердцем. Ты можешь забывать слова...
Слова — это всего лишь пакеты, а не содержимое. Содержимое будет поглощаться сердцем, а пакеты надо выбрасывать.
Ты не можешь всегда нести с собой все эти пакеты.
Полностью превратись в слух. Никогда не беспокойся о запоминании — ибо это помеха. Делая две вещи одновременно, человек начинает делать заметки — если не в письменной форме, то у себя в уме.
Нет, не создавай помех, просто слушай. Если нечто окажется истинным, твое сердце просто впитает это.
А у сердца нет системы памяти.
Но все, что впитывается сердцем, будет изменять твои действия, будет изменять твое поведение, будет изменять тебя. Это принесет преобразование.
Это не принесет тебе знаний, это принесет тебе преобразование. Это сделает тебя новым человеком.
Так что вообще не беспокойся о запоминании.
Возлюбленный Бхагаван,
есть ли какой-то способ превзойти то, что я — немец?
Латифа, есть только один способ. И ты уже воспользовался им — ты стал санньясином.
Санньясин не является ни немцем, ни индийцем, ни китайцем, ни японцем. Санньясин объявляет себя просто человеческим существом. Он отбрасывает все границы, все ограничения наций, религий, идеологий. И ты сделал это, так что не беспокойся.
Сейчас вся Германия боится санньясинов.
Тебе не надо беспокоиться из-за того, что ты — немец. Просто будь санньясином и способствуй появлению все новых и новых санньясинов — и Германия исчезнет!
Мы превратим Германию в первую страну санньясинов.