Вопросы о вечности
Вопросы о вечности
На лекциях бывает много самых разнообразных вопросов. Некоторые из них, относящиеся к теме посмертной жизни, возможно, будут небезынтересны.
— Не получается ли, что когда, отпадая от Бога, человек помещается как бы во тьму — ему в таком пространстве хорошо, по-существу, бывает?
— Состояние человека отвергшего Бога, это состояние тирании страстей. А что такое страсти, мы все знаем. Каково, например, человеку, который находится в лютой злобе — хорошо ему? А как мучает зависть! Помните у Данте: «Так завистью кипела кровь моя, что если было хорошо другому, ты видел бы, как зеленею я»?[113] Такова «хорошесть» пребывания в страстях. При этом необходимо учесть, что там нет никакой возможности ни укротить их, ни удовлетворить. Так что ад — это, как и говорит Спаситель, есть действительно огнь неугасающий и червь неусыпающий. Но в то же время сама атмосфера ада — этого жилища демонов — как вполне соответствующая духовному состоянию человека, как естественная для него, является в этом смысле лучшей из возможных для него областей обитания.
— Вы упомянули, что тьма кромешная — это состояние вне Бога. У Георгия Флоровского я прочитал цитату кого-то из святых Отцов, где шла речь о том, что человеческая душа, так сказать, относительно бессмертна — поскольку эту жизнь даёт ей Бог. Если тьма кромешная — это состояние вне Бога, следовательно, там Бога нет, как же может существовать душа без Подателя жизни? Как это можно понять?
— Вы задали вопрос, на который едва ли можно дать простой ответ. Одна из причин этого состоит в том, что если бы даже, не дай Бог, я там побывал, всё равно ни на каком человеческом языке не смог бы передать той реальности. Причина этого — отсутствие понятий, с помощью которых это возможно было бы сделать. Здесь предел нашего рассудка. Ну, а порассуждать на эту тему, конечно, можно. Например, так.
Ясно, что никто и ничто не может существовать без Бога. И, следовательно, благодать Божия, поддерживающая существование всего сотворенного — ее можно назвать бытийной, в отличие от благодати обжения — конечно же, присутствует и во тьме кромешной. Святой Исаак Сирин прямо утверждает, что неразумно думать, будто любовь Божия покидает грешника в аду, хотя там она и будет источником его мучений. Вот его слова: «Мучимые в геенне поражаются бичом [Божественной]любви! И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение, вящее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, язвительнее всякого возможного наказания»[114]. Так что Господь всюду есть, но присутствует всюду по разному.
— Как я смогу наслаждаться в Царстве Божьем, зная, что мои близкие мучаются в аду?
Приходится много раз говорить о том, что судить о состояниях человека там, не зная ни будущего блаженства, ни, тем более, характера вечных мук, по меньшей мере трудно, а подчас и опасно. Не случайно преп. Каллист Катафигиот предупреждал, что «ум должен иметь меру познания, чтобы не погибнуть». Там всё не так. Лишь оказавшись в мире вечности, мы узнаем всё как есть, «лицем к лицу», а «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (1 Кор. 13, 12). В качестве одного из таких гаданий выскажу такую мысль. Бесспорно, что только духовное единство является прочной основой единства личностей. Дух, а не кровь, соединяет или отчуждает людей. Посмотрите, как иногда родственники ненавидят друг друга! И, напротив, совершенно чужие по крови соединяются в любви, образуют семьи и становятся едиными. Дух и в вечной жизни одних соединит, а других разделит. И это разделение будет естественным, а не принудительным, потому оно не принесет страданий. Нужно просто и твердо поверить, что в Царстве Божьем страданий быть не может.
— Можно ли считать, что человек, умерший на Пасху, попадает в рай?
— Церковного ответа на этот вопрос нет. И хотя кто-то этот вопрос воспримет с улыбкой, но в народе действительно есть устойчивое убеждение, что кому Господь даёт умереть на Пасху, тот сподобится Царства Небесного. Может быть так и есть. Но произойдет это не потому, что он умер на Пасху, а потому на Пасху умер, что оказался достойным этого. Иногда говорят, вот неверующий, а умер на Пасху, неужели и он спасется? А что отвечает Евангелие? Первым в рай вошел разбойник, покаявшийся в последние минуты своей жизни. Поэтому не будем судить, да рядить о судьбе скончавшихся на Пасху, а лучше вздохнем о них от всей души: «Упокой, Господи…».
— Какова участь души солдата, который в момент смерти испытывал ненависть к врагу?
— Естественно, я не могу сказать об участи ни одного человека — об этом знает только Бог.
Но хочется напомнить, что мы часто слишком легко употребляем понятия «ненависть», «любовь» и другие, очень смутно представляя себе их смысл, ибо в каждом отдельном случае они могут иметь и разную силу, и разные направления. Есть разница между ненавистью к своему греху и ненавистью к своей соседке, которая, без сомнения, хуже всех на свете? И любовь также бесконечно различается: от самой преступной до самой возвышенной. Мы, духовно слепые, никогда не можем правильно судить о духовном и душевном состоянии другого человека.
Но есть то, о чем мы и знаем, и судить можем: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15; 13). Так вот, воины — это те люди, которые первыми идут на смерть, жертвуют собой, полагая души свои за друзей своих — за тех беззащитных, которые находятся за их спиной. (Почему воинская служба и была во все времена самой почетной.) Не случайно, в лике святых находим множество воинов. Это первое, что очень важно помнить.
Второе. Нельзя смешивать двух совершенно разных понятий: праведный гнев и ненависть. Есть гнев праведный, а есть злоба. Помните, как Христос опрокинул столы, рассыпал деньги и кнутом изгнал всех торговцев из храма. (Как насущно это для нашего времени!) И объяснил причину Своих действий: «дома Отца Моего не делайте домом торговли» (Ин. 2, 16). Вот пример гнева праведного, безгрешного. Почему безгрешного? — Потому, что Христос делал это не по ненависти к торговцам, а по святому гневу к греху осквернения святости храма душ человеческих и храма молитвы. Он не зла желал церковным торгашам, а пресекал развитие и оправдание греха в их сердцах, в практике и учении самой их религии.
И напротив, кто поступает по злобе к человеку, тот, естественно, совершает тяжкий грех, убивает свою душу — кем бы он ни был, солдатом или священнослужителем, политиком или богословом. На войне, конечно же, гнев справедливый часто перемешивается с озлобленностью, почему Церковь не редко и налагает на воинов, определенные епитимии. Но в то же время необходимо понимать, что не солдат тот, кто не стоит насмерть за друзей своих, за свою Родину. Воин, защищая их, должен убивать врагов, в противном случае он предатель, а не воин. И такое убийство — есть добродетель, поскольку для нравственно и психически нормального человека праведное убийство это тяжелейший нравственный подвиг. Понятным отсюда становится и появление разного рода непротивленцев злу насилием, пацифистов, оправдывающихся, в частности, ложно толкуемым Евангелием. Их «гуманные» мотивы прозрачны: пусть другие берут на себя этот сверхчеловеческий подвиг, а мы поблагоденствуем на их крови и страданиях, да еще и гневно осудим их за убийства.
Думаю поэтому, что христианам лучше усерднее молиться (а не просто поминать) за наших дорогих погибших воинов, а не пытаться заглядывать туда, куда дверь нам закрыта. Мы ничего достоверного не знаем о том, кто и что испытывал в момент своей смерти. Но есть Бог и видящий, и судящий, и милующий.
— Можно ли верить апокалипсису Петра, в котором описываются мучения грешников в аду?
— Нет, нельзя, как и любой другой апокрифической, неканонической литературе, а также листовкам и еретическим книжкам типа: «Богом данная Макария», «Духовные беседы и наставления старца Антония», иеромонаха (?) Трифона «Чудеса последнего времени», видеокассетам типа «Встреча с вечностью» и другим т. н. духовным изданиям.
— В чем суть поминания усопших милостыней и трапезой?
— В том, что, давая милостыню и устраивая поминальную трапезу (которая является одним из видов той же милостыни), мы тем самым оказываем любовь другим ради усопшего человека. Ведь, и молитва, по слову Христову, особенно действенна, когда сопряжена с «постом», то есть с ограничением себя, с понуждением к доброделанию, с лишением себя чего-то ради любви к другому, с подавлением своего ветхого человека.
Поминальная трапеза, когда носит христианский характер, также является неким самопожертвованием ради усопшего, ведь ради него мы и трудимся, и отрываем что-то от своего достояния. Потому соединенная с молитвой она становится одним из средств помощи усопшему.
— Объясните, пожалуйста: геенна и чистилище — это одно и то же?
— Геенна и чистилище — это совершенно разные вещи. Чистилище — это чисто богословское изобретение католических богословов и одно из заблуждений Католической церкви. Дело в том, что по католическому вероучению для очищения от греха человек должен не только покаяться, но и принести так называемое удовлетворение правосудию Божью, которое достигается милостыней, поклонами, чтением специальных молитв и т. п. Но требованием такого удовлетворения католические богословы поставили себя в трудное положение. Ибо если человек покаялся, но никаких дел удовлетворения не успел совершить, то возникает прямо-таки неразрешимая коллизия: его нельзя послать ни в рай (поскольку он не принес удовлетворения), ни в ад (поскольку он покаялся). И огромные «гениальные» головы богословов придумали т. н. чистилище, где покаявшийся грешник своими мучениями якобы приносит соответствующее удовлетворение правде Божьей за свои грехи, после чего и может быть переведен в рай. Вот что такое чистилище в католическом понимании.
В Православии даже намека нет на такие, простите меня, глупости. На мытарствах и в аду человек наказывается не Богом, а своими страстями, и никакого удовлетворения правосудию Божьему не приносит. Там происходит совсем другой процесс — духовный в самой душе. С одной стороны, все большее осознание поврежденности человеческой природы и гибельности для души ее страстей и отсюда необходимости Спасителя. С другой — этот процесс ведет к углублению познания любви Божией и возрастанию ответной любви к Нему. Всё это приводит к постепенному ослаблению действия страстей и, соответственно, демонов-мучителей, и, наконец, может привести к обретению свободы от них и возвращению к Богу. Ни о каком удовлетворении т. н. правде Божьей, ни о каких чистилищных идеях в Православии нет и речи.
— Какова участь младенцев, убиенных во время аборта?
— Странная постановка вопроса. Меня удивляет, что спрашивают о судьбе невинных, не познавших ни добра, ни зла младенцев, а не о судьбе совершившей смертный грех матери. Разве младенцы согрешили? Разве они поступили неправедно? Они убили человека? Почему о безгрешных младенцах идет речь? Известны истоки этого ложного языческого страха. Он исходит от лжеучителей, зараженных средневековым католическим учением о т. н. лимбе. Лимб — это место в загробном мире между раем и чистилищем, где, согласно средневековым представлениям (идея лимба возникла в XIII веке), находятся души некрещеных младенцев. Но даже католицизм уже не настаивает на их полной гибели. Римский папа Пий X писал в 1905 году: "Дети, умершие до крещения, попадают в лимб, где они не наслаждаются присутствием Бога, но в то же время и не страдают ". А новый папа Бенедикт XVI решил вообще исключить средневековое учение о лимбе, как ложное, из вероучительной системы католицизма. В документе, изданном Международной теологической комиссией и утвержденном этим Папой, утверждается, что традиционная концепция лимба слишком ограниченно отражает идею Спасения. Теперь, согласно новой теории, души умерших младенцев, которых не успели крестить, попадают в рай.
Но некоторые наши «учителя» превзошли средневековые заблуждения католиков. С горящими глазами они устрашают несведущих людей: «некрещеные младенцы погибнут»! То есть, по их мнению, матери, сознательно совершившие детоубийство, могут (если покаются) спастись, а невинные младенцы, не имевшие ни воли, ни сознания, обречены на погибель. Пожалуй, большей карикатуры на Православие не придумаешь.
Разве все дети, умершие до пришествия Христова, погибли? А младенцы наших предков до Крещения Руси — в геенне? Дети нехристианских народов — в аду? Нет, все они спасены Жертвой Христовой! Сам Господь сказал о некрещеных младенцах: «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф. 19,14). Кто крестил младенцев, убитых Иродом в Вифлееме, ветхозаветных праведников, благоразумного разбойника, апостолов, саму Божию Матерь, многих мучеников, и каким, интересно, чином: погружением, обливанием, окроплением? Неужели не понятно, что крещение, как и все таинства, являются церковными священнодействиями, совершаемыми человеком, а дар благодати таинства дает Господь, когда видит душу, способную принять этот Дар? Таинства это не пропуск, без которого нельзя войти в жизнь вечную, а лишь действенные средства помощи человеку на пути к спасению. Потому все усопшие младенцы спасутся, «ибо таковых есть Царство Небесное».
Для подтверждения мысли о блаженной загробной жизни некрещеных детей приведу несколько авторитетных высказываний святых Отцов.
Известный раннехристианский писатель Церкви Тертуллиан (~ +220) пишет: «Учитывая особенности, характер и даже возраст каждой личности, полезнее помедлить с крещением, особенно маленьких детей (parvulos)… Пусть они приходят, когда повзрослеют. Пусть приходят, когда учатся, когда будут научены куда идти. Пусть станут христианами, когда могут познать Христа (Christum nosse potuerint). Что спешить невинному возрасту за отпущением грехов?»[115].
Святитель Григорий Богослов писал: младенцы"… не принявшие крещения не будут у праведного Судии ни прославлены, ни наказаны, потому что хотя и не запечатлены, однако же и не худы"[116]. Что значит ни прославлены? Не войдут в Царство Божие? — Ничего подобного. Слова святителя Григория легко понять на примере воюющей армии. Каким воинам воздается слава, кто награждается? Те, которые проявили наибольшее мужество, героизм. Прочие же, как не совершившие подобных подвигов, естественно, не получают таких наград и славы. Но они разве наказываются?! Свт. Григорий так и продолжает свою мысль: «Ибо не всякий… недостойный чести достоин уже наказания"[117]. Вот, о чем говорят его слова. В них нет и мысли о том, что не принявшие крещения будут лишены Царства Божия.
Современник свт. Григория Богослова преп. Ефрем Сирин убежден, что умершие младенцы будут выше святых. При этом он даже не упоминает о том, крещены они или нет.
«Хвала Тебе, Боже наш, из уст грудных младенцев и детей, которые, как чистые агнцы в Эдеме, упитываются в Царстве! По сказанному Духом Святым (Иезек. 34, 14), пасутся они среди дерев, и Архангел Гавриил — пастырь сих стад. Выше и прекраснее степень их, нежели девственников и святых; они — чада Божии, питомцы Духа Святого. Они — сообщники горних, друзья сынов света, обитатели чистой земли, далекие от земли проклятий. В тот день, когда услышат они глас Сына Божия, возрадуются и возвеселятся кости их, преклонит главу свою свобода, которая не успела еще возмутить дух их. Кратки были дни их на земле; но блюдется жизнь им в Эдеме; и родителям их всего желательнее приблизиться к их обителям»[118].
Брат святителя Василия Великого святитель Григорий Нисский в специальной работе под названием «О младенцах, преждевременно похищаемых смертью» прямо утверждает, что младенцам, как не совершившим никакого зла, ничто не препятствует быть причастниками Света Божия. Вот, как он говорит: «Не искусившийся же во зле младенец, поскольку душевным очам его никакая болезнь не препятствует в причастии Света, пребывает в естественном состоянии, не имея нужды в очищении к восстановлению здравия, потому что в начале не приял в душу болезни»[119].
Замечательно писал о некрещеных детях святитель Феофан Затворник:
«А дети — все ангелы Божии суть. Некрещеных, как и всех вне веры сущих, надо предоставлять Божию милосердию. Они не пасынки и не падчерицы Богу. Потому Он знает, что и как в отношении к ним учредить. Путей Божиих бездна!»[120].
Известный своей подвижнической жизнью иеромонах Арсений Афонский (XIX в.), будучи спрошен об участи некрещеных младенцев, отвечал:
«Касательно младенцев, о коих просят Вас узнать от нас, можно сказать то, что получившие св. Крещение будут радоваться и блаженствовать на небеси во веки, хотя бы кончину получили и нечаянную. Равно не следует отвергать и тех младенцев, которые родились мертвыми или не успели быть окрещены: они не виноваты, что не получили св. Крещения, а у Отца Небесного обители многи суть, в числе коих есть, конечно, и такие, в которых и таковые младенцы будут покоиться за веру и благочестие верных родителей своих, хотя сами, по неиспытанным судьбам Божиим, и не получили св. Крещения. Так думать не противно религии, о чем свидетельствуют и святые Отцы в Синаксаре в субботу мясопустную. Молиться за них родители могут с верою в милосердие Божие»[121].
Священник А. Бургов писал: "Глубоким противоречием учению Священного Писания является то утверждение протестантских строгих богословов, что первородный грех сам по себе vere sit peccatum [есть действительный грех], ведущий за собою осуждение на вечную смерть всех невозрожденных [крещением] и также младенцев"[122].
Наш крупнейший историк древней Церкви В. Болотов прямо писал: «Состав христиан при Афанасии В. был не особенно велик, так как многие принимали крещение в зрелом возрасте, а некоторые откладывали до престарелых дней. Дети еще только готовились быть христианами, молодые люди находились в состоянии оглашения, и лишь лица зрелого возраста крестились, делались христианами совершенными, которые и присутствовали при литургии верных» [123].
«В IV в. Христианская Церковь состояла из лиц, принявших крещение в зрелом возрасте, и потому хорошо понимавших свое желание и свои мотивы при переходе в христианство»[124].
Поэтому ссылки некоторых на блаженного Августина, утверждавшего, что некрещеные младенцы погибнут, не выдерживает никакой критики: ни один из святых Отцов, по крайней мере — восточных, никогда не высказывал подобной мысли. И лишь п?зднее католическое богословие, взяв на вооружение «августинизм», «канонизировало» это заблуждение. Оно, вопреки учению святых Отцов Церкви, усвоено, к сожалению, и некоторыми нашими современными «учителями».
Так что о судьбе младенцев не будем беспокоиться — они все у Бога, а вот о своем отношении, дорогие родители, к браку, деторождению, о своей «христианской» жизни следует серьезно задуматься.
— Можно ли и как можно молиться за моего родственника-баптиста?
— Известный русский литургист святой епископ-исповедник Афанасий (Сахаров) в отношении молитв за неправославных христиан писал: «Относительно поминовения Ваших усопших родителей. Прежде всего, я полагаю, что дети всегда обязаны молиться о своих родителях, каковы бы они ни были, хотя бы они были изверги, хулители и гонители веры. Я уверен, что св. муч. Варвара молится о своем отце, убившем ее. Ваши же родители были христиане. Если, по слову Божию, «во всяком языце боящийся Бога и молящийся Ему приятен Ему есть», то тем более веровавшие во Единого Бога, в Троице славимого, и исповедовавшие Христа, во плоти пришедшего…
Если молитва преп. Макария Египетского о язычниках доставляла им некую отраду, тем паче молитва, православных детей принесет отраду неправославным родителям.
По просьбе благочестивой царицы Феодоры отцы Церкви совершали усиленные моления о ее муже, яром иконоборце и гонителе Православия Феофиле — и получили откровение, что по их молитве и по вере Феодоры Феофилу даровано прощение.
Так молиться о неправославных можно и должно. Но, конечно молитва о неправославных должна быть несколько иного характера. Так, например, в самом начале канона на погребение возносится моление о том, чтобы Господь сподобил получить вечные блага скончавшегося верного. Это мы можем сказать только о православном. Поэтому еще Святейшим Синодом был одобрен особый чин панихиды об усопших неправославных. Он начат был печатанием в 1917 г., но не закончен. В 1934 или 1935 году митр. Сергием был разослан по епархиям составленный им чин панихиды по неправославным».
Более того, свт. Афанасий считал, что подавая помянник на панихиду, имена неправославных можно ставить среди православных, а если эти имена иностранные, то, чтобы не смущать людей, изменять их на созвучные им православные («например, вместо «Анция» — «Андрея»). «Господь, — писал он, — знающий, о ком Вы молитесь, именно тому лицу, которое Вы имели в виду, окажет милость по Вашей молитве». Однако в отношении поминовения на Проскомидии он рассудил таким образом: «Раньше и я поминал на Проскомидии неправославных, а теперь пришел к убеждению, что лучше этого не делать»[125].
Но есть и более значимый факт. За каждым почти богослужением и даже за Литургией совершается молитва о властех и воинстве ея. Но разве во властех и воинстве все православные, все крещеные? Вспомните хотя бы только послереволюционное время жестоких гонений советских властей на Церковь!
А за кого молился Сам Господь на кресте при совершении Своей кровной Жертвы: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23,34)? Это разве не заповедь для христиан?!
Так что молиться за всех можно и должно и дома, и в храме. Относительно же проскомидийного поминовения — как уж батюшка скажет.
— Известно, что самоубийство — страшнейший грех. Но как быть с тем, что человек, совершивший это преступление, при жизни был совершенным праведником?
— Что значит — «был совершенным праведником»? Если бы он им был, жил по заповедям Божиим, то, конечно же, такого поступка не совершил бы. В том и дело, что он, следовательно, был ложным праведником.
Кто ложный праведник? Это тот, например, православный, который ходит в храм, принимает таинства, благотворит, соблюдает посты, никого не убивает, не грабит, не прелюбодействует, то есть исполняет всю внешнюю сторону церковной жизни — и видит эту свою «праведность», превозносится ею в своих чувствах, мыслях, а то и перед людьми, но своих внутренних страстей: гордости, тщеславия, зависти, неприязни к ближним, гнева, лицемерия и т. д., - не замечает. Это — страшное состояние, поскольку в нем обязательно заводится червячок высокого мнения о себе, из которого, если вовремя его не заметить, вырастает змий гордыни. В таком внутреннем состоянии были и находятся осужденные Господом «совершенные праведники» иудейские и христианские: законники, книжники, архиереи. Эти лжеправедники отринули Христа, распяли Его. Подобная лжеправедность может привести к самым печальным последствиям: прелести, ереси и самоубийству.
Истинный же праведник всегда видит свою греховность, видит свою полную неправедность. В одном из писем святитель Игнатий (Брянчанинов) приводит следующий яркий пример истинного праведника: «Сегодня я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особенно нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Некоторый инок сказал ему: “Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога”. Преподобный Сисой отвечал ему: “Это не велико; велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари”. Высокое занятие, — продолжает Святитель, — непрестанное памятование Бога! Но эта высота очень опасная, когда лествица к ней не основана на прочном камне смирения»[126]. Святые Отцы говорили, что высота праведности оценивается глубиною смирения. А истинное «смирение не видит себя смиренным».
— Каково состояние души человека, умершего мученической смертью, но не отпетого?
— Что такое отпевание? Это совершение священнослужителем и близкими усопшего определенных церковных молитв за него. Отпевание, как и другие заупокойные богослужения и молитвы, является лишь вспомоществованием душе усопшего, но не тем церковным действием, без совершения которого душа погибнет. Откуда только такие суеверия рождаются?! Сколько во время стихийных бедствий, междоусобиц, войн погибло людей, сколько скончалось в пустынях, лесах, горах никому неизвестных святых подвижников, которых никто не отпевал! А они, быть может, выше нас, хотя бы многие воины, которые жизнь свою отдали за друзей своих. Разве можно придавать такое магическое значение отпеванию? Отпевание, повторяю — это молитва, а не волшебный ключик в Царствие Божие. Священники — это не шаманы, которые прочитали молитву — и спасен умерший, не прочитали — идет в ад. Нельзя же рассматривать отпевание как безусловное требование в деле спасения усопшего. Но, конечно, если есть возможность, нужно обязательно отпеть усопшего.
— Мой дядя был удивительный человек: он врач, который помог многим и многим. Смерти же его предшествовала долгая, в течение 10 лет, тяжелейшая болезнь. Умер он после сильных страданий. Могут ли ему вмениться в веру эти добрые дела и страдания? Он крестился уже во время болезни и церковной жизнью не жил.
— Человеку вменяются не труды, не страдания и не болезни, а степень осознания им своей греховности, своей духовной нищеты и, отсюда, сила обращения к Спасителю. Приходится часто цитировать святого Исаака Сирина, который произнес следующие замечательные слова: “Воздаяние бывает не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно утрачено, то первые будут напрасны”[127]. Видите, всё — и добродетели, и труды, и, конечно, болезни — всё теряет свое значение, если человек при этом не приобретет смирения.
Всем нам пример два разбойника, распятые со Христом. Страдали оба одинаково и страдали страшно. Крестные страдания — это жуткие, невыносимые муки. И посмотрите, какие разные пути в вечность оказались у того и другого. Правому, помните, было сказано: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23; 43). А левый погиб. Итак, дело не в страданиях, а в том, в какой степени человек осознает свою греховность, смирится и покается.
Можно надеяться, что Господь дал возможность Вашему дяде через страдания смириться, понять, что все его добрые дела сами по себе — ничто. Тогда это состояние, несомненно, стало залогом его спасения.
— Почему совершеннейший ангел — Денница, отпал от Творца?
— О падении Денницы в Священном Писании сказано только как о факте. Какого-либо детального его объяснения, «механизма» зарождения злого намерения в его сознании мы не встречаем. Утверждается лишь, что причиной его падения была гордость. Видя свои совершенства, Денница-Люцифер говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему (Ис. 14, 11–15).
В этом вопросе мы, по-существу, сталкиваемся с тайной свободы. Свобода личности подразумевает, что разумное существо может совершить тот или иной акт воли, исходя только из самого себя, без каких-либо внеличностных причин, то есть когда ничто в созданном Богом мире его к этому насильно не принуждает. К свободному акту нельзя поставить вопрос: «Почему?». Поскольку «почему» предполагает внешнюю по отношению к «Я» причину. Денница же совершил акт отпадения от Бога, действуя именно из самого себя, из своего «Я», а не по какой-либо посторонней причине. В этом вся суть его греха.
Но необходимо при этом учитывать, что Откровение Божие дано человеку только по одной и единственной причине — указать ему путь и средства спасения, а не раскрыть нашему любопытствующему рассудку тайны Неба. Цель Откровения исключительно духовно-нравственная, потому оно открывает только те истины, которые человеку необходимо знать здесь для достойного вхождения в тот мир, где мы и увидим всё лицом к лицу (1Кор. 13, 12).
Поэтому теперь, когда мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13, 12), лучше не гадать о том, что произошло с Денницей, и почему он из ангела света превратился в дьявола. Ясно одно, что гордость — смертельна, и это в высшей степени важно знать человеку. А чтобы познать духовный путь Денницы, нужно было бы самому пройти его — от чего да избавит нас Господь!
— Какова природа зла? Почему оно было допущено Богом?
— Зло, по учению святых Отцов, само по себе не существует, не имеет какой-то отдельной своей природы, оно — болезнь на здоровом теле. И как нет болезни без болеющего, так нет и зла без богозданной прекрасной (хорошей весьма — Быт. 1; 31) природы человека и ангелов. Святые Отцы говорят, что зло бессущностно, оно не сотворено Богом, не есть что-то самостоятельно существующее, оно просто ошибочный, противоестественный акт свободной воли разумных существ. Святой Диадох так и писал: «Зло не существует, кроме как в момент его совершения». Поэтому, можно сказать, что нет зла, но есть злые.
Высочайшая ценность человеческой личности заключается в том, что она богоподобна. Богоподобие же невозможно без свободы. И поскольку человек — это не запрограммированный биоробот, а разумное и свободное существо, то может распорядиться своей свободой даже вопреки и Богу, и своему благу.
Вот как размышляет по этому вопросу в одном из своих писем игумен Никон (Воробьев).
«Зло не создано Богом. Зло не имеет сущности. Оно есть извращение мирового (а в отношении к человеку и ангелам — нравственного) порядка свободной волей человека и ангелов. Если бы не было свободы, то не было бы возможности извратить нравственный порядок, премудрый и совершенный. Ангелы и человеки, как автоматы подчинялись бы законам физического и нравственного мира, и зла не было бы. Но без свободы воли не было бы в человеках и ангелах образа Божия и подобия. Совершенное существо не мыслимо без свободы воли (Кстати: все атеистические учения вынуждены отрицать свободу воли…).
Разумные существа, познавшие себя, как самостоятельные личности, “Я”, как новые самостоятельные источники света (ивановский червячок) … не знали опытно зла и не могли вполне оценить добра, которым пользовались. Желание стать как боги, знающие добро и зло, привело к падению и ангелов, и человеков. Отсюда начинается история человечества…
С гордостью человек не может спастись. При наличии гордости он и в раю опять может отпасть от Бога уже окончательным падением, подобно демонам. Поэтому в течение всей земной жизни Господь дает человеку познать, что без Бога он ничто, он раб своих страстишек и раб дьявола. Вот почему до смерти человека Господь не позволяет вырывать плевелы, чтобы не повредить пшеницы (Мф. 13; 29,30). Это значит, что человек без недостатков, с одними положительными качествами, обязательно возгордился бы. Если теперь с малыми добродетелями мы находим возможность гордиться, то что же было бы, если бы для нас еще здесь открылась вся слава обоженой души? Даже апостол Павел нуждался в отрицательной помощи ангела сатанина, пакости деющего, дабы не превознестись (2 Кор. 12, 7). О нас же и говорить нечего…
Вполне очевидными становятся промышление Божие о спасении человека и усилие дьявола погубить даже тех, кто все силы употребляет на искание единого на потребу, то есть царствия Божия… человек находится в непрерывной борьбе со злом, с дьяволом, с его внушениями, то падая, то восставая. В этой борьбе он познает свою немощь, лукавство вражие, помощь Божию и любовь Божию к себе. Он познает цену добра и зла и уже со всей сознательностью избирает добро, делается непоколебимым в предпочтении добра и его источника — Бога, и отвергает зло и дьявола…».
Бог, как видим, хочет, чтобы мы были не рабами, а свободными сынами, богами. Священное Писание так и говорит: «вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы» (Пс. 81, 6). Но для достижения этого величия человек должен пройти путь искушений и борьбы со злом в самом себе, чтобы показать свое произволение, свой выбор. «Не искушен — не искусен», — говорят святые Отцы. И ещё: «Если бы не было бесов, то не было бы и святых». Через познание зла человек опытно убеждается, что он творение, а не самобытное существо, что благо и истина есть Бог, а не он сам, и что Бог всегда готов избавить его от всякого зла. Всё это открывает человеку возможность достижения непадательного состояния в вечности.
----------
— Алексей Ильич, в своей книге «Путь разума в поисках истины» Вы говорите, ссылаясь на о. Павла Флоренского, о святости как о явлении «над-мирном», имея в виду святость Таинств, священнического сана. А скажите, пожалуйста, как понимать святость по отношению к человеку, ведь в Евангелии сказано: «Будьте святы, как Свят Отец ваш Небесный»?
— В этом вопросе есть два подвопроса.
Один из них касается достижения спасения. Второй — духовного совершенства. Именно со вторым преимущественно и связано понятие святости в Церкви. И эти два уровня необходимо различать.
Что есть спасение, при наличии каких условий оно возможно для человека, и почему это состояние не определяется Церковью как «канонизированная» святость?
По существу, спасение — это единение нашего человеческого духа с Духом Божьим. Но как это возможно? Мы же понимаем, что вода соединяется с водой, но не с маслом. И дух человеческий тогда только может соединиться с Духом Божьим, когда станет подобным Ему. Однако разве может что-то тварное уподобиться Ему? В книге Иова есть такие сильные слова: Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным? Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его (Иов,15:15). По этой причине никто даже из самых праведных людей не мог соединиться с Ним — спастись. Потому и потребовалась особая помощь Божия через воплощение Сына Божия и совершение крестной Жертвы. Именно Кровь Иисуса Христа, Сына Его, очищает нас от всякого греха (1Ин. 1:7), спасает. Кого же подразумевает Апостол, когда говорит «очищает нас»?
Как мы знаем из Евангелия, первым, вошедшим в рай, оказался разбойник, у которого, образно говоря, руки по локоть были в крови. (Такого, кстати, не знала ни одна религия мира.) По какой же причине он оказался спасенным? Евангельский контекст говорит об этом вполне определенно: за осознание мерзости своей жизни, за глубокое чувство своего недостоинства спасения, за искреннее покаянное обращение к Спасителю. Разбойник всем своим существом понимал и ни на йоту не сомневался, что он не может быть там, где будет рядом висящий Праведник. Отсюда его слова к Христу, исполненные удивительного для человека, находящегося в таких жутких страданиях, смирения: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое» (Лк. 23:42). Не просьбы о спасении от мук, не мольбы о жалости, а помяни меня там, в Твоем Царстве, где я, конечно, никогда не буду. Вот что оказалось достаточным для спасения! Действительно: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс. 50).
Конечно, состояние спасения может быть различным. Апостол Павел писал: «Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор. 15:41). В другом месте он более подробно объясняет: «Каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор. 3: 13–15). Ясно, какое дело устоит, а какое сгорит в огне дня Божия.
— А что же такое святость?
— Святость — это причастность Духу Святому, которая в земных условиях колеблется, непостоянна, ибо неизменен только Бог. Она — не птичка, которую ловец поймал в клетку — и всё в порядке. Нет. Это постоянное наблюдение за своим ветхим человеком, бодрствование сердца, трезвение ума в молитве и богомыслии, подобное той бдительности, в которой пребывают защитники осажденной крепости. Но как халатность стражей нередко оборачивалась поражением войска, так и в истории христианства бывали случаи, когда подвижники, достигшие очевидных благодатных даров (прозорливости, чудотворений), но оставив бдительность над своими мыслями и чувствами, падали и погибали. Другие так и не поднимались выше чистоты детского уровня. Свт. Игнатий (Брянчанинов) писал: «Святой Макарий Великий говорит, что… встречаются души, соделавшиеся причастницами Божественной благодати… — вместе с тем, по недостатку деятельной опытности, пребывающие как бы в детстве, в состоянии очень неудовлетворительном в отношении к тому состоянию, которое требуется и доставляется истинным подвижничеством…. В монастырях употребляется о таких преуспевших старцах изречение свят, но не искусен, и наблюдается осторожность в советах с ними».
Чем же святость отличается от спасенности?
Подавляющее число православных христиан замечают лишь свои самые грубые нравственные падения, большие грехи. Они не видят ни глубины повреждения самой природы человека, ни красоты его души, ни силы страстей своих, ни блага бесстрастия и радости жизни в Боге. Однако только познание всего этого свидетельствует о том духовном совершенстве человека, которое именуется в Церкви святостью, и которое приобретается лишь правильной духовной жизнью. Большей частью состояние святости сопряжено с чрезвычайными дарами Духа Святого, прежде всего, любви ко всем людям — добрым и злым, независимо от их убеждений, веры, нации и проч., непрестанной молитвы покаяния и благодарения, особой духовной радости, мира Божия, который превыше всякого ума (Фил. 4:7).
Проявляются нередко и другие дарования: исцеления, прозорливости, провидения будущего, но эти дары у святых мало чтимые, в отличие от язычествующих христиан, ищущих более всего именно чудес, исцелений и предсказаний. К сожалению, сейчас жажда всего этого стала чуть ли не эпидемией в нашем народе, и активно подпитывается массовой «церковной» литературой, из которой можно точно узнать к какому святому или перед какой иконой нужно молиться, чтобы получить всё необходимое в этой жизни. Всё это является одним из ярких показателей плачевного духовного состояния народа, выходящего из огня атеизма и попадающего нередко в полымя язычества.
Церковь канонизируют и некоторых не достигших бесстрастия, чистоты душевной, но это делается из благоговения к их ревностной жизни или подвигу смерти за Христа, как, например, мучеников. Здесь, правда, всегда есть опасность поддаться мирским критериям оценки человека, придав значение его внешней деятельности и превратить святцы в пантеон, где «святыми» являются славные земли: цари, князья, иерархи, политики, полководцы, писатели, художники, музыканты… Но это уже другая тема, которая, возможно, скоро и станет актуальной.
Каков путь святой жизни? Начинается она с внимания к своей нравственной жизни, к своему внутреннему состоянию: стремлениям и чувствам своей души и их сопоставления с заповедями Евангелия, с образом и поведением Самого Христа. Это сопоставление открывает человеку внутри его странный и до того неведомый ему и не очень-то симпатичный мир внутри себя.
Оказывается, в нас, с одной стороны, присутствует устойчивое чувство, что мы добрые, умные, справедливые и т. д., одним словом — хорошие, праведные. И потому, конечно, и в голову не придет, что мы можем оказаться где-то вне Царствия Божия. Где-нибудь в уголке, в самом маленьком уголочке, но, конечно будем там! Пусть не с великими святыми, но все-таки в Царстве Божьем. Я же верующий, православный, хожу в церковь, исповедуюсь, причащаюсь. Я никого не убил, не ограбил, не обворовал, не изменял жене (мужу), не нарушаю законов — а что еще нужно?! Право слово, святой да и только — осталось лишь живьем канонизировать.
С другой, несколько присмотревшись к своим словам, желаниям, чувствам, отношениям к друзьям и недругам, и сопоставив их с голосом совести, с учением Евангелия, начинаем видеть и нечто прямо противоположное. Оказывается, я не могу не осуждать, не завидовать, не тщеславиться, не объедаться, — и столько еще этих «не могу», что от моей хорошести ничего не остается. Даже когда делаю, кажется, доброе дело и то оскверняю его тщеславием, расчетом и проч. Слушаю общую исповедь с огромным перечислением грехов и 99 % в ней моё. То есть, вижу, я ни в чем не соответствую Евангельским нормам жизни. Остается одно — воскликнуть вместе с преподобным Макарием Великим: «Боже, очисти мя грешного, яко николиже (никогда) сотворих благое пред Тобою». Это видение и является началом правильной духовной жизни. Оно снимает с меня розовые очки и открывает очень далекую от чистоты реальность моей души. Преп. Петр Дамаскин потому и сказал: первым признаком начинающегося здравия души является видение грехов своих, бесчисленных как песок морской.
Но это лишь начало пути, ведущего к святости. На нем еще много серьезных вопросов, без правильного понимания которых христианину грозят большие бедствия: как молиться, как подвизаться, как совершать добрые дела, как соблюдать церковные установления о посте, молитвенных правилах, посещении богослужений, принятии Таинств и т. д.?
Важнейшим из них является, конечно, вопрос о молитве, ибо она — главнейшее делание христианина. Только в молитве осуществляется духовный контакт человека с Богом.
— А что такое правильная молитва?
— Правильная молитва должна быть, прежде всего, внимательной. Внимание — то необходимое условие, без которого, как пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), любая молитва «не молитва. Она мертва! Она — бесполезное, душевредное, оскорбительное для Бога пустословие». Русский подвижник 19-го века священноинок Дорофей говорил: «Кто молится устами, а о душе небрежет и сердца не хранит, такой человек молится воздуху, а не Богу, и всуе трудится, потому что Бог внимает уму и усердию, а не многоречию». Речь идет не о том, когда мы стараемся, но рассеиваемся, а об отсутствии понуждения себя к вниманию и просто механическому вычитыванию молитв.
Невнимание — одно из самых опасных явлений в христианской жизни, к которому настолько можно привыкнуть, что полностью забыть о самой молитве. Глинский старец архимандрит Серафим (Романцов) замечательно сказал одному монаху, у которого четки сверкали как лапки белки в колесе: «Никакой молитвы у тебя нет, ты просто привык к ее словам, как некоторые привыкают к ругани». Опасность такого привыкания состоит в том, что человек не только остается без молитвы, но ещё может начать и гордиться своей молитвенностью.
Второе необходимое условие молитвы — покаяние. Молитвой может быть названо только искреннее, внимательное, сердечное — насколько это возможно — покаянное обращение к Богу. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал об этом: «Существенными принадлежностями молитвы должны быть: внимание, заключение ума в слова молитвы, крайняя неспешность при произнесении ее и сокрушение духа». Святитель подчеркивает необходимость приучения себя к неспешности в молитве Иисусовой, о чем он пишет в своей замечательной статье «О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником».
Здесь он обращает внимание и еще на одно серьезное условие правильной молитвы, на нравственность: «Особенное попечение, попечение самое тщательное должно быть принято о благоустроении нравственности сообразно учению Евангелия… Тщетен труд зиждущего на песке: на нравственности легкой, колеблющейся».
Необходимые условия в молитве — смирение и благоговение, без которых она становится богопротивной. Чувство своей праведности, достоинства пред Богом, просьба у Него духовных дарований, благодатных состояний, искание переживаний божественной любви — верный признак прелестного состояния. В одном из писем свт. Игнатий говорит: «Сегодня я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особенно нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Некоторый инок сказал ему: “Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога”. Преподобный Сисой отвечал ему: “Это не велико; велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари”. Высокое занятие, — продолжает Святитель, — непрестанное памятование Бога! Но эта высота очень опасная, когда лествица к ней не основана на прочном камне смирения. При недостатке смирения молитвенный подвиг делается удобопреклонным к самообольщению и к бесовской прелести».
Отцы авторитетнейшего сборника аскетических писаний древней Церкви «Добротолюбие» решительно запрещают во время молитвы представление себе образов Христа, Богоматери, святых и говорят о необходимости сохранения ума безвидным. Например, преподобный Симеон Новый Богослов, рассуждая о тех, кто на молитве «воображает блага небесные, чины ангелов и обители святых», прямо говорит, что «это есть знак прелести».
— А как понимать молитвы перед определенными чудотворными иконами, определенным святым в разных случаях жизни?