Рассказы о явлении умерших

Рассказы о явлении умерших

Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический, говорит: «Из древних сказаний видно, что вера в безсмертие души постоянно соединялась с верою в явления умерших. Сказания о сем безчисленны… Есть явления умерших или их действия, кои не подлежат сомнению, хотя они редки» («Сочинения», т. 7).

Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский, говоря в одном из своих поучений о загробной жизни, утверждает: «Таких фактов можно было бы насчитать не мало, которые имеют полное значение достоверности для лиц, совершенно достопочтенных и заслуживающих веры… факты достоверны, действительны, возможны, но нельзя сказать, что согласны с установленным волею Божиею обычным порядком вещей» («Странник», 1887).

Многие из ученых и писателей, иностранных и наших отечественных, не только сами верят в явление умерших и рассказывают необыкновенные случаи из собственной жизни, но убеждают других не сомневаться в этом. Так, Августин Калмет, живший во второй половине семнадцатого столетия, известный в свое время как исторический писатель и как толкователь Священного Писания, пишет: «Отвергать возможность и действительность явлений и действий отшедших душ на том одном основании, что они необъяснимы по законам земного мира, также совершенно незаконно, как незаконно было бы отвергать возможность и действительность явлений физиологических на том основании, что они не объяснимы по одним законам чисто механических явлений» («О явлении духов», ч. 1, с. 115).

«У меня был товарищ по семинарии, с которым я дружил и в продолжении богословского курса вместе квартировал, – записал в своем дневнике протоиерей Н. Соколов. – Это сын болховского священника Николай Семенович Веселое. По окончании курса семинарии он остался учителем уездного училища, а я по окончании академии поступил священником в Херсон. Но в одно время приснился он мне так, что я понял, что его нет в живых. Написал к отцу его и получил ответ, что сын его умер, как раз в тот день и час, когда я видел его во сне. Мне снилось, будто я нахожусь на херсонском кладбище подле ветхого пирамидального памятника, в котором от вывалившихся камней образовалось отверстие шириною около пяти вершков. Из любопытства я влез через отверстие внутрь памятника. Потом хотел вылезть назад, но не нашел отверстия в темноте. Я стал ломать каменья, и блеснул свет. Проломав отверстие больше, я вышел и очутился в прекрасном саду. На одной из аллей вдруг навстречу идет Веселое.

– Николай Семенович, какими судьбами? – воскликнул я.

– Я умер, и вот видишь… – отвечал он.

Лицо его сияло, глаза блестели, грудь и шея были обнажены. Я бросился к нему, чтобы поцеловать его, но он отскочил назад и, отстраняя меня руками, сказал: «Я умер, не приближайся». Я как будто поверил, что он на том рвете, и испугался. Взглянул на него, заметил, что лицо его было весело, и страх мой пропал. Веселое прошел мимо меня, я пошел с ним рядом, не дотрагиваясь до него.

– Я жив, хотя и умер, умер и жив все равно, – сказал он. Слова его показались мне так логичны, что я ничего не мог возразить на них. Когда мы приблизились к старому пирамидальному памятнику, Веселое сказал: «Прощай, ты пойдешь домой», – и указал мне на отверстие. Я полез и тут же проснулся» (Прибавление к «Херсонским епархиальным ведомостям», 1891, № 11).

В 1871 году состоявший в певческом хоре А. Я., прожив не более двадцати четырех лет, – рассказывает ярославский архиепископ Нил, – умер от холеры. Через десять дней после смерти, именно утром 16 июля, явился он мне во сне.

На нем был знакомый мне сюртук, только удлиненный до пят. В момент явления я сидел у стола гостиной своей, а он вошел из залы довольно скорым шагом, как это и всегда бывало, выказав знаки уважения ко мне, приблизился к столу и, не сказав ни слова, начал высыпать на стол из-под жилета медные деньги с малой примесью серебра.

С изумлением спросил я:

– Что это значит? – Он отвечал:

– На уплату долга. (Надобно заметить, что накануне приходили от фотографа Г., объявив, что по книгам значится за Я. четыре рубля). Это меня очень поразило, и я неоднократно повторил:

– Нет, нет, не нужны твои деньги, сам заплачу твой долг.

При сих словах Я. с осторожностью сказал мне:

– Говорите потише, чтобы не слыхали другие.

На выраженную же мною готовность уплатить за него долг, он не возражал, а деньги не замедлил сгрести рукою со стола. Но куда положил он их, не удалось мне заметить, а, кажется, тут же они исчезли.

Затем, встав со стула, я обратился к Я. с вопросом:

– Где находишься ты, отшедши от нас?

– Как бы в заключенном замке.

– Имеете ли вы какое-либо сближение с Ангелами?

– Для Ангелов мы чужды.

– А к Богу имеете ли какое отношение?

– Об этом после когда-нибудь скажу.

– Не в одном ли месте с тобою Миша? (Миша – тоже певчий, мальчик, живший в одной комнате с Я. И скончавшийся года за четыре перед тем).

– Не в одном.

– Кто же с тобою?

– Всякий сброд.

– Имеете ли вы какое развлечение?

– Никакого. У нас даже звуки не слышатся никогда, ибо духи не говорят между собою.

– А пища какая-либо есть у духов?

– Ни-ни… – Звуки эти произнесены были с явным неудовольствием и, конечно, по причине неуместности вопроса.

– Ты же как чувствуешь себя?

– Я тоскую.

– Чем же этому помочь?

– Молитесь за меня: вот доныне не совершаются обо мне заупокойные Литургии.

При сих словах душа моя возмутилась, и я стал перед покойником извиняться, что не заказал сорокоуста, но что непременно сделаю. Последние слова видимо успокоили собеседника.

За сим он просил благословения, и я, благословив его, спросил:

– Нужно ли испрашивать у кого-либо дозволения на отлучку?

Ответ заключался только в одном слове: да. И слово это было произнесено протяжно, уныло и как бы по принуждению.

Тут он вторично попросил благословения, и я еще раз благословил его. Вышел он от меня дверью, обращенной к Туговой горе, на которой покоится прах его («Душеполезные размышления», 1881).