Глава IV

Глава IV

Итак, для главного душевного дела — для веры больше благотворного воздействия мы имеем получить от строго монархического правления, чем от конституционного. И это не потому, чтобы вера могла существовать только при поддержке от царской власти, ибо мы видим, что греки мусульманской Турции под султаном-мусульманином лучше содержат веру, чем греки конституционного греческого королевства. Нет, дело именно в том, что при монархизме все вверяется власти, почему духовная энергия может быть свободно направлена на благочестие; а при парламентаризме все забрасывается,

лишь бы восторжествовала партия и пробралась к власти. Это прекрасно поняли мы еще издавна в истории. В самом начале нашей государственности мы представляли из себя республику и, однако, сами решили, что это нам не подходит, — делом заниматься люди не будут, а только будут спорить да драться за господство и за выгоды, а порядка общего не будет, как и не было. Поэтому сами решили, что нужен князь как глава всего разбросанного и богатого народа, и ему-то вверили всю власть над народом. А народ оставался постоянным пособником у князя в деле управления, выделивши из себя к нему дружину, а потом и служилых, и боярских людей. И были князь и народ как нераздельное целое. По мере того, как разрастался народ, росла и увеличивалась и власть князя, и, наконец, он явился в народе как Царь самодержавный, живший в народе и по быту мало чем отличавшийся от народа. А главное то, что сам народ помог великому князю сделаться единым над всей страной Царем, или, лучше сказать, его одного он провозгласил Царем над собой, подчинивши ему всех остальных князей, прекрасно понимая, что во многовластии для великого и размножившегося народа не будет порядка, как смерть или развал тому улью, в котором появилось несколько маток. Но вот и Царя, народом созданного, выношенного и взлелеянного, мы потеряли. Установлялась у нас опять то республика, то конституция; шведы и поляки сулили нам и заморские блага, а порядка все не было. И опять, научившись сим горьким опытом, народ вспомнил и еще больше возлюбил то царское самодержавие, которое он же сам создал, сам поддерживал, своим пособничеством Царю увеличивая его царскую самодержавную власть. И весь народ, как один человек, не послушавшись обещаний льстецов, пробиравшихся к власти, не убоявшись и внешних врагов, обложивших уже столицу — Москву Белокаменную, то издевавшихся над нами, то суливших заморские блага, — весь народ собрался и снова поставил над собою Царя Самодержавного, ему вверивши опять власть над собой, а сам лишь помогая и содействуя общим советом и делом молодому Царю устроить порядок на земле. И были опять Царь да Собор от земли, своим советом поставивший Царя воистину Самодержавным, высшим всех возможных партий и злоупотреблений людей власти, от земли поверяя ему советы и волю — как лучше устроять страну, чтобы не было кому-либо забвения или насилия. А после этого мы, весьма задержанные в своем развитии долгим татарским игом, и после него, быстро оправившись и развернувшись в одно лишь царствование Грозного Царя, затем снова растерявшись в Смутное время, — после того быстро собрались с природными богатыми силами и уже в два царствования процвели духовно и граждански, раскинувшись от моря до моря в Европе и почти до Великого океана в Азии. А главное, у нас процветало благочестие, которым издревле так дорожили мы, и находили особенное обеспечение для свободы в царском самодержавии, занятом устроением земли со всех сторон. Благочестие настолько было сильно и пленительно, что инородцы страны свободно переходили в Христову веру от Магомета и идолов. Мало того, мы не стремились сделать их русскими, а они сами легко такими делались во всем.