4. По поводу отношения к Константинопольскому экс–патриарху Пирру

4. По поводу отношения к Константинопольскому экс–патриарху Пирру

Петр Сиятельный, генерал, имперский экзарх провинции Африки, который был в течение долгого времени в тесных и дружественных отношениях с преподобным Максимом и разделял его догматические позиции[455], писал ему в 642 или 643 г.[456], спрашивая, следует ли продолжать оказывать Пирру, официально низложенному в сентябре 641 г. и только что удалившемуся в изгнание в Карфаген, патриаршие почести и, в особенности, именовать его «святейшим». Этот вопрос обсуждался по ту сторону границ провинции Африки, поскольку вызывало удивление то, что папа Феодор (избранный 24 ноября 642 года) [457] в посланиях конца 642 или начала 643 года[458], адресованных патриарху Константинопольскому Павлу, и все, посвященные им в сан[459], продолжали обращаться к нему с титулом «святейший», хотя тот был повинен в ереси[460].

Преподобный Максим отвечает Петру в письме, которое у нас не сохранилось, кроме как в отрывках, сделанных в латинском переводе и объединенных в IX веке Анастасием Библиотекарем [461] под заголовком «Богословскополемическое сочинение XII»[462].

И хотя этот текст усечен и вызывает определенные опасения из?за отсутствия своего оригинала, все же он представляет огромный интерес, с одной стороны, потому что содержит определенное количество сведений об истории моноэнергитских и монофелитских споров, краткую сводку которых он представляет; с другой стороны, потому что он нам показывает, как преподобный Максим видел роль Римского папы в контексте этих споров. Согласно П. Шервуду, ответ преподобного Максима является отголоском увещеваний и требований папы Феодора, и его позиция свидетельствует, что он в то время имел отношения с окружением папы[463]. Но не существует никакого точного факта, который подтвердил бы эту гипотезу, а преподобный Максим и сам по себе имел достаточно причин, чтобы выказать свою строгость по отношению к Пирру. Вот что он пишет:

«[144А] Если на самом деле Римская кафедра не признает Пирра, поскольку он не только виновен, но еще и лукаво мыслит, и лукаво верует, то очевидно, что всякий, произносящий анафему на тех, кто объявил Пирра виновным, анафематствует Римскую кафедру, иными словами, соборную Церковь. И я даже не говорю, что во всех случаях он анафематствует себя самого, если он продолжает быть в единении с Римским престолом и соборной Церковью Бога. Итак, я вас умоляю, благословенный господин, рекомендовать всем не именовать Пирра ни «святейшим», ни «преподобным». Священный устав ни за что не позволяет его так называть. Действительно, он отпал от всей святости, по своей собственной воле поставив себя вне соборной Церкви. [144В] Не позволительно воздавать ему никакой почести, ему, который недавно был уже осужден и отлучен от апостольского престола города Рима за свое иноверие, до тех пор, пока он не будет принят обратно (этим престолом) после того, как сам вернется к нему или, скорее, к Господу нашему Богу через благочестивое исповедание и православную веру, благодаря которой он и обретет освящение и именование «святой». Вот почему, если он не хочет больше быть еретиком или слыть таковым, (пусть знает) он не должен получать оправдания ни у тех, ни у других: это излишне и неразумно. Действительно, также как если кто?то один был смущен им, все были им смущены, и также как один получит удовлетворение, все будут удовлетворены. Если бы он поспешил прежде всего принести покаяние Римскому престолу! Когда он получит прощение, все и повсюду провозгласят его благочестивым и православным. [144 С] Напрасно он говорит, что может переубедить людей, подобных мне, а сам не приносит покаяния и не умоляет блаженного папу святейшей Церкви римлян, то есть апостольский престол, который получен от Самого Воплотившегося Бога–Слова, а также от всех святых Соборов, согласно канонам и священным определениям, и обладает во всем и для всего, опираясь на все святые Церкви Божии по всему пространству земли, господствующим значением (imperium), авторитетом (auctoritas) и властью (potestas) вязать и решить. Воистину, с Церковью Слово, Которое Само связывает и отпускает грехи на Небесах, Оно, Которое управляет Небесными Силами. Итак, если он даст оправдание другим и никоим образом не упросит блаженнейшего Римского папу, о нем можно говорить как о человеке, который, будучи обвиненным в убийстве и во всех других преступлениях, [144D] спешит заявить о своей невиновности не тому, кто по закону имеет власть судить, но только суетится, бесполезно и бессмысленно, чтобы показать чистоту своего ведения людям без полномочий, которые не имеют никакой власти снять с него обвинение. Вот почему, благословенный господин, извлеки вытекающую из этого идею: признано то, что благообразно, и сообразно тому, что угодно Богу, что бы этот [Пирр] ни утверждал и что бы ни отрицал в области вероучения — не важно, каким именно образом, и не важно кому. Но пойми с определенностью, чтобы отныне знать наперед, контролируя его волеизъявление, действительно ли в нем глубоко желание примириться с [145А] истиной: если он делает это с усердием и прилагает к этому разумные старания, призови его подчиниться блаженнейшему Римскому папе [464] […]». омментируя этот отрывок, A. Riou пишет: «В этом тексте подняты вопросы: 1) равнозначности кафолической Церкви и Римского престола; 2) высшего авторитета Римского понтифика в деле правоверия» [465]. Эта поспешность в том, чтобы навязать преподобному Максиму ту концепцию Римской Церкви и ее папы, которая сформируется лишь в дальнейшем, должна быть обуздана некоторыми соображениями. При условии аутентичности текста и точности перевода с греческого оригинала (который был утерян), в первую очередь можно отметить, что преподобный Максим не ставит задачу говорить именно о равноценности между кафолической Церковью и Римским престолом, но когда он пишет, что «Римский престол, то есть соборная Церковь» (144А), он утверждает, что Римская Церковь, вовлеченная в спор для защиты православной веры, представляет ее собой, а также является единственной из Церквей, чтобы ее представлять — фактически. Действительно, Константинопольская Церковь постоянно пребывает в ереси [466]; патриарх Пирр был низложен вследствие дворцовой интриги, но не был осужден за свою догматическую позицию [467], и его последователь Павел И, избранный в ноябре 642 года, продолжал поддерживать монофелитство [468]. Александрийский и Антиохийский Патриархаты также были замешаны в ереси, равно как и Иерусалимский Патриархат со времен смерти патриарха Софрония [469]. Часть текста, который мы проанализировали в предыдущем разделе[470], являя былые деяния Римских пап, патриарха Иерусалимского Софрония и архиепископа Кипрского Аркадия, помещает их, как мы уже это видели, в ту же плоскость (143 ВС).

Итак, в той мере, в какой Римская Церковь исповедует православную веру, она может быть признана Церковью соборной [471]. Можно отметить, что далее преподобный Максим выражается иным образом, когда говорит io6 общении с «Римским престолом и Вселенской Церковью Божией» (144А), указывая, что он связывает одно с другим именно потому, что он не идентифицирует последнюю исключительно с Римским престолом. Можно отметить также, что контекст указывает на то,, что определяющим в глазах преподобного Максима принадлежность к кафолической Церкви является исповедание правой веры [472]. Также, когда он пишет, что «Пирр отпал от всей святости, он, который по своей собственной воле поставил себя вне кафолической Церкви», он понимает это в том смысле, что именно отказом от православной веры (а не разрывом с Римом) тот поставил себя вне кафолической Церкви. Да-; лее преподобный Максим пишет: «Не дозволяется воздавать Пирру никаких почестей, ему, который недавно осужден и отвергнут апостольским престолом города Рима из?за своего иноверия, до тех пор пока он не будет им принят обратно после того, как сам возвратится к нему (к престолу) или, скорее, ко Господу нашему Богу через благоговейную исповедь и православную веру [473], которой он и обретет освящение и именование, «святой»(144В) [474]^.

Ясно, с одной стороны, то, что определило разрыв в общении Пирра с Римской Церковью, есть его отказ от правоверия, а с другой стороны, то, что исповедание правой веры позволит ему восстановить это общение [475].

Итак, именно исповедание православной веры определяет общение с Римской Церковью, а не общение с Римской Церковью обусловливает правую веру. Воистину — и текст на этом настаивает — исповедание веры должно состояться перед кем?то, кто обладает авторитетом и возврат в кафолическую Церковь должен быть провозглашен официально одним из ее предстоятелей, которые имеют власть отпускать грехи (делать это перед всеми остальными было бы «излишне и безрассудно»). Но здесь это ни в коей мере не вопрос о признании авторитета как такового, и то, что существовало искони, не есть возвращение ни к Римскому престолу, ни к папе, но через исповедание правой веры есть возвращение к Самому Христу [476], Который есть Начало и Высшее Правило веры и единства с Церковью, поскольку в ней есть само Его Тело[477]. Кроме того, послание преподобного Максима всецело вписывается в догматическую перспективу; его направленность полностью определена тем фактом, что Пирр избрал иноверное мнение, и в послании постоянно имеется в виду возможность его возвращения к правой вере[478].

В этом тексте находят, главным образом, одно из наиболее сильных утверждений, которое никогда не высказывалось на христианском Востоке, о преимуществе авторитета Римской Церкви. Преподобный Максим не ограничивается тем, что называет Рим апостольским престолом (в связи с основанием Римской Церкви апостолами Петром и Павлом, поскольку они здесь пребывали, учили, претерпели мученичество, и здесь же находятся их гробницы[479]. Он представляет Римскую Церковь как ту, которая «получена от Самого Воплотившегося Бога–Слова, а также и от всех святых Соборов, согласно канонам и священным определениям, и обладает во всем и для всего, опираясь на все святые Церкви Божии по всему пространству земли, господствующим значением, авторитетом и властью вязать и решить». Текст позволяет утверждать, что исключительные права, признаваемые преподобным Максимом за Римской Церковью, являются следствием ее особых отношений с апостолом Петром и получены в силу слов, адресованных ему Христом. Обозначение Христа как «Воплотившегося Бога–Слова» довольно распространено у преподобного Максима, но нет ни малейшего сомнения, что оно употреблено им здесь для того, чтобы придать его утверждению более торжественный тон и отметить Божественный фундамент этих исключительных прав. Тем не менее, как это отмечает F. Dvornik[480], преподобный Максим еще более настаивает на соборном и каноническом происхождении этих прерогатив[481]. Он высказывает себя здесь более близким к восточной точке зрения, нежели к западной [482]. Это последнее утверждение, на самом деле, более бесспорно в глазах Востока, чем ссылка на Евангелие от Матфея (Мф. 16, 16—19), чей текст всегда вносил раздор между экзегетами и которую латиняне начиная с III века извлекали, преподнося в том смысле (в каком потом последователи викариата святого апостола Петра усматривали фундамент божественного права), по отношению к которому члены Восточных Церквей выказывали себя по меньшей мере сдержанно.

К сожалению, достаточно сложно уточнить, что же преподобный Максим подразумевал здесь под «авторитетом» и под более непривычным термином «господствующее значение», тем более что мы не уверены, что эти слова, которые нам известны по латинскому переводу, точно соответствуют греческому оригиналу. Надо было бы их поставить в контекст, существовавший в ту эпоху как в сознании Западной Церкви, так и Церкви Восточной, где эти понятия не имели политического и юридического характера, приобретенного в дальнейшем в том представлении, которое римское папство развило, исходя из своего положения и своей функции[483]. Римская Церковь несомненно видела себя с момента своего создания признанной другими Церквами как наделенную огромным авторитетом, но этот авторитет не был тогда осмыслен ни в терминах власти, ни даже в терминах замешанного сюда субординационного превосходства и не проявлял себя в ущерб коллегиальности [484].

Особая настойчивость преподобного Максима в этом тексте в отношении понятий авторитета и господствующего значения, а также власти связывать и разрешать от грехов, приписанной папе (власть, которая принадлежит, в принципе, любому епископу)[485], находит, со своей стороны, объяснение в контексте, касающемся некоего лица, которое имело ранг не только патриарха, но «вселенского патриарха»[486] и обладало первенством чести среди восточных патриархов и у которого никто не мог просить ответа о его вере и требовать от него восстановления церковного единства, кроме как тот, кто имел равноценный авторитет и чье основание было признано и неоспоримо[487].