7 Письмо Г. А. Косткевича А. П. Вельмину по поводу отношения заграничных церковных деятелей к сообщаемым им фактам о положении Церкви в Советском Союзе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

7

Письмо Г. А. Косткевича А. П. Вельмину по поводу отношения заграничных церковных деятелей к сообщаемым им фактам о положении Церкви в Советском Союзе

Дорогой Друг, я не сержусь на вас потому только, что таков уж закон дружбы, но не могу скрыть от вас того крайнего удивления, огорчения и возмущения, которое переживаю я, прочитав Ваши письма и приложенные к ним газетные вырезки. Хочу верить, что и Вы не рассердитесь на меня и позволите мне совершенно откровенно высказать Вам свои мысли и суждения. Садясь писать Вам это письмо, я ясно осознал перед собой две задачи, которые по мере сил и собираюсь разрешить. Первая из них требует разъяснения чисто принципиального расхождения нашего во взглядах на деятельность м[итрополита] Сергия (c 1927 г.) и имеет, я бы сказал, более академическое, общее значение. Вторая – требует выяснения Вашего отношения к сообщаемым Вами материалам к моей точке зрения на сообщаемые факты, и, как вывод отсюда, ко мне самому. Вполне понятно, что эта вторая задача моего письма имеет больше практическое значение, и потому с нее я и начну.

В своем ответе на 2 мои письма Вы сообщаете, что, будучи в корне не согласны со мною в оценке деятельности м[итрополита] Сергия и в характере освещения происходящих церковных событий, Вы не считаете возможным и потому отказываетесь предать гласности, как путем опубликования в печати, так и путем передачи указанным мною лицам, тех сообщений, которые я Вам препроводил. Я долго думал, пытаясь постичь внутренний смысл этого Вашего отказа и в конце пришел к такому выводу: или Вы считаете возможным поставить под вопрос истинность сообщаемых мною фактов и потому боитесь брать на себя миссию культивирования лжи, или, простите меня, Вы утеряли, несмотря на то, что живете в демократической стране, всякое чутье и представление о таких, казалось бы, элементарных вещах, как свобода слова, печати, мнения, суждения, оценки и т. д.

Ведь, в самом деле, если допустить, что сообщаемые мною факты соответствуют действительности (а я их всегда очень тщательно проверяю), то спрашивается, что может заставлять Вас брать на себя миссию цензора и налагать запреты на предание гласности того, с чем, быть может в смысле оценки, Вы и не согласны. Ведь я же никогда не просил Вас подписывать мои сообщения своим именем, я же никогда не просил печатать их именно в «Посл[едних] Нов[остях]». Не понимаю я, кстати сказать, и того, почему «П[оследние] Нов[ости] не могут на своих страницах опубликовать вещи, не гармонирующие с их точкой зрения, снабдив при этом их заметкой, что это-де мнение группы лиц, не имеющих отношения к «П[оследним] нов[остям]. Но что исходит оно из России, заслуживает в смысле фактической стороны доверия и потому находит приют на страницах «П[оследних] Нов[остей]», кои с точкой зрения автора не согласны. Даже наша «Правда» в своих дискуссионных листках печатает вещи, с коими не согласна, снабжая их соответствующими заметками, а Вы, борцы за демократию, свободу слова и пр., не считаете возможным пойти на такие мизерные уступки во имя этой самой свободы.

Наконец, оставим принцип свободы, подойдем к этому вопросу с другой стороны: Вы не станете спорить, что вопрос о церковном положении в России трудный, сложный, м[ожет] б[ыть] спорный – разве не прямой вывод отсюда, что для наилучшего, наиболее полного разрешения его нужно узнавать и взвешивать самые разнообразные мнения, и особенно факты, и таким образом создавать окончательное суждение. Что же делаете Вы? Вы зажимаете рот одним и даете свободу другим. И зажимаете рот тем, кто пишет Вам из России, кто видит и знает все лучше Вас, кто ради того, чтобы отослать Вам свои письма, рискует жизнью. А сколько фраз расточаете все Вы о том, что Вам важен голос из России, что Вы ищете и просите информации из России, сколько раз Вы писали мне об этом? В результате же на этот «голос из России» накладывается цензорское veto и Вы во имя неповрежденности устанавливаемых в кабинетах Ваших редакций мнений считаете возможным пренебречь жизнью, фактами, мнением живых и мыслящих людей из России.

Вообще, я не понимаю, как можно устанавливать точку зрения на что-либо, прежде чем ознакомишься в деталях со всеми событиями жизни, фактами, оценкой их отдельными группами людей и т. д. А у Вас выходит именно так – Вы уже установили свою точку зрения, будь-то партийную, будь-то редакции «Пос[ледних] Нов[остей]», и все, что не по шерсти этой точке зрения, хотя бы это и были самые разительные факты, Вами a priori признается недопустимым для опубликования. Наконец, подумайте хорошенько над тем, что в моем лице определенная и не малая группа русского церк[овного] общества, лишенная возможности высказывать свои мнения здесь в России, преследуемая, гонимая, постоянно и серьезно рискуя обращается к Вам, своим друзьям и братьям, живущим в условиях относительной свободы и возможности писать и говорить, с просьбой приютить наши мысли, впечатления, суждения, вынесенные из гущи действительной жизни, выстраданные в борьбе, – приютить на страницах свободной печати.

И в ответ на это Вы не способны переступить узость и косность своих партийных рамок и отсылаете нас прочь своим отказом только потому, что мы не так думаем, как Павел Николаевич или Игорь Платонович. Где Ваша помощь русским братьям, где же Ваша борьба за Россию? Оказывается, рутина и косность парт[ийных] программ, руководящих точек зрения и пр[очее] сильнее… Грустно…

Грустно, и не только потому, что лишний раз убеждаешься, как обмельчала эмиграция, как за деревьями своих программ и уставов она потеряла видение леса настоящей русской жизни, потеряла даже желание к этой жизни приблизиться. Грустно еще и потому, что я лично начинаю с тревогой смотреть на целесообразность нашей с Вами деловой (не личной) переписки, раз все то, что не разделяете Вы, будет Вами класться под сукно. Конечно, осведомлять Вас лично и Ваших ближайших друзей – задача достойная, но все же она лишена того общественного смысла, ради которого я несу весь колоссальный риск своей переписки с Вами.

Вот поэтому-то я и хочу поставить перед Вами ребром ряд вопросов, просить ответ на них, в зависимости от чего и сделаю свои выводы касательно дальнейшего:

1. Доверяете ли Вы мне в смысле истинности сообщаемых мною фактов, добросовестности даваемых оценок, пусть даже объективно неверных с Вашей точки зрения, но искренних, чуждых корыстных, провокационных моментов, сведения личных счетов и т. д., а потому имеющих право быть преданными гласности?

2. Признаете ли Вы достаточно серьезным мое отношение к нашей переписке, а отсюда и ко всему сообщаемому Вам.

3. Можете ли Вы взять на себя миссию публикации моих информаций в моем освещении в серьезных органах (отнюдь не обязательно в «Посл[едних] Нов[остях]»), пусть с оговорками о том, что моя оценка данным органом не разделяется?

4. Можете ли Вы взять на себя миссию передачи моих информаций в моем освещении в копиях тем лицам и учреждениям, кои указываются мною, хотя бы лично с ними и не были знакомы, связаны или единомышленны? (напр[имер], М[итрополит] Антоний).

5. Если в отношении последних 2-х вопросов (3-й и 4-й) Ваш ответ будет отрицательный – не можете ли Вы связать меня с кем-нибудь надежным, кто бы взял на себя эти обе миссии или хотя бы одну из них?

6. Разумеется, мое личное желание сводится к тому, чтобы по-прежнему Вы оставались не только моим другом, но и посредником представляемой мною группы русск[ого] общества с цивилизованным миром и чтобы через Вас и с Вами мы могли и дальше делать свое маленькое дело, к торжеству добра, правды и справедливости в нашей многострадальной родине. Словом, хотелось бы мне, чтобы и дальше дело связи, публикации и пересылки моих корреспонденций шло чрез Вас и чтобы не было таких печальных недоразумений, как последний раз.

На этом, в ожидании Вашего ответа, разрешите покончить этот вопрос и перейти к полемике еще более сложной – по вопросу об отношении к деятельности М[итрополит]а Сергия и отсюда к положению Церкви в России.

23/VI

К сожалению, в этом письме мне не придется выполнить того, о чем я писал выше, – и обсудить с Вами вместе (мысленно) деятельность М[итрополита] Сергия, и попробовать убедить Вас в ошибочности Вашей точки зрения на нее. Не придется сделать этого потому, что ряд событий, о которых дальше пишу, заставляет меня торопиться с отправкой Вам этого письма.

Как бы там ни было, в двух словах все-таки выскажу Вам свою главную мысль.

Мне представляется, что основных ошибок в оценке русской эмиграцией и Зарубежной Церковью нашей действительности две: 1) Во-первых, Вы, очевидно, боясь быть судьями своих здешних братьев, сознавая свое свободное и их бесконечно тяжелое положение, вдаетесь в противоположную крайность – берете на себя миссию защиты всего того, что совершают сейчас наши церк[овные] деятели в России.

2) Во-вторых, Вы все-таки очень плохо ориентируетесь в русской жизни и поэтому на неверных данных, на неточных представлениях строите, разумеется, и неверные выводы.

Для того чтобы не быть голословным, я приведу ряд примеров. В подтверждение первой мысли: возьмите статьи Курдюмова, Демидова: они просто называют М[итрополита] Сергия святым – возводят его на такой пьедестал, о котором даже не думают наши отечественные поклонники и соратники М[итрополита] Сергия. В России все церк[овное] общество, и то, что с М[итрополитом] Сергием, и то, что против него, согласно в том, что акты М[итрополита] Сергия – как то: декларация и интервью – акты позорные, тяжелые, которые никому и в голову не придет защищать как таковые. Эмиграция же доходит до того, что видит в этих актах какой-то особый смысл и чрезвычайную ценность (Курдюмов).

Осторожность в оценке русской жизни, боязнь стать судьей тех, кто суда не заслуживает, боязнь своими выступлениями усугубить страданья Русской Церкви – все это понятно и ценно, но это отнюдь не значит, что надо брать на себя подряд оправдания всех тех ошибок, которые делаются в России отдельными иерархами, хотя бы и очень почтенными.

Что касается вопроса о том, что Вы плохо ориентируетесь в русской жизни, то в этом я убедился по 2-м фактам. Во-первых, Вы лично и печать (судя по вырезкам) стоите на той точке зрения, что М[итрополит] C[ергий] продолжатель дела М[итрополита] Петра и П[атриарха] Тихона, что он осуществляет их начертания и поэтому выступления против него – это выступления против традиций его предшественников. В доказательство Вы ссылаетесь на завещание Патриарха, на его известное письмо к Правительству в 1923 г. с покаянием в к[онтр]-р[еволюционных] деяниях, на послания М[итрополита] Петра от 1925 г., лета, где он призывал всех к послушанию Власти и т. д. Вы говорите – и Патриарх и М[итрополит] Петр признали Соввласть, признали ее властью «от Бога», подчинились ей не за страх, а за совесть и звали всегда к тому же свою паству. И М[итрополит] Сергий – это лишь продолжатель их дела.

Все то, что Вы думаете о Патриархе и М[итрополите] Петре, глубоко верно и никогда никто в России не восставал против этого.

Церковь была и будет по отношению к власти лояльной, не будет бороться с ней, будет подчиняться, признавать и пр. Но Вы не хотите понять и увидеть разницы между такой политикой лояльности и политикой М[итрополита] Сергия; не хотите понять и увидеть разницу между посланиями, письмами и пр. Патриарха и М[итрополита] Петра и актами М[итрополита] Сергия. Там была полная лояльность, признание, подчинение не формальное, а по существу, религиозное (власть от Бога), но там не было услужения, не было отказа от церк[овной] внутренней свободы и независимости, не было забвенья о Правде Божией; там было разделение кесарева и Божьего. Патриарх, как известно, сам поминал власть, но зато он никогда не совершал актов, позорящих достоинство Церкви, ограничивающих Ея свободу. Назначая Епископов, он не спрашивал санкции ГПУ, неугодных Правительству он не подвергал церк[овным] репрессиям, наоборот, вопреки воле Правительства, он настаивал на поминовении сосланных Епископов и сохранял за ними кафедры. То же делал и Петр. И сколько из-за этого ГПУ выслало народу. Ведь существует грань, Вы не станете спорить с этим, где кончается лояльность и начинается услужение (во вред церк[овному] делу), начинается холопство, лакейство. Эту грань М[итрополит] Сергий и переступил – это так ясно, так очевидно, что диву даешься, что Вы этого не понимаете.

Я не хочу сказать, что М[итрополит] С[ергий] сделал это из личных корыстных побуждений, боясь лично за себя. Вполне допускаю, что им руководило искреннее желание блага Церкви. Но ведь важно не то, что он думал, важно то, что из этого вышло. Судить можно и нужно по плодам, по фактам, по объективным последствиям, а не субъективным настроениям. А вышло предательство. Вы не хотите понять, что авторитет иерархии и Церкви за эти три года упал неимоверно, что в Церкви полная анархия, полный разгром. Никто никому не верит и никому не подчиняется. Существуют тысячи групп и разделений. То единственное, чем сильна была Церковь в борьбе с коммунизмом, – внутренняя правда, вера, сплоченность, авторитет руководителей, скрепленный мученичеством, – все это руками М[итрополита] Сергия разрушено. Ваш Курдюмов торжествует, что М[итрополит] Сергий создал церк[овное] управление, наладил аппарат, на Епархиях живут и управляют Епископы и т. д. А знаете ли Вы, что все это вздор. Если на Епархиях остались Епископы, то только такие, что, прежде чем написать резолюцию на прошении какого-либо священника, звонят по телефону в ГПУ и спрашивают, можно ли так.

Или такие, как Арх[иепископ] Анатолий, что открыто говорит своим священникам: «Идите в ГПУ, устанавливайте самые тесные отношения. Идите не тогда, когда Вас зовут, – идите сами».

Трагедия русской Церкви в том, что она получила удар изнутри, предательство ведь хуже нападения. Все лучшие сыны Церкви в ссылках и тюрьмах, а те, что остались, молчат. Поэтому 3 года М[итрополит] С[ергий] и ГПУ безнаказанно расправляются в Церкви, поэтому протесты столь неорганизованны и одиночны. Но чем дальше идет время, тем яснее и циничнее становится альянс М[итрополита] С[ергия] с ГПУ – тем актуальнее встает и проблема протеста. После интервью ряд видных иерархов ушли от М[итрополита] Сергия – М[итрополит] Нафанаил Харьковский, Арх[иепископ] Николай Орловский, Еп[ископ] Мануил Серпуховской, Иоанникий Старорусский, Иоасаф Дмитровский и др. После же расправы с Митр[ополитом] Кириллом (увольнение его на покой и затем запрещение) – движение протеста принимает широкий характер.

История с М[итрополитом] Кириллом такова: М[итрополит] Кир[илл] еще давно стал протестовать против деятельности М[итрополита] Серг[ия] и писать ему об этом. В результате переписки М[итрополит] Серг[ий] и Синод запретили М[итрополита] Кирилла. Вам, наверное, известно, что М[итрополит] Кирилл, старейший русский иерарх, – первый преемник Патриарха и потому безусловный кандидат в Патриархи, – выставленный почти 100 Епископами в 1926 году. С 1922 г. он в ссылках и тюрьмах.

В настоящее время – после того как он заявил открыто, что отходит от М[итрополита] Сергия, – он вновь арестован и сидит в Красноярской тюрьме. Арест произошел на 3-й день после получения М[итрополитом] Сергием его последнего письма о прекращении общения. М[итрополит] Кирилл старик, больной: 8 лет ссылок и тюрем делают свое дело, в особенности, если учесть условия этих ссылок и тюрем – тундра за полярным кругом, Вятская тюрьма (самая тесная и грязная), – можно и нужно сказать, что вопрос идет о его жизни.

Еще худшая участь Еп[ископа] Василия Зеленцова Прилукского – он в XII–1929 г. передал М[итрополиту] Сергию из ссылки (Сибирь) письмо протеста, после чего был арестован, привезен в Москву и после заключения в одиночке на Лубянке, по всем данным, расстрелян.

Но надо ли перечислять еще факты, если Вы не верите им или не хотите их видеть? Сводки фактов я сообщу Вам в след[ующий] раз, когда получу Ваш ответ о том, что будете Вы с ними делать.

А пока, кончая, сообщу пока секретно, что М[итрополит] Кирилл до своего ареста передал М[итрополиту] Петру свою переписку с М[итрополитом] Сергием, и в ответ на это получено в Москве через нарочного письмо М[итрополита] Петра, в котором он предлагает М[итрополиту] Сергию распустить Синод, переехать из Москвы в Нижний, и управлять, руководствуясь теми принципами, коими руководился сам М[итрополит] Петр и М[итрополит] Сергий до 1927 г. В первую же очередь – восстановить в правах М[итрополита] Кирилла.

Если совесть хоть немного еще живет в душе М[итрополита] Сергия – мы накануне решительных перемен в церк[овной] жизни. Слава Богу!

Простите, дорогой, если, м[ожет] б[ыть], в этом письме я был резок, не сердитесь и поймите, что это такие больные вопросы.

Хотелось бы мне, чтобы Вы написали Игорю Платоновичу Демидову, что его Киевские друзья: Петр Павлович[533], Василий Ильич[534] и др. – огорчены его статьями о М[итрополите] Сергии, не согласны с ним, осуждают М[итрополита] Сергия и хотели бы, чтобы и И[горь] П[латонович] поразмыслил над этим вопросом. Буду благодарен, если пришлете еще газетный и журнальный материал, притом не только Вашего, но и иных настроений. Что же касается присланного Вам в прош[лый] раз матерьяла, то я настоятельно прошу о его опубликовании и рассылке по указанным адресам.

7/VII в Лондоне состоится какой-то церк[овный] съезд – к этому моменту хорошо бы переслать копии матерьялов Арх[иепископу] Кентерберийскому. Сведения о М[итрополите] Кирилле и Еп[ископе] Василии можете тоже опубликовать[535]. Крепко жму Вашу руку.

И. Крессо[536].

ГА РФ. Ф. 6366. Оп. 1. Д. 39. Л. 103–108 об. Подлинник.

Автограф Г. А. Косткевича.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.