Н. Выгорбин. Пережитое

Поселился я на окраине Тбилиси — «Надзаладеви» одним из первых. Царская власть поскупилась дать рабочим пригородную землю, и мой домишко разрушили. Но я быстро восстановил его в другом месте, в той же «Нахаловке».

Поблизости находились Главные железнодорожные мастерские. Помню их со времени основания. Новые цехи тогда «освящали» иконами, служили молебен. Этим администрация пыталась отвлечь наше внимание от политики.

Я работал в токарном цехе строгальщиком. Моя «рабочая марка» была за номером 866. Лет через пятнадцать меня пометили еще цифрой «893». Она значилась на регистрационной карточке, составленной жандармами. Под этим номером заключили меня в тюрьму.

* * *

В 1898 году я вступил в нелегальный социал-демократический кружок. Составился он из рабочих железнодорожных мастерских.

Однажды мы собрались у Вано Стуруа и там состоялась наша первая встреча с молодым пропагандистом — товарищем Сталиным. Занятия проводились в домах рабочих, там, где считалось безопаснее.

Товарищ Сталин объяснял нам, в чем причина нашей бесправной жизни, и каждый раз беседа приводила к ясному и конкретному выводу: необходима борьба!

В конце года, в декабрьские дни, когда уже выпал снег, железнодорожные мастерские забастовали. Это была первая крупная забастовка, показавшая нашу организованность. Она на всю жизнь врезалась в память.

Помнится, накануне забастовки подходит ко мне Сергей Аллилуев и говорит: «Завтра начинаем».

К этому дню готовились серьезно, были выработаны требования, о них знал каждый сознательный рабочий.

Перед началом забастовки товарищ Сталин сам прошел по мастерским: проверить, все ли готово.

Я работал за своим станком, когда вдруг услышал чей-то шопот: «Coco, Coco!» Оглянулся и вижу — проходит через цех наш пропагандист, наш учитель. Вместе с ним был Вано Стуруа. Товарищ Сталин пришел в этот день к нашим передовым рабочим-организаторам, дал последние инструкции.

14 декабря ровно в 12 часов дня должен прозвучать гудок… Важно было не только остановить ремонтные мастерские, но и дать сигнал всему городу. Часовая стрелка приближалась к указанному времени, когда около сорока рабочих, наиболее сильных, подошли к кочегарке, где находились паровые котлы и сигнальный гудок. Вооружившись кто чем мог, они несли охрану. В это время двое рабочих уже были в кочегарке. Администрация почуяла что-то неладное. Подошли, но быстро удалились жандармы.

Ровно в двенадцать раздался протяжный, долгий гудок. Он ошеломил растерявшуюся администрацию, мастеровых и вселил в наши сердца уверенность в победе.

Когда гудок сослужил свою службу, нужно было вывести его из строя. Для этого заранее принесли ведро с мазутом и паклей. Быстро открутили флянец и заложили во внутрь паклю, чтобы паром ее вогнало в гудок.

Пока наши товарищи возились с гудком, в цехах все уже бросили работу и направились к воротам. Но ворота оказались запертыми. И хотя они открывались во внутрь двора, мы выломали их в обратную сторону.

Когда вышли наружу, к нам присоединились рабочие депо и подсобных мастерских. В это время готовился к отходу поезд на Батуми, паровоз в депо разводил пары. Но не тут-то было. Рабочие повернули поворотный круг в обратную сторону, а у паровоза открыли регулятор. Паровоз медленно двинулся вперед и уткнулся носом в котлован.

Мы заняли станционные пути и остановили движение. Нас начали окружать усиленные наряды жандармов и полицейских. Появился начальник дороги Веденеев. Администрация предложила рабочим выделить делегатов для переговоров. Но мы знали, что означает эта уловка, и ответили, что наши требования содержатся в листовках и уже предъявлены.

Тем временем к станции Тбилиси в боевом порядке подошла рота первого Кавказского стрелкового батальона. Нас взяли в кольцо, началась схватка. Мы долго удерживали за собой полотно железной дороги и только к вечеру разошлись.

Ночью происходили аресты.

Забастовка продолжалась еще несколько дней, и наши требования были удовлетворены.

В августе 1900 года в железнодорожных мастерских снова началась стачка, еще более крупная. Ею руководил товарищ Сталин.

В числе многих я был уволен по приказу от 4 августа 1900 года за участие в стачке и заключен в Метехскую тюрьму.

Теперь за партией шли не сотни, а тысячи рабочих.

…Наступил 1901 год.

Товарищ Сталин заранее готовил рабочих к первомайской демонстрации. Участники нелегальных социал-демократических кружков были разбиты на группы и каждая группа получила указания, где собраться во время демонстрации. При этом товарищ Сталин предупредил нас, чтобы мы были на-чеку, так как полиция и жандармерия готовятся «к встрече».

И действительно, в самом центре города во время первомайской демонстрации произошла ожесточенная схватка. К полицейским подошло подкрепление — казаки. Мы не сдавались, разрывали мостовую, выхватывали камни и продолжали борьбу.

Жандармы совсем озверели. Помню, Леонтия Мамаладзе поволокли по мостовой.

Голова его билась о камни.

Тут же избивали целую группу рабочих.

Я не вытерпел, подошел и изо всей силы ударил околоточного. Тогда жандармы свалили меня и начали бить ногами.

Очнулся я в полицейском участке. Вижу, кроме меня, свыше сорока человек раненых.

Я снова очутился в Метехской тюрьме. Нас, заключенных, допрашивал ротмистр Цысс. Вызовет. Достанет портсигар, предложит закурить и, по обыкновению, скажет: «Ну, расскажите, что нового?» А мы стоим. И вот один из нас отвечает ротмистру:

— Что нам рассказывать. Сидим в четырех стенах, людей, света не видим. Вот вы на свободе ходите, вы и рассказывайте.

В следующий раз жандармский ротмистр вел разговор иначе. Допытывался, кто направлял, кто руководил нашей борьбой.

— Никто не руководил, — отвечали мы, — просто вышли на улицу, смешались с толпой…

Ответ возмутил ротмистра.

— Все пойдете на каторгу! — сухо оборвал он нас.

— А там на каторге люди есть? — спросил мой товарищ.

— Да, есть… — раздраженно ответил ротмистр, не понимая, куда мы клоним.

— Ну, что ж, пойдем на каторгу.

Вскоре нас освободили, так и не добившись никаких признаний.

Прихожу на завод Яралова, захожу в контору.

— Откуда?

— Из Метехской тюрьмы…

Получаю холодный ответ. Отказано.

Устроился на другом заводе. Но мытарства на этом не окончились.

Нас, нескольких рабочих, выслали под надзор полиции. Я попал в Тамбовскую губернию. Через полгода возвращаюсь в Тбилиси, но нигде не могу устроиться на работу. Списавшись с товарищами, еду в конце 1904 года в Батуми, поступаю на завод Ротшильда.

На заводе Ротшильда работало много рабочих — участников мартовской политической демонстрации 1902 года. Не мало было здесь и тбилисских рабочих, уволенных с заводов и фабрик за участие в забастовках.

Было что рассказывать друг другу. Часто собирались мы за городом или в своих хибарках, в рабочем поселке Барцхане.

На сходках обсуждались политические вопросы, вырабатывались требования.

Вскоре завод Ротшильда замер — никто не вышел на работу. Забастовка протекала организованно. Начались массовые увольнения, аресты рабочих. Очутившись в числе уволенных, я вернулся в Тбилиси.

9 июня 1905 года мне удалось поступить в Главные железнодорожные мастерские. На этот раз моя рабочая марка имела четырехзначную цифру — 1223.

Я снова среди железнодорожных рабочих, у себя в Надзаладеви. Участвую в забастовках, бываю на митингах.

18 октября в Надзаладеви состоялся грандиозный митинг по случаю объявления царского манифеста о так называемых свободах.

На митинге выступало много ораторов.

Товарищ Сталин в своей ясной и простой речи доказал необходимость подготовки к вооруженному восстанию.

Меньшевистские ораторы пытались убеждать, что революция кончилась, что рабочим не нужно оружия. Но как ни старались они, все равно рабочие высказывались за сталинские лозунги.

Подошли декабрьские дни, дни всеобщей забастовки. Нахаловка превратилась в рабочую крепость.

И эту крепость царская власть решила взять с бою.

В сторону рабочей окраины направили свои жерла орудия. Одно орудие было установлено на водопроводном резервуаре, второе — поблизости от моста через полотно железной дороги. Начались повальные обыски.

В подвале моего домика хранилось штук тридцать карабинов, в саду — патроны, бомбы. Все было надежно, зарыто. Но, когда невысокий солдатик с лопатой в руках ходил по двору и присматривался — где бы начать копать, — в сердце мое закрадывалась тревога. Как ни рыли, как ни искали — ничего, кроме ящика с прокламациями и брошюрами, не нашли. Наконец офицер распорядился: «Довольно!»

Меня, арестованного, повели казаки.

Допрашивали в комендантском управлении. Со мной был товарищ, поездной кондуктор.

После допроса его отпустили.

Я воспользовался этим, сказал товарищу: «Передай моей жене, пусть чурчхелы и яблоки, которые я сегодня принес, раздаст детям». Догадливый товарищ сразу понял, о чем идет речь. Но когда он вернулся домой, оказалось, рабочие уже откопали и распределили оружие.

В эти декабрьские дни, когда реакция перешла в наступление, сотни рабочих снова очутились в Метехской тюрьме.

До нас едва достигали отголоски вооруженных схваток с полицией, в которые вступали рабочие в разных частях. города и на его окраине — в Надзаладеви.