Литературное единство и цитируемые документы. Вопрос о Пятикнижии

Литературное единство и цитируемые документы. Вопрос о Пятикнижии

18. С вопросом о литературном жанре близко соприкасается вопрос о литературном единстве. Надо ли непременно рассматривать книги Ветхого Завета, как монолитные блоки, созданные одним автором как бы в один присест, или, может быть, там можно обнаружить своего рода наслоения или вставки, которые свидетельствуют о том, что над текстом поработали не одни руки?

После многих споров и обсуждений, во многом благодаря постановлению Библейской Комиссии о подлинности Пятикнижия от 27 июня 1906 года [53], католические ученые пришли к следующим выводам:

а) Боговдохновенный автор мог ввести в свое произведение документы, существовавшие ранее, устные или письменные, целиком или в сокращенном виде.

б) Он мог доверить изложение текста одному или нескольким помощникам, работавшим под его руководством, при его ответственности за результат.

в) В уже законченное произведение первого автора второй, тоже боговдохновенный, мог внести какие-нибудь более или менее пространные дополнения.

г) Небоговдохновенные авторы могли вводить небольшие комментарии, лингвистические поправки, изменять имена или числа, слегка переиначивая таким образом содержание первоначального текста в его незначительных аспектах. В самом деле, текст Библии, переписанный бесчисленное количество раз, неизбежно подвергался повреждениям. Божественному Провидению было угодно спасти священные письмена от непоправимой порчи, но Оно не избавило их от второстепенных искажений, для чего потребовалось бы непрерывное и бесполезное чудо.

Мы должны помнить все это для того, чтобы не удивляться некоторому отсутствию внутреннего единства в отдельных книгах. Впрочем, не следует при этом исходить из наших собственных критериев, но должно сообразовываться с критериями эпохи, чтобы не совершить ошибки, приняв за цитату или вставку то, что в действительности отвечает стилистическим требованиям самого автора. Например, повтор, выступающий в качестве художественного приема, не нужно принимать за «дубликат» другого источника.

Затем, мы не станем приписывать боговдохновенному автору анахронизмы, противоречия в цифрах и географических сведениях: это результат позднейших небольших изменений. Мы не уступим искушению перенести дату составления книги в более позднюю эпоху, простодушно опираясь на хронологические или лингвистические указания, в реальности исходящие от менее древнего автора.

Происхождение Пятикнижия с точки зрения истории литературы

Здесь было бы уместно остановиться на происхождении Пятикнижия с точки зрения истории литературы, ведь большая часть "Трудных страниц" посвящена как раз Пятикнижию.

С середины XVIII века до наших дней для решения этого вопроса были созданы многочисленные теории. Особое значение имеет документарная «теория», сформулированная впервые К. X. Графом (1866), усовершенствованная и обнародованная И. Велльхаузеном (1876). Эта теория, которую в течение долгого времени не принимали в первую очередь католические ученые, была затем, с изменениями и сокращениями, принята Папской Библейской Комиссией в 1948 г. и теперь единодушно признана как ценная рабочая гипотеза и используется как метод исследования.

Как отмечалось выше, перед нами оказывается материал различного происхождения, с различными литературными и теоретическими особенностями. В течение многих веков эти особенности не раз подвергались обработке, пока текст не стал таким, каким мы знаем его сегодня [54].

Пятикнижие, в том виде, в каком оно присутствует в Библии, согласно теории Графа — Велльхаузена, является произведением автора-составителя, жившего в VI–V веке до н. э.

Нельзя отрицать, что в тексте присутствует внутреннее единство, но вместе с тем — и целый ряд логических несоответствий, повторов, несовпадений в мыслях, стиле, словаре и т. д., которые доказывают сложный состав произведения и обнаруживают использование четырех документов: Ягвистского документа (обозначенного буквой J, поскольку в нем употребляется имя Бога Ягве), написанного в Иудейском царстве, на юге, в X–IX вв. до н. э.; Элогистского документа (обозначенного буквой Е, поскольку в нем употребляется имя Бога Элогим, а Ягве — только после Исх 3), написанного в Израильском царстве, на севере, в IX–VIII вв. до н. э.; Священнического документа (обозначенного буквой Р, от немецкого Priesterschrift или Priesterkodex — Священнический Кодекс), написанного после изгнания в VI–V вв. до н. э.

Первые два документа (Ягвистский и Элогистский) достаточно схожи именно потому, что имеют отношение к одной и той же совокупности традиций. Составитель слил их в единое повествование, и поэтому часто бывает нелегко отличить одну из перекрещивающихся повествовательных линий от другой.

В последующую эпоху другой составитель вставил это ягвистско-элогистское повествование в священническое повествование, состоящее преимущественно из схематических изложений, генеалогий и псевдо-хронологических сведений о возрасте Патриархов.

Этим документам предшествуют устные традиции, относящиеся, по большей части, к местам культа и в особенности к некоторым местностям, ставшим священными, поскольку они связаны с моментами, значительными по своему влиянию на последующую жизнь соответствующих народностей.

Эти традиции (хотя они и сформировались в эпохи позднейшие по отношению к излагаемым в них событиям) имеют более древнее происхождение и восходят ко временам образования Израильского народа. Убедительным аргументом в пользу данного вывода служат недавние археологические открытия и древневосточные тексты, увидевшие свет в наши дни, которые доказывают, что географические и исторические рамки, социально-политические условия соответствуют описываемым событиям и традициям, составляющим Пятикнижие. То же самое можно сказать и о законодательных разделах, имеющих точки соприкосновения с элементами, присутствующими в той среде, в которой образовался народ Израильский.

Четвертый документ это Второзаконие. Он самодостаточен и целиком содержится в книге Второзакония, лишь небольшими фрагментами присутствуя в Бытии, Исходе и Числах — «девтерономическими» поправками или переделками, разбросанными по этим книгам.

Законодательная часть Второзакония появилась на свет в Израильском царстве, на севере, и отражает религиозно-политическую обстановку в этой местности в том виде, в каком она сложилась на границе VIII–VII веков до н. э., в эпоху, когда в Иудее, на юге, царь Езекия проводил религиозную реформу.

Первые одиннадцать и последние шесть глав включают наиболее древний девтерономический кодекс (гл. 12–18) в обрамлении, относящемся к более поздней эпохе, времени Вавилонского плена.

Как уже говорилось, этими документами воспользовался в эпоху, следующую за изгнанием, составитель Пятикнижия, который осуществил, так сказать, инкрустационные работы, сводя вместе или разнося различные повествования или группы законов.

Может быть, все, о чем мы до сих пор говорили, представляет интерес только для специалистов по истории создания Пятикнижия? Нет, это не так.

В самом деле, Пятикнижие в том виде, в каком сегодня оно представлено в Библии, имеет свой доктринальный план.

Боговдохновенный автор сознательно и целенаправленно использует предания-документы, в которых присутствует особое видение реальности и истории, особая теология и, соответственно, особый смысл. Тот, кто будет изучать или читать Пятикнижие, сумеет достичь наиболее полного понимания текста только при условии, если узнает, как эти книги формировались и чему именно хотел научить читателя последний составитель. Это и есть библейская истина, спасительная истина, которую Господь доверил священной Книге.

Действительно ли Пятикнижие принадлежит Моисею?

В этом контексте мы не можем обойти вниманием вопрос о принадлежности Пятикнижия Моисею.

Напомним, что говорится по этому поводу в послании Библейской Комиссии кардиналу Сюару от 17 марта 1948 года: [55]

«В настоящее время никто не подвергает сомнению существование источников и не отказывается признать постепенные приращения к законам Моисея, обусловленные социальными и религиозными условиями позднейших эпох, и оказавшие определенное влияние и на исторические повествования. Однако мнения о природе и числе таких документов, об их названиях и датах в настоящее время, в том числе и у некатолических экзегетов, очень различны… Поэтому мы приглашаем католических ученых изучать эти вопросы без предубеждения к здоровой критике и достижениям научных дисциплин, соприкасающихся с этими вопросами. Такое исследование без сомнения сумеет подтвердить то громадное участие и глубокое влияние, которое имел Моисей, как автор и законодатель».

Сегодня, когда прошло уже почти сорок лет с тех пор, как появился этот документ, мы видим, сколь многие ученые по-новому оценивают значение личности Моисея в историческом и законодательном контекстах Пятикнижия. Повествовательные традиции и законодательные блоки, в той части, которая охватывает суть событий и основополагающие нормы, восходят к эпохе, когда преобладающее значение имели личность и деяния Моисея. Дальнейшая эволюция и приспособление текста к новым или иным потребностям производились в духе Моисеева законодательства.

И если нельзя говорить о Моисее как о единственном авторе в буквальном смысле, он все равно остается отцом Пятикнижия. И, в сущности, безусловно, следует признать именно Моисея главным творцом основной книги Ветхого Завета [56].

Проблемы, связанные с разнородностью библейских текстов

19. Особенно важен, если принять во внимание задачи этой книги, следующий вопрос. Если в книгах можно встретить какие-то, так сказать, гетерогенные материалы, как, например, более ранние документы, есть ли гарантия, что на эти документы распространяется библейская боговдохновенность?

Особый интерес к этому вопросу пробудило исследование о. Пра [57]. Он заметил, что по обычаю древних документ можно было процитировать без всякой ссылки на первоисточник, который полагался общеизвестным (подразумеваемая цитата). Однако, этот документ не приобретает нового значения (а в случае с Библией значения непогрешимой истины) благодаря самому факту цитирования. По католическому богословскому учению о боговдохновенности безусловно истинным и соответственно обладающим непогрешимостью божественного наставления является только то, что утверждается боговдохновенным автором. Итак, когда автор цитирует документ, не исключено, что он возлагает всю ответственность на сам документ, осмотрительно предоставляя читателю право оценить, до какой степени можно ему доверять. Разумеется, в таких случаях боговдохновенность не изменяет вдруг природу цитируемого документа.

Этот принцип правилен, но было бы опасно переходить определенные границы в его применении и надеяться на каждом шагу находить подразумеваемые цитаты. Библейская история превратилась бы тогда в груду документов, не признанных автором. Здравый смысл говорит нам, что когда автор цитирует какой-нибудь документ, он делает это для того, чтобы что-то удостоверить. 13 февраля 1905 года Библейская Комиссия выступила в этой связи со следующими положениями [58]:

«Для разрешения трудностей, встречающихся в некоторых текстах Св. Писания, которые как будто сообщают исторические факты, католическому экзегету не дозволяется утверждать, что речь идет о скрытой или подразумеваемой цитате из документа, написанного небоговдохновенным автором, утверждения которого боговдохновенный автор не намерен ни принимать, ни присваивать себе, так что их нельзя считать свободными от ошибок.

Однако, это будет дозволено, если, соотносясь с разумом и суждением Церкви, окажется возможным доказать посредством серьезных аргументов:

1) что священнописатель действительно цитирует слова и документы другого;

2) что он не принимает их и не присваивает себе, так что можно считать, что он не говорит от своего имени».

Итак, широкое применение этой системы исключается, но остается возможность пользоваться ею в отдельных случаях. Так, например, в Ветхом Завете имеются генеалогии (Быт 5, 11; 25; 36, и т. д.), перечни местностей с указанием их принадлежности различным племенам (Ис Нав 13–21), сообщения о переписях (Езд 2; 1 Пар 9), которые имеют характер настоящих архивных документов, словно перед нами какая-нибудь опись или кадастр.

Очевидно, Провидению было угодно, чтобы эти документы не были потеряны, поскольку в определенные исторические моменты они сыграли свою роль в формировании избранного народа. В своей совокупности они и в настоящее время удостоверяют «Израилю Божию» (Гал 6, 16), христианам, «утвержденным на основании Апостолов и пророков» (Еф 2, 20), что они действительно являются духовными наследниками особого народа, который занимает определенное этническое и географическое место в истории человечества. Вот почему руководствуясь божественным вдохновением, священные писатели внесли в свои книги такие документы, которые иначе были бы потеряны. Именно в этом смысле эти документы боговдохновенны, а не потому, что божественное вдохновение, благодаря которому они были включены в священный текст, изменило их внутреннюю природу и словно по мановению волшебной палочки вдруг превратило их в письмена, точные и полные во всех деталях. Они остаются только документами, извлеченными из архивов избранного народа, а не упавшими с неба откровениями. Дело обстоит именно так, потому что боговдохновенный автор желал использовать их в качестве документов и более никак. Ему не было нужно постоянно открыто ссылаться на архивы, как в 1 книге Ездры 6, 2, настолько все это было самоочевидно [59].

Итак, когда мы обнаружим в книгах Ветхого Завета генеалогию, список или что-то подобное, мы не будем искать в них той точности деталей или той «божественной истины», которые, видимо, не имеют отношения к цели и соответственно к намерению автора (ср. пар. 54).

Вот другое обстоятельство, которое позволяет на законном основании предполагать, что нам встретилась подразумеваемая цитата: когда об одном и том же факте есть два рассказа, отличающихся друг от друга и просто стоящих рядом по воле автора, который и не пытается согласовать их между собой. В таком случае можно заключить, что боговдохновенный автор цитирует два документа, что он принимает их в существенных чертах (а иначе зачем бы он их цитировал?), не ручаясь, однако, за все детали (иначе почему бы ему не попытаться их согласовать?) и предоставляя читателю высказывать о них свое мнение [60]. Таков, по мнению многих библеистов, рассказ о потопе (ср. пар. 64).