3. Красота

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Красота

Это еще одна особая тема, касающаяся нашей миссии, если мы думаем о ней в контексте богословия нового творения. Я уверен, что серьезное отношение к творению и новому творению позволяет оживить эстетический аспект христианства и даже творчество. Осмелюсь сказать: красота важна, быть может, даже и не менее важна, чем духовность и справедливость.[226]Разумеется, если надо выбирать между красивым прозябанием в рабстве и уродливым Исходом, следует выбрать второе, но, как сказал Вильям Темпл по другому (хотя и близкому) поводу, к счастью, нам не приходится делать такого выбора.

Развернутое богословие нового творения в главе 8 Послания к Римлянам говорит нам о ценности естественной красоты. Павел описывает творение, которое стонет в родовых схватках, ожидая рождения нового Божьего мира. Как я уже писал, красота нынешнего мира в чем–то подобна красоте чаши, которая красива сама по себе, но куда прекраснее из–за того, чем она будет наполнена, или красоте скрипки, которая красива сама по себе, но еще прекраснее потому, что предназначена для музыки. Или можно дать такой образ: обручальное кольцо должно радовать глаз, но еще более радовать сердце из–за того, что оно предвещает. Нам предстоит поразмышлять над тем, что это значит с точки зрения нового творения. Поскольку мы, христиане, живем между двумя творениями, изначальным и новым, нам важно это понять.

Как я полагаю, сегодня мы начали освобождаться из плена одного старого представления. Многие люди думали, что добрый христианин не может всерьез посвятить себя искусству, а настоящий человек искусства не может быть добрым христианином. Сейчас, слава Богу, известны замечательные христианские художники, композиторы, скульпторы и даже поэты, которые показывают нам, что не обязательно разделять искусство и веру. Появились и блестящие теоретики, такие как Джереми Бегбай с его проектом «Богословие через искусство», которые многое делают в этой области. Рассмотрим вопрос, какое место занимает искусство и то, что мы в общем называем культурой, в изначальном и новом творении.

Я думаю, наша способность к творчеству или, по меньшей мере, к воспроизводству объясняется тем, что мы созданы по образу Божьему. Эта удивительная способность давать рождение новой жизни — прежде всего, конечно, это касается деторождения, но у нее есть тысячи других проявлений — прямо связана с поручением, данным человеку в главах 1 и 2 Книги Бытия. И радость о прекрасном Божьем мире, которая выражается в создании прекрасных произведений искусства, входит в призвание человека быть распорядителем творения. Вспомним, как Адам давал имена животным. Таким образом, подлинное искусство есть ответ на красоту творения, которая, в свою очередь, указывает на красоту Бога.

Но мы не живем в саду Эдема, и искусство, которое об этом забывает, быстро превращается в плоскую банальность. (Церковь не обладает монополией на китч и сентиментальность, но легче всего их найти именно в церкви.) Мы живем в падшем мире, и любая попытка черпать вдохновение из пантеизма любого рода, из поклонения обожествленной твари, неизбежно наталкивается на проблему зла. И потому искусство, подобно философии или политике, часто сознательно выбирает другую крайность: уродство мира, создавая уродливые вещи. (Это движение отражает изменение характера греческой драматургии, где Софокл изображал мир, каким тот должен быть, а Еврипид — каким тот является на самом деле.) Современное искусство Великобритании дает тому массу примеров, и часто это — изображение жестокости под маской реализма, которое выражает лишь разочарование и скуку. И опять–таки мы видим две крайности: одни люди отказываются принимать в расчет зло, а другие не видят ничего, кроме зла.

Это открывает перед христианином с целостным мировоззрением и пониманием богословия творения — как старого, так и нового, — удивительные возможности: он может искать выход из этого тупика и, вероятно, даже указать на такой выход другим. В главе 8 Послания к Римлянам есть слова о том, как все творение стонет в родовых муках, ожидая искупления. Это благое творение, но оно не есть Бог. Оно прекрасно, но его красота ныне имеет преходящий характер. Оно мучается, но Бог принимает его боль в Свое сердце, так что она становится болью нового рождения. Красота творения, которую воспринимает искусство, пытаясь ее выразить или подчеркнуть, ей подражать, — это не красота, присущая творению самому по себе, но красота, связанная с его предназначением — вспомним образы чаши, скрипки, обручального кольца. Мы призваны изображать мир не просто таким, каков он есть или каким он должен быть, но каким — исключительно по благодати Божьей — он в один день станет. И при этом надо помнить о воскресении Иисуса из мертвых, поскольку здесь нам открывается парадигма, первый пример и творческая сила всего нового творения. Нам не надо забывать, на руках и ногах Воскресшего остались следы от гвоздей — именно по ним Его узнавали ученики. Когда искусству присущи знания и ран этого мира, и обетования воскресения, когда оно способно отражать то и другое одновременно, оно указывает путь к новому взгляду на мир и к новой миссии.

Пародией на изложенное выше является страстная вера многих художников и писателей предыдущих поколений в то, что подлинное искусство обязательно должно быть искусством, политически ангажированным. По меньшей мере, марксисты, которые так думали, сумели понять нечто такое, чего не удавалось ни сентиментализму, ни брутальности, но только эсхатологии, которая осуществляется уже сейчас. Если христианин, причастный творчеству, сможет понять истину, которую пародируют в искусстве марксисты, он будет способен радоваться творению, благополучно пройдя между Сциллой и Харибдой пантеизма или цинизма. Это потребует серьезной работы воображения, которое должно питаться размышлением и молитвой у подножия креста и у пустой гробницы, чтобы видеть как / тайну Божьего суда над злом, так и тайну красоты творения, которому Бог снова говорит свое «да» через воскресение. Подлинные произведения искусства указывают не только на то, какова реальность вещей, но и на то, каким все станет в тот момент, когда земля наполнится познанием Бога, как воды покрывают море. Это остается поразительной надеждой, и быть может, именно искусство существует для того, чтобы нам лучшим образом передать и эту надежду, и это изумление.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.