Глава 14.  (Толкование 55 и 56 псалма)

Глава 14. (Толкование 55 и 56 псалма)

Человек трудолюбивый, дошедши до сих мыслей, пусть сам читает Богодухновенные изречения псалмопения, чтобы не утруждать его нам, излагая все до буквы и продолжая делать свой взгляд на каждую мысль. Как совершающие путь, который простирается далеко в высоту и с трудом проходим, когда встречают на дороге место, где можно сесть, отдыхают там долго, смотря по труду, какой ими подъят, а когда силы их снова укрепятся, побуждают себя к продолжению остального пути: так и идущий путем добродетели, для которого совершаемые им переходы суть победы над сопротивниками, как свидетельствует надписание предыдущего псалма, подкрепив себя одержанною победою, снова простирается к другой предстоящей ему победе. Велико и то борение, которое преодолел он в упомянутом псалме: скорбь, затруднение, смятение, вражду, молву (ибо это значит «глас вражий, стужения грешнича» и гнев негодующих, от чего происходят: смятение ума, боязнь смерти, страх, трепет, тьма и тому подобное.

Посему, кто превозмог столь многих и сильных противников, на крылах как бы голубицы, явившейся миру, и от преизобилующих пороками преселился в пустыню, не произращающую плевел лукавства, где приобретается упокоение одолением целого города сопротивников и всей полноты населяющих его (а населяют город сей беззаконие, труд, пререканье, лихва, лесть, смерть, нисхождение жизни во аде, и злейший всех род — всегдашнее лицемерие обитателей, которое под видом единодушия действует злокозненно, и победителем которого бывает тот, кто во все время собственной жизни своей непрерывно сохраняет упование на Бога; ибо словами: «вечер и заутра и полудне» (Пс. 54:18), объемлет Пророк целую дневную меру, в продолжение которой говорил он то, что благоволит услышать Бог, избавляющий жизнь миром от приближающихся к нему в таком великом множестве, которых он именует мужами кровей и лести и совершенными в пороке); итак, кто надеждою на Бога одержал верх над столь многими и сильными врагами, тот, как бы приведя в некое забвение показанные им труды, снова восстает на борцов, еще более сильных и могущественных.

Ибо вот какой новый труд берет на себя Пророк за прежние подвиги. О «людех», говорит он, «от святых удаленых» (Пс. 55:1). Люди же эти — вся полнота человечества, которую удаление от святых заповедей на какое–то великое и беспредельное расстояние, как бы стеною, поставленною в средине, отделило от Бога. Сих–то людей призывает победою над сопротивником, в награду подвигов назначая спасение погибших; почему заслугу сию выставляет на столпе в неизгладимых письменах памяти, увековечивающей событие. Посему победа одерживается «Давиду в столпописание, внегда», говорит он, «удержаша и иноплеменницы в Гефе» (1). Но чтобы не укрылся от нас смысл, сотканный в этом слове из исторических загадок, повторю сию историю, сократив в немногие слова. Зависть к Давиду при победе его над Голиафом в жестокой душе Сауловой порождена похвалою тех, которые, ликуя, веселились по причине сей победы. И Саул всеми способами, и тайно, и явно, уготовлял Давиду смерть: то скрытно строил ему козни, то, в след за сим, явно принимался за оружье и восставлял на него подданных. Но после многих, многократно деланных Саулом покушений на жизнь Давида, наконец пришедши к Зифеям, Давид поселился в одном городе у иноплеменников, добровольно принявших его к себе. Там жил он с своими сподвижниками, имея при себе двух законных жен, из которых одна была Израильтянка, а другая, быв прежде женою одного из владетелей на Кармиле, по смерти его стала сожительницею Давидовою. Вот что содержит в себе история.

Посему то, что Давид удержан у иноплеменников, не означает, что удержание сделано с худым намерением, ибо не то было на деле; а напротив того означалось сим исполненное любви и дружеское расположение, ибо Гефеи поселяют у себя изгнанного из земли отечественной. Итак, что же? Ужели это сын Иессеов Давид — человек от человеков, столько преуспел своими подвигами, что весь человеческий род, удаленный от Бога за преступление святых заповедей, снова призвал к Богу и показал ему гадательный смысл столпописания? А кто столпописанием наименует Писание Богодухновенное, тот не погрешит. Или не явствует из самой связи истории, что столько велик Тот, Кто стал вне пределов естества, населил город у иноплеменных Себе, нашел Себе покой в двояком браке, взяв одну супругу из Израильского рода и другую с ложа иноплеменников, так что, если слово о Нем надлежит привести в большую ясность, то Он есть вместе Победитель и Жених. Ибо, как сильный в брани, преодолел имеющего державу смерти, и тем неисчетный народ, содержимый в аде, извел на свободу; а когда народ Израильский по зависти и ревности устремился на убиение Его, удерживается Он по благорасположению иноплеменниками, и у них созидает град, разумею Церковь; и здесь–то утверждает царство Свое Изрекший подчиненным Сауловым: «отимется от вас и, царствие, и дастся языку творящему плоды его» (Матф. 21:43). В этом–то граде есть несколько и благорожденных Израильтян, по пророческому изречению, в котором сказано: «в Церквах благословите Бога, Господа от источник Израилевых» (Пс. 67:27), ибо начавшее слово веры, проповедники истины, основатели Церкви, разумею учеников и Апостолов, были «от источник Израилевых. Князи Иудовы», говорит Пророк, «владыки их, князи Завулони, князи Неффалимли» (28). Сими признаками и указаниями пророчество предъозначает родовые отличия учеников. Между ними и «Вениамин юнейший, во ужасе» обученный тайнам, от семени Авраамова и колена Вениаминова, Божественный Апостол Павел. Впрочем, если и повествуется, что Царь имеет в сожительстве Израильтянку, то больше любима им Авигея, с которою сожительствовал сперва обитатель Кармила Навал, по прозванию — «человек зверонравен» (1 Цар. 25:3), суровый горец, стригущий овец, по смерти которого жена сия сожительствует с царем и делается матерью царей.

Итак, надписание псалмопения заключает в себе столько таин, означая победу над людьми, «от святых удаленными» (Пс. 55:1), и за успехи над иноплеменниками воздвигнутый столп, который начертанными на нем письменами держащимся иудейского неверия служил в укоризну, а спасающимся верою — в путеуказание к добру и в образец. Самые же изречения псалмопения, как мне более кажется, относятся не столько к пришедшему от Давида царю, сколько к самому Давиду, борцу с пороком и делателю добродетели. Но никто не может сказать, будто бы заключающиеся в псалмопении мысли не согласны с загадочными указаниями надписания. Ибо кто истинно, и как должно, взирает на богословие; тот, без сомнения, покажет жизнь согласную с верою. А сие не иначе возможно, как по низложении плотского восстания упражнениями в добродетели. Для добродетели же главное — Божья помощь, которой сподобляется своею жизнью присвоивший себе Божью милость. Как иной при внезапном нашествии какого либо разбойника, или убийцы, для избежания опасности, не довольствуясь самим собою, призывает на помощь кого либо из друзей; так и здесь вступающий в битву для борьбы с человеком (а именуя человека, Пророк собирательным сим именем указывает на немощи естества) призывает помощь свыше, говоря, что попирает его борющий, что он подавлен и приведен в отчаянье продолжением борьбы во весь день; что не один враг вступает с ним в борьбу; напротив же того один этот человек есть целая толпа врагов. «Попраша мя», говорит Пророк, «врази мои весь день, с высоты» (3), низлагая тем самым, что они выше попираемого. И не днем, не при свете совершается это; вспомоществуемый светом не убоялся бы я; почему говорит: «в день не убоюся» (4), и даете видеть умалчиваемым, что тьмою наводят на него страх враги. Впрочем, таковой борец делает для себя днем надежду на свет, которым уничтожается тьма. «В день не убоюся, аз же уповаю на Тя».

Но, можете быть, иной лучше постигнет смысл написанного, принимая во внимание загадочный смысл надписания. Пока «людие» (род человеческий) удалены были от святых Ангелов; попирали их немощи естества, подавляла и сокрушала продолжительность брани, низлагали высшее, и имели они страх во время ночи. Но когда стали надеяться на Бога, свергнув с себя, как бремя, обманчивую надежду на суетное; тогда восхвалили слова свои, которые не иное что, как исповедание веры. Ибо Пророк говорит: о «Бозе похвалю» слова мои (11). Но сими похвальными словами, говорит он еще, враги мои «гнушаются», изобретая «на мя помышления на зло» (6), пока живу с ними, строят мне тайные и скрытные козни; делая свое дело, не перестают всегда подстерегать «пяту мою» (7), так как из начала делом человекоубийцы — «блюсти пяту» человека (Быт. 3:15). Но если и тяжко приражение неприятелей; при Твоем содействии будут они отражены; потому что спасение даруется Тобою людям не за дела праведности, но по одной Твоей благодати. Сказано: «ни о чесом» спасешь их (8). И все дальнейшее последование сего псалмопения объясняет призвание человеческого рода, а самое главное в нем — неизгладимый памятник победы над сопротивником, как бы на столпе Божия человеколюбия показуемый всей твари в повод к славословию. Посему Пророк, как бы взирая на этот столп, в последних стихах псалмопения говорит: о «Бозе похвалю» глагол, о «Господе похвалю слово» (11).

«На Бога уповах». При Его помощи страха плотского уже не убоюся (12). «Во мне», продолжает, «молитвы, яже воздам хвалы: яко избавил еси душу мою от смерти, и нозе мои от поползновения» (13:14). А поползновением называет уклонение от хождения по заповедям, от которого произошло падение. Посему, будучи избавлен от смерти и восставлен от падения, представляется лицу Божию, от которого был удален, когда первоначально вкусил от запрещенного заповедью, и от стыда сокрыл себя под тенью смоковницы. Итак, восприяв снова дерзновение, восстановляется для оживляющего света. Ибо говорит: «благоугожду пред Господем во свете живых» (14), откуда в начале отчужден был грехом.

И о сем довольно. Ибо думаю, что не должно, исследывая неутомимо каждое речение, без меры длить слово. Но поелику в священных песнопениях много псалмов победных, на которые указует надписание: «в конец», и в них победа над сопротивниками рассматривается со многих сторон; то естественно иметь особое некое значение той победе над противоборствующими, которая изображается историческими загадками, разумею же историю, описывающую дела Сауловы. Порядок сих псалмов состоит не в последовательности исторических событий, но он следовал оказываемым преспеяниям в добродетели. Каждое из открывающихся событий поставлено так, чтобы служило доказательством возрастания в добродетели, и первое, и последнее приведено в последовательную связь относительно к добродетели, и порядок не порабощен вещественному стечению событий. Посему после многого другого описывается прежде многих событий бывшая встреча в пещере Саула, стремящегося к убийству, и Давида, уклоняющегося от убийства; где возможность совершить убийство извратилась до противоположности. Кого преследовали, чтоб предать смерти, тому открывается случай убить желающего его смерти; он имеет возможность, а с возможностью и силу совершить казнь над врагом; но вместо врага убивает в себе свою раздражительность.

Хотя, конечно, всякому, кто поверхностно не занимается Божественным, известна эта история, однако же перескажем ее кратко, сколько можно будет, сократив повествование о сем в немногих словах. В Иудеи было некое пустынное место, в котором в нужде своей имел пристанище гонимый Давид. Там находилась какая–то просторная пещера, которая одним только устьем принимала в себя укрывающихся в нее. Когда же Саул искал Давида и со всем воинством осматривал сию пустыню; Давид и бывшие с ним по необходимости убегают в пещеру. И когда они были уже в пещере, входит за ними в устье ее и Саул исправить некоторую нужду, не зная впрочем о вошедших туда случайно воинах, угрожающих его безопасности. Посему Саул, оставшись один, снял с себя верхнюю одежду и положил подле себя, но скрывающимся внутри во мраке был он виден, освещенный лучом из устья. Все прочие, бывшие с Давидом, возымели решительную мысль броситься на врага и пришедшему для убийства отмстить, когда как бы Сам Бог дал врага в руки гонимым на смерть. Но Давид удержал их порыв, признав непозволительным поднять руку на царя своего. Обнажив же меч, вынутый из ножен, и неприметно став позади Саула, когда покушение на жизнь могло совершиться без свидетелей, потому что мрак в пещере, затрудняя зрение, все делаемое в ней укрывал от обличения, и потому была возможность одним ударом в спину вонзить весь меч в сердце, он не коснулся, даже не подумал коснуться Саулова тела. Но тайно мечем отрезываете «воскрилие» верхней одежды (1 Цар. 24:6), чтобы в последствии эта риза свидетельствовала о Давидовом человеколюбии к Саулу, отрезанием «воскрилия» показывая возможность нанести удар и его телу. Риза делала явным, какому долготерпению обучился Давид; в руке был у него обнаженный меч, а под рукою тело врага; имел он возможность и убить сего врага, однако же, и раздражение препобедив рассудком, и возможность нанести удар — страхом Божиим, не только превозмог собственный гнев, но и оруженосца, стремившегося к убиению Саула, удержал произнесением достославных этих слов, сказав ему: «не убивай христа Господня» (1 Цар. 26:9). Итак, Саул выходит из пещеры, не зная, что там было, и надев на себя обрезанную одежду. Выходит с ним, но сзади, с безопасностью для себя самого, и Давид, и, взошедши на бывший над пещерою холм, показывает в руке воскрилие (а это было не иное что, как бескровный памятник победы над сопротивниками), и, громким голосом вскричав Саулу, извещает его об этой новой и чудной доблести, которой не осквернил он, обагрив кровью, при которой и доблестный муж победил, и побежденный спасается. Ибо не падением врага свидетельствуется Давидова доблесть; но поелику сопротивник спасен от опасности, то еще более явным соделывается превосходство силы в имеющем столько упования, что не в гибели противоборствующих поставляет он свое спасение, но, и окруженный злоумышляющими, как бы никто не думал оскорбить его, почитает себя безопасным. Лучше же сказать, Писание этою историею научает, что преимуществующий добродетелью оказывает мужество свое не против соплеменников, но против страстей. Посему таковою Давидовою доблестью охлаждается раздражение в обоих. Давид собственным рассудком истребляет в себе личный свой гнев, угашает гнев, располагающий ко мщению. А Саул оказанным ему человеколюбием умертвил в себе злобу на Давида. Ибо из той же истории можно дознать, что говорит он после сего победителю, приводимый в стыд тем, на что покушался, плачем и слезами доказывая внутреннее свое отвращение от злобы.

Посему, сколько видно сие из истории, таково содержание пятьдесят шестого псалма; самые же речения надписания, которыми указывается на встречу в пещере, изложены в следующем виде: «в конец, да не растлиши, Давиду в столпописание, внегда ему отбегати от лица Саулова в пещеру» (Пс. 56:1). Но чтобы видно было, сколько с сим надписанием согласны содержащиеся в псалмопении мысли, время теперь в немногих словах заметить, какой в них образ воззрения, изложив наперед Богодухновенные изречения. «Помилуй мя Боже, помилуй мя: яко на Тя упова душа моя, и на сень крилу Твоею надеюся, дондеже прейдет беззаконие» (2). Псалмопевец молит за упование на Бога и за твердую на Него надежду воздать Божиим милосердием. «Дондеже прейдет беззаконие», говорит он. Но чтобы мысль сия сделалась для нас более ясною, разберем слово сие так: свойство греха — быть непостоянным и преходящим. И в начале не вместе с тварью все Сотворившим и Осуществившим приведен он в бытие, и не всегда пребывает с существами. Ибо что существует от Сущего, то и в бытии всегда пребывает. А если что происходит не от Сущего, и сущность чего имеет состоятельность не в том, что оно есть, но в том, что оно не добро; то сие — какая–то трава, растущая на кровле, не имеющая корня, не сеянная, невозделанная; хотя в настоящем беспокоит она своим несостоятельным прозябением, но в последующее время, при восстановлении вселенной в доброе состояние, конечно, преходит и уничтожается, так что зла, встречающегося нам ныне, в той жизни, какая предстоит по упованию, не останется следа. Ибо сказано: «еще мало, не будет грешника: и взыщеши место его, и не обрящеши» (Пс. 36:10).

Итак, пророческое слово в начал сего псалмопения любомудрствует, в возвышенных учениях излагая естествословие порока. Оно учит, что до тех пор имеем нужду в содействии милосердия, «дондеже» жизнь нашу «прейдет беззаконие», ко вреду нашему вошедшее в жизнь. Таковое же содействие дарует нам упование на могущество Содействующего и вооружение себя сенью крыл Божиих. И кто под сенью крыл Божиих, служащею для нас покровом, будет разуметь добродетели, тот не погрешит. Ибо само Божество, каково Оно в естестве Своем, пребывает недоступным и непостижимым естеству человеческому, по неизреченности Своей паря гор превыше человеческого рассудка. Но в сеннописании добродетелей взирающим на оное открываются некоторые существенные черты неизреченного Естества, так что всякая мудрость, благоразумие, ведение и всякий способ постигающего что–либо мышления суть не самые крила Божии, но сень Божиих крыл. Но великое для нас благодеяние и сень. Ибо Пророк говорит: «воззову к Богу вышнему, Богу благодеявшему мне» (Пс. 56:3).

Этою сенью, которую дольнему меру послал Бог с высоты, «спасе мя» (4) осенившим в облаке Духом, и тех, которые, по сказанному в прежних псалмах, попирали меня, поставил ныне в ряд укоряемых. Ибо «посла Бог милость Свою и истину Свою, и избави душу мою от среды скимнов» (5). Подлинно скимнами были для меня прежде грехи, скимнами львов, которые страшили пастью и остриями когтей терзали меня. Но пришли помощники, «милость и истина» — эта прекрасная чета; потому что и милость не без суда, и истина не без милости. И ими–то избавляюсь от сопребывания с сими скимнами. Звери же сии, говорит Пророк, «сынове человечестш, зубы их оружия и стрелы, и язык их меч остре» (5).

Устройство естества нашего не знало сих чувственных стрел, вместо зубов вложенных в уста человеческие; но если кто уподобится зверю по страсти, и преобразится в него по овладевшему им пороку, то, утратив естественный свой образ, подлинно делается зверем. Посему Пророк, упомянув о львах, наименовал сынов человеческих зверями, у которых бранными орудиями зубы и язык. Потому, кто столько возвысился умом, что водворяется под сенью крил Божиих и на земле восприял небесный жребий (ибо сказано: «посла с небесе и спасе мя» (4)), тот не взирает уже на земное, но трудится для славы пренебесной, говоря: «вознесися на небеса, Боже, и по всей земли слава Твоя» (6). И описывая нападения врагов, сказывает им Пророк, что впадут они в яму, и на них самих обратятся уготовляемые ими бедствия.

Ибо говорит: «сеть уготоваша ногам моим, и слякоша душу мою: ископаша пред лицем моим яму, и впадоша в ню» (7). Сам же, как извещает, готов он воспевать Божью славу с благохвалением; потому что при таком величии души блажен тот, чье сердце уготовано к благохвалению Божьей славы, вмещая в себе невместимое, утверждая о себе, что он расположен и готов, и не отлагает песни, но живые орудия свои поименно приглашает к служению в песнопении, взывая: «востани псалтирю и гусли» (9), чем указуется стройное согласие в Божественном славословии двоякого человека: и видимого, и сокровенного. И орудия повинуются призывающему. Временем же для такого мусикийского песнопения служит раннее утро; потому что для тех, которые не отложили дел тьмы, не пробуждается Божья слава. Посему и псалтирь и гусли ответствуют взывающему: «востану рано» (9). Так Пророк обещается воздать Богу благодарение, которое называет исповеданием, исполняемым «в людех и во языцех» (10); потому что благодать веры равно уделяется носящим оба сии имени: и «людям», и «языкам. Не иудеев Бог токмо», но «и языков, понеже един Бог, Иже оправдит обрезание от веры, и необрезание верою» (Рим. 3:29–30). Посему, так как Божие благословение, как бы двойным каким потоком, излилось на тех и других, разделяясь то на «людей», то на «язычников»; пророчество за тех и других приносит благодарение Богу; потому что до бесконечности возросший грех превосходит величием своим Божия милость, соделавшаяся превысшею и самой небесной высоты. Ибо сказано: велика превыше «небес милость Твоя» (Пс. 56:11). Изречениями воздаваемого за сие славословия почитаю окончательные слова псалмопения, в которых сказано: «вознесися на небеса, Боже, и по всей земли слава Твоя» (12). Ибо в какой мер Божье славословие, распространенное спасаемыми верою, умножается на земле, в такой же пренебесные силы, радуясь нашему спасению, воспевают и славословят Бога, как и то небесное воинство, когда Ангелы увидели на земле мир, явившийся нашему миру по благоволению «в человецех», говорит пастырям: «слава в вышних Богу» (Лук. 2:14).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.