Взорванный Афганистан

Взорванный Афганистан

В кромешной тьме, подпрыгивая на кочках, наш одинокий джип катился по грунтовым улицам Кабула. Следом вздымалось облако пыли, в котором свет задних фар выхватывал из темноты странные кроваво-красные очертания. Свет передних фар освещал лишь несколько метров опустевших и, казалось, заброшенных улиц. Отсутствие фонарей и даже звезд на небе, темные здания, тянущиеся по обе стороны улицы, нагнетали чувство страха. Хотя основным источником страха было не это. Комендантский час, введенный после коммунистического переворота в Афганистане, превратил знакомые улицы города в заброшенные закоулки, где смерть настигала без предупреждения.

Нас окружала мертвая тишина. Даже обычно оживленная воинская часть, погрузившись во мрак ночных теней, неподвижно замерла за колючей проволокой. Все вместе это сливалось в дурное предчувствие. Только шум мотора нарушал ночное безмолвие.

В машине нас было трое: я, моя жена Джули и Клиффорд Ронзель. Клиффорд, врач по профессии, приехал в Афганистан для оказания гуманитарной помощи. Мы с Джули тоже отдавали этому много сил, распределяя свое время между работой и прилежным изучением пушту — одного из двух основных языков Афганистана.

В нашем стареньком джипе было так темно, что мне едва удалось рассмотреть циферблат часов. Я взглянул на часы и, нарушив долгое молчание, сказал:

— Клифф, уже очень поздно, как ты можешь оставаться таким спокойным? Уже без пятнадцати десять. Ты же знаешь, что после десяти они могут стрелять без предупреждения. Будем надеяться, что у них у всех часы идут правильно. Неужели этот драндулет не может двигаться быстрее?

Молодой врач бросил взгляд на тускло светящийся спидометр, затем вновь на дорогу.

— Если мы прибавим скорость, это будет выглядеть очень подозрительно. На улице, кроме нас, никого нет, — ответил он, пытаясь при этом ободрить меня улыбкой.

Это я знал и без него, понимая, как сильно наш джип бросается в глаза.

«Почему мы не выехали раньше?» — спрашивал я себя, вспоминая слышанные мной на этой неделе тревожные слухи о том, как один охранник застрелил водителя потому, что тот остановился недостаточно быстро, и о молодом неопытном солдате, который выстрелил, так как ему «показалось», что он увидел оружие.

Тряхнув головой, чтобы отогнать от себя мрачные мысли, я снова нарушил тишину.

— Клифф, мы ненормальные. До меня только сейчас дошло, что мы едем в старом сером джипе военного образца. Останови машину, — сказал я шутя. — Я больше не хочу в ней ехать. — Повернувшись к жене, я спросил: — А ты, Джули?

— Хорошая мысль, — ответила Джули не совсем уверенно. Очевидно, моя шутка не очень ее насмешила.

Клифф улыбнулся и сказал:

— Потерпи, Дэйви. Осталось пять кварталов проехать, и ты будешь дома в целости и ...

Не успев произнести больше ни звука, он изо всей силы нажал на тормоза, его швырнуло вперед. Колеса с визгом остановились практически в тот же момент, и нашу машину занесло в сторону. Впереди, менее чем в двух метрах от меня, зияло дуло автомата. Я знал, что выстрел может раздаться в любую секунду. Солдат стоял один посреди дороги, направив на нас АК-47. Я поднял руки вверх, упершись ими в стальную крышу джипа, и не смел даже моргнуть. Я боялся, что малейшее движение будет истолковано как попытка сопротивления и спровоцирует выстрел. С поднятыми вверх руками и колотящимися сердцами мы ждали, в то время как молодой солдат пристально нас осматривал.

Мои мысли обгоняли одна другую: «В чем, собственно, дело? Десяти часов еще нет. С виду он хороший парень, мамы таких детей любят. Пожалуйста, не надо...».

Наконец солдат пошевелился и наклонил голову, чтобы рассмотреть заднее сиденье автомобиля. Когда он понял, что перед ним иностранцы, он очень медленно ослабил напряжение и сделал шаг в сторону. Затем, не произнеся ни слова, он махнул вперед дулом автомата, показывая, что можно ехать. Как по команде, мы все покорно кивнули в ответ.

Клифф включил первую скорость, и джип медленно тронулся. Он сделал глубокий вдох, а затем выдох. Я откинулся на сиденье, Джули закрыла глаза.

— Ты в порядке? — обратился я к Джули.

— Все нормально, Давид, — ответила она.

— А ты, Клифф? Ты как? — спросил я.

Некоторое время он смотрел прямо вперед, сжимая руль.

— В порядке, — голос молодого врача звучал несколько тоньше обычного. Затем, прочистив горло, он уже более уверенно произнес:

— Все нормально.

Я точно не знал, кого Клиффорд больше пытался в этом убедить — меня или самого себя.

До самого дома никто больше не проронил ни слова.

— Клифф, давай ты у нас переночуешь, — предложил я. — До начала комендантского часа осталось восемь минут.

— Нет, спасибо, Дэйв. Я могу добраться домой минут за пять.

— Ты уверен, Клифф?

— Вполне. Кроме того, я хочу попасть домой сегодня, чтобы начать собираться в Алабаму. Я вам позвоню.

Шумный автомобиль отъехал, быстро набирая скорость. Я видел, как зажглись огни стоп-сигнала, когда он притормозил, поворачивая направо. После того как машина исчезла за поворотом, я прошептал: «Храни его, Господи».

— Аминь, — добавила Джули.

Дома Джули спросила:

— Как ты думаешь, он пошутил насчет сборов в Алабаму?

— Ну, после того, что произошло сегодня вечером, я полагаю, он над этим серьезно задумается, — ответил я. — Афганистан стал опасным местом. Никто не знает, что может случиться завтра.

— Я-то уж этого точно не знаю, — сказала она. — Давид, может приготовить что-нибудь перекусить? После нашего приключения я что-то проголодалась.

— Отличная мысль, — ответил я.

Джули пошла на кухню, а я откинулся на спинку своего любимого кресла, перебирая в мыслях события последних двух недель.

В ночь с 17 на 18 апреля 1978 года известный коммунистический лидер Мир Акбар Хайбер был застрелен неизвестными. 19 апреля более десяти тысяч коммунистов и сочувствующих направились к дому Хайбера, расположенному в районе Микроян, чтобы получить его тело для захоронения. Похоронная процессия проходила через часть города.

После того как они совершили относительно мирный марш к месту захоронения в парке Зарнагар, что в центре Кабула, прошла антиимпериалистическая демонстрация. Марксистские лидеры произносили в громкоговорители и мегафоны речи, полные энтузиазма. Это шумное сборище сопровождалось выкрикиванием лозунгов и потрясанием кулаками. Такое огромное количество возбужденной молодежи с красными повязками на руках, провозглашавшей лозунги атеистического материализма в Кабуле, исламском городе со взглядами диаметрально противоположными подобной идеологии, приводило большинство людей в содрогание.

Я слышал и до этого о действиях коммунистических активистов в Кабульском университете и старших классах некоторых школ, но полагал, что масштабы подобной деятельности сильно преувеличивались. Мне было известно, что некоторые военные офицеры получили образование в Москве, но я не мог себе даже представить, что коммунизм может поколебать у афганцев их твердую веру в Бога. Однако заинтересованность Советского Союза в приверженности Афганистана была довольно очевидна, судя по впечатляющему советскому посольству, раскинувшемуся на территории двух кварталов и напоминающему усиленно охраняемую крепость с высоким каменным забором.

Напряженность, носившаяся в воздухе после демонстрации, наполнила сердца людей тревожными размышлениями о том, какой будет реакция афганского правительства и что предпримут лидеры коммунистического движения. Многие были удивлены силой сторонников марксизма.

На рассвете 26 апреля правительство арестовало нескольких коммунистических лидеров. Однако один из предводителей движения, Хафизулла Амин, был оставлен под домашним арестом. По мнению некоторых, это была ошибка, за которую президенту Афганистана, Дауду, пришлось дорого заплатить. Многие полагают, что за несколько часов, предшествовавших окончательному аресту Амина, он сумел привести в движение силы, которые и совершили апрельский переворот.

В первой половине дня 27 апреля наш район был взбудоражен тревожными слухами о волнениях в центре города, но мы сами ничего не слышали и не видели. После обеда мы с Джули заметили два реактивных истребителя, летающих кругами над Кабулом.

С огромной тревогой в голосе Джули спросила: «Давид, почему над городом летают самолеты?».

Поскольку все говорили о студенческой антиправительственной демонстрации у президентского дворца, я предположил, что таким образом правительство хочет показать свою силу. Вскоре выяснилось, что я был неправ. Внезапно, как по команде, истребители спикировали вниз и, пронесясь над городом на бреющем полете, выпустили два реактивных снаряда в сторону военной части, находившейся за Кабулом рядом с озером Карга.

Я взлетел вверх по лестнице и выскочил на балкон. Оттуда я увидел два самолета, разрезавших бриллиантово-голубое небо. Полный изумления, с открытым ртом, я уставился сначала на самолеты, затем на то место, куда полетели снаряды. Джули, появившись на балконе несколько позже, застала лишь сероватый дым, поднимавшийся оттуда, где упали ракеты. Внезапное чувство беспомощности и беззащитности захлестнуло меня.

К вечеру, слетевшись со всех сторон, над Кабулом стало кружить много других самолетов. Один за другим они бросались вниз, направляя снаряды в президентский дворец, и резко взмывали вверх. Самолеты летали над городом очень низко, прямо над нашими головами, так что даже невооруженным глазом можно было рассмотреть под крыльями истребителей еще не выпущенные реактивные снаряды. Я содрогнулся при мысли о том, что каждый из них несет смерть. Но, не в силах побороть себя, я продолжал наблюдать за взрывающимся небом. Вскоре мирное голубое небо стало грязным и уже казалось злым от поднимающегося вверх дыма и серых перекрестных линий, оставленных в воздухе истребителями.

Позже я узнал, что в то утро администрация Малалайской женской школы, расположенной в нескольких кварталах к западу от президентского дворца, в связи с напряженной обстановкой в городе решила отпустить девочек домой примерно в 11.30. Но ни отмена занятий, ни тревожные слухи, ни антиправительственные демонстрации не очень волновали двух подружек, покидавших в тот день здание школы.

Спогмай, шестнадцатилетияя дочь господина Мунсифа, нашего преподавателя пушту, и ее подруга Гвульян беззаботно прогуливались по городу, направляясь к дворцу и радуясь отмене занятий. Невысокая Спогмай, с непослушными, до плеч, волосами и мягкой, почти загадочной улыбкой была прямой противоположностью своей лучшей подруги Гвульян, высокой, с длинными, по пояс, волосами и громким заразительным смехом.

Девочки собирались сесть в автобус на остановке рядом с площадью Пуштунистан. Проходя мимо парка Зарнагар, девочки ощутили всеобщую возбужденность людей, заполнявших улицы — особенно рядом с дворцом. Впечатляющее здание резиденции президента и штаб-квартиры правительства возвышалось над городом. Как обычно, над высокой башней на площади гордо развевался флаг Республики Афганистан.

— Почему танки на площади? И почему джипы полны солдат? — спросила Спогмай.

— Может быть, это какие-нибудь военные учения, — ответила Гвульян. —Ты только посмотри на цветы в дулах автоматов. Красиво, не правда ли?

Подружки весело рассмеялись. Настроение у них было таким же ясным и безоблачным, как этот солнечный апрельский день.

Гвульян предложила еще немножко посмотреть, и девочки, пройдя мимо гостиницы «Кабул», остановились у здания почтамта. Через дорогу, в ресторане «Хайбер», обедали люди.

Внезапно прозвучал взрыв танкового снаряда. Испуганные люди подняли глаза, но никто не пошевелился. Затем выстрелы выпущенных в президентский дворец снарядов раздались снова и снова. Посетители ресторана, вскочив с мест, ринулись к выходу, задевая и переворачивая на ходу ресторанные столики. Прохожие разбегались кто куда, и машины на полном ходу неслись прочь.

Солдаты начали нервно стрелять во все стороны, и люди на улицах и тротуарах стали падать. Некоторых смерть настигла сразу, другие лежали на земле, корчась от боли. Те, кто мог, пытались подняться на ноги, чтобы убраться подальше от этого ужаса.

В панике Спогмай тоже бросилась бежать. Мальчик лет двенадцати бежал вместе с ней, пока не упал, подкошенный пулей. Краем глаза Спогмай заметила красивый желтый цветок рядом с его рукой.

Невероятно напуганная, Спогмай пустилась бежать еще быстрее, но споткнулась, потеряв туфлю. «Куда же бежать?» — в панике металась она. Спасаясь от солдат и танков, Спогмай ринулась к какой-то открытой двери с криком: «Гвульян, ты где?». Не получив ответа, она заскочила в дверь, упала и, прокатившись кубарем по грязному полу, затихла в дальнем углу. Повернувшись к двери, она увидела Гвульян, тоже влетевшую внутрь в поисках убежища.

Исцарапанные и взъерошенные, девочки с рыданиями кинулись друг другу в объятья.

— Гвульян, если мы останемся здесь, то окажемся в ловушке, — прокричала Спогмай. — Нам нужно бежать.

На четвереньках, не обращая внимания на свои израненные ладони и коленки, девочки выползли из дверей и направились к ближайшему магазину. Оттуда, прижимаясь к земле, они перебегали от дома к дому до тех пор, пока не выбрались из дыма и паники. Прислонившись к стене, они наконец-то смогли остановиться и отдышаться.

Задыхаясь и всхлипывая, Гвульян спросила:

— Что это? Что происходит?

— Я не знаю, ответила Спогмай. — Я хочу домой.

К вечеру безошибочно различимый звук выстрелов из ружей и автоматов заставил нас с Джули укрыться в дальней комнате нашего домика. Когда стемнело, мы завесили окна одеялами, чтобы стекло, вылетая, не поранило нас.

В темноте, прильнув к радиоприемнику, мы слышали много политической риторики, но так мало достоверной информации. И все же радио давало хоть какое-то представление о том безумии, которое творилось за стенами дома.

Со всех сторон доносилась автоматная стрельба, нарушающая ночной покой. Около полуночи одно из решающих танковых сражений развернулось в четырех кварталах от нашего дома. Каждый выстрел орудия сотрясал землю, приводя наше скромное жилище в движение. Мы сняли матрасы с кроватей и легли спать на полу. Слишком встревоженные, чтобы заснуть, мы с Джули провели всю ночь в разговорах и молитвах за наших афганских друзей и друзей из других стран.

«Кто с кем воюет? Может быть кто-нибудь из наших друзей и коллег попал в перестрелку? Начнут ли снова бомбить на рассвете?» — все эти вопросы возникали у меня в мыслях, и ночь не могла дать на них ответа.

Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, обхватив голову руками, и мое сердце было переполнено невыразимо глубокой болью за тех людей, которые погибали совсем рядом с нами.

Рассвет наступил под вой рассекавших небо самолетов и грохот снарядов, раскатывающийся над Кабулом подобно грому. Лежа на полу посреди комнаты, мы вдруг услышали пронзительный рев истребителя, пикирующего прямо на дом.

Инстинктивно я рванул простыню и с криком: «Нам конец, крошка!» накрыл Джули с головой.

Я был уверен, что снаряд направлен в наш дом. Но рев реактивного самолета пронесся мимо.

Смущенно улыбаясь, я откинул простыню с лица жены и сказал:

— Отбой, Джули.

С озорным огоньком в глазах Джули ответила:

— Благодарю Вас, о храбрый рыцарь.

Те страшные девятнадцать часов стоили жизни нескольким сотням, а может и тысячам людей. Большинство из них были молодые солдаты, толком не знавшие, как обращаться с мощным смертоносным оружием. Много людей погибло, пытаясь узнать, что происходит. Выйдя на улицу, они попадали в перестрелку или под случайную пулю неопытного солдата.

Афганистан был взорван.

Вскоре после окончания военных событий мы обнаружили, что наши телефоны все еще работают. Глубоко обеспокоенный судьбой наших друзей, я позвонил господину Мунсифу. Трубку поднял его сын Амир.

— Асалам алейкум (Мир Вам), — поприветствовал он меня.

— Вали кум салам (И Вам также), — ответил я.

Изо всех сил стараясь говорить спокойно, я спросил:

— У Вас все в порядке?

— У нас все в порядке, — ответил он. — Спогмай была в центре города, когда началась перестрелка, но она смогла добраться домой живой и невредимой. Слава Богу.

— Да, действительно, слава Богу. Пожалуйста, не выходите из дому, — настоятельно посоветовал я.

— Нет, мы никуда не выходим.

— Ваш отец все еще в Джелалабаде?— спросил я.

— Да, он все еще там, — подтвердил Амир.— Он будет очень переживать за нас.

Разделяя тревогу Амира, я ответил:

— Да, понимаю. Мы с Джули будем молиться за него и за вашу семью.

— Спасибо, — ответил он.

Не зная, что еще сказать, я добавил:

— Пожалуйста, звоните нам, если мы сможем чем-нибудь помочь.

— Не беспокойтесь, Дауд, — ответил Амир, называя меня моим пуштунским именем. — С нами все будет хорошо. Вы с Джули тоже, пожалуйста, будьте осторожны.

— Мы будем осторожны, — пообещал я.

— Держите с нами связь, — сказал он.

После того, как я его в этом заверил, Амир попрощался:

— Храни Вас Бог.

— И Вас тоже, — ответил я.

Мы больше ничего не могли сделать, но успокаивало то, что наши молитвы могут помочь семье господина Мунсифа и всем нашим афганским друзьям, которые были для нас так дороги.

У нашего репетитора Аймала Масуда и его семьи не было телефона, и мы никак не могли с ними связаться. Поэтому на следующий день после переворота, несмотря на напряженную обстановку, я рискнул заглянуть на минутку в магазинчик, который держала семья Масудов. Я вздохнул с большим облегчением, увидев усатое лицо Рахмана. Его усы подпрыгнули в широкой улыбке, и он крепко пожал мне руку в знак приветствия.

— Рад Вас видеть, Дауд, — сказал он.

— Я тоже, Рахман, — ответил я.

Рахман позвал младших братьев:

— Идите сюда, Дауд пришел.

Первым появился семнадцатилетний Аймал, проворный парнишка со смышлеными глазами. Худощавость и гладкое, еще не знавшее бритвы лицо придавали ему вид прилежного студента. Портрет дополняли очки в черной оправе и короткая стрижка.

— Я очень рад, что с Вами все в порядке, Дауд, — сказал он.

— И с Вами тоже, мой друг, — ответил я.

Прежде чем я успел договорить, появился Хадим. Он тихо сказал:

— Здравствуйте, Дауд. Как у Вас дела?

Он был самым высоким из всех братьев и отличался чрезвычайно добрым нравом. Его улыбка подчеркивала маленькую родинку справа над молодыми и еще тонкими усами.

— У нас с Джули все нормально, и я очень рад видеть всех вас троих здоровыми и невредимыми. А как ваши родственники? Все ли у них в порядке? — спросил я. Мое сердце замерло в ожидании ответа.

— У всех все нормально, — ответил он.

— А как ваш зять, пост которого размещается у озера Карга? — не унимался я.

— Мы не знаем, — признался Хадим. — От него еще не было никаких известий.

— Мы с Джули много за него молимся, чтобы Бог сохранил его в безопасности, — сказал я.

— Спасибо. Большое спасибо, — практически одновременно ответили братья. Их лица были очень серьезны.

Мне хотелось добавить еще что-нибудь, чтобы развеять их тревогу. Мы с Джули практически стали частью семьи Масудов.

— Бог помогал нам до этого, Он может помочь нам и сейчас, — сказал я.— Мне пора идти, но, пожалуйста, будьте осторожны.

— Вы тоже будьте осторожны, — заметил Аймал.

— Храни Вас Бог, — попрощался я.

— Пусть Бог будет с Вами, — ответили братья.

Неопределенность ситуации бросала тень на эти краткие встречи и придавала им некоторую натянутость и порой неловкость. Нам всем хотелось сказать что-то большее, но что еще можно было сказать? Обычные разговоры, легкая беседа и даже улыбки в такой ситуации казались неуместными. Однако подобная суровая серьезность была очень необычной для наших отношений.

Через два дня после переворота перестали работать телефоны, и поэтому, взяв такси, я направился на другой конец города, чтобы узнать, как дела у господина Мунсифа. Боясь, что визит иностранца может навлечь неприятности на их семью, я не стал подъезжать прямо к дому. Вместо этого я остановил такси за несколько кварталов.

«Господи, дай мне возможность узнать, все ли в порядке с семьей моего учителя», — молился я.

Практически в тот же момент появился Амир на велосипеде и подъехал ко мне. Высокий худощавый подросток поприветствовал меня едва заметной улыбкой. Его волнистые волосы прилипли ко лбу, и капли пота, скатываясь вниз, задерживались у густых бровей.

Не дожидаясь, пока он переведет дух, я спросил:

— У всех все в порядке?

— У всех все нормально, Давид, — ответил он.

— Хорошо! — сказал я, быстро оглядываясь по сторонам.— А отец?

— Он наконец-то добрался домой, и сейчас у нас все в порядке.

— Нам нельзя дольше разговаривать, — заметил я.

— Да, сейчас сложное время, — согласился Амир.

— Я знаю. Мы молимся, — сказал я. — Пожалуйста, свяжитесь с нами, когда будет не так опасно, хорошо?

— Ладно,— кивнул Амир отъезжая.

Велосипед раскачивался из стороны в сторону, унося прочь Амира, налегавшего на педали изо всех сил. Наблюдая за тем, как он удаляется, я всем сердцем поблагодарил Бога за то, что мой учитель и его семья в безопасности.

После переворота в городе произошло много заметных изменений, но еще большие изменения произошли в людях. Всеми овладело угнетающее ощущение опасности, и чувство страха заполонило улицы, вселяя в людей недоверие и подозрительность даже при свете дня. Никто не смел приглашать в гости иностранцев, и друзья уже не могли открыто поздороваться друг с другом на улице. Хуже всего было то, что начали исчезать люди — с тем, чтобы уже никогда не вернуться.

Афганцы больше не могли быть афганцами. Вековые традиции гостеприимства этого радушного и дружелюбного народа были парализованы чувством страха. Этот скованный ужасом Кабул был совсем непохож на тот Кабул, в который мы приехали в 1976 году. Так странно было жить в атмосфере постоянных подозрений и боязни, которые вынуждали быть чрезвычайно осторожными. Но такова была жизнь. Традиции Афганистана и его независимость были взорваны и исчезли в день переворота.

Войдя в комнату, Джули прервала мои воспоминания. Бледность, оставленная шоком ночной поездки, сошла с ее лица, и оно вновь было полно жизни.

Она принесла и поставила на кофейный столик бутерброды с рыбными консервами, нарезанные колечками помидоры и чай. Повернувшись ко мне, она спросила:

— Как ты думаешь, сколько нам еще разрешат здесь оставаться?

Я помолчал некоторое время, потом ответил:

— Не знаю. Правительство, очевидно, стало антиамериканским.

— Но, Давид, мы же верующие, мы стараемся помочь людям, — сказала Джули. — Мы здесь для того, чтобы помочь, а не навредить.

— Я это знаю, но ты попробуй объяснить это коммунистическому правительству, — усмехнулся я.

— Давид, мы здесь потому, что Бог любит людей. И проявление этой любви необходимо сейчас как никогда. Разве тебе не жалко было сегодня того испуганного молодого солдатика, который остановил наш джип?

— Да, после того как я пришел в себя, — заметил я. — Я не знаю, что нам делать. Ситуация радикально изменилась. Сейчас для наших афганских друзей любая связь с нами опасна для жизни. Имеем ли мы на это право? Но, с другой стороны, как мы можем оставить их сейчас, когда им труднее всего?

— Вот так задача, — задумчиво промолвила Джули.

Я подошел и сел на диван рядом с ней. Взяв ее руку в свою, я мысленно вернулся к тем событиям, которые привели нас в Афганистан.

— Бог всегда направлял нас, — сказал я Джули. — Только Он может помочь нам принять правильное решение.

Я мысленно вернулся к своей первой встрече с Ним.