Глава пятая

Глава пятая

Халев собрал всех мужчин и мальчиков из колена Иудина:

— Мы вошли в Ханаан в день приготовления к Пасхе, и Господь дал Иисусу следующее повеление: вся мужская часть народа израильского должна совершить обрезание.

Все присутствовавшие знали, что их отцы, обрезанные во время жизни в Египте, вызвали гнев Божий, потому что продолжали думать и поступать как рабы, а не как свободные люди, избранные быть святым народом. Таким образом, провинившемуся поколению не было позволено обрезать своих сыновей. Но сейчас настало время исполнения обетования. Длань Божия приведет семя Израиля в Ханаан. Но прежде, чем это случится, Бог хотел, чтобы Его народ снова стал обрезанным.

Салмон стоял в ожидании среди тысяч своих собратьев. Там были мужчины всех возрастов, от грудных младенцев до мужей, которые были старше двадцатишестилетнего Салмона лет на десять. Стараясь не думать о ноже, юноша смотрел на стены Иерихона. А что, если враги узнают о небоеспособности израильских воинов? Они будут беззащитны и потерпят поражение, так же, как сихемиты четыреста лет назад, когда сыновья Иакова отомстили за насилие над своей сестрой. И тем не менее Салмону не было страшно. Бог совершил чудо перед очами жителей Иерихона. Они не посмеют открыть ворота и выступить против Него. Они предпочтут отсиживаться в своем укрепленном городе. Страх парализовал их. Враг будет наблюдать обрезание Израиля. Пусть наблюдают, дрожат и бездействуют. Приближалась Пасха, весь Израиль будет вспоминать ночь, в которую ангел губитель прошел мимо косяков дверей, помазанных кровью ягнят, направляясь поражать первенцев Египта.

Мальчик закричал от боли. Салмон сочувственно поморщился. Перед ним прошли уже шесть человек, и вот настал его черед.

— Салмон, — торжественно произнес Халев, когда он приблизился. После совершения обряда Халев благословил его. — Да вступишь ты в брак так же, как ты вступил в завет, и да совершишь благие деяния пред лицом Божиим.

— Да сделает меня Господь Своим слугой! — Салмон с трудом встал. Секунду он думал, что потеряет сознание и опозорит себя, но головокружение быстро прошло. Он вернулся в свой шатер и преклонил колени на циновке. Склонив голову, он благодарил Бога за то, что принадлежал к Его избранному народу.

В конце дня он лежал на постели, и каждое движение причиняло боль. Все мужчины совершили обрезание. Израильтяне были теперь свободнорожденными детьми Бога, больше не запятнанными идолопоклонством Египта.

Завет был обновлен.

* * *

— Дай мне это! — Раав выхватила глиняного идола из рук сестры и направилась к окну.

— Что ты делаешь? — закричала Агри, вскочила и побежала за Раав. — Нет!

— Для чего ты принесла эту презренную вещь в мой дом? — Раав вышвырнула ложного бога из окна и смотрела, как он разлетелся на осколки, ударившись о камни внизу.

Агри побледнела.

— Боги отомстят за твою непочтительность!

— Если бы он обладал хоть какой-то силой, разве он позволил бы мне выбросить его в окно? Подумай головой, Агри, она тебе для того и дана. Ты думаешь, тот идол может навредить нам? Да это же просто комок глины. Есть только один Бог и Он — Бог неба и земли Он Бог, совсем недавно разделивший Иордан! Неужели ты так быстро все забываешь? Склонись перед Ним!

Отец, мать, сестры, братья и их дети — все уставились на нее в испуге и замешательстве. Ее просто трясло от злости, но она знала, что криком не поможет им понять. Почему они такие упрямые и глупые? Почему их сердца настолько черствы?

Раав постаралась говорить спокойно.

— Наша единственная надежда — в Боге евреев. Мы должны избавиться от всего, что может Его оскорбить. В ваших вещах еще есть идолы?

Родственники продолжали молча смотреть на Раав, и она почти взорвалась от гнева.

— Распаковывайте свои вещи! Покажите мне, какие еще гадости вы принесли в мой дом!

Неохотно они начали одну за другой доставать из узлов свои вещи. Вахеб, муж Агри, достал заполненный глиной череп с пустыми глазницами.

— Мой отец, — сказал он, когда Раав посмотрела на череп. — Он был мудрым человеком.

— Мудрым и мертвым.

— Наши предки дают нам советы!

— И что же они советуют? Уподобиться им? Ты думаешь, что череп, наполненный землей, сможет подсказать тебе, как избежать грядущего суда? Избавься от него!

— Это мой отец!

— Твой отец мертв, Вахеб. Жаль, что его голова не погребена вместе с телом.

— Раав! — прикрикнул на нее отец. — Ты сказала достаточно!

— Я соглашусь с тем, что сказала и сделала достаточно, когда все эти вещи будут выброшены из окна! — братья и сестры начали возражать, но она перекричала их. — Неужели я должна буду взять на себя вину за вашу смерть? Послушайте меня! Все вы! Этот череп, наполненный землей, не что иное, как мерзкий идол и оскорбление для Бога евреев. Избавьтесь от него! Уберите это из моего дома!

— Авиасаф! — обратился Вахеб к отцу Раав. — Ты с ней согласен?

Раав почувствовала, как краска бросилась ей в лицо, когда они отказались признавать ее главенство. Она указала на окно.

— Взгляните туда! Сколько тысяч вы видите? И все они перешли через Иордан, который сейчас снова вышел из берегов. Кому вы хотите довериться: Богу, Который привел их на равнины Иерихона, или черепу мертвеца?

Какое-то время все молчали. Затем отец произнес:

— Поступайте, как говорит Раав.

Вахеб умолял:

— А что, если я спрячу его среди своих вещей, и его даже видно не будет? Тогда он не будет оскорблять тебя.

— Убирайся из моего дома вместе со своим идолом, к которому ты так привязан.

— Ты выставишь нас за дверь? — он в изумлении уставился на нее. — Свою собственную сестру и наших детей? Ты жестокая женщина!

Слезы жгли ей глаза.

— Они могут последовать за тобой и твоими идолами за дверь или довериться всемогущему Богу и остаться здесь со мной, — Раав обвела всех взглядом. — И это относится ко всем остальным так же. Вам придется выбирать. Наш народ день и ночь приносил жертвы в надежде на то, что боги смогут защитить нас, если не помогут стены. Но глиняные боги не смогут противостоять Богу живому.

Она указала на череп в руке Вахеба.

— Посмотри в эти пустые глазницы, брат. Разве они могут взглянуть на тебя? Сможет ли эта челюсть открыться и произнести слова мудрости? Может ли этот череп думать? Он же мертв! Три дня назад мы видели истинное чудо. Возложите свою надежду на Бога, Который перевел Израильтян через Иордан, на Бога, обитающего с ними. Этот Бог отдаст им Иерихон.

— Я боюсь! — Гера плакала, прижавшись к своему мужу, Зебаху.

— Мы все напуганы, — сказала Раав ласковее. — Но больше бойтесь Бога, Который может уничтожить нас, чем этих вещей. Мы слишком долго были привязаны к этим бесполезным, бездушным идолам. Неужели вы думаете, что Бог небес и земли явит нам Свою милость, если мы проявим неуважение к Нему, оставив у себя эти вещи? Мы отделили себя от остальных жителей города, а теперь мы должны избавиться от всего нечистого. Избавься от своих божков, мама. Ищи спасение в Боге Израиля, Вахеб!

Отец медленно встал и подошел к матери.

— Мы должны поступить так же, Дарда. Отдай мне идолов.

— Но, Авиасаф…

— Мы чуть не поплатились за них жизнью, когда шли в город. Раав права, — он протянул руки, и мать развязала мешок, который она из последних сил тащила в город. Там была шкатулка для идолов и шесть круглых предметов, аккуратно завернутых в овечью шкуру. Раав вздрогнула. В детстве она боялась черепов своих предков с их мертвыми глазницами. Они всегда занимали почетное место в доме отца, словно мрачные напоминания об ушедших поколениях.

— Конечно, мы можем оставить шкатулку, — сказала мать.

— Зачем? — спросила Раав.

— Она дорогая и красивая. Вот это — слоновая кость, а эти камни — это…

Раав не собиралась идти на компромисс.

— Она только будет напоминать о своем содержимом.

Отец выбросил шкатулку из окна, она раскололась, и каменные статуэтки покатились по склону. Затем отец выбросил черепа. Один за другим они разбились о камни внизу.

Раав снова осмотрелась.

— Сними с детей обереги, Гера.

Гера сняла и передала их Раав, которая выбросила их из окна. Настроение Раав улучшилось, на душе потеплело. Родственники искали в комнате то, что еще могло бы оскорбить Бога евреев. Она отвернулась от них, чувства переполняли ее. Если бы только она могла вот так же выбросить свое прошлое, оставить его так же, как разбитых идолов под окном. У нее были свои идолы: жажда денег и безопасности, способность отделять себя от своего тела, которым она позволяла пользоваться бессчетному множеству мужчин, готовность служить царю, несмотря на то, что он считал свой народ своей собственностью. О, если бы только она могла начать все заново, стать новым творением перед этим живым Богом! Если бы только она могла избавиться от всей нечистоты, чтобы склониться перед Ним с благодарностью, а не сгорая от стыда!

Сдерживая слезы, Раав снова выглянула в окно. Она протянула руки к шатру, в котором был золотой ковчег. О, Бог Израилев, как я хочу встать перед Тобой на колени. Каких бы жертв Ты ни потребовал, я принесу их, отдам Тебе даже свою жизнь. Я открываю перед Тобою двери моего сердца и души, потому что Ты один достоин похвалы, только Ты.

Мицраим схватил ее за талию и втянул вглубь комнаты.

— Стража может увидеть…

— Пусть видят, — освободившись от его рук, Раав снова подошла к окну и протянула руки вперед. Пусть Он видит.

* * *

После священного обряда обрезания сыны Израиля праздновали Пасху — праздник, отмечавший годовщину их исхода из Египта.

Салмон опоясал чресла, надел сандалии и присоединился к своим старшим братьям, их женам и детям. Его незамужняя сестра Лия замыкала семейный круг. Аминадав, старший в их семье, в сумерках заколол пасхального ягненка. Его жена приготовила горькие травы и пресный хлеб. Пока ягненок жарился над огнем, семья собралась для традиционного воспоминания о событиях, приведших к избавлению из египетского рабства.

— Почему эта ночь отличается от других ночей? — спросил самый младший мальчик, прижимаясь к своему отцу — второму брату Салмона.

— Сорок лет назад Бог повелел нашим отцам помазать кровью ягненка косяки дверей, — Аминадав говорил очень просто, чтобы дети могли понять. — И тогда, когда ангел смерти пришел поразить всех первенцев в Египте, он прошел мимо детей народа израильского.

Еще один малыш, устроившийся на коленях у матери, спросил:

— А мы всегда были рабами?

— Наш отец Иаков был арамейским кочевником задолго до того, как наш народ оказался в Египте. У Иакова было две жены и две наложницы, и они родили ему двенадцать сыновей, патриархов колен, которые теперь собраны здесь. Десять сыновей, включая нашего праотца Иуду, завидовали младшему брату, Иосифу. Поэтому они продали его исмаильтянам, которые шли в Египет. Он стал рабом Потифара, начальника дворцовой охраны, но Господь благословлял Иосифа во всех его делах. Даже когда жена Потифара ложно обвинила Иосифа в ужасном преступлении, и Потифар посадил его в темницу, Бог не оставил его. И пока он был в рабстве и в темнице, Господь готовил его к тому, чтобы он избавил своего отца и братьев от смерти.

Дети подошли и уселись поближе к Аминадаву, внимательно слушая историю своего народа.

— Прошло время, и фараона стали преследовать страшные сны. Один из слуг сказал ему, что Иосиф может их истолковать, тогда фараон приказал привести его. Господь открыл Иосифу значение снов: великий голод постигнет Египет и ближайшие народы. Господь также сказал Иосифу, как спасти Египет от голодной смерти. Когда фараон увидел, что Иосиф был мудрейшим человеком в стране, он сделал его управляющим над всем Египтом.

Жена Аминадава медленно вращала вертел с ягненком, а он продолжал рассказ:

— Во время голода сыновья Иакова пришли в Египет, чтобы купить зерна. Иосиф простил им грех, который они совершили против него, и пригласил их жить в Египет. Фараон дал им землю Гесем — самую плодородную часть Египта.

Аминадав усадил самого маленького ребенка себе на колени.

— Со временем Иосиф и его братья умерли, но у их потомков было много детей и внуков, и Израиль стал могучим народом. Египтом теперь правил новый фараон, который не помнил, как Иосиф спас Египет. Этот фараон видел в нашем народе угрозу и превратил нас в рабов. Он поставил над нами жестоких надсмотрщиков, потому что хотел извести народ тяжелой работой. Но Господь благословлял нас даже в угнетении, и мы выжили. Египтяне начали еще больше бояться нас и сделали наше рабство невыносимым. Они заставляли нас делать кирпичи и известковый раствор и работать на полях. Но и этого фараону было мало. Он приказал еврейским повитухам убивать всех новорожденных мальчиков. Но эти женщины больше боялись Бога, чем фараона, и отказались выполнять приказ. Тогда фараон приказал убить всех израильских мальчиков.

Аминадав положил ладонь на одного из малышей, сидевших рядом с ним.

— Тысячи детей были брошены в Нил. Такие же младенцы, как твой братик Самуил. Но одна смелая женщина по имени Иохавед прятала своего сына целых три месяца. Когда она уже не могла его скрывать, она осмолила плетеную корзину и положила в нее малыша. А затем оставила ее на воде в тростнике. Там дочь фараона и нашла…

— Моисея! — хором сказали дети, смеясь и хлопая в ладоши.

— Да, это был Моисей, — тихо произнес Аминадав. Его спокойствие передалось детям, и они притихла — Моисей был избранным слугой Господа, тем, кто принес Израилю Закон, который Бог Сам написал на каменных скрижалях на горе Синай. Тот самый Закон, для которого был построен ковчег завета, — он нежно погладил свою дочку по голове и посмотрел на других детей. — Из-за того, что наши отцы и матери нарушили завет с Богом, мы скитались по пустыне почти сорок лет. Из-за того, что они отказались повиноваться, они все умерли в пустыне. Закон написан для того, чтобы мы могли изучать его и узнавать, как мы можем вести жизнь, угодную нашему Богу.

— Но закон прежде всего должен быть в сердце, — добавил Салмон.

Брат взглянул на него.

— Если это возможно.

Салмон подумал о Раав. Она не знала Закона и тем не менее своими поступками показала самую суть его. Возлюби Господа, Бога Твоего, всем сердцем твоим, и всем разумением твоим, и всеми силами твоими. Как Раав могла иметь такую веру, если только Сам Бог не дал ей веру, как дар? Под силу ли простым смертным понять пути Господни? Может ли кто-нибудь объяснить Его великую милость? Раав была язычницей, приговоренной к смерти, и все же Господь заботился о том, чтобы смерть миновала ее.

— Господь послал Моисея к фараону. Моисей сказал фараону, чтобы тот отпустил наш народ, — продолжил Аминадав. — Но фараон не послушал.

Другой брат, Наасон, вышел вперед с чашей вина. Он наклонил чашу и начал медленно выливать вино на землю.

— Господь излил Свой гнев на Египет в десяти казнях: вода стала кровью; Египет заполонили жабы и мошки; моровая язва, воспаления с нарывами и град поразили египтян; напала саранча; тьма днем покрыла Египет; и, наконец, были убиты все первенцы Египта.

Последняя капля вина упала на землю.

— Перед каждой казнью, — сказал Аминадав, — Господь предупреждал фараона, давал ему возможность раскаяться и отпустить наш народ, но с каждым разом сердце фараона все более ожесточалось. Когда над Египтом должна была свершиться последняя казнь, Господь через Моисея повелел нам заколоть ягненка без порока и окрасить косяки дверей его кровью. В ту ночь, когда пришел ангел губитель, он увидел кровь и прошел мимо домов сынов Израилевых.

— Мама, почему ты плачешь?

— Я оплакиваю страдания наших отцов и матерей, когда они были в рабстве. Но я оплакиваю и египтян, погибших во время правления фараона.

— Весь Египет пострадал, потому что фараон ожесточил свое сердце, — сказал Аминадав. — Он был безжалостен к своему народу так же, как к Израилю.

— Некоторые египтяне ушли с нами, — сказал Наасон.

Аминадав сверкнул глазами.

— И почти все погибли в пустыне, потому что не хотели перестать поклоняться своим идолам, — он поглядел на Салмона. — Они отвратили наших людей от Бога!

Лицо Салмона вспыхнуло. Все уже слышали о Раав.

— Наше собственное сердце уводит нас от Бога, — тихо сказал он. — Господь говорит: «Слушай, Израиль: Господь, Бог Наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога Твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею и всеми силами твоими. И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем».

— Я знаю Закон.

— Она не знает буквы Закона, но она исполняет саму суть его. Она раскаялась и поставила Бога на первое место в своей жизни.

— Кто? — спросил ребенок, но ему не ответили.

Аминадав был непреклонен.

— Среди нас не должно быть инородцев. Они приносят с собой своих чужеземных богов. Они приносят беду!

— Я согласен, — тихо ответил Салмон. — Чужеземцы приносят беду. Но они перестают быть инородцами, когда отказываются от своих ложных богов и поклоняются Господу Богу всем своим сердцем, и разумом, и силами.

Глаза Аминадава вновь вспыхнули.

— Как ты можешь узнать, насколько искренне то, что они говорят? Как ты можешь доверять женщине, которая блудила с другими богами, не говоря уже о других мужчинах?

— Кто? — спросил еще один малыш.

— Так же, как наши отцы и матери блудили с золотым тельцом? — спросил Салмон, с трудом сдерживая закипающий гнев. — Как быстро ты забываешь наши слабости и видишь их лишь в тех, кто не был благословен присутствием Самого Бога.

Ссадив с колен племянника, Аминадав встал.

— Ты рискуешь нами, спасая эту женщину и ее родственников!

Дети испуганно озирались по сторонам. Салмон посмотрел на них и перевел взгляд на старшего брата.

— Бог отдал нам Иерихон. Я не знаю, как Он совершит это, но Он вручит нам его. Если Раав со своей семьей выживет в предстоящих событиях, то лишь потому, что смерть пройдет мимо нее так же, как прошла мимо нас. Красная веревка висит…

— Красный — цвет блудницы, — заметил Наасон.

Хотя Салмон чувствовал давление со всех сторон, он не желал сдаваться.

— Красный — цвет крови, крови пасхального агнца.

— Ты действительно так уверен в ней, Салмон?

— Ну, пусть Лия задает свои трогательные вопросы, — с издевкой заметил Аминадав, услышав тихие слова сестры.

Салмон снова посмотрел на Аминадава.

— Сердце этой женщины принадлежит Господу, я уверен в этом. Она провозгласила свою веру так же твердо, как Мириам, сестра Моисея. И разве вас не изумляет то, что из тысяч жителей города именно к Раав Бог привлек наше внимание. Зачем Ему делать это, если Он не собирался спасти ее?

Салмон обратился к детям.

— Господь спас наш народ не потому, что мы были достойны этого. Вспомните, как наши отцы и матери отвернулись от Бога! Они были свидетелями десяти казней; они видели, как расступилось Чермное море! И все равно они не смогли быть стойкими в своей вере до конца. А некоторые вообще отошли от Бога и стали поклоняться ваалам Моава. Нет, мы не достойны. Праведен только Господь. Никто, кроме Господа, не достоин похвалы.

— И все-таки Бог спас нас, — твердо сказал Аминадав.

Салмон встал и обратился к остальным.

— Да, Бог спас нас. Господь избавил нас по Своей великой милости. Он выхватил нас из Египта так же, как выхватит из Иерихона Раав. В эту ночь мы должны вспоминать, что Господь Бог наш освободил нас. Господь избавил нас. Господь избрал нас Своим народом. Наше спасение зависит не от того, кто мы, а от того, Кто Он.

— Кто такая Раав? — дети все-таки хотели добиться ответа.

— Это не важно, дорогие, — мягко ответила им одна из женщин.

— Просто аморрейская женщина из Иерихона, — сказал Наасон.

Салмон сдержал свой гнев.

— Раав — женщина, обладающая глубокой верой. Она спрятала нас с Ефремом, когда царь Иерихона послал воинов, чтобы схватить нас. Она сказала нам, что Господь отдает нам город, — он улыбнулся детям и сестре. — И вы скоро с ней познакомитесь.

— На все воля Божья, — сказал Аминадав.

* * *

Раав рассматривала Иерихонскую долину, где в звездной ночи горели тысячи костров. Иовав подошел и встал рядом с ней.

— Что это за звуки?

— Пение.

— Они празднуют, как будто уже победили.

— Они уже победили. Бог на их стороне, — и уже скоро, надеялась она, скоро она с родными будет вместе с ними, будет причастна великому Богу небес и земли.

— Как ты думаешь, почему они ждут?

— Я не знаю. Возможно, их Бог повелел им ждать.

— Почему?

— У меня нет ответа, брат. Я в таком же неведении, как и ты.

— Может быть, они передумали, увидев высоту наших стен, — Мицраим подал голос из глубины комнаты, где он сидел, облокотившись на подушки.

— Они поступят с Иерихоном так же, как поступили с другими аморрейскими городами, — сказала Раав. — Но те, кто приходил сюда, спасут нас.

— Кушать хочу, — захныкала Босем.

Улыбнувшись, Раав сошла со ступени у окна.

— Я приготовлю хлеб.

Она добавила дров к углям на жаровне и уложила сверху металлический лист. Утром они с сестрой намололи муки. Она насыпала ее немного в миску, добавила воды и специй и принялась замешивать тесто.

— Надеюсь, все будет именно так, как ты говоришь, Раав, — сказал Мицраим. — Надеюсь, мы будем спасены.

— Бог заставит их выполнить клятву.

Она раскатала кусок теста, пока он не стал тонким. Затем Раав положила получившуюся лепешку на раскаленный металлический лист. Тесто запузырилось, от него пошел пар. Заостренной раздвоенной палочкой она проткнула его в нескольких местах, а потом осторожно перевернула. Дом наполнился ароматом жареного зерна.

Авив крутился рядом, наблюдая, как она готовит.

— Хлеб скоро будет готов, малыш. Попроси своего папу налить вина.

К тому времени, как первая лепешка пропеклась, Раав успела приготовить вторую. Она положила первую на тростниковую салфетку, чтобы дать ей остыть, и принялась за третью. Отец отломил кусок и передал старшему сыну. Сначала ели мужчины, потом дети. Раав разделила круглую лепешку на четыре части для сестер. В глиняной миске осталось немного теста, чтобы сделать маленькую лепешку для себя.

Мицраим долил вина отцу.

— Может быть, они ждут, когда мы выйдем за водой или едой.

— На это могут уйти месяцы! — сказал Иовав. — Скорее они ищут, где можно пробить или поджечь ворота.

— Они не смогут подобраться достаточно близко. Царские лучники стоят на стенах.

— Вы все еще не понимаете, — сказала Раав. — Думаете, Бог пожертвует жизнями тех, кто чтит Его? Бог Израиля не таков, как боги Ханаана. Он хранит Свой народ. Он не жаждет их крови. Вы напрасно волнуетесь.

Мицраим не обратил внимания на ее слова.

— Когда начнется битва, израильтяне будут в замешательстве и панике.

— Паника будет в городе, брат, — горячо сказала она. — Там замешательства нет. Они спокойны. Бог готовит их к сражению.

— Ну почему ты снова и снова говоришь об их Боге? — крикнула мать.

— Должен же быть какой-то другой путь к спасению, — сказал Иовав. — Возможно, нам стоит попытаться выбраться из города сейчас, пока не началась битва.

— Мы будем ждать, как нам было сказано, — в отчаянии проговорила Раав. — Если мы попытаемся защитить себя сами, мы погибнем так же, как и все остальные в этом городе. Нет. Мы доверимся людям Божьим. Они увидят красную веревку и вспомнят свою клятву. В этом доме мы в безопасности.

Она отломила кусочек от своей лепешки, обмакнула в вино и съела.

Все равно братья не успокоились, они продолжали ворчать и жаловаться. Почему человеку так трудно переносить бездействие? Раав старалась быть терпеливой. Она старалась быть сострадательной. Отец и братья провели в этом тесном доме долгие дни. Они начали уставать от общества друг друга. Женщины были не в лучшем состоянии. Все эти разговоры тревожили их. Насколько сильно любила Раав своих родных, настолько тяжелым испытанием были они для нее. Сколько бы она ни напоминала им об обещании, сколько бы ни ободряла их, они все равно до конца не верили ей. Они не могли перестать волноваться о своем будущем, как собака не может выпустить из зубов кость.

— Давайте доедим хлеб и ляжем спать, — предложила Раав. — Утром все встанет на свои места.

Она нуждалась в тишине и покое.

Когда все устроились на ночь, Раав вернулась к окну. Удовлетворенно вздохнув, она подперла щеки ладонями и принялась рассматривать израильский стан. Ночь была такой тихой, как будто все застыли в ожидании, когда Израиль начнет войну. Она провела рукой по толстой красной веревке, свисающей из окна. Прошло еще довольно много времени, прежде чем она легла в свою постель. Легла и закрыла лицо руками, пытаясь сдержать слезы.

Приди, о, Господь небес и земли! Пожалуйста, приди! Разрушь ворота и возьми город! Пошли Своих людей спасти нас из этого скорбного места! О, Бог всего сотворенного, я прошу Твоего милосердия. Да настанет день избавления!

Когда закончится сражение, позволят ли ей евреи стать одной из них? Ефрем не был дружелюбен и открыто осуждал ее. Если ее будущее будет в руках такого же человека, то на что ей надеяться? Он сдержит свое обещание и спасет ее семью, но его обязательства на этом закончатся. А она ждала большего. Имеет ли она право просить большего? Умолять? Эти мысли сводили ее с ума. Все, что она могла делать, — это ждать… и надеяться, что Бог более милостив, чем Его последователи.

Утром Раав, как всегда, встала раньше всех, ей не терпелось посмотреть, не началось ли движение в стане израильтян. Переступила через Мицраима и Бейсмат, обошла Вахеба и Агри. Звезды все еще светили на небе, и лишь тонкая полоска света на горизонте указывала на начало нового дня.

Испуганно она смотрела на величественного старца, стоявшего на расстоянии полета стрелы от городской стены. Он рассматривал стену. Кто был этот человек, одетый для битвы, стоявший в одиночестве и совсем не боявшийся опасности, которой себя подвергал? Может быть, он изучал стены, чтобы найти в них изъяны? У него был вид вождя, человека усердного и ответственного. Может быть, он изучал оборону врага? Конечно, если бы это был вождь израильского воинства, с ним должны были быть воины, исполнявшие роль телохранителей. Вытянув шею, Раав старалась рассмотреть кого-нибудь еще, кто охранял бы этого человека, но никого не было.

Когда она снова посмотрела на этого человека, с ним рядом уже стоял еще один, воин с обнаженным мечом. Откуда он появился? Она должна была бы заметить его приближение. Старец быстро подошел к воину, в его движениях были вызов и нетерпение. Он был настолько близок к стенам Иерихона, что она могла разглядеть, как шевелятся его губы.

Сердце Раав дрогнуло, когда она увидела, как старец упал перед воином на колени, а потом простерся ниц. После этого он встал только для того, чтобы снять обувь! По спине пробежали мурашки. Кто был этот человек, стоявший перед старейшиной? Почему старший поклонился младшему?

Мицраим пробормотал что-то во сне и перевернулся на другой бок, напугав ее. Раав оглянулась.

— Мицраим, — тихо позвала она. — Вставай! Быстрее! Иди, посмотри, что происходит за стенами!

Когда она повернулась к окну, воина уже не было, а старец быстро шагал назад, к стану, высоко подняв голову и расправив плечи. Раав почувствовала дрожь во всем теле.

— Что там? — сонно спросил Мицраим, став рядом с ней и выглядывая в окно. Восходящее солнце заливало светом иерихонскую равнину.

Раав высунулась из окна так далеко, как только могла. Воина нигде не было видно. Ее охватил внезапный восторг.

— Настал день, Мицраим. Бог ведет Свой народ — израильтян — в их страну!