По следам любви

По следам любви

Сразу после церемонии он повез ее домой на своем роскошном лимузине. Всю дорогу он, как обычно, был сосредоточен и молчалив. Сколько она помнила Бориса, он всегда был таким: слегка прищуренные глаза, высокий лоб, на который небрежно спадает несколько седых прядей, выступающий вперед подбородок с ямочкой и греческий нос. Вся его внешность олицетворяла умеренную суровость и как бы служила залогом будущей стабильности. Она очередной раз вздохнула, и в тишине это прозвучало как сдавленное рыдание. «В конце концов, все ищут стабильности, — думала она, — не я — первая, не я — последняя. Кристина спрашивала об его счете в банке, как он повлиял на мое решение. Я впервые в жизни соврала ей. Может быть, я пыталась обмануть себя? Возможно. Ведь я не люблю его, как должна любить невеста своего жениха. Наверное, мама права, когда говорит: «Стерпится — слюбится», но почему так тяжело на душе — вот это вопрос. Да, мама должна знать, в какую пропасть толкает свою дочь, ведь она никогда не любила папу по-настоящему. Конечно, я помню тот случай, помню как сейчас наш с нею разговор. Это случилось, когда я в девятом классе впервые влюбилась. О, это было как в книжках! Я прибежала из школы и закричала: «Мама, я влюблена! Если он сделает мне предложение, я обязательно выйду за него замуж!» «Что за сумасбродная мысль? — остановила она меня. — Что ты знаешь о любви, девочка моя? Ты думаешь, это и есть то трепетное чувство, которое охватывает тебя, когда ты встречаешь смазливого парня, того самого на белом коне, о котором мечтала в своих снах? Нет, душечка. Чувства эти пройдут через пару месяцев, а останется только привычка, и чем сильнее было чувство, тем больнее будет разочарование от его утраты». Это истина. Что удерживало моих родителей вместе? Дети, общее имущество, привычка и Божья заповедь не разводиться? Без сомнения, страстью в нашем доме никогда и не пахло. Они даже спали в разных комнатах, но когда наступал особенный день, мама ложилась спать позже всех, долго возилась с посудой на кухне или занималась чем-то еще особенно неотложным, а потом повязывала свою любимую черную косынку для молитвы и шла в папину комнату, словно в трауре, серьезная и печальная. Страшно». Она посмотрела на чужого мужчину за рулем и содрогнулась. Хорошо, что это только помолвка, а не свадьба, ведь она еще не готова к своей первой ночи. Но это и есть та суровая реальность, о которой ей говорили взрослые, когда она была еще подростком. Девушке в двадцать два пора уже выходить из детского возраста. Но как все-таки тяжело отказаться от своих сказочных иллюзий, когда ты молода, красива, когда хочется, чтобы на тебя смотрели мужчины, когда еще хочется краснеть от нескромных взглядов, когда хотя бы раз в жизни хочется услышать горячие слова в ночном парке: «Я люблю тебя!» «Но нет, нужно держать себя в руках, скоро твои лучшие подруги будут завидовать тебе и твоему положению в обществе, — урезонивала она себя. — Ведь все ищут стабильности».

Машина подъехала к старенькому дому. Завизжали тормоза. Борис медленно вышел и открыл дверь девушке.

— Прошу вас, — он любезно протянул ей руку, на что она едва заметно кивнула. — Я заеду за вами в воскресенье, приблизительно в полдесятого.

Она едва расслышала его последние слова, потому что торопилась поскорее скрыться за ветхими дверями своего дома.

Мама встретила ее на пороге, счастливая и улыбающаяся, с перекинутым через плечо полотенцем, которым она тщательно вытирала только что вымытую тарелку.

— Ну, как прошло мероприятие? — ласково пропела она.

— Не урони тарелку, мам, — недовольно буркнула дочь, снимая в прихожей верхнюю одежду.

— Неужели ты не расскажешь матери, как все это было? — не меняя тона, продолжила та по дороге на кухню.

Снимая тесные сапоги, дочь больше нахмурилась.

— Мам, пожалуйста, оставь меня в покое! У меня сейчас не то настроение, чтобы рассказывать о том, сколько стыда мне пришлось натерпеться, когда он знакомил меня со свекровью. Точнее сказать, когда он показывал меня своей маме. Она мне чуть ли в зубы не заглядывала, а под конец еще спросила, не страдаю ли я какими-либо женскими заболеваниями, а то им, дескать, непременно нужен наследник фамильного имущества, и бесплодный вариант, видите ли, для них неприемлем, — горечь, с которой были сказаны эти слова, слегка умерила материнский пыл, но не настолько, чтобы огорчить счастливую родительницу.

— Ничего, ты меня еще будешь благодарить за то, что я настояла на этом браке, — тихонько ворчала она себе под нос на кухне. — Вот переедем в их огромный дом, посмотришь, что значит жить по-людски, тогда и поговорим об этом.

Утро следующего воскресенья выдалось сумасшедшим. Мать подняла дочь в половине седьмого и буквально втолкнула ее в ванну. Сонная девушка не могла понять, что происходит, потому что раньше такого не случалось.

— Сегодня утром ты должна выглядеть свежей, а незаспанной, — приговаривала мать, выливая на дочь кувшин холодной воды.

— А-а-а-а! — закричала та и одним прыжком выскочила в коридор. Сон как рукой сняло. — Ты что, мам?! С ума сошла? Вода ж ледяная! — со слезами закричала она, всеми силами пытаясь сдержать истерику.

— Вода была комнатной температуры, — невозмутимо парировала мать и, взяв с полочки махровое полотенце, направилась к переполошившейся дочери. — Ну зачем же, скажи на милость, стоять в коридоре в чем мать родила? — ворчала она, заботливо растирая бледные пупырышки, которые густо покрыли все тело ее несравненной дочери.

— Мам, что случилось? — немного успокоившись, спросила она.

— Да, собственно, ничего такого и не случилось. Просто сегодня первый день, когда ты поедешь в церковь не на автобусе, и сидеть отныне будешь не там, где прежде, поэтому и выглядеть ты должна как-то по-особому.

— Я что, кукла? — фыркнула она в ответ, и направилась в спальню.

— Я хочу, чтобы ты выглядела лучше всех, вот и все, — и мать последовала за ней, чтобы прочитать мораль. — Разве я требую от тебя так много? А ты могла бы подумать над своим поведением и тоном, каким ты разговариваешь с матерью! Как быстро дети забывают, что у них есть долг перед родителями. Теперь, когда ты можешь сделать мою жизнь радостной, согласившись принять свое счастье, верхом неблагодарности было бы вести себя, как капризный ребенок, и испортить все то, над чем твоя мать так долго и упорно трудилась.

Девушка села на край кровати и, закатив глаза, терпеливо выслушивала ставшие уже привычными нотации.

— Когда вы поженитесь, Борис повезет тебя в свадебное путешествие, покажет тебе разные заморские страны. Вы будете загорать на морском берегу, кататься на лыжах... — пересказывая все прелести будущей семейной жизни своей дочери, мать мечтательно улыбалась. Она достала из шифоньера лучшее платье девушки и принялась его аккуратно гладить. — ...И на этом балу ты будешь самая красивая.

— Ну, хватит, мама! — не выдержала дочь. — Я не хочу быть самой красивой! Не хочу с ним загорать, плавать, кататься, танцевать или еще что-то там, — она задохнулась от возбуждения. — Неужели ты этого не понимаешь? Я вообще не желаю иметь с ним что-либо общее.

— Замолчи!!! — мать в ярости стукнула ладонью по гладильной доске. — Мало того, что мать твоя всю жизнь была оборванкой, а отец — дармоедом, который под старость лет совсем на голову сел, так ты хочешь, по моему примеру, свою жизнь закопать в помойную яму?! Не позволю! — на ее глаза навернулись слезы. — Не для того я кормила, одевала и воспитывала тебя, чтобы потом спокойно смотреть, как ты будешь влачить жалкое существование. На, одевай! — и она бросила на койку выглаженное платье.

Дочь печально посмотрела не него и стала медленно переодеваться. Она давно уже смирилась со своей участью, но время от времени что-то в ней закипало, и тогда все ее существо бунтовало против такого положения вещей, но аргументов в свою защиту всегда не хватало, поэтому приходилось подавлять в себе возмущение хотя бы для сохранения терпимой обстановки в доме.

Борис задерживался. Богослужение уже вот-вот должно было начаться, а его все еще не было. Девушка не любила опаздывать, но пойти сама не решалась.

Вдруг у ворот резко заскрипели тормоза. Тревожно загудел сигнал. Она сняла с вешалки пальтишко и принялась натягивать замшевые сапоги. Борис стал нервно сигналить.

— Ох, какой нетерпеливый, — шутливым тоном прокомментировала мать. Но девушка так угрюмо посмотрела на нее, что наигранную веселость как рукой сняло.

Весенняя прохлада приободрила ее. В распахнутое пальто ворвался веселый ветер и затрепетал в подоле прелестного платья. Она стремительно сбежала по ступенькам и, юркнув в распахнутую дверцу, оказалась возле водителя.

Он медленно повел машину по ухабистой дороге.

— Софья, — как то особенно официально обратился Борис к девушке, — разве тебя родители не учили, что опаздывать нехорошо? Почему я должен ждать тебя? Впредь я хотел бы, чтобы ты была полностью готова к моему приезду, — и он посмотрел на нее холодным и решительным взглядом.

От неожиданности такого заявления она потеряла дар речи. От возмущения такой несправедливостью ком подкатил к горлу, а на глаза навернулись слезы. Разве это не он приехал с опозданием? Разве она не была готова? Неужели ей надо было полчаса париться в верхней одежде? Внутри у нее все кипело и клокотало, но она так боялась его, что не в состоянии была выдавить из себя ни единого слова.

— Да ты не расстраивайся, — смягчился он, видя ее слезы, — это не так страшно. Теперь я буду заниматься твоим воспитанием, и вскоре мы сделаем из тебя настоящую леди.

Софья отвернулась и стала разглядывать мелькавшие за окном картины, пытаясь отвлечься от скверных мыслей. Самодовольное выражение на лице ее жениха раздражало ее, и она опасалась перестать его бояться, потому что тогда непременно нагрубила бы ему. Она хорошо знала, какой у нее скверный характер. Вот уже несколько лет она каждый вечер в молитвах просит Бога изменить его. Несколько лет, но не в последние дни. Теперь она не желала изменяться. Зачем? Для нее теперь все умирает. Она выполнит свой долг перед матерью, а потом пусть этот зануда помучается с молодой женой, у которой несносный характер. Она поймала себя на том, что эта злорадная мысль развеселила ее. Вдруг ей стало страшно — что же она скажет Господу, когда пастор спросит на венчании: «Любишь ли ты его?» С этой мыслью тоска опять вернулась в сердце и томительно защемила в груди.

Богослужение в этот день шло обычным порядком, но для нее все было не так. Она теперь сидела на новом месте в престижной части большого зала и чувствовала себя не в своей тарелке. Люди вокруг нее утопали в роскоши. Пожилые дамы с обрюзгшими щеками кутались в норковые шубы, седовласые мужчины в строгих церемониальных фраках, напыщенные юноши с золотыми часами на женственных руках. Кое-кто поглядывал на Софью с удивлением, кое-кто с открытым презрением, но большинство вообще игнорировали, и когда она извинялась или здоровалась, то ее просто не замечали.

Молодой пастор немилосердно затянул проповедь, и когда люди в конце концов задремали, он неожиданно завершил свою речь и сменил тему.

— Дорогие братья и сестры, — начал он с напыщенной торжественностью, чем, естественно, сразу привлек внимание слушателей, — у нас сегодня особенный день. Наш возлюбленный брат во Христе Борис и восхитительная сестра Софья решили пожениться. Давайте поприветствуем их! — и он отчаянно захлопал, побуждая зал последовать его примеру.

Глаза присутствующих устремились на Софью. Ей вдруг стало невыносимо оставаться в зале, но так как выйти она не могла, то ей оставалось только съежиться в кресле, как испуганному котенку.

Под шумные аплодисменты зала Борис поднялся и, не глядя, протянул ей руку. Она со страхом посмотрела на него, но встать почему-то не могла. Мужчина бросил на нее испепеляющий взгляд и довольно грубо поднял ее за локоть.

Обычай требовал, чтобы они вышли вперед и повернулись лицом к залу. Когда же они двинулись по проходу, Софья стала молиться, чтобы не грохнуться в обморок или не разреветься, что тоже было возможным в ее нынешнем состоянии. Временами в ее глазах мерк свет, а люди расплывались в неясные тени, и тогда ей становилось немножко легче.

Они вышли и встали перед кафедрой. Полторы тысячи человек радостно поздравляли их с чем-то, но она думала только о том, что сегодняшнее объявление в церкви равносильно ее смертному приговору. «Назад пути нет!» — твердил ее воспаленный разум, и радостное ликование зала вдруг стало для нее враждебным. Волнами накатывалась тошнота, и щеки предательски зарделись. Она слегка покачивалась на ватных ногах, в то время как пастор что-то задорно выкрикивал в микрофон. Без сомнения, такие мероприятия были ему по душе, и никто не имел права судить его за это, но когда его поздравление затянулось, Софья подумала, что отойдет она раньше, чем выйдет замуж. Эта мысль как-то странно ее ободрила, и она смогла простоять еще несколько минут, как раз столько, чтобы пастор завершил свою тщательно подготовленную речь, и зал вновь разорвался оглушительными аплодисментами, провожая их на место.

Продвигаясь между рядами, она еще осознавала, что происходит вокруг, но стоило ей опуститься в кресло, как мир для нее перестал существовать. Что происходило после этого, она так никогда и не смогла вспомнить. Кто-то обнимал ее почти безжизненное тело в порыве пылкого поздравления и целовал разгоряченные щеки. Лица ветхих бабушек, мокрые от слез глаза, незнакомые мужчины проплывали мимо нее как во сне, и каждому от нее что-то было нужно.

В себя она пришла только на следующее утро, когда открыла глаза в своей теплой постели. Что же она делала целые сутки? Это была первая мысль, которая пришла ей в голову, когда она взглянула на веселые блики утреннего солнца. «Наверное, мне все приснилось», — с облегчением заключила она и томно потянулась под теплым одеялом.

Внезапно ее взгляд упал на скомканное платье, небрежно накинутое на спинку кровати. Внутри у нее все похолодело. Так значит, все это было на самом деле?! Солнце спряталось за маленькое облачко, и в комнате сразу стало серо. Вместе с этим пропало и ее хорошее настроение. «Значит, скоро свадьба», — уныло заключила она, и мир снова стал для нее необычайно реальным.

К завтраку она вышла непричесанная и неумытая, с опухшим от долгого сна лицом. Мать встретила ее хмурым взглядом и молча поставила перед ней тарелку с супом.

— Хоть бы умылась, — хриплым голосом пробормотала она себе под нос. — Совсем распустилась. Где это видано, чтобы молодая девушка вела себя так по-свински.

— Мама, у меня страшно болит голова, — простонала дочь.

— Еще бы, проспать больше суток, лентяйка, — не унималась та, яростно царапая стол огромным ножом.

— Я никогда раньше не спала так долго. Видимо, мне вчера стало плохо, — пыталась оправдаться Софья.

— Вчера всем стало плохо! — с какой-то невыразимой горечью заявила мать.

Софья непонимающе посмотрела на ее искаженное злобой лицо.

— Что ты смотришь на меня, как невинный ягненочек? Что ты устроила вчера в церкви?

— Что я устроила вчера в церкви? — совершенно наивно спросила она в ответ.

Мать отвела от нее утомленный взгляд и вновь принялась царапать стол. У Софьи и без того не было аппетита, а теперь она вовсе забыла о супе и пристально смотрела на мать, ожидая от нее объяснений. Но та не торопилась давать их. Несколько раз она укоризненно посмотрела на уставшее лицо дочери и, наконец, бросив нож в столешницу, села рядом с ней за стол.

— Ты стояла там, как на эшафоте, — сказала она и, заметив, что никакой реакции не последовало, добавила: — Если бы пастор ничего не говорил, то все решили бы, что у тебя кто-то умер.

Софья все так же печально и безучастно смотрела на нее.

— А что говорил пастор? — едва слышно вымолвила она.

Мать хотела сказать еще что-то и уже открыла было рот, но, услышав этот вопрос, будто онемела и изумленно уставилась на дочь.

— Что с тобой? Ты что, не помнишь, ведь в воскресенье было объявлено о твоей помолвке!

— Ах, это... да, я, конечно же, помню об этом. Я подумала, что там было еще что-то, — с облегчением в голосе сказала Софья.

— Ты что же, не помнишь, что свадьба назначена на середину лета? — спросила мать и потрогала морщинистой рукой влажный лоб дочери, когда глаза той удивленно расширились от осознания этих слов. — Только не говори мне, что ты всего этого не слышала, не то мне придется отвести тебя к психиатру.

Девушка уронила голову на руки и горько заплакала. Мать в ответ на это только пожала щуплыми плечами и занялась хозяйством.

Май ворвался в их городок полновластным хозяином и сразу же предъявил свои права на погоду. Разбежались тяжелые, хмурые тучи — освободили на небе место для солнца. Столбик термометра послушно потянулся вверх, в ответ на что природа благодарно одарила всю округу буйством красок.

Хорошая погода в конце весны — прекрасное дополнение к хорошему настроению. Так думают все молодые люди, особенно если они на пятом курсе мединститута. Никита не был исключением из этого правила. Плюс ко всему он сегодня сдал на «отлично» свой предпоследний экзамен и с каждым днем все больше радовался приближению практики, как начала коренных перемен в своей жизни. В двадцать два человеку свойственен неудержимый авантюризм, передряги, треволнения, потрясения... А победы и поражения становятся просто жизненной необходимостью в прямом смысле этого слова, поэтому каждый день, проведенный в институте, как две капли воды похож на другой. Это старит молодое сердце, поэтому, руководствуясь инстинктом самосохранения, молодые люди с трепетом ожидают окончания учебы, чтобы вырваться из рутины повседневности и глотнуть свободы полной грудью, а там — будь, что будет.

Никита мечтал. С каждым днем мечты его обновлялись, но это обстоятельство нисколько его не смущало. Он знал, что все устроится самым замечательным образом, даже если не так, как ему мечталось, потому что все, что ни произойдет в его жизни, произойдет по воле Бога, а это — залог успеха.

Первого мая ровно в одиннадцать тридцать Никита, ликуя, выскочил из ворот студенческого городка с сияющим лицом и довольно объемной книгой под мышкой. Твердым шагом он направился в сторону ближайшего парка, чтобы там, в тишине, под теплым весенним солнцем насладиться чтением. Он уже давно не коротал свое свободное время в общежитии, потому что весна позволяла очень часто проводить досуг под открытым небом, среди деревьев или в беседке, где нет шумного соседства, пьяных драк и назойливых праздных молодых людей, каких в студенческом городке немало. К тому же свежий воздух благотворно влияет на самочувствие, это он знал задолго до того, как поступил в медицинский.

Парк встретил его мерным шорохом листвы и особенной умиротворенностью. Все тут было чинно и текло неторопливо, даже время, казалось, замедляло здесь свой неудержимый бег. Никита, поддавшись царившему тут настроению, тоже умерил свой быстрый шаг. Он прошелся по благоухающей тенистой аллее и вышел к небольшому, затянутому ряской пруду. Это было его любимое место. Здесь было особенно красиво и тихо, самое подходящее место для человека, который хочет насладиться чтением понравившейся книги на лоне почти первозданной природы. Обычно он находил там одну из немногочисленных беседок, укрытых среди ветвей от посторонних взглядов. Это позволяло ему оставаться наедине с самим собой и с Господом, и так как иного общества в эти часы он обычно не искал, то мог беспрепятственно заниматься самыми интересными делами — молитвой, размышлением или чтением, оставаясь никем не замеченным. Он прошелся по молодой траве и уверенно шмыгнул в самую гущу листвы. Частый кустарник, надежно скрывающий беседку, сомкнул за ним свои ветви, открывая вход в маленькое плетеное помещение. Никита нетерпеливо помолился, сел на деревянную скамейку и раскрыл принесенную книгу на первой странице. Это была книга, которую ему посоветовал его друг-библиотекарь — ветхий старичок с трясущимися руками и острым орлиным зрением. «Это оттого, — говаривал он, указывая на свои глаза, — что читать мне довелось очень много интересных, поучительных книг, которые просветляют ум и облагораживают душу». На синей потертой обложке крупными буквами было написано имя автора — «Виктор Гюго», а на первой страничке — название книги — «Отверженные». Конечно, Никита уже слышал это имя, и название казалось ему знакомым, но содержание книги оставалось тайным, и особенно привлекательным, потому что старый библиотекарь знал толк в литературе, в чем он убедился за последние четыре года. Раньше он читал только Библию, потом стал интересоваться книгами из церковной библиотеки, но когда поступил в институт, вдруг открыл для себя новый мир, богатый и красочный, эту повесть человеческого существования, искания истины, блуждания во тьме и прорыва к свету. Великие дети Божие и отпетые негодяи заставляли его размышлять и шлифовали его душу, волновали сердце и открывали ему всю многогранность Божьей премудрости. Он жил вместе с героями великих классиков и в свете Библии реальность их жизни обогащала его полезным опытом.

Он быстро пролистал предисловие и углубился в чтение первой главы. Время летело незаметно. Иногда прочитанное им место требовало особенного осмысления, и тогда он отрывался от чтения и подолгу всматривался в неведомую даль, часто моргая, что было признаком его крайней сосредоточенности и усиленной работы мысли. Он не мог понять, что заставило его отвлечься от своих мыслей и обратить внимание на женскую фигуру, медленно продвигающуюся в его направлении. Это была восхитительная светловолосая девушка с необычайно печальным выражением лица. Наверное, именно это и привлекло его внимание. В такой теплый и солнечный майский день нужны чрезвычайные обстоятельства, чтобы оправдать столь угрюмое состояние.

Сделав такой неутешительный вывод, Никита решил продолжить чтение. Но стоило ему сосредоточиться и прочитать несколько предложений, как мысли его вновь возвратились к опечаленной девушке. Пока она медленно приближалась к густому кустарнику, за которым скрывался наш юный герой, это неприятное происшествие приключилось с ним раз пять или шесть. Наконец, совсем потеряв надежду вернуться к своему излюбленному занятию, он сдался и стал с любопытством разглядывать молодую красавицу. С виду ей было лет восемнадцать. Но как только он подумал об этом, тут же вспомнил слова одного неглупого человека, который сказал: «Есть женщины, возраст которых в течение суток варьируется от шестнадцати до тридцати, и самое глупое, неблагодарное занятие, которое только можно придумать рядом с такой женщиной, это начать строить предположения относительно ее ветхости». По мере того, как она приближалась, Никите все больше нравилось новое занятие. Ее стройная, изящная фигура выгодно подчеркивалась красивым темно-синим платьем. Распущенные волосы сверкающим водопадом спадали на изящные плечи. Еще не было видно цвета ее глаз, но Никита уже ясно мог различить темные выразительные брови над аккуратным носиком с горбинкой. «Ну надо же, — удивился Никита, — кто же мог так огорчить такое восхитительное создание?» Ему вдруг показалось, что он никогда еще не встречал таких привлекательных девушек, и от этого ему стало не по себе. «Не хватало еще влюбиться в прохожую, а потом сохнуть по ней», — печально подумал он, и решил вернуться к чтению интересной книги. Он сосредоточился и на одном дыхании прочел несколько абзацев. «Интересно, какого цвета у нее глаза?» — ворвалась в его сознание назойливая мысль. Он выглянул из-за кустов, но никого уже не было видно. Девушка пропала. Вместе с ней испарилось и желание читать книгу. Разочарованный, Никита вышел из своего укрытия и стремительным шагом направился к выходу из парка. Не отдавая себе отчета, он все время оглядывался по сторонам, и его глаза постоянно искали что-то. Видимо, он не встретил то, что искал, потому что стоило ему ступить за ворота парка, как он тут же умерил своей шаг и медленно побрел в сторону своего общежития.

Мысли его путались. Он думал то о прочитанном в книге, то об экзаменах, то о девушке.

В комнате его соседи устроили ставший уже привычным шумный банкет. Как только Никита открыл дверь, в уши ему ударил надрывный крик магнитофона. Вокруг маленького столика в прихожей кучкой сидело несколько подвыпивших парней, оживленно пытавшихся перекричать друг друга. С обреченным видом Никита прошел к своей кровати и грузно повалился лицом в подушку. Не глядя, он взял с тумбочки большие наушники. Юноша давно уже усвоил это правило: если ты устал и хочешь немного вздремнуть, то для тебя вещь первой необходимости — наушники. Уши утонули в мягком каучуке, и вокруг сразу же стало значительно тише. «Сегодня слишком эмоциональный день», — подумал он, закрывая глаза, и прежде чем он вспомнил, что не обедал сегодня, сон уже погрузил его в тревожное небытие.

— Я хочу, чтобы ты больше никогда не одевала своего старого тряпья! — сквозь зубы шипел Борис на Софью. — Если тебе мало тех вещей, что мы уже купили, то давай прямо сейчас заедем в магазин, и ты выберешь себе все, чего тебе недостает. Только перестань позорить меня перед людьми. Все смотрят на тебя, как на мою будущую супругу, и смеются надо мной, когда ты появляешься в церкви в жалких обносках.

— Но это последнее платье, которое подарил мне папа. Оно очень дорого для меня, — робко пыталась возразить ему девушка, и тихие слезы катились по ее бледным щекам.

— А мне наплевать! — не удержался он, и Софья, вздрогнув от неожиданности, закрыла лицо руками.

Несколько минут они ехали молча. Софья плаката, и Борис, не выдержав ее всхлипываний, наконец сдался.

— Ну ладно, можешь зарыть эту реликвию в глубокий сундук, но только чтоб я на тебе больше ее никогда не видел, — затем, натянуто улыбнувшись и посмотрев на заплаканное лицо девушки, добавил: — Тебе надо не вставать с колен в благодарность Богу, что на тебя незаслуженно сваливаются такие благословения. Так бы и ела всю жизнь моченую редьку, если бы твое смазливое личико не зацепило такого закоренелого холостяка, как я...

Он все говорил и говорил, то важно раздувая щеки, то самодовольно прищуриваясь. Софья давно уже его не слушала. Она впала в какое-то безмятежное забытье. Это было одно из тех опасных состояний, когда женщина перестает обращать внимание на свою внешность, ее растоптанная женская гордость уже не в состоянии реагировать на оскорбления, она уже не видит светлого лучика надежды впереди и с головой погружается в состояние безысходности, с упоением подкармливая свой пессимизм фактами из горькой реальности. Мы можем увидеть это состояние души в глазах опустившейся женщины в переходе, на лице голодного пенсионера-калеки, мы можем узнать его в горькой усмешке самоубийцы или в безвыходном положении молодой матери, готовящейся к первому аборту.

Мутный взгляд Софьи машинально изучал проплывающий за окном пейзаж. Они проезжали ту часть города, где она никогда раньше не была. Вдруг сквозь туман в ее голове родилась мысль о том, что неплохо было бы прогуляться.

— Борис, — неожиданно прервала она его излияния, — останови машину, я хочу прогуляться.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Ты что, спятила? До твоего дома десять миль.

— Ну и что? Доберусь городским транспортом.

— Да, но что я скажу твоей матери?

— Тебе вовсе не обязательно заезжать к нам домой. Она подумает, что я поехала к тебе и задержалась.

С озадаченным видом он нехотя остановил машину. Она поспешно выскочила и медленно зашагала по тротуару. Несколько минут машина ехала рядом с ней, и было видно, что Борис не знает, как лучше поступить. Она заметила его нерешительность и, быстро свернув с тротуара, юркнула в первый попавшийся магазин. Сквозь витрину она увидела, как машина почти остановилась, а затем, быстро набрав скорость, скрылась за ближайшим поворотом. Удовлетворенно хмыкнув, Софья огляделась. Это был заурядный продовольственный магазинчик, который сейчас не представлял для нее никакого интереса. Скользнув взглядом по его полупустым прилавкам, она почувствовала, что должна рассчитаться с ним за помощь, которую он оказал ей в трудную минуту, так гостеприимно укрыв ее под своей крышей. Она выбрала самое дорогое мороженое и с чувством исполненного долга вышла на улицу.

Шагая по тротуару, девушка оказалась на гребне пологого, довольно высокого холма, откуда открывался прекрасный вид на большую часть города. Ей не очень-то нравилось прогуливаться в этой чрезвычайно загазованной местности, и тут же ей на глаза попался достаточно обширный парк в низине с небольшим водоемом и несколькими церковными куполами. «Это то, что мне нужно», — подумала она и стала быстро спускаться по узенькой, неровной тропинке к зеленому массиву.

Найдя центральный вход, она степенно вошла в арку. Ее подверженной авантюризму натуре это было не свойственно, но нынешнее расположение духа делало ее, как ей казалось, гораздо старше и разумнее.

Бархатная опьяняющая атмосфера заключила ее в свои объятия. Буйство природы поражало своим разнообразным великолепием. Напоенный цветочными ароматами воздух, казалось, сам просился в легкие, щекотал ноздри и каким-то непостижимым образом облегчал душу. Ей понравилось тут с первой минуты.

Шаг за шагом она медленно продвигалась вглубь парка, не выбирая направления, а просто шла, куда несли ноги. Она проходила через широкие поляны и пробиралась под густыми, поросшими мхом вековыми деревьями. Постояла на маленьком мостике над весело журчащим ручейком и, не ощущая усталости, поднялась по холму среди редких молодых каштанов. Прямо отсюда вниз к пруду вилась еле заметная грунтовая аллея, ею-то она и последовала.

У воды было сыровато. Она прошлась немного по самому берегу и опустилась на корточки у кромки воды. Маленький паучок-водомер устремился от берега, напуганный ее внезапным появлением. Мальки дружной стайкой брызнули было в сторону, но тут же остановились, успокоились.

Софья как зачарованная смотрела на водную гладь, и давно потерянное умиротворение стало наполнять ее сердце. Она закрыла глаза и помолилась: «Боже, мне так хорошо здесь и так плохо дома, почему бы Тебе ни оставить меня тут, если уж Ты не забираешь меня к Себе?»

Вдруг позади нее что-то хрустнуло. Она обернулась. Прямо из густого кустарника, раздвигая ветви, буквально вывалился молодой человек с довольно объемной книжкой в руке и странным, озабоченным выражением лица. Он неуклюже поправил спадающий туфель и стал так быстро удаляться, как будто опаздывал на поезд. Минута, и все опять стало тихо. Это небольшое приключение почти развеселило Софью. Парень был так забавно неповоротлив и так тороплив, что, бесспорно, заслужил ее улыбку, хотя бы брошенную ему вслед и им не замеченную.

Почти забытое уже хорошее настроение стало потихоньку возвращаться к ней. Вместе с ним появилось и любопытство. Что же скрывает за собой этот кустарник? Почему юноша так долго скрывался там, а потом стремительно исчез? Должно быть, он видел меня, когда я приближалась. С такими мыслями она осторожно пробралась к кустам и, раздвинув ветки, опасливо заглянула в загадочную тень. И что же она увидела? Да, мой дорогой читатель, ты, конечно, догадался, что перед ней оказалась маленькая плетеная беседка, в которой так любил проводить свое свободное время наш общий знакомый Никита.

«Хм, — озадаченно хмыкнула она, — по-видимому, молодой человек скрывается здесь от посторонних глаз. Очень удобное и уютное местечко». Довольная своим открытием, Софья отправилась дальше гулять по парку в надежде найти для себя еще что-нибудь интересное или веселое, чтобы хоть немного отвлечься от невыносимых будней, которые с каждым днем тяготили ее все больше и больше, и чем ближе подходил роковой день, тем меньше жизни ощущала она в своей груди.

День пролетел как в сказке. Она пообедала в каком-то маленьком, но уютном кафе. Как в детстве, с особенным упоением стреляла в тире, представляя каждую мишень Борисом, ходила босиком по колючей траве, наблюдала за игрой в футбол мальчишек из ближайшего квартала.

Как-то незаметно наступили сумерки. Измученная и голодная, медленно плелась она по аллеям парка, не имея сил вернуться домой и желания звонить Борису.

Так, шаг за шагом, она добрела до пруда и неожиданно вспомнила о потайной беседке. Безумная мысль пришла ей в голову, и как обычно это случается с молодыми людьми, полностью завладела ее умом. Софья, пугливо озираясь, осторожно пробралась сквозь густые ветви кустарника и оказалась в беседке. Она присела на широкую скамейку и почувствовала под рукой что-то мягкое. Сюда не пробивался даже лучик полной луны, и ей пришлось в полной темноте обследовать странный предмет, подвернувшийся под руку. Это был теплый драповый пиджак, по всей видимости, забытый тут тем самым торопливым юношей. «Ну что же, — обреченно подумала она, — придется использовать его в качестве подушки». Сегодня ее вечерняя молитва была короче обычного. Острые грани решетчатого пола больно впивались в ее голые коленки, и она морщилась и переминалась с ноги на ногу, пока не приспособилась к таким непривычным условиям. «Мой любящий Боже, — зашептала она, — мне сегодня было так хорошо, спасибо Тебе. Я знаю, что огорчила маму, наверное, она теперь сильно переживает за меня, но Ты меня понимаешь, мне очень нужен был этот день и эта ночь. Прости меня и утешь маму. Аминь».

После этого, счастливая и удовлетворенная, она неловко пристроилась на твердой скамеечке, положив под голову аккуратно сложенный пиджак. Уснула она сразу и спала крепко, потому что день выдался тяжелый, а ночь — тихой и теплой.

В шесть звякнул будильник. Никита молниеносным движением выключил его, чтобы не разбудить соседей. В комнате послышалось недовольное ворчание, и тишину разорвали несколько отборных матов. Юноша сморщился от этих слов и стал тихо одеваться. К восьми ему надо было быть в библиотеке, а он, как на грех, вчера забыл свой пиджак в парке, а в нем — читательский билет.

Парк открывается в шесть утра, поэтому Никита встал так рано. Надо бежать за пиджаком, вернуться в общагу за книгами и успеть к открытию библиотеки, чтобы занять место у окна.

Сказочное весеннее утро встретило его потоком теплого свежего воздуха. Он с восхищением подставил ветерку свое еще сонное лицо.

— Слава Господу! — громко воскликнул он и весело припустил по еще тихой улочке.

Приблизившись к парку, он встретил у входа старого сторожа, открывающего ворота.

— Что, дядя Федор, опять проспали? — радостно подзадорил он заспанного старичка.

— Что тебе не спится, сорванец? — беззлобно заворчал тот.

— Да шкуру свою позабыл тут, — на бегу бросил Никита.

— Ага, дурная голова ногам покою не дает, — заключил дед и, прихрамывая, поковылял в сторону своего домика.

Не теряя даром ни минуты, Никита устремился к беседке прямо через поле по свежей росе. Буквально за минуту его ноги промокли до колен, но он не собирался обращать внимания на такие мелочи, главное — успеть в библиотеку. Поравнявшись с кустарником, он уверенно шагнул сквозь его дебри, оказался на пороге беседки и остолбенел. На деревянной скамеечке, жалко свернувшись калачиком, спала та самая девушка, которую он видел у пруда. Зрелище было прекрасным: по-детски милое, умиротворенное лицо уютно устроилось на изящной белой ручке, густые ресницы мелко вздрагивали во сне, а восхитительные шелковистые волосы в беспорядке спадали на скамейку.

Первые несколько секунд Никита, пораженный непорочной красотой, не смел пошелохнуться или подумать о чем-то другом. Затем, словно проснувшись ото сна, тряхнул головой и стал решать, как ему следует поступить. Между тем он не мог оторвать глаз от спящей девушки, и это чрезвычайно мешало ему соображать.

Он думал о том, что будить девушку ни в коем случае нельзя. Почему? Если бы вы спросили его тогда об этом, то, думаю, он был бы не в силах дать вам сколько-нибудь вразумительный ответ. Это положение было аксиомой, не требующей доказательств или разумного объяснения. Он знал, что опаздывает в библиотеку, но его положение усложнялось тем, что милая девушка решила воспользоваться его пиджаком, как подушкой, а в нем во внутреннем кармане лежит сейчас читательский билет, без которого Никиту просто не пустят в библиотеку. Он не рассердился на девушку за то, что она без спросу взяла его вещи, нет. Более того, по непонятным причинам ему казалось, что ее решение поспать на его читательском билете более законно, нежели его стремление спешно получить свои вещи обратно. Поэтому разбудить ее только ради того, чтобы потребовать собственный пиджак, в этой ситуации было бы для него невероятным кощунством, надругательством над нежностью природы, попранием самого начала добродетели — невинности. Из всех возможных альтернатив осталась только одна: ждать пробуждения этой парковой феи. «Прекрасно, — подумал он, тихо прокрадываясь на край незанятой скамейки, — Господь учит меня не суетиться в начале нового дня. Видимо, у меня будет еще сегодня время, чтобы спокойно почитать Библию и помолиться». Он достал из кармана брюк маленькое Евангелие, открыл его наугад и стал вдумчиво читать. Иногда он прикрывал книжицу и на несколько минут задумывался над прочитанным. Иногда взгляд его опускался на спящую рядом девушку, и его сердце почему-то умилялось, а глазам становилось стыдно за нескромный взгляд, и он снова углублялся в чтение. Так прошло около часа.

Наконец незнакомка зашевелилась. Никита понял, что момент ее пробуждения совсем близок, и быстро спрятал в карман Евангелие. Вдруг открылись большие глаза, удивленно обследовали все помещение и остановились на Никите. Они оказались темными и глубокими, как две пропасти, а на их дне он увидел осколки чудесных ночных грез. В какое-то мгновение он понял, что проваливается в них и, боясь безвозвратно исчезнуть, отвел смущенный взгляд. «Добрая фея», — пронеслось в голове, и он не заметил, как произнес это вслух.

— Что вы говорите? — спросила вдруг девушка мягким, бархатным голосом.

— Нет-нет, ничего, — поспешил ответить Никита.

Она немного смущенно улыбнулась и села, стараясь не смотреть на него.

Софья узнала в нем парня, которого вчера встретила в этом парке. Ей было немного стыдно, что он застал ее тут спящую, да и пиджак его она немилосердно помяла, что было до крайности дерзким поступком.

— Простите, — сконфуженно произнесла она, возвращая свою «подушку» истинному владельцу, — я помяла ваши вещи.

Он машинально принял у нее из рук сложенный пиджак, не в силах оторвать взгляда от ее смущенного, порозовевшего лица. Она, как виноватый ребенок, что-то внимательно рассматривала на полу, ожидая, что он ей ответит.

— Ерунда, — спохватился юноша, — это все мелочи. Вещи не имеют большого значения.

Она подняла на него свои виноватые глаза, и в его душе разгорелась такая жалость, что слезы чуть не брызнули из глаз. Он напугался. Таких бурных эмоций ему уже давно не приходилось переживать.

— А что же имеет значение?

Это было сказано так искренне и в то же время так наивно, что краснеть теперь пришлось Никите. Вмиг он почувствовал, что его уши стали пунцовыми, и будь он в другой ситуации, с радостью нахлестал бы себя по щекам за такое отсутствие мужества, но сейчас ему ничего не оставалось, как только проигнорировать это неприятное явление.

— Главное — человек! — сказал он значительно и попытался улыбнуться. Наверное, у него это здорово получилось, потому что в ответ он получил ослепительную улыбку девушки.

Она вдруг вспомнила, что не причесана и не умыта, и ей стало очень неуютно рядом с молодым человеком.

— Вы извините меня, — и она поднялась, — но у меня, наверное, ужасный вид, и мне пора идти.

Она отвела глаза в сторону и быстро вышла из беседки сквозь влажный кустарник. Ее бегство было столь неожиданным, что юноша не успел остановить ее. Но как только она скрылась, он понял, что сейчас потеряет то, чего еще не имеет, но мог бы иметь, и быть может, это именно то, что он искал всю свою сознательную жизнь.

Он выскочил из беседки и крикнул ей в след:

— А как же три желания, фея?

Она остановилась, и юноша быстро догнал ее.

— Ну, ладно, валяй, но только быстро, — решила она подыграть.

— Как насчет того, чтобы мне выпить чаю вон в том кафе с самой восхитительной девушкой на свете?

— Ну, ты и хватил, парень! Да где ж я тебе найду красавицу в столь ранний час, они сейчас видят самые сладкие сны. Давай что-нибудь попроще.

— А ты разве не девушка?

— Если я девушка, то мы напрасно теряем время, простые девушки желаний не исполняют. А если я фея, то самая обыкновенная, и в таком случае абсолютно не попадаю ни под одну из твоих характеристик, — резонно заявила она и медленно продолжила свой путь. Он последовал за ней.

— Скажи, а обычные феи пьют по утрам чай?

Она посмотрела в его лукавые глаза.

— Да. Но сначала они умываются, причесываются и только затем приступают к утреннему чаю. Иначе никак нельзя.

Его глаза просияли. Он выхватил из кармана маленькую расческу и, указывая на пруд, воскликнул:

— Вот расческа, вон вода, что мешает нам выпить по чашечке чаю?

Она с сомнением посмотрела на его частую расческу, на затянутую ряской воду и сказала:

— Была не была!

Кое-как она привела себя в порядок, и молодые люди поднялись на холм к небольшому, но уютному кафе с загадочным названием «Солярис».

Никита был вежлив и обходителен. Он открыл перед девушкой дверь, усадил ее за маленький круглый столик, и все вроде бы шло как по маслу, но когда он подошел к стойке, чтобы сделать заказ, то к своему глубокому разочарованию обнаружил, что его денег едва ли хватит на два стакана чаю. В отчаянии он выгреб всю мелочь из карманов и все же расплатился.

— Это все? — удивленно поинтересовалась девушка, когда он с гордым видом поставил на стол только два стакана с чаем.

— Не совсем, — бодро ответил Никита, — нам полагается еще по кусочку сахара и по чайной ложечке.

— А как же печенье, шоколад и халва?

— Бармен, видимо, считает, что спозаранку такие продукты могут обеспечить нам несварение, поэтому-то он и ограничился пока только чаем, — бойко пошутил он, но краска стыда все же обагрила его предательские уши.

Она быстро встала и подошла к стойке. Некоторое время спустя Софья вернулась с охапкой всяких сладостей и высыпала их на столик.

— Вам не хватает женского влияния, юноша, — со знанием дела заявила она, грациозно присаживаясь на низенький стул.

— Да, — с готовностью согласился тот, — это и есть мой основной недостаток; к сожалению, я совершенно холост.

— А при чем же тут ваше семейное положение?

— Если бы я был женат, то ни на секунду не расставался бы с этим «влиянием».

Это ее развеселило.

— Да вы, оказывается, шутник!

— Как вы угадали? Это и есть мое полное имя — Шут-Ник, — трагически заявил он и сделал первый глоток.

Она не совсем поняла, что он хотел сказать, но поняла то, что он сделал. Он ест, не помолившись. Она только сейчас подумала, что этот милый молодой человек может оказаться неверующим. Значит, ясно заранее — у них ничего не получится. Ну что же, это, может, и к лучшему, ведь этот сон, который так замечательно начался, должен когда-то и закончиться, и тогда надо будет возвращаться в реальность, а там у нее жених, состояние, положение. На лицо девушки легла серая тень, и она тяжело вздохнула.

Но Никита не заметил этого, потому что его тоже мучил вопрос: «Почему я не могу заставить себя помолиться перед едой?» С тех пор, как он отдал свое сердце Господу, — а с этого момента прошло уже более десяти лет — он никогда не испытывал трудностей с молитвой. Ему всегда было все равно, что скажут люди, если увидят его молящимся. Более того, раньше он всегда испытывал чувство морального удовлетворения, когда молитвой мог засвидетельствовать свою веру в Иисуса. Но сегодня что-то произошло, и все изменилось. Что случилось, он понять не мог, но и оправдания себе ни в чем не находил, отчего совесть заговорила с ним так сурово, что настроение стало стремительно падать.

— Скажи, а чем ты занимался вчера в той беседке? — спросила она.

Вопрос застал его врасплох и вырвал из глубокой задумчивости. Он перестал помешивать чай и взглянул на нее. Глаза их встретились, и его словно током ударило. В их глубине он увидел ту невыразимую печаль, которую не смог разглядеть вчера из-за кустов с большого расстояния. От этого взгляда его сердце в груди сдавило, как тисками, и он тяжело вздохнул.

— Я люблю там читать, — машинально ответил он, думая совсем о другом. Он спрашивал себя, почему так страдает эта милая девушка и терялся в догадках. Может, это потому, что в ее жизни нет Бога? А может, потому что в ее жизни нет любви? Хотя, наверное, это одно и то же. Я могу и должен ей помочь. Но если она сейчас поймет, что я верующий, и подумает, что я один из «агитаторов», я потеряю ее, так и не став ей даже другом. При мысли, что он может стать ее другом, сердце его почему-то забилось чаще.

— И что же вы читали? — так же уныло спросила она.

— «Отверженных», — поспешил ответить он, стараясь скрыть свою задумчивость. Надо действовать осторожно, не торопясь, убеждал он себя, решительно отправляя в рот кусочек зефира.

— И как? — продолжала допрос Софья.

— Что — как? — не понял он.

— Ну, отверженные ваши, — слегка разочарованно выдавила девушка. Видно было, что все это стало ей надоедать, и если не предпринять что-то в самое ближайшее время, то, вернее всего, он не сможет стать ей и другом.

Но Софье вовсе не наскучило общество этого забавного парня. Более того, по непонятным пока для нее причинам, это общество нравилось ей больше любого другого, в которое ей непременно нужно вернуться, и как можно скорее. Это и есть то обстоятельство, которое ее угнетало. Она осознавала, что необходимо не медленно покинуть это сказочное место и возвращаться домой, к реальности. Иначе ее вскоре будут искать с милицией.