[Вторая половина 1978]

[Вторая половина 1978]

Дорогая Юлия Николаевна! Напишу Вам два слова в ответ на письмо, написанное еще в Москве. Об «эросе». Говоря словами апостола, «тайна сия велика». Да, действительно, человек перед лицом смерти, иного мира и потустороннего как бы «отмирает» от земного. Он весь погружен в Иное, в непривычное инобытие. Бывает, что люди, еще не переступив грани, становятся «равнодушными» ко всему посюстороннему. Хорошо ли это? Да, и — естественно. Наступает другая жизнь, и нужно много сил набрать, чтобы в ней сориентироваться. Только потом, вероятно, люди думают о «покинутом». А святые заботятся о нем. Но годится ли это для данной, этой жизни? Это, конечно, удобно — умереть для мира еще до смерти и поэтому почти не заметить перехода. Так сказать, при жизни войти в нирвану. Однако это идеал буддийский, а не христианский. Живя здесь, мы, по–моему, должны жить реально и полно — телом, душой и духом. То, что от нас ждет евангельский завет, подразумевает вполне живого человека, хотя стремящегося «отвергнуться себя». Он мыслит, живет, дышит, любит, переживает во всей полноте. И если что?то гаснет в нем, то оставшиеся силы должны компенсировать потери. Такой человек более уязвим, чем буддийский архат, которому наплевать на всё. Но нам вовсе не обещано безмятежное существование.

Всё это, конечно, не отрицает необходимости держать силы души и страсти под контролем. Я не очень люблю слово «бесстрастие». Оно буддийское. Много ли дали миру люди, которые вместо того, чтобы свидетельствовать на земле о правде Божией, отвернулись от всего? И похож ли Господь (или ап. Павел) на существа бесстрастные? Нет, Христос горевал, удивлялся, радовался, Он был живым человеком среди живых людей. Над этим стоит подумать. И умер Он в муках, а не так, как бесстрастный мудрец вроде Будды… Вот так. Всегда мысленно с Вами.

Ваш пр. А. Мень